Мусорное ведро

Александр Матвеичев
 

 
Александр Васильевич Матвеичев родился 9 января 1933 года в Татарстане. В Красноярске живет с 1959 г. Пишет стихи и прозу с детства. Автор более двадцати опубликованных книг поэзии и прозы. Переводчик с английского и испанского языков. Регулярно печатается в журналах, альманахах, коллективных сборниках, антологиях. Член Союза российских писателей.
Mail: matveichev_ab@mail.ru                Site: www. matveichevav.narod.ru




Александр МАТВЕИЧЕВ

МУСОРНОЕ  ВЕДРО
Быль с комментариями
               
                     * Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.                Публий Теренций                **Не упускай конца из виду.
                Латинская пословица

1. Фрагменты из семейных историй двух уральцев

В пятницу генеральный директор ПО – производственного объединения десятка однопрофильных предприятий в разных городах и весях Восточной Сибири и Дальнего Востока – Григорий Иванович Порошин погрешил против давно заведенного им же порядка. Через секретаршу Людмилу – в обиходе Люську – он отменил совещание с замами и главным экономистом и отправился домой на служебной   «Волге» вместе со своей женой, Валентиной Васильевной, заведующей техническим архивом. Поженились они еще в студенческие годы и после незабываемой комсомольской свадьбы им позволили поселиться в комнатке общежития Уральского политехнического института.
Такую милость к ним проявил директор вуза за особые заслуги студента Гриши Порошина. Учился крепенький духом и телом невысокий парень с лицом симпатичней унитаза средненько, зато был форвардом институтских футбольной и хоккейной команд. А директор слыл ярым болельщиком за своих питомцев. Он не раз оказывал Грише безвозмездную помощь, когда игроку грозила опасность со стороны равнодушных к спорту педагогов угодить в команду несчастных задолжников. То есть лиц, не допущенных к экзаменационной сессии за пропуск лекций. Или не сданных в срок курсовых проектов, игнорирование лабораторных работ по неуважительным, на их взгляд, причинам. Например, из-за сборов в спортлагерях или выездов на межрегиональные соревнования в разные города необъятного СССР. Беру на себя смелость утверждать, что в те годы приближения к коммунизму в каждом вузе имелись касты из комсомольских активистов, артистов и спортсменов, обеспечивающих себе дисконт за их общественную активность в воспитании новой расы – советских людей – строителей коммунизма.
Откупиться от неприятностей студентам в советское время даже в голову не приходило. А зря!.. Не все же совковые преподаватели, как после реставрации капитализма показала практика, были кристально честными: многие стали брать взятки не малыми бабками, установив дифференцированные цены на зачеты и экзамены. Знал я и двух добрых молодцев, в разное время почивших в бозе: они принимали экзамен у избранниц, сначала усадив их на колени с зачетками. А отметку в них ставили после экзамена в койке в зависимости от мастерства экзаменуемой. Взятки грибоедовскими борзыми щенятами на школьных уроках литературы сурово осуждались, а постельные тесты огласке не предавались и по обоюдному согласию практиковались.
А тогда в Уральском политехе капиталом являлась известность Гриши Порошина. Она, заметим для сравнения, на порядок превосходила славу сына деревенского плотника Бори Ельцина, комсомольского секретаря, учившегося с Гришей в УПИ на строительном факультете в те же годы. И откосившего от армии не за взятку, а из-за двух на счастье оторванных в детстве якобы взрывом  где-то подобранной гранаты пальцам на левой руке. «А заодно бы и голову не мешало!»  – до сих пор сетуют его враги, в основном ортодоксальные коммунисты. Тогда как Гриша после семилетки и трехгодичного техникума при алюминиевом заводе от звонка до звонка отдал свой, тоже трехгодичный, воинский долг в гвардейской дивизии игроком в окружной сборной по хоккею и в дивизионной футбольной командах.
При такой занятости на спортивных аренах он ни маршировать, ни стрелять толком не научился. Зато материться и драться за свою честь и достоинство в солдатской казарме он, дабы стать непререкаемым авторитетом,  приступил незамедлительно. Это мастерство Гришка совершенствовал в кровавых потасовках с военного и послевоенного детства на улицах и дворах уральского заводского поселка.
Правда, лишь через десятилетия Гриша и Валя Порошины расчухали, что Борис Ельцин и его Анастасия, до Бориса встречавшаяся (см. Интернет) на правах, думаю, – без этих самых глупостей! – возлюбленной с будущим Колумбом космоса Юрием Гагариным. А потом, без объяснения причин, официально переименованная в Наину, учились с Порошиными синхронно в том же вузе.
Только Боре и Насте (или Наине?) после получения дипломов подфартило остаться в Свердловске – строить дома для строителей коммунизма, – а Гришу и Валю на три года отправили инженерами на трехгодичную отработку – за бесплатное обучение в вузе – аж в центр Сибири – в Красноенисейский край. Там, в Ачкаре, строился гигантский комбинат почти  в двухстах километрах от крайцентра. Здесь они и осели на восемь лет, а  оттуда сподобились перебраться и в сам Красноенисейск, когда Порошина с должности начальника цеха сразу назначили за деловую хватку и высокие показатели главным инженером треста. А после ухода на пенсию прежнего хромого, умного и изворотливого производственника и душеведа, семидесятилетнего фронтовика-гендиректора – Григория Ивановича водрузили на его место, сначала как и.о., а через полгода испытания – постоянным владыкой.
Да и в части разведения потомства Порошины превзошли Ельциных по качеству: Борис, может, из-за нехватки пальцев (ведь в организме все взаимосвязано!) оказался бракоделом и произвел на свет парочку дочерей. А Григорий, – будто в пику будущему президенту дорогих россиян, – смастерил двух крепких и умных продолжателей рода. И ему не пришлось, подобно Ельцину, прибегать к смешному ухищрению и в восемьдесят первом году вынудить дочь и зятя назвать их сына и своего внука Борисом Ельциным. Дабы, видите ли, не прервался род «царя Бориса», как именовали первого президента России лизоблюды из окружения и борзописцы из СМИ  – по-есенински, похабника и скандалиста: то плясуна в аристократическом обществе, то падающего с моста левака, то проспавшего в самолете встречу с  главой какого-то островного государства алкаша. Да еще и разрушителя дома Ипатьева в Екатеринбурге: в его полуподвале  16 июля 1918 года большевики расстреляли Николая Романова с семьей – женой и пятью детьми. А заодно  и сопровождавших его в домашнем аресте верноподданных: доктора и трех слуг. Чтобы потом убийцам хвастаться своим изуверством и спорить, кто царя, царицу и детей шлёпнул...

