Майскими короткими ночами (Алексей Яблок) / Проза.ру

            Многие годы мы, дети войны, восторженно снизу вверх смотрели на бывших фронтовиков, трепетно перебирали боевые награды дедов, отцов, а то и старших братьев. Между нашим поколением и поколением воинов-фронтовиков стоял чёткий водораздел: они были на передовой, рисковали жизнью, защищали Родину, народ, всех нас от той самой коричневой чумы. Мы же были счастливчиками, которым они, фронтовики, подарили мирную жизнь, возможность учиться, веселиться, любить.
   Сейчас же, после шести с половиной десятков послевоенных лет, когда большинство кумиров детства попрощались с этим миром, возникло другое понимание роли нашего поколения. Мы теперь стали ближе к событиям Великой Отечественной, поскольку остаёмся их очевидцами. Поколение фронтовиков передаёт нам в первые руки и память о войне, и ответственность за её сохранность в потомках. По крайней мере, так это ощущаю сам.
   Майскими короткими ночами память возвращает меня к этим людям, прошедшим тяготы войны и продолжавшим жить в нелёгкой послевоенной жизни просто и достойно, не рисуясь и не выпячивая своё участие в героических событиях.

            Боевой «плановый» расчёт

   Начиналась эта история ещё во времена хрущевских совнархозов. В самом что ни есть мирном плановом отделе Главподольскстроя собралась весьма боевая компания: начальник отдела Зяма Моисеевич — подполковник в отставке, бывший большой чин в финотделе танковой армии. Маленький, тщедушный, с острым носом, стремительно снующими во всех направлениях голубыми глазёнками, финансист Зяма судя по наградам, не был тыловой крысой (Орден боевого Красного Знамени, медаль «За отвагу» (у офицера!) и другие). В начале войны он служил в танковой части, которая с боями две недели пробивалась из окружения.

   Второй плановик-фронтовик Герман Михайлович — русский человек из старообрядцев - закончил войну в звании гвардии сержанта. С «царицей полей» он протопал от Москвы до Венгрии. Был всего два раза легко ранен, имел ордена, которые никогда не носил. Как и Зяма, был кавалером солдатской медали «За отвагу».

      И, наконец, третий номер «планового расчёта» Николай Дмитриевич —
въедливый, всегда раздраженный старикашка (а было-то «старикашке» тогда лет 57) всю войну провёл на каком-то Птичьем острове в Баренцовом море. На передовой он не был, но фашистских бомбёжек на стратегическом объекте натерпелся вдоволь. С той поры он болезненно реагировал на характерный гул пролетающих моторных самолётов и на дух не выносил красную икру и яйца, которыми беспрерывно питался три года в этом Б-гом забытом месте , старшина морской пехоты.

         Зяма Моисеевич — человек добрый, но строгий. Порядок в отделе военный: никаких опозданий, проволочек, пустых разговоров. Он же — классный специалист, эрудированный в профессии , как никто другой. Зяма «шерстил» все специальные издания по экономике отрасли и заставлял читать, профессионально расти всех коллег-подчинённых в трестах и управлениях.
      -Алексей, ты читал статью в последнем номере «Экономики строительства»? Прочитай, страница 17. Придёшь с расчётами по фонду зарплаты, обсудим её...
      Курящему коллеге (обращаясь на «вы»):
         - Николай Дмитриевич, вы устроили себе до обеда пять перекуров. Можете портить своё здоровье, если так уж хочется - дело ваше. Но сохраняйте рабочее время , когда на носу годовой отчёт!
      Некурящему Герману Михайловичу (на «ты»):
; - Герман, ты уже в третий раз отбываешь в туалет. Я понимаю Николая - ему не терпится курнуть. Но что ты нашёл интересного в туалете?
Зяму Моисеевича я считаю своим учителем , образцом владения профессией ( по сути своей достаточно скушной).

   «Плановый расчёт» прослужил вместе более пяти лет. Первым на пенсию ушёл «морпех» Николай Дмитриевич. В конце срока он стал уж совсем несносным для окружающих. Я его встретил года через два — посвежевшего, необычно приветливого и даже весёлого. Отчаянно картавя и возбуждённо размахивая руками, он выпалил:
; -Слушай, Алёша! Я на пенсии узнал, что такое счастье. Ты был в комиссионке? Зайди. Там стоит моя продукция (действительно, в этом магазине появились поделки из корней деревьев — интересные и причудливые). Впервые в жизни я работаю не на корзинку (так прозывалась бюрократическая работа), а для людей, вижу что-то сделанное своими руками!
Вот так, ни много, ни мало, счастье — это быть самим собой. Удачи тебе, старшина.

