Александр Васильевич Матвеичев родился 9 января 1933 года в Татарстане. С 1959 года живет в Красноярске. В прошлом офицер, инженер, директор предприятия. Пишет с детства. Прозаик, поэт, публицист. По два года служил офицером в Китае и работал инженером на Кубе. Профессионально владеет английским и испанским языками. Автор двух десятков книг, постоянно публикуется в журналах, альманахах, сборниках. Член редакционного совета альманаха «Новый енисейский литератор». Президент Английского литературного клуба при Красноярской краевой библиотеке. Член Союза российских писателей (СРП).
ЛЮБОВЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Рассказ
С остановки автобуса Макарычев зашёл в супермаркет – купить, вина, фруктов, коробку конфет и кое-что из закуски. А в душном цветочном павильоне выбрал жёлтую розу – Лина такие любила.
– Ну, Алёшенька, ты в своём амплуа! И куда ты только это набрал?.. – взволнованно говорила она, накрывая скатёркой письменный стол покойного мужа и расставляя на нём посуду. – Наверно, с подъезда заметил, что во всём доме ремонт – во всех квартирах батареи и канализацию уже второй месяц меняют – и конца-краю не видно! Покажутся гастарбайтеры на час-другой, пыль поднимут, работу изобразят – и на неделю исчезают. У них Ураза, очень есть хочется... Садись ближе к окну – тут пыли меньше и не так душно. Видишь – всё завалено книгами, а мне не хочется ничего менять: пусть всё будет, как при нём... Не думала я, что ты так рано приедешь – летом: ожидала, что в конце октября – к годовщине Димы подгадаешь. Выступишь, может, напишешь что-то о нём как самый верный и единственный друг. Остальные после его кончины словно и сами умерли: не заходят, не звонят... Хотя, знаешь, на поминках, как водится, обещали мне заботу и внимание... В отделении союза писателей к трёхлетию его смерти, правда, планируют вечер памяти. А одна частная студия видеофильмов вдруг взялась сделать о нём картину, если спонсоры найдутся или союз писателей профинансирует. Только где нынче у союза деньги: вошь на аркане да блоха на цепи... Отдала уже киношникам кое-какие материалы: его фотографии, театральные съёмки его спектаклей, афиши. И по одной книге из двадцати семи, им написанных, конечно. Ковыляю с палочкой по кабинетам, хлопочу, унижаюсь, упрашиваю чиновников в министерстве культуры, чтобы последние два тома его Собрания сочинений наконец издали. Они давно в типографии лежат – набранные, сверстанные, хоть сейчас в печатный станок. Ещё при жизни Димы обещали напечатать, а вот и после его смерти денег не дают из бюджета области или города. Завистники и враги его не унимаются, интригуют: мол, зачем апологета советской власти и критика нынешнего режима печатать?.. Хотя бы вроде и главный враг его, председатель союза, в прошлом году последовал за Димой – не далеко друг от друга лежат. Посмертно объявили классиком, хотят памятник поставить и какую-то улицу переименовать... А у тебя, кроме уже опубликованного, ничего о нём нет? Киношникам особенно недостаёт съёмок на плёнку или на видео, где бы присутствовал он – живой.
– В моём домашнем компьютере точно есть, – печально отозвался Макарычев. Три года назад он приезжал в это же время, и Дима был живой, а осенью звонок: прилёг старый друг на кровать в ожидании полдника – и больше не встал: обширный инфаркт – мгновенная смерть. – А вот привёз ли тебе на флешке – сомневаюсь. Со своим ноутбуком тащиться не решился – тяжело. У вас вроде был комп – где он?..
– Тимошка, внук, забрал. Дима так и не научился из-за плохого зрения на нём работать, пишущей машинкой обходился. А мне он тоже не нужен. Статьи свои по искусству пишу, если просят иногда, по старинке – чернилами. В издательстве набирают, дают мне в считку, правку. Так же и с Димиными книгами было: получал контрольный экземпляр и его дорабатывал. Ты же знаешь, каким он дотошным был: редакторам и корректорам не доверял, всё сам-сам: авторская корректура и редактура.
– Я у армейского друга, Раифа Муратова, – ты должна его помнить, – остановился: у них ноутбук есть, просмотрю все свои флешки. И если что-то на них пригодное для фильма узрю, отдам тебе – и пусть Тимофей твой скинет на свой компьютер для киношников и тебе на память. А не окажется – перешлю ему по электронной почте через две недели, когда домой вернусь... Главное же – я у Димы на могиле хочу побывать. С пятьдесят седьмого с ним дружили, студентами вместе в литературу входили, когда вы ещё только начали встречаться. В этом году и ему семьдесят пять стукнуло. Прости, что не позвонил тебе.