2.  И о Николае скорблю, и Борису сочувствую...

Автору этого повествования в 60 – 70-ые годы дважды довелось побывать перед фасадом дома инженера Ипатьева незадолго до растерзания здания на камешки-кирпичики бульдозерами. И не с бухты-барахты, а согласно одобренному цекушниками предложению КГБ и последовавшему за ним тайному июльскому постановлению ЦК КПСС 1975 года.
Внутрь дома доступа не было. И я довольствовался тем, что,  одиноко скорбя, постоял перед фасадом и воротами последнего пристанища монаршей семьи. Представил себя на месте очевидца, который утром 17 июля восемнадцатого года прошлого века с ужасом увидел лужу запекшейся крови невинно убиенных, той жуткой ночью вытекшей из подворотни на булыжную мостовую. 
 Выполнению этого высочайшего ЦУ Ельцин не смог бы воспрепятствовать при всем желании: у самого будущего Государя  растерзанной на пятнадцать кусков России голова неизвестно, в какую бы степь полетела... Ведь в семьдесят пятом он являлся первым секом Свердловского обкома КПСС и в ЦК кем-то числился, а постановление оттуда недвусмысленно гавкнуло: «Поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города».
 Через двадцать лет после того гнусного действа большевиков по заметанию следов преступления мне довелось посетить уже не Свердловск: город вернул себе историческое название – Екатеринбург. А вот губерния, словно в насмешку над бессильем новой власти, осталась Свердловской. В недавно воздвигнутом на месте снесенного, но не утратившего известность во всем мире дома Ипатьева – в Храме-на-Крови – я поставил на канун, – стол с Христовым Распятием, – поминальные свечи. И, будучи отказником от коммунистического партбилета и христианином, но не примкнувшим к новоявленным монархистам, помолился за упокой зверски убиенных рабов божьих...
Думаю, что строительством екатеринбургского Храма-на-Крови и восстановлением московского храма Христа Спасителя покаявшийся проповедник атеизма Борис Ельцин замолил свои грехи перед Богом, его Сыном и всем православным миром.
Да и за тринадцать лет работы в Свердловском домостроительном комбинате от мастера до его начальника он беззаветным трудом своим содействовал обеспечению жильем многих жителей уральской столицы...

