Вечером сестра Лена и я провожали маму на поезд в Москву. В послевоенные времена она каждый год в середине января ездила туда к сестре тёте Ане. Как работница горячего цеха мама получала премию за выслугу лет и приурочивала к этому свой отпуск. Поездка занимала у неё не более десяти дней. Зато она возвращалась из Москвы с множеством обновок и вкусностей, недоступных нам в другое время. Во время маминой поездки мы с сестрой оставались дома одни, но уже были большими детьми: я учился в пятом классе, а сестра – в девятом.
После проводов родительницы мы вернулись в родные пенаты глубокой ночью. Будильник резко зазвонил в семь часов утра. Первой поднялась с постели Лена и стала собираться в школу. Её женская школа находилась вдалеке от дома, поэтому она выходила раньше меня, а мне ещё можно поспать, поскольку моя смешанная школа всего в квартале от дома. Уходя, Лена разбудила меня. Я сел на кровати, а потом решил немного понежиться в постели. Этого было достаточно, чтобы уснуть снова.
Моё пробуждение было волнующим – часы показывали восемь. В школе начались занятия. А в это время в моём классе урок русского языка вела классная руководительница Ефросинья Семёновна, женщина строгая, которую побаивались не только ученики, но и их родители.
Я нерешительно остановился перед дверью в свой класс. Опоздание было существенным, поэтому неизбежно можно было ждать выволочки со стороны Фроси. А что, если дождаться конца урока и незаметно войти в класс? Возможно, на этот раз пронесёт. Пожалуй, это будет неплохой выход.
Школьный двор, занесённый снегом, был необычно пустынен. Когда ученики выскакивали во двор в перемену, там было не протолкнуться. Мы носились как угорелые, прыгали, скакали, играли в снежки и катались на ледяной дорожке. С перемены возвращались взмыленные и радостные.
Рядом со школьным двором велось строительство жилого дома. На зиму стройка была остановлена, а мне стало любопытно, как она выглядит сейчас. Дом был огорожен дощатым забором. Я обошёл вокруг него, пока не обнаружил, что одна из досок была плохо приколочена. Легко отодрал её и просунулся в щель. Однако я не учёл толщину пальто и застрял так, что ни туда, ни сюда. Долго я не мог выбраться оттуда, пока не сообразил набрать в лёгкие побольше воздуха, а потом резко выдохнуть. При этом я совершил отчаянный рывок и наконец, освободился. Пожалуй, не стоило туда соваться, так как ничего существенного не увидел.
Было довольно холодно, и требовалось слегка размяться. Для этой цели очень подходило бревно. Я взобрался на него и балансируя руками двинулся по нему. Бревно было покрыто ледяной коркой, что затрудняло движение по нему. На минуту я представил, что могу поскользнуться, и тогда придётся иметь дело с яичницей. Это меня никак не устраивало, и посему, пока такого не случилось, решил мягко спланировать со спортивного снаряда. К сожалению, прыжок оказался неудачным, и что-то хрустнуло в лодыжке. Немедленно, стоя на одной ноге, снял ботинок и осмотрел ногу, пощупал её и убедился, что всё в порядке. Тогда помассировал ногу и обул ботинок.
Мой взгляд остановился на ледяной дорожке, длинной и гладкой до зеркального блеска. Обычно желающих прокатиться по ней было, хоть отбавляй. Школьники выстраивались в очередь, и когда она подходила, с разгона катились, гикая от восторга.
Впервые я получил возможность накататься на сковзанке, как говорят украинцы, сколько влезет, пока не зазвенит звонок с урока. Разогнался до максимальной скорости и стал скользить, рассекая морозный воздух. После этого повторил то же самое в обратном порядке. Постепенно восторг от катания уменьшился, и я задумался, как бы его разнообразить. Недолгие размышления привели меня к тому, что фигурой высшего пилотажа будет катание на одной ноге в позе ласточки. Сразу же приступил к необходимым тренировкам. Нога, в которой хрустнуло, не хотела отрываться ото льда, но я был настойчив. И вот ласточка стала получаться, хотя больше напоминала ворону. Неожиданно что-то затормозило, и я полетел вниз как сокол.
Приземление было мягким, но сразу подниматься мне не хотелось. Просто лежу, гляжу в зимнее небо и улыбаюсь. После расслабления поднимаюсь, довольный собой, что я выполнил такой потрясающий трюк. А тут раздался звонок, извещающий о конце урока. Поднял портфель и неохотно поплёлся в класс.
Я рассчитал, когда учительница покинет класс, и вошёл в него. К моему удивлению, одноклассники встретили меня оглушительным смехом. На меня посыпались восклицания, шутки и похвалы. Из них я восстановил картину того, что произошло, когда я прохлаждался во дворе.
Как только я появился в пределах видимости, меня кто-то заметил и объявил об этом громогласно. Все бросились к окнам и стали комментировать мои действия. Фрося жёстко осадила учеников. Но стоило мне выкинуть чего-то новенького, как всё повторялась. Фрося вышла из себя, и такой злой её ещё не видели. Стоило ей продолжить урок, как снова начиналось бурное веселье, вызванное моими телодвижениями. Она несколько раз порывалась выйти во двор, чтобы привести меня в класс, но каждый раз останавливалась. Как выразился один из учеников, я обеспечил ржачку на пол-урока.
На мою беду, следующим уроком была русская литература, которую также вела наша Фрося. Когда она вошла, то первым делом обратилась ко мне:
- Марченко, я давно знала, что ты клоун, но такой клоунады, которую устроил сегодня, от тебя не ожидала. За то, что ты сорвал урок, получишь за четверть двойку по поведению. А завтра без матери не приходи в школу.
- Простите меня, Ефросинья Семёновна, я просто не подумал, что меня увидят из класса.
- Думать надо всегда.
Никакие мои оправдания, что не хотел срывать урок, в расчёт не принимались, а слова, что мать завтра в школу не придёт, распалили учительницу.
- Это уже выходит за рамки приличия.
- Приличие здесь ни при чём. Мама сейчас в командировке, и дома будет только через неделю.
- Ладно. Давай дневник!
В нём появилась запись:
«Ув. тов. Марченко!
Сегодня, 16 января, ваш сын прогулял урок и устроил представление в школьном дворе. Тем самым он сорвал урок. Прошу принять к нему меры, иначе буду вынуждена поставить перед директором школы вопрос об его отчислении.
Е.С. Половая»
Когда я рассказал Лене о моём происшествии, она хохотала до слёз, а чтение записи в дневнике этот смех только усилило.
Чтобы не расстраивать маму, я решил удалить позорящую меня Фросину запись. Обычные методы вытравливания чернил не подходили из-за большого количества слов. Поэтому я принял кардинальное решение: аккуратно вырезал страницу дневника, и на её место вклеил чистую.
Эта история продолжения не имела. Я перестал опаздывать на уроки, тётя Фрося к ней больше не возвращалась, мама в школу не ходила, и только мои однокашники порой подшучивали над моим сольным выступлением на школьном дворе.