      Главк расформировали. Зяма, хоть и наступил пенсионный возраст, продолжал работать и учить коллег, кто помоложе. Герман ушёл было на пенсию, а затем с помощью прежних контактов подрабатывал в СМУ.
Первым покинул сей мир самый старший Николай Дмитриевич. Было ему около 75-ти. Зяма, приблизительно того же возраста и не богатырского здоровья, лежал на излечении от сердечного недуга в госпитале инвалидов войны. Оттуда он и сбежал, чтобы проводить в последний путь «однополчанина». Проводить-то проводил, но при этом подхватил воспаление лёгких. В сочетании с другими его болячками это привело к тому, что двумя неделями позже с воинскими почестями схоронили уже самого Зяму.
Гвардии пехотинец Герман прожил дольше всех сослуживцев по плановому расчёту. Хоронили его по обряду той веры, принадлежность к которой он всегда тщательно скрывал от окружающих: с отпеванием попа и рыданиями плакальщиц. От светской жизни осталась лишь подушечка с несколькими боевыми наградами, которые Герман заслужил на длинной фронтовой дороге и с которыми он нигде не красовался.

            Великолепная пятёрка

Не такой уж маленький наш городок на юго-западе Украины — 400 тысяч жителей. Среди этого числа на виду и на слуху в те годы были партийные и советские деятели, крупномасштабные торговые работники, вузовская верхушка. Память отвергает от хранения в её аналах этих «знаменитостей». Зато упорно цепляется за людей, не власть имущих, а достойных и благородных.
Вот я и вспоминаю пятёрку тогда ещё относительно молодых фронтовиков. Память о них, прошедших войну от звонка до звонка, находится в той области моего сердца, где хранится любовь и самые добрые воспоминания о близких и друзьях. Так получилось, что воевавшие на разных направлениях, никогда ранее не знавшие друг друга, боевые товарищи сошлись в нашем городе во фронтовом братстве, расторгнуть которое смогла только смерть.

   Шура, Саша, Яша, Моисей и Борис — вот имена моих героев в их дружеской интерпретации. Автору не дано проявление фамильярности по отношению к этим людям (изложение относится к тому времени, когда обычное у нас в Штатах обращение к значительно старшим по возрасту с режущей ухо простотой — Эдик, Нолик, Аба - было невозможно.) Поэтому , вспоминая каждого из них, буду обращаться сообразно рангу.
Это действительно была одна компания: обычно они перемещались на двух машинах «Запорожец» и «Жигули» - принадлежащих двум инвалидам войны Моисею и Борису. Когда пятёрка, сопровождаемая красавицами-жёнами, появлялась в присутственных местах, тут же внимание публики перемещалось в их сторону.

      Старшим по воинскому званию был Шура — подполковник Александр Абрамович Гельтман. Восемнадцатилетним юношей Шура попал на войну с белофиннами. Там и вызрело решение стать кадровым военным. Так что вторая Отечественная война не застала его врасплох — Гельтман уже командовал ротой. Войну Александр провёл на двух фронтах, в начале командуя ротой, а потом - начальником штаба полка и дивизии. У Шуры случились два ранения. Одно из них увеличило вес офицера на девять грамм: пуля застряла в ноге и с ней он прожил всю послевоенную жизнь.
Военная карьера Гельтмана шла вгору: начал войну лейтенантом, закончил майором. Через два года получил звание подполковника и был направлен на службу в Северокавказский военный округ.
Всё бы ничего, но подоспели пятидесятые годы, дело врачей, оно же заодно — дело всех евреев. Вместо успешного продолжения карьеры уже в мирное время, Гельтман подвёргся преследованию по ложному доносу. И хоть до военно-полевого суда дело не дошло, через год боевой офицер, участник двух войн, кавалер десятка высоких фронтовых наград обрёл звание подполковника в запасе
Запас больше не пригодился и оставшиеся годы (их случилось больше 30-ти) Александр Абрамович провёл в гражданском строю, где продолжал отличаться смекалкой и бесстрашием професионального служаки.

      Яша — майор Яков Миронович Эйдельман был военным лётчиком, вернее, штурманом на бомбардировщике. За три года войны заимел такое количество боевых вылетов, что был представлен к ордену Ленина. Помешала совершенно несуразная история, а точнее говоря, всё та же пятая графа. Летом 1945 года командный состав эскадрильи жил в коттедже в немецком городке, советская зона оккупации. Яша был отличным штурманом и отчаянным мотоциклистом. В прихожей коттеджа стоял трофейный «Харлей», на котором в свободное время гонял майор.
Надо же было такому случиться, что в результате пожара зданьице сгорело. Виновным в пожаре назначили мотоциклиста (пожар произошёл от вылитого бензина) , а, главное, единственного еврея Эйдельмана. При этом попался особист с болезненной фантазией — Яшу обвинили... в диверсии. Расследование, естественно, показало абсурдность этой версии поджога.
Но как говорится в расхожем анекдоте : - «Пропавшие вилки вскоре нашлись, а осадок остался». В результате «осадка» Яшино представление на главный орден отечества легло «под сукно», где и благополучно «гикнулось».
В наш город Яша приехал после десятка лет службы в ГСВГ уже отставным военным. Гражданская деловая жизнь его не привлекала, карьеры в ней он не добивался — просто жил мирной жизнью. Вырастил двух дочерей, построил особнячок в уютном месте, сменил мотоцикл на автомобиль...