3. Пора и о мусорном ведре слово замолвить

Однако что-то меня понесло не в ту степь: взялся рассказать о мусорном ведре, а скатился в большую политику. Хотя мой герой, Григорий Порошин, при схожих обстоятельствах в части любви к бане с участием обожавших его советских дам мог бы потягаться не только с равным ему по годам и образованию Борисом, а и с не менее знаменитым своим тезкой –   Григорием Распутиным.
...Но сначала о ведре, а уж потом о бане.
За ужином вдвоем – сыновья где-то гуляли – мой Григорий, несмотря на протесты Валентины, употребил для его могучего организма  бывшего футболиста-хоккеиста, а ныне переплавившего в жировую прокладку былую мускулатуру и налитого гонором гендиректора, вроде бы и капелюшечку – миллилитров триста для разгона. Но не пьющей и интеллигентной, любящей, как и, может, не совсем к месту вышеупомянутая Наина, театры, оперу, стихи и романы жене, и эта доза показалась излишней.  Она, составив посуду со стола в раковину, с недовольной миной на благородном лице ушла из кухни с недопитой бутылкой в гостиную – припрятать от Гриши соблазн и прилечь под пледом на тахту и посмотреть по телевизору канал «Культура».
А красный, как помидор и внутренне раскрепощенный Григорий, гаркнул ей вслед, что вынесет на помойку мусорное ведро. И, прежде чем выполнить этот супружеский долг, в туалете свершил самое легкое. После чего придирчиво посмотрелся в зеркало. Провел ладонью по бульдожьей щеке, тронутой дневной щетиной, и, прикрыв круглые и покрасневшие от «столичной» глазки, брызнул из пульверизатора на подбородок тройным одеколоном. На кухне прихватил из тумбы под раковиной цинковое ведро с мусором. А в прихожей надел дубленку и норковую шапку, купленные ему преданным снабженцем из-под полы у фарцовщиков. И хлопнув обитой фасонными гвоздями и клеенкой дверью, оказался на лестничной площадке.
«Свободен, наконец-то свободен!» – процитировал он в уме почерпнутый из какого-то источника слоган, вызвал лифт и нырнул с ведром в колодец до первого этажа. «Здесь оставим молодца – сам доедет до конца!»  – как написал в первой половине прошлого века неизвестный автор в поэме скабрезного  содержания о воскресшем барковском Луке ради посещения трех студенток в общежитии с романтической целью –  переспать с ними. 
Подобная идея родилась и в голове нашего героя – Григория Порошина, когда он увидел свет в знакомом окне на третьем этаже дома напротив его девятиэтажки, где он только что покинул скучать жену, изъявшую у него из-под носа не допитую бутылку.
Середина декабря, мороз едва за десять, иней на тополях тускло серебрится в тусклом свете из окон и от фонарей на бетонных столбах. 
«Трус не играет в хоккей!» – вспомнил спортивную молодость Гриша, вытряхнул мусор в дурно пахнущий контейнер, пустым ведром зачерпнул до отказа рыхлый снег и воткнул что есть силы бадейку в соседний сугроб. А голыми руками припорошил этот схрон несколькими горстями сахаристого на ощупь снега.
И далее, следуя принятому ответственному решению, Порошин ускоренным шагом направился к телефонной будке у продуктового магазина. Звонок попал в масть: муж с дочкой на выходные уехали к бабке с дедкой в какую-то Миндерлу. Значит, она одна в высоком терему и, пылая страстью, ждет своего ненаглядного птенчика. Птенчик, более похожий на племенного хряка, ринулся в магазин, отоварился под завязку винно-водочными и закусочными изделиями и с двумя авоськами явился в терем к ней, своей Люське-секретарше. Безукоризненной по внешнему и внутреннему содержимому красотке, отобранной им в прошлом году на кастинге. Из шести претенденток, разных по годам и калибру, доставленных в его кабинет поодиночке начальницей отдела кадров, он выбрал ее, грамотную во всех отношениях комсомолку с десятилеткой в голове и четырьмя годами работы в автопарке, на выписке путевых листов. И окончившей на отлично курсы машинистку. 
–  Ну что, Люська, поп-печатаем? –  вешая дубленку на крючок, начал он с их кодового для не посвященных  вопроса.
Так иноа шеф в присутствии подчиненных вызывал ее в кабинет или по переговорному устройству и строго приказывал: «Сегодня после работы задержись – документ в министерство по телетайпу передашь»... 
– С удовольствием, шеф! –  чирикнула секлитутка и скинула с себя на пол бумазейный халатик.
А под ним –  ничего, кроме ее ладненького тельца с мячиками грудей и кудрявым треугольником. И он, нетерпением горя, повесил пиджак на спинку венского стула и расстегнул пряжку брючного ремня.
После первой страницы печати на скрипучей полуторной кровати и вливания в гортань и далее по полстакана водки на кухне идейность гендиректора, члена КПСС с внушительным стажем, стала еще идейней.
– Ладно, Люська, разминку сделали. Позвони моему шоферу Витьке: пусть заберет снабженца Корбута –  он с женой разошелся полгода назад и сразу завел гарем. Пусть подкатит на Витьке с какой-то бабенцией, и вместе махнем на дачу – в баньке моей попариться. Согласна?
–  Спрашиваете! Да я с вами, Григорий Иванович, как пионерка: на все готовая!..
– За что и люблю! Разве бы с кем-то другим за год всего твоя семейка поимела эту двушку?.. Одевайся как солдат по тревоге! И еще по рюмашке махнем...

