Возможно, толчком послужил ритм речитатива, звучавший из мобильного подростков, косящих от армии, возможно, желание что-то сказать: кратко, со стёбом, без зла, от души. Трудно разгадать ребус, побудивший написать стих или рифмованные строчки, впрочем какая разница, как называть написанное. Стих посвящался другу.
Давний друг приходил проведать, приносил вкусности, часами развлекал беседами о том, что происходит за стенами больницы. От него шёл дух свежего перегара и, соответственно, друг был многословен и эмоционален. Это ничуть не портило атмосферу в палате, а даже оживляло скучную больничную жизнь. Зная, что энерджайзер не вечен, старик делился с другом флаконом спирта или засылал коня из молодых в аптеку за следующей порцией. Возможно со стороны всё это покажется странным, но между ними, друзьями, считалось за норму. Они знали всё о друг друге, их дружба была давней, очень старой и крепкой.
Этот стих. Накатило под мнением, бледный ксерокс великих поэтов? Нет. Повторяю, что всё произошло внезапно, а вернее сказать - когда не ждёшь. Старик не помнил стихи из обязаловки школьной программы, не помнил нежные оды, переполненные восхищением к когда-то любимым женщинам, не помнил четверостишия остроумных афоризмов, смешившие друзей за столом... Но вдруг закрутились ролики воспоминаний, скрученные рулетом киноплёнки, события стали последовательными и проектор синим лучом оживил экран.
Музыка и снимок
- Срастётся без смещения, не горюй. Тебе же на пианино не играть,- с улыбкой сказал врач в приёмной, -С ментами оформим или… ?
Специфический юмор у этих врачей и прям в точку. Теперь не играть. Собачий вальс не вариант.
Завуч музшколы относилась с благоволением к этому подростку. Она скрывала симпатии как преподаватель фоно (уравниловка), но в общем объёме обучения закрывала глаза на прогулы музлитературы, сольфеджио . В отличие от тех, кто таскал с собой футляры, пюпитры, чехлы, изувеченные от трения в общественном транспорте, этот ученик ходил руки в карманы. Фортепиано с собой не повозишь и это факт. Но как говорят - рояль в кустах не спрячешь. Братва на районе была в курсе и по вечерам во дворе на лавочках детской площадки, когда обо всём перетёрли, сели батарейки в кассетнике и надоел писклявый голос местного барда, ему вручали гитару: - «Давай, малой». Подросток играл, повторяя всё, что уже звучало с кассет на этой площадке как-то по особенному, от себя, чувствуя музыку. Всем нравилось и братве то же. Он и они? Ботан и шпана? Понятие со временем подменились. Ботан сейчас при кэше, а раньше просто задрот. Да и поменялась шпана на гопников. Тогда понятия были правильные. Подросток держал слово и братва его приняла, потому что правильный пацан. Те двое накосячили и он с них спросил. «Тылом ладони второго надо было» – сказал подростку «старший», но когда было думать, это не шахматы. Перелом сросся, рентген пошёл на «рёбра» под альбом роллингов, пальцы разработались, но с музыкой не сложилось.
Если прислушаться: сплошной шум. Аккорды рвут воздух, назойливо повторяясь, какофония голосов, различных по интонации: то взлёт, то падение. Биение сердца с едва уловимым опережением общего ритма, перкуссия африканских шаманов и плотное покрывало сумбура – это голос прожитых лет и чем ближе к последней цифре алгебры жизни - звуки приглушаются, растворяясь в абсолютной тишине. Хаос сложился в мелодию, слова закружились в вальсе, ноты сформировали строчки, ритм выровнялся, забился пульс и стих зазвучал оркестром: слажено, ровно.
Запив водой таблетки, старик развернул блокнот. На правой кисти не сгибались три пальца.
Портфель и рисунок
Мужчина аккуратно поместил альбомный лист в старый портфель без ручки. Рисунок был домашним заданием сыну.
Старый изношенный портфель. Архивариус творений сына: поделки и мазня из детского сада, множество клочков бумаги и блокнотики с корявенькими буковками, рисуночками мультяшек, самодельные открытки с поздравлениями, записочки печатными буквами « ПАПА а ДаваЙ подЁм завтра в Цырк », « МаМА а ложНо мнне играт в Игры », « Стих учил. Играю». Иногда он помогает рисовать сыну, назидания «нужно самому пробовать или учись» уступали просьбам ребёнка. А кто устоит? Вот и в этот раз не устоял. При должном усердии рисунок получался довольно-таки профессионально, многим нравился и сыну тоже. Мужчина много рисовал, срисовывал, копировал в юности: гуашь, акварель, кружок в ДШИ, перья, школьная стенгазета, медь, чеканки на стенах, уголь, костёр, портрет первой любви с широкими, кукольными глазами, чуть приоткрытым ртом и извитые веточки берёзы вместо волос. Рисунок ей не понравился, он не обиделся, он так видел, он так умел.
Почему не продолжил рисовать? Сбила волна и понесла, набирая счёт годам. События брызгами по акварели, размыто и причудливо: безумный сёрфинг, вверх-вниз, заливая глаза, только успевай сделать вдох и держи дыхание. Глаза старика стали чистыми и глубокими, как в юности, и стих строка за строкой наполнялся многоцветием красок.
Синий луч задрожал, экран стал блеклым, изображение приняло вид выцветшего квадратика Полароида. Старик достал сигарету и ловко перекатил коробок спичек через пальцы. На коробке надпись карандашом « пзвон сроч сын»...
На скамейке во внутреннем дворике больницы двое пожилых людей что-то бурно обсуждают, взрываясь смехом. Один читает с листа, второй вскакивает и строит пантомимы, но друг, взяв за руку, усаживает рядом с собой, продолжая читать. Они напоминают подростков, которые спешат поделиться впечатлением от фильма: переполненные эмоциями глаза, всё говорится на одном вдохе, не успевает один закончить фразу, как её подхватывает второй, при этом привстают со скамейки и жестикулируют.
Стемнело и пора прощаться. Старик закрыл блокнот и вручил другу.
- Держи на память.
- Спасибо. Как ты это всё помнишь? – восторженно говорит друг, - Я не вспомню того, что вчера было, а ты описал всю нашу движуху и попутно левых пассажиров упомянул.
- До завтра.
- До завтра. И хватит тебе больным притворятся, давай на выписку. – говорит друг, улыбаясь.
*******************
В 3:45 старик умер.
- Так бывает всегда перед смертью. – сказал врач.