Самолет вырулил на стоянку. Я не торопился к выходу, ожидал, пока пассажиры снимали с полок ручную кладь, суетливо толкались в проходе, недовольно ворча друг на друга. Сергей, сидя в соседнем кресле, иронично поглядывал на попусту сорившийся контингент и, судя по всему, с первой минуты смаковал время пребывания на Вятке - нашей студенческой Родине.
Волнение, охватившее меня перед встречей с Кировом после двух лет разлуки, накрыло вместе с хлынувшим в открытую дверь самолета подзабыто родным, бодрящим весенним ветром. В густом замесе запахов талого снега, леса, разогретых двигателей было еще что-то неуловимо приятное, чем всегда пахла Вятская земля.
Несмотря на поздний час, во многих окнах общаги горел свет, словно там ждали нашего приезда. Здесь все шло своим чередом: «тройка» принимала в своё лоно первокурсников, лелеяла студенческий народец, провожала выпускников, встречала таких как мы, с Сергеем, возвращавшихся к её порогу спустя много лет, что бы очутиться на минутку в том беззаботном мирке. Ностальгию ни кто не отменял - так было всегда!
Традиция студенческого застолья была попрана усилием коллективной воли - наступало утро: студентам на занятия, а мы вместе со старшекурсником Володей, нашим земляком - южанином, планировали заняться сборами на охоту и отъезду в Нолинский район.
Киров апреля 1991 года, нагонял легкую грусть загаженным голубями памятником Сергею Миронычу, серой слякотностью проспекта и пугающей пустотой витрин продуктовых магазинов. После того, как необходимый провиант нами все-таки был закуплен, Сергей, пошелестев банкнотами с профилем вождя пролетариата, шиканул: купил блок дорогущего «Мальборо» – и бутылку «Белого Аиста» – для души. Он знал что делал.
Уазик мчал нас хмельных от сбывающейся мечты, на юг области, навстречу весне. Володя, мастерски управляясь с люфтом рулевой баранки, спешил засветло добраться до известного ему глухариного тока. Именно с посещения тока мы планировали с Сергеем начать наше с ним паломничество по вятским лесам. Вот, что нас не радовало, так это погода. Дождь не прекращался, а нам хотелось классической глухариной зари с меркнущими в вершинах сосен звездами, перекличкой журавлей, блеянием, не видимых в вышине бекасов…
Бивак обустраивали уже в полной темноте под куртиной елей на краю поляны. Дрова плохо горели, ветер гудел в вершинах невидимого в ночи леса, мокрый снег забивался под наспех устроенный навес. Спать не спали, а пора было выходить к токовищу. Высушивая над костром отсыревшие вещи, мы прислушивались к гулу ветра. Снег прекратился, подморозило, но это было слабым утешением. Как оказалось, за ночь образовалась ледяная корка, которая жутко громыхала под нашими шагами. И все-таки мы его услышали! Шанс добыть этого глухаря, мы с Володей, уступили Сергею, - он дольше нас не был на весенней охоте. Он ушел, осторожно ступая по предательски хрустевшему насту. Темнота отступала, проявляясь по небу контурами сосен.
Память прокручивала кинопленку с кадрами моей первой весенней охоты, когда прозвучавший выстрел оборвал её, вернув меня в реальность. Сергей возвращался, с матерым петухом. Рассматривая птицу, мы с Володей слушали его экзальтированный рассказ о том, как вначале он проскочил сосну на которой пел глухарь, как долго не мог разглядеть его среди ветвей, как после выстрела тот не рухнул, ожидаемо, под ноги, а слетел подранком и лишь чудом был найден затаившимся в кусте можжевельника. Я вдруг поймал себя на мысли, что заражаюсь эмоциями, которые сейчас выплескивает мой друг, и уже не чувствую зависти!
Вскоре мы пробивались по хлябям лесной дороги к заброшенной деревне, в которой, рассказывал Володя, уцелела одна изба с печкой и нарами, приспособленная охотниками для временного пристанища. После того, как застрявший в очередной раз автомобиль с великими мучениями был извлечен из промоины, мы оставили машину и, прихватив с собой минимум необходимого, побрели в уже близкую деревушку.
Изрядно обветшавшая изба стояла на пригорке. Рядом, топорща обломанные ветви, доживала свой век ветла, а вокруг густельником пророс березняк, пряча от праздных глаз останки былых дворов. Больших трудов стоило растопить печь и наполнить жилым духом дом. Володя остался на хозяйстве готовить варево из глухаря, а мы с Сергеем, повесив на плечи двустволки, отправились на вальдшнепиную тягу.
Далеко забредать не хотелось - не было смысла искать более пригодное для тяги место, чем давно нетореная дорога. В оплывающих колеях мы обнаружили следы медведицы с малым. Стоя на краю зарастающей мордохлыстом поляны, я вдруг подумал о том, что это остатки давно не паханого поля, на котором когда то проливали пот многие поколения жителей почившей ныне деревни. Мы были свидетелями того, как природа, борясь с ненавистной ей пустотой, тут же заполняла брошенное человеком пространство, утверждая бесконечность бытия!
Ветер утих, заметно потеплело и казалось, наступила тишина. В действительности мы стали слышать те мягкие звуки, которые до этого глушились шквальным ветром, заполнившим все вокруг свистом, скрипом, стоном раскачиваемых деревьев. Теперь наш слух ласкала мелодичная перекличка дроздов, возбужденное трюканье чирков на ручьевине. Мы настороженно прислушивались к нечто похожему на вздохи в глубине лога, (возможно, это было то самое дыхание весны, под теплом которого оседали сугробы).