4. Пока забудем о ведре. Ну его в баню!.. 

Едва успели выполнить первый пункт из запланированного, как в дверь позвонил его верный кучер Виктор. Он был хранителем всех  адюльтерских забав генерального. В данный момент коротко доложил:  «Волга» подана к подъезду, Корбут с подругой ждут в машине.
Втроем спустились по темной лестнице; директор сел рядом с шофером, Люська протиснулась в салон и примостилась рядом с Михаилом Семеновичем Корбутом, фронтовиком-орденоносцем и коммунистом с перебитыми ногами, реконструированными с грехом пополам военными хирургами. С сохранением в относительно работоспособном состоянии прочих членов и органов. 
– Доставь нас, Виктор Петрович, на мою дачу и затопи-ка там баньку по-белому! – приказал гендиректор шофёру в предвкушении полноценного отдыха на лоне счастья и забвенья.
На мгновение в его воображении возникло мусорное ведро и скорбное лицо супруги на его цинковом фоне, но он тут же отогнал неуместное видение и вкратце изложил программу дальнейших действий группы заговорщиков народным напевом: «Пить будем, гулять будем, а смерть придет – умирать будем!..»
Ольга, одна из наложниц Корбута, в пьяном восторге захлопала в ладоши, готовая на всё, и произнесла восторженный монолог в преддверии предстоящего саммита красноенисейской четвёрки, почти целиком состоящий из непечатной лексики, столь обычной для многих сословий советской эпохи. И тем более для привилегированного класса аристократок-снабженок.
Автор, конечно, мог бы воспроизвести фрагмент из Ольгиной речи и в письменном виде. Однако, как известно, думцы распоясались и на фольклорный роток накинули законный платок: каждый «маток» мне бы дорого обошелся в случае попадания данного шедевра в руки полиции нравов. Поскольку в Ольгином словоизвержении содержались существительные и глаголы на буквы б - х - п - е - ё - м - ж - з - р  и т.д. и т.п. в разнообразных словесных сочетаниях, искусно вплетаемых в смысловую вязь ее безыскусного самовыражения. 
Для сравнения... Биографы Бориса Николаевича утверждают, что он даже в большом подпитии  и в беспощадных разносах, чреватых снятием с постов премьеров и министров, не употреблял ядреных слов на приведенные выше буквы. Только за 1998 – 1999 годы, в период дефолта и  правительственного кризиса он, начав с горя кудесить, дал пенделя четырем премьер-министрам страны: Черномырдину, Кириенко, Примакову, Степашину.
Большое отличие джентльмена-президента от его земляка и  однокашника по Уралполитеху хама-гендиректора Виктора Порошина, истрепавшего нервы и психику работой в цехах, схватками в солдатских казармах и на футбольно-хоккейных полях Урала и Сибири. Для него мат стал привычен, как острая приправа к каше-шрапнели или гречке и  удачно забитому или пропущенному голу. Он, бывало, и на планерках, не стесняясь присутствия женщин, крыл проштрафившихся подчиненных с верхней полки ради победы завода в соцсоревновании за переходящее Красное знамя министерства и получения премии коллективами коммунистического труда. А понизил в должности и поувольнял с разных должностей не меньшее число хороших людей: своих замов, начальников производств, цехов, отделов. И при этом  благоговел от заповеди Морального кодекса строителя коммунизма из Устава члена КПСС: «Человек человеку –  друг, товарищ, брат». Если априори эти человеки  объединены единственно верным учением – марксизмом-ленинизмом, по которому в институтском дипломе у него значился трояк.