      Саша — Александр Исаевич Трахтенберг на гражданке был знаковой фигурой в мире строителей. О его энциклопедической образованности ходили легенды — он с ходу мог процитировать любой нормативный акт, дать экспертную оценку по любой позиции. С участием фронтовика был отстроен наш город. То в качестве руководителя проекта, то в должности строительного руководителя он участвовал в возведение всех значимых объектов города. Раненый по касательной в шею, Александр Исаевич передвигался стремительно, чуть наклоняясь в сторону ранения, словно ледокол, прорезающий льды.

      Моисей Иосифович Герчик был (я не боюсь обидеть память других моих героев) самым красивым, обаятельным и уважаемым окружающими из всей пятёрки. Приехал в наш город он последним — где-то в середине шестидесятых годов. Война обошлась с Моисеем строже всех: от разрыва мины он остался без ноги, правая рука была перебита в кисти, в теле застряли многочисленные осколки. Герчик передвигался на костылях, даже не пытаясь одеть протез. Работал Моисей главным бухгалтером строительного комбината — позиция сама по себе приличная, но его авторитет был явно выше номенклатурной должности.
Сероглазый красавец, с бурным темпераментом, зычным с лёгкой картавинкой голосом, с набором остроумных баек и анекдотов - он бывал «гвоздём программы» любого собрания.
Своих увечий Герчик как бы не замечал: когда нужно было писать, он привычным движением левой руки подбивал безжизненно висящую кисть правой на письменный стол и после этого выводил отличным уверенным почерком нужный текст.
В комбинате, а затем и в строительном тресте он был сдерживающим фактором для проявлений антисиметизма.
В праздничные дни Моисей одевал целый набор орденских колодок - сами награды он надевал редко.

      Младший в этой компании — Борис. Он родился в 1925 году и попал на передовую, когда парней его возраста уже старались беречь. Но Борю не уберегли: молодой, можно сказать, юный служивый вернулся домой без ноги. Это не помешало воину в течение долгих послевоенных лет вести активнейшую жизнь, будучи уважаемым человеком во всех слоях общества.
По профессии историк Борис успешно работал школьным учителем, политическим лектором, преподавателем в университете, активно сотрудничал с прессой. На его преподавании вырасли целые династии: он был классным руководителем моего институтского товарища, а много лет спустя выпустил из девятой школы двух его сыновей — медалистов.

   В 1992 году Борис эмигрировал в Штаты. И здесь боевой офицер не растерял фронтового упорства: восемнадцать лет, до самой кончины советский воин стоял на боевом посту — был активным учасником ветеранского движения, патриархом землячества, известным автором русскоязычной прессы. А главное — в течение многих лет он вёл на местном телевидении передачу «Круглый стол», в которой сохранял правду о героях и событиях отошедшей во времени, но не от наших сердец, Великой Отечественной.
Уверен, практически каждый из американских русскоязычных читателей знает моего героя — это ушедший от нас три года тому Борис Иосифович Рабинер.
Бориса Рабинера я знал все годы в Виннице, но лично познакомился лишь здесь в Нью Йорке. Элегантно одетый, с манерой общения рождённого интеллигента, с безукоризненной русской речью Рабинер вёл свою короткую, но всегда интересную и драматическую программу до последних дней.
Незадолго до его ухода я позвонил с поздравлениями по случаю праздника, посетовал на то, что не удаётся встретиться. Борис Иосифович сказал мне, что ему на время пришлось отрешиться от своего телевидения. Сейчас он прошёл курс лечения: - «Недельки через две вернусь на работу, тогда приглашу тебя. Вот и встретимся...»
Через месяц Бориса Рабинера не стало.

   Я вспомнил этих разных людей, которые не были ни моими родственниками, ни друзьями. Я вспомнил их только потому, что они были, были и будут всегда участниками спасшего человечество подвига.
Из восьми упомянутых мною человек, шестеро остались в родившей их земле, один увековечен в Израиле, один — в Америке.
      Гвардия уходит и остаётся...