Вальдшнепы летели стороной. А у нас не было желания, куда-то переходить, чавкать сапогами по тронутой только медвежьими лапами размякшей тропе, возмущать своим присутствием естественный порядок вещей. «Что будет – то будет!» – решили мы с Сергеем и… так ни разу и не выстрелили. «Зато пропитались запахами источаемых лесом и землей отдохнувшей под одеялом снегов!», «Запечатлели в памяти пастельные мотивы апрельского вечера!», - пытались мы подвести высокопарное оправдание своей пустяковой неудаче, возвращаясь к одиноко светившемуся в ночи окошку.
Шурпа из глухаря была великолепна! По стенам прогретой избы гуляли отблески огня из печки. Мы лежали на нарах, курили модные сигареты, вели неторопливый разговор, и заново узнавали друг друга, ибо нет в той, суетной городской жизни времени для того, что бы послушать других, присмотреться к ним пристальным взглядом, понять, как на самом деле они относятся к окружающему их миру и к тебе.
В мутном стекле окна, на половину заколоченном фанерой, я увидел чье-то лицо. Мне стало не по себе и не успел я об этом сказать вслух, как в захламленных сенях, что-то загрохотало, дверь распахнулась, и в избу вошел человек.
На нем был офицерский плащ-накидка с надвинутым на голову капюшоном. Лица его не было видно, но судя по властному голосу, которым он задал вместо приветствия дерзкий вопрос: «Кто такие? – москали, что ли?» - было понятно, что человек, стоявший в избе рядом с нашими ружьями, оставленными у порога, настроен, мягко говоря, не дружелюбно.
- «Так охотники мы, сударь»,- демонстративно вальяжно ответил Сергей, поднимаясь с нар.
- «Лежать всем!»,- угрожающе выкрикнул незнакомец, выставив из-под плаща нечто, очень напоминающее ствол немецкого шмайсера (другими словами пистолета-пулемета МР-40). «Я прошлый год таких же мародеров у себя на хуторе без малого не положил. Час на сборы, что бы вас здесь не было, - поняли?! - Останетесь – спалю вместе с хатой, к ядреной Фене!», - безапелляционным тоном заключил он. В его жесткой речи явственно слышалось «дзеканье» белорусского говора, и я спонтанно, пытаясь разрядить таким образом обстановку произнес услышанный как то от своего однокурсника Женьки уроженца Витебской области тост: «Няхай жыве и пасецца беларуская птушка бусел на лятовской канюшыне!» Почувствовав удивленный взгляд незваного гостя, тут же задал ему вопрос: «Может переночевать все-таки, разрешишь, куда нам в ночь? – заблудимся».
- «Добра! Но завтра чтобы вас здесь не было!», - чуть подумав, бросил он и вышел прочь.
Мы долго не могли заснуть, рассуждая «что это было?». Не корча из себя героев, зарядив ружья, поставили их в изголовье, а дверь, дабы её ни кто не смог подпереть снаружи, сняли с петель и прислонили к проему. Последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в сон, были слова Сергея: «Ты обязательно должен написать об этой весне!» Разве мог я тогда предположить, что спустя четверть века, глядя на пожелтевшую фотографию, сделанную в те счастливые дни, я почувствую сердцем, что пришло время и, собравшись мыслями, исполню этот наказ…
Следующим днем, выбравшись в Нолинск, мы вместе с однокурсником Сергея - Володей Потаповым отправились на его пасеку, где разместились в пропахшей пчелиными сотами уютной избе, которая, словно выписанная акварелью красовалась на краю заливного луга. Сзади к ней вплотную подступал густой ельник. В его глубине, стоило поманить пищиком, тут же задорно отзывался рябчик петушок.
Вечером за столом, при свете керосиновой лампы культурно потягивая «Белый аист», мы ржали над приключениями прошлой ночи, и наперебой вспоминали истории из своих студенческих годков. Сквозь проконопаченные стены в избу проникал гогот встревоженных на разливах гусей. Выходя на перекур, мы смотрели на звезды, среди которых шумели крыльями ватажки уток, и перекликалась на разные голоса птичья мелочь.
Утром, да простят нас приверженцы классической охоты, мы стреляли селезней прямо из окошка избы. Зеленоголовые красавцы с опаской, но все- же подсаживались к подсадным, привязанным на берегу разлива, в десяти шагах от порога. Днем сидя на припеке под срубом, мы умиротворенно дышали весной, слушали флейтовые пересвисты кроншнепов, и вряд ли осознавали, как были тогда богаты молодостью, друзьями, родными. Мы верили в удачу, а судьба еще не успела ни чем нас обделить, и не давала нам повода сомневаться в том, что мы ею любимы.
Было еще одно утро. Перед ним мы всю ночь, открывая для себя возможности ульяновского вездехода, пробивались через залитый вешними водами лес к глухариному току, который Алексей Иванов – охотовед заочник, решил показать нам, во что бы то ни стало. Наши мытарства стоили того. Какой это был ток! Когда трубные крики журавлей знаменовали начало рассвета, мы уже сбились со счета, отмечая токовиков. Их пылкое точение сливалось в общий хор, отдаленно напоминавший «пение» цикад в причерноморских парках. На самом деле перед нами было обширное моховое болото, утыканное редкими соснами.
Владимир отличился – ему удалось ещё в сумерках подскакать к токовавшему петуху. Мы же с Сергеем, охваченные азартом углубились в центр тока, в горячке распугали все, что можно было и остались без трофеев. Более того оба блуканули в тумане подчеркивающим сюрреалистичность пейзажа, чудом встретились и вышли лишь после того как друзья сориентировали нас выстрелами. Даже когда поднялось апрельское солнце, где-то неустанно токовал в одиночестве ошалевший от любви глухарь, а оттаявший кочкарник, обсыпанный прошлогодней клюквой, парил под теплыми весенними лучами.
Опубликован в журнале Охота рыбалка XXI век N5 2017г