5. Не всегда в банях жарко

И на даче, и в бане было холодно, как в мертвецкой.
Из бетонного бассейна осенью забыли полностью слить воду, и теперь слой льда Михаил Львович Корбут и шофер Витька, затопив каменку и включив «электрокозла», – асбоцементную трубу с намотанной на ее поверхность нихромовой спиралью, – крошили ломами. А когда вода нагрелась в котле, встроенном в каменку, Витька черпаком принялся заливать ледяное крошево кипятком и вскоре праздновал успех: лед растаял, и бассейн электронасосом стал быстро наполняться водой из скважины.
Тепло в доме нагнали натопленной печью и электроприборами гораздо быстрее, чем в бане. А Люська и Ольга уставили стол напитками и закусью почти мгновенно, и процесс пошел лавинообразно, на ногах, – выпивка и подготовка к бане в диалектическом единстве, с развитием по спирали. Поэтому в парную две пары отправились неглиже – в набедренных повязках из вафельных полотенец – уже изрядно бухими, нелегкой матросской походкой. Словно по уходящей из-под ног палубе утлой посудины. Витька, верный паж, получающий от шефа всевозможные доплаты и поблажки за переработки и неразглашение генеральских тайн, остался за бортом  –  кочегарить печь  и застилать постели.   

6. Банная камасутра геев с дембелем-матросом

...После тяжелых сомнений автор, человек целомудренный, решил, что грешно описывать в деталях банную камасутру советской фарисейской эпохи. Когда секса, – даже и самого этого слова в русском языке, – вроде не было. И разве это не одно из чудес советской демографии, что рождаемость как результат всенародного непорочного зачатия в разы превосходила смертность?.. А проституция, педерастия, наркомания  и другие буржуазные проявления бытия на бумаге числились искорененными пережитками проклятого прошлого. Однако Рем Вяхирев, экс-председатель правления «Газпрома», бывший советник премьера Дмитрия Медведева, незадолго до своей смерти констатировал в своем интервью: «Советская власть, наверное, нас многому научила – человека же драли ни за что. Никто тогда не знал, за что ему башку оторвут». А за нетрадиционный секс, полагаю, могли лишить и самого дорогого... 
Однако внутрипартийная круговая порука обеспечивала относительный комфорт боссам, предающимся нелегальному пидерастизму, если тайное угрожало стать явным. К такому крамольному заключению автор приплыл  из выданного ему на конспиративном свидании, в постели, не для распространения, рассказа секретаря райисполкома Валечки, –  красавицы-поэтессы, певицы и  ненасытной любовницы, получив сенсационную информацию.       Тесный контакт с Валей обеспечил мне, кстати, разжалованный за пьяную драку в бане второй секретарь райкома КПСС Сашка Ердалов, давно павший жертвой в борьбе роковой с зеленым змием. А с какой верой в своё бессмертие он густым баритоном он, бывало, вдруг оглушал застолье гимном ВЛКСМ: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым...»
Он и его шеф – первый секретарь РК КПСС – избили за товарищескую критику заведующего идеологическим отделом райкома, фронтовика-орденоносца. Обоим секретарям, минуя судебные разбирательства, дали пинок под зад, оставили в нерушимых рядах родной партии и устроили на хорошие должности с приличными окладами, но время вряд ли загладило их душевные раны. А избитого фронтовика после заживления поломок, рассечений, царапин и синяков в госпитале инвалидов ВОВ с почетом отправили на пенсию. С торжественным обетом о неразглашении нетипичного инцидента в среде лучших представителей единственной в стране партии.  А место пострадавшего районного идеолога заняла тогда мне неизвестная Валентина, молодая разведенная мать двоих детей с хорошо подвешенным языком школьной учительницы русского языка и литературы. Года через два после утверждения нового председателя райисполкома он добился перевода ее своим секретарем, фактически замом и контролером реализации  решений и постановлений исполкома. 
 Вот она-то, Валентина, мне и поведала, на каком жутком деле погорел первый секретарь КПСС нашего района, знакомый и мне, главному инженеру НПО, по работе. Оказывается, этот коммунист-гей, однофамилец всесоюзно известного киноактёра, в бане, построенной в подвале комсомольского Дома молодежи, – в преступном сговоре с артистом краевого театра и с заместителем директора по быту крупного завода, – принял  руководящее и направляющее участие в групповом увечье мужским достоинством прямой кишки нуждающегося в бабках матроса-дембеля.   Однако страстный персек и его сообщники вышестоящие партбоссы, дабы не затормозить поступательное движение советского народа в отдельно взятых районе и городе к светлым вершинам коммунизма, не дали делу уголовный ход. Просто тихо освободили отца двух дочерей, страдающего педерастией, от партийной деятельности. Банальный насильник, которому, как и Марксу, любившему цитировать Публия Теренция на латыни (см. эпиграф), было ничто человеческое не чуждо, вернулся в родной вуз доцентом кафедры марксизма-ленинизма. Возможно, чтобы и дальше за автоматический зачет-экзамен, втихаря,  соблазнять парней-студентов к противоестественному соитию на пути к тем самым сияющим вершинам... 
Хирурги rectum матросу заштопали. И вряд ли кому-то известно, продолжал ли он им торговать. Но билет на самолет к новому месту жительства страдальцу купили, деньгами на карманные расходы снабдили и даже обеспечили охрану чекистами до трапа серебристого лайнера. Хотя история компартии об этом, как и о многом другом, до поры, до времени умалчивает.  А вот заместитель директора завода по быту, по иронии судьбы тоже моего знакомого, – то ли из боязни позора, то ли перспективы занять на восемь лет пост тюремного «петуха», – пал духом и нырнул в распахнутое окно с седьмого этажа заводской гостиницы. Актера, говорят, тоже не судили, дабы он на процессе не выдал соучастников и не сделал вбрасывание в тогдашнюю единственно слабо контролируемую гэбэшниками СМИ – Сарафанную Мультимедийную Информацию, –  и спокойно продолжал свое дело.  Возможно, он до сих пор где-то марширует в колонне себе подобных на парадах и демонстрациях геев, плечом к плечу с подельником-персеком, оставаясь верным идеалам марксизма-ленинизма. И они, целуясь взасос, как Леонид Брежнев с Эрихом Хонеккером на фото, красующемся на бетонных останках берлинского забора, уже не мечтают о победе коммунизма, а радуются, что и в нашей стране рано или поздно восторжествуют однополые браки. Заодно, может, и скорбят о коллеге замдире, необдуманно прыгнувшем в окно отеля, не дождавшись зари  свободы, когда геи используют безнаказанно все анатомические входы-выходы сильного пола... 
Пока же радует, что в наше гуманное время, похоже, думцы, крепко изучив предмет, спохватились, задумались и взялись за расплодившихся, как вши-блохи, педофилов. Даже пригрозили им химической кастрацией (гуманно: по добровольному согласию педофила) и пожизненным заключением за повторное совершение подобного действа после выхода на свободу. Думаю, это самый великий закон, придуманный мозгами не мной  избранных депутатов. Хотя бы я предпочел более радикальное действо. Пусть педофилы добровольно, – подобно упомянутому выше замдиру, – улетают в тартарары, обнаружив в себе тягу к совокуплению с малолетками.