– А я ждала, Алёша, твоего звонка. В предыдущие годы ты никогда не забывал.
– Старческая амнезия даёт о себе знать. Прости великодушно... Когда сможешь меня на кладбище сопроводить? Я такси закажу.
– Завтра мне к зубному надо. На послезавтра сможешь?
– Конечно, Лина... Давай помянем друга моего незабвенного, писателя великого, прозаика и драматурга, собрата по перу. Вместе начинали, скоро снова наши пути пересекутся – и пойдём рядом.
– Не надо, Лёшенька, не спеши! Живи как можно дольше... Хорошее вино, надо запомнить название: я иногда за него, Диму, одна выпиваю. Не часто. Может, раз в месяц. Кагор вон у меня с Пасхи не допитым стоит... И знаешь, я думала, что со временем мне будет легче, а на деле наоборот: люблю его всё сильнее и сильнее. Мне всё время кажется, что он где-то тут, рядом: в другой комнате, на кухне, у меня за спиной. Сегодня проснулась – и слышу: он ходит, как будто что-то ищет вон там, у книжных шкафов. Пошла удостовериться – никого!
– Избавляйся ты от этих глюков, Лина! Живи реальным: у тебя две дочери, две внучки, два внука. Ты ими не брошена, тебя любят, звонят, навещают.
– Нет, Лёшенька, это не то. Сорок пять лет вместе прожить – этого из памяти не выбросить. Я не притворяюсь и только тебе говорю: с каждым днём я люблю моего Димочку всё больше, всё сильнее – и это чувство нарастает и не тяготит меня.
– А могу, Лина, я быть с тобой предельно откровенным? Не обидишься и не попросишь, чтобы я немедленно удалился?
– Нет, конечно, Лёша! Говори что угодно – меня не разубедишь. Я даже предполагаю, что ты мне скажешь. Я и прежде при тебе была искренней: говорила, что не хочу его видеть, чтобы он исчез из моей жизни навсегда! Хотя и любила его не меньше, чем сейчас. Говори!
– Ты называла его распутным мучителем, который издевался над тобой, не скрывал своих связей с другими женщинами. А одна из них, Люда Пищаева, по-моему, моложе вашей старшей дочери, при мне и тебе пришла и спокойно присутствовала здесь. Вела себя совершенно раскованно, а ты демонстративно ушла в свою спальню и, полагаю, рыдала там в подушку. Она называла Диму своим учителем, наставником и редактором её сборников стихов и рассказов. И все они были о любви – откровенной, разнузданной, с патологическими подробностями. Дима хвалил их: мол, таких произведений у женских авторов он никогда не читал. В них и он – пусть под другим именем – признавался идеальным любовником. И, как он мне признавался, не скрывал от тебя, что любит её и спит с ней. Хотя в книгах представал себя пророком, сверхбогом, призывал людей стать равными богам. И даже дал описание некого храма будущего, возносящегося в небеса, где будут все равны и свободны, не связанными условностями вроде браков и надуманных законов. А на поминках о нём призывал веселиться, петь и танцевать, только без вина и наркотиков.
– Да-да, Лёшенька! Не думай, что я ударилась в эзотерику, в мистику, в религиозное всепрощенчество... Я помню всё до капельки, но это не уменьшает моей любви к нему. Я упрекаю себя, почему препятствовала ему спать с другими женщинами, а мешала, докучала ему, великому человеку, своими глупыми нравоучениями. Запоздало каюсь: пусть бы он делал всё, что хотел, лишь бы жил и продолжал быть рядом со мной. Даже мелко мстила ему: не стирала, регулярно не готовила, и перебивался он, неухоженный и полуголодный, как бомж... А я по глупости готова была бежать от него, куда глаза глядят, исчезнуть. Проклинала его при тебе, при детяхи презирала себя за свою немощность, малодушие... Да и куда бежать, если не было другого жилья, когда дети, внуки?.. А сейчас, если бы он вернулся, я бы только радовалась, видя, как он спит с другими, веселится, наслаждается – и ему хорошо! Ведь он, Лёша, никогда не скрывал от меня, как он исчезал и спал с другими женщинами, а потом рассказывал об этом в подробностях. И если бы он это делал пьяным. А он совсем не пил – на спиртное у него, ты знаешь, была аллергия... Мне были противны его адюльтеры, а я слушала и внимала ему, как завороженная, мечтая, чтобы он умер, превратился в пепел... И вот крематорий превратил его в пепел, его частью развеяли по ветру, как он завещал, частью похоронили в урне на могиле отца. А я жажду его воскрешения, чтобы любить его, – сильного, здорового, счастливого. И спрашиваю себя: почему же я не любила так же живого, как сейчас – после его смерти?..
23.07.2013 Пос. Памяти 13 Борцов