7. Баня как виновнице подписания Беловежского соглашения и предвестница создания МЧС

В описываемой мной трагикомедии все происходило в рамках порожденной на то время этики номенклатурной производственной элиты. Многим назначениям, перемещениям и увольнениям персоналий  партийной, хозяйственной, правоохранительной, армейской иерархической пирамиды предварялись конспиративные совещания в банях. И даже подписание Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем Беловежского соглашения о создании СНГ 8 декабря 1991 года в правительственной резиденции «Вискули», по некоторым, не проверенным мной лично, источникам, без возлияний и смывания грехов в бане не обошлось. 
Осмелюсь также  предположить, что и не существовавшее в СССР Министерство по чрезвычайным ситуациям –   МЧС –   было придумано высокими лицами новой России в бане после события, похожего на описанное автором ниже.  Лично считаю эту главу преддверием к кульминации моего опуса. В нем действующие лица объединены любовью к спиртному с хорошей закуской, к беспорядочному традиционному сексу с необязательно любимым, но состоятельным  партнером, в относительно экзотических условиях. Однако с пренебрежением к соблюдению элементарных требований техники безопасности лицами в состоянии алкогольного одурения. Да еще и накануне возвращения под крышу дома своего с подарком виртуальных рогов женам и мужьям. 

8. Шутка с нешуточными последствиями, или «Но тут игра плохая вышла...»

Весь следующий день баня на даче Григория Порошина поддерживала заданную температуру трудами неутомимого шофера-истопника Витьки. Так что адюльтерные пары, непрерывно поддерживавшие повышенное состояние духа дозами спиртного, то все вместе, то раздельно наведывались в парилку и в помывочную, пока не пришли к консенсусу, что пора возвращаться  на милость своих заждавшихся супругов.
– Что ж, девушки, смоем грехи наши! – предложил свежий как огурчик ветеран войны Корбут, опоясанный по безразмерному пузу махровым полотенцем. – А потом берем шинель – и по домам... 
В отличие от снабженца гендиректор явно перебрал, и до бани доплелся, опираясь  на плечики  хрупкой секлитутки. Но в бане вдруг ожил, стал что-то кричать не совсем приличное. Сорвался со скамейки,  подскочил с ковшом к баку, зачерпнул и-и... с хохотом плеснул  воду на заветное Люськино местечко между ляжек, прикрытое плавками.
«Но тут игра плохая вышла...», как констатировал в своей знаменитой поэме драматург и фривольный поэт XVII века Иван Барков о трагической гибели дворянина Луки и его ненасытной партнерши – купчихи-вдовы. И наша Люська, – через два с лишним века после того ЧП в спальне, – но уже в бане точно так же, как купчиха, цитирую поэта по памяти: «...принялась кричать и всех чертей на помощь звать». Да так громко и звонко, что тройка не ошпаренных соучастников преступления парализовано онемели с разинутыми ртами.
– Ты что, ох... (охамел)? – первым вышел из ступора и дико взревел ветеран, не видавший такого даже на фронте. – Ты же ей пи... (пирожок) ошпарил!.. Ольга, посмотри, что там у неё. Смажь постным маслом, если гусиного нет...
– Витька, – придя в себя и приоткрыв дверь бани, отчаянно заорал в темноту и голый гендиректор, – заводи машину! Выезжаем немедленно...
Ольга доложила о результатах осмотра стонущей и плачущей пострадавшей: волосатая шкурка с пирожка слезла, как кожура со свежей картошки. Ясно, что ни зелёнка, ни йод, ни подсолнечное или автомобильное масло ей не помогут. Выход один: как можно быстрей доставить несчастную и частично облысевшую в БСМП.
Собирались в суматохе. Только в машине Григорий Иванович спохватился, что забыл надеть кальсоны. Но ему не посочувствовали: Люська стонала и слезно причитала у него за спиной, на заднем сидении,  лёжа на бёдрах Ольги и Михаила Львовича. К тому же за выходные прошёл неуместный снегопад, и полуторатонная «Волга» с полутонной любовников на борту буксовала на подъёмах и раза три застревала в заносах. И гендиректору с шофером приходилось при свете фар пробивать путь лопатами сквозь кромешную тьму. Отсутствие исподнего вызывало у Григория опасение, что он может пострадать от обморожения своего достоинства покруче, чем его секретарша от кипятка.
В больнице скорой медпомощи в столь поздний час их не ждали, и дверь открылась только после долгого битья Витькиной ногой по её  полотну. На Витьку же возложили роль Люськиного мужа. По разработанной в пути легенде пара живёт в частном доме в Покровке, Люська затеяла стирку и нечаянно плеснула на себя кипятком. Рассказ на дурака, конечно! Помощь ей хирург, поинтересовавшись, почему пострадавшая пьяная, а муж трезвый, оказал, но и речи о больничном листе не возникло: травма бытовая, по трудовому кодексу не оплачиваемая.
А Григорий Иванович, нажав на звонок, возник перед разгневанной супругой с невинной рожей и пустым мусорным ведром. И в том же наряде, что и ровно двое суток назад.
– Ты где был, дорогой? – задала она риторический вопрос.
– Сама видишь – ведро выносил, пока ты телик смотрела!
– Сволочь ты и подонок! Иди в ванную – смой с себя потастушью грязь... Напишу заявления в министерство и в райком партии –  вылетишь с своего генеральства, пьянчуга и развратник!..
Возможно, прозвучали и другие угрозы жены без их реализации, а значит, и без последствий. Люську, правда, муж из дома с ошпаренным  пирожком и с ребенком выгнал к её родителям. А Григорий Иванович и с работы бедняжку уволил по собственному желанию после тяжёлого  объяснения при закрытых дверях секретарши с женой гендиректора.   
Поскольку всё тайное рано или поздно становится явным...


Эпилог.
Взгляд на бытие как на мусорное ведро

Любомудрье – синоним философии – может произрастать из любого предмета, случайно оброненного слова, из какой-то абсурдно сложившейся ситуации.
Мне в этом смысле примером служит красноярский поэт мирового объема Николай Ерёмин. Бывает, оброню при встрече с ним фразу, шуточку, случайный образ – и в тот же день в моей электронной почте от него приходит стихотворное послание на нечаянно заданную мной тему в неузнаваемом виде. Из сердца, ума, самой сути Николая Николаича струится только ему присущая философическая мысль, облеченная в рифмованный слог, с приправой многообразных нюансов чувств, мыслей, своих и чужих взглядов, пробуждающих, по Пушкину, чувства добрые. Из меня, например, Ник уже несколько лет сооружает памятник нерукотворный своей бесконечной поэмой «Матвеичевиана», вошедшей в шестой том его Собрания сочинений в не завершенном виде. Я предпринял  неуклюжую попытку ответить ему тем же – циклом «Ерёминиана», но получилось нечто басенно-крыловское: « Беда, коль пироги начнет печи сапожник, / А сапоги тачать пирожник...»
Почему бы и мне не помудрствовать лукаво ради прикола?..
Мой философский гений зиждется в данном реферате на цинковом пьедестале мусорного ведра, с примесью сексуального взгляда на развитие мира и человеческой личности под влиянием буржуазного циника Зигмунда Фрейда.  Образ ведра с неупорядоченным содержимым, конечно, собирательный. Как, скажем, пыль в книге библейского Экклезиаста: род людской возникает из пыли и превращается в прах, дабы обрести мир.  Мой постулат близок к той же аксиоме: мы появляемся из житейского мусора, чтобы с момента зачатья наши отходы, мысли и дела собирались в мусорно-помойное ведро, как пепел в  похоронную урну.
Пусть после этого заявления я, по Есенину, покажусь хулиганом и  «циником, прицепившим к заднице фонарь», но с автором и героями его рассказа о мусорном ведре метаморфозы возвращения в него происходили и продолжаются каждое мгновение.
Правда, это утверждение заметно лишь по тем персонажам, которые оставались в поле зрения автора. Поскольку Люська и Ольга вскоре бесследно затерялись в тревогах мирской суеты. А Михаил Львович Корбут, – с ним мне довелось быть соседом по домам и работать на одном предприятии, – добряк, душа-человек, ветеран, выживший в боях с фашизмом, вскоре был убит сволочным директором с подходящей фамилией Царегробов. Он уволил его, сославшегося на планерке, – в присутствии полутора десятков начальников цехов и отделов, – на плохое состояние здоровья. За вежливый отказ  выполнить распоряжение самодура: сегодня же лететь в командировку, чтобы любой ценой, – хоть за канистру любимого снабженцами всех рангов  спирта-ректификата! – достать на московском заводе какие-то дефицитные радиодетали.
 – Иш, заболел он с похмела. Пить меньше надо!.. Ты уволен без отработки. Марш в отдел кадров! – рявкнул Царегробов в назидание строптивым.
Между прочим, и сам не раз пивший с Корбутом до положения риз в этом же кабинете. Случалось, и с моим участием как первого зама Царегробова. И исполнявшего его обязанности, когда он ежегодно по месяцу лечился, отлеживаясь в барокамере, от регулярных запоев  с диагнозом «порок сердца», поставленным его  собутыльниками-врачами. 
В тот же день Михаил Львович слег в госпиталь инвалидов войны с инфарктом, а через три недели скончался.
Автор за неделю до трагедии посетил его в палате, и больной, задыхаясь то ли от болезни, то ли от благородного негодования, крыл злодея, именуя его Мудогробовым, фронтовым и снабженческим сленгом. Из этого я заключил, что моему приятелю-сослуживцу предстоит жить еще долго и счастливо. Не угадал!..
Совестливый убийца, узнав о инициированной им кончине подчиненного, в тот же день сбежал в командировку под надуманным предлогом: мол, позвонил начальник главка из министерства и приказал лететь в Норильск на встречу с главным инженером комбината. А меня обязал взять на себя все хлопоты по похоронам и поминкам. Так что тяжкая доля по организации и проведению похорон, и произнесению речи на еврейском кладбище, под хмурым осенним небом, у могилы покойного, – с латунной звездой на жестяном обелиске с непросохшей голубой краской, с прилипшими к ней бумажными венками, – досталась мне. Спич на печальную тему, со слезами на глазах: «Мы жертвою пали в борьбе роковой...» 
Хотя бороться нас, русских, власти давно отучили, а подставлять щеки под удары натренировали – всегда пожалуйста!..
«Кто быстро судит, тот быстро и раскаивается», – успокаивал свою совесть немало погрешивший многоженец царь Соломон. Но только не  упомянутый мной всуе ортодокс Царегробов, вряд ли слыхавший что-то о древнем царе и его библейской книге. Потому-то он и отдал концы без покаяния, с третьим по счету, на сей раз итальянским, элетрокардиостимулятором для искусственного поддержания ритма его проспиртованного сердца в дочерна  прокуренной груди...  Вот еще один пример, когда Homo sapiens respice finem  –  человек упустил свой конец из виду.
               

Декабрь 2014,
пос. Памяти 13 Борцов