Своей чередой пролетали годы, десятилетия, Анжела с сыновьями Натаном и Нахумом проживали в Ново-Троки, в Вильно показывались редко. Ещё реже их навещал Войцех. Он опять начал ходить в костёл и считать себя католиком, надеясь, что все забыли о его обрезании. А забывать помогали видимо его щедрые пожертвования на нужды храма Божьего. Кроме того вновь испечённый католик, не стесняясь вёл разгульную жизнь, путался с женщинами всех сословий, не гнушался алкоголя, иногда путешествовал по Европе, даже стал завсегдатаем картёжного клуба, пойдя по стезе своего отца. Всё это, а может ещё переименование товарищества в общество, процветанию дела не способствовали.
К 1939 году в хозяйстве Войцеха уже не было ни одного магазина, а из домов остался только жилой и доходный с пивной «Пилсудского». В Троках росли способные сыновья, оба успели закончить Вильнюсский университет, юриспруденцию. Один трудился нотариусом, второй помощником адвоката.
В сентябре в Вильно вошла Красная армия, а через год у Ковальского дом с харчевней национализировали. Новые власти он всей душой возненавидел, а заодно ещё больше примазывающихся к ней евреев. Но Советы, на радость Войцеху, продержались всего полтора года, и уже 23 июня 1941 года город заняли немцы. По слухам, которые вскоре до него дошли из Ново-Троков, с отступающими войсками Красной армии ушли на восток и его сыновья вместе с матерью.
Об этом Войцех ничуть не пожалел, даже наоборот, ему стало немного легче и как-то проще.
В городе с каждым месяцем набирали обороты реальности по решению гитлеровскими властями еврейского вопроса. Сначала ходили слухи о массовых избиениях евреев литовцами в провинциальных городах Каунасе, Шауляй, Паланге. В Вильнюсе пока было спокойно, видимо потому что литовцев проживало ничтожно мало. Но с первых же дней оккупации они стали прибывать в город со всех уголков Литвы, особенно из Каунаса. Прибывшие помогали немецкой военной администрации устанавливать порядок, особенно в отношении еврейского населения.
Все евреи должны были стать на учёт по месту жительства, носить на одежде отличительные знаки и белую повязку на руке с жёлтой звездой Давида. Они не имели права ходить по тротуарам и посещать общественные места, но принудительно привлекались к общественному труду, их имущество конфисковывалось.
Войцех сам появился в окружном гебитскомиссариате*(22) и предложил свои услуги переводчика, так как его знания польского, русского, немецкого и идиша не вызывали сомнений. В приёмной напротив него сидел краснолицый СС-совец средних лет с двумя кубарями обершарфюрера в чёрных петлицах. Он лениво теребил в руках заполненную посетителем анкету, наконец заинтересовался.
- Так у вас и с разговорным идишем хорошо? Замечательно. Немецкий слышу, весьма прилично, а как с литовским?
- Не приходилось общаться, просто не было необходимости.
- Значит так, преданность Рейху вам ещё предстоит доказать. В полицейские батальоны шуцманшафта вы по возрасту уже не годитесь, поэтому после заполнению особой анкеты с графой по сотрудничеству, проверки происхождения и лояльности, возможно будете включены в отдел Франца Мурера, занимающегося организацией еврейских гетто. Вопросы есть?
- Есть предложение. Вот список из семидесяти имён с адресами евреев, которые могут представлять опасность для властей и нового порядка. Это служители синагог и активисты. Они могут отрицательно повлиять на других евреев, призывая их к сопротивлению. Уверен, что их необходимо изолировать.
- Замечательно, - немец деловито уткнулся в представленную бумагу, - вы, ещё не начав работу становитесь полезным делу фюрера.
Список Войцех составил не случайно. В нём были все, кто знал о его переходе в иудаизм и обрезании. В городе начались облавы на мужчин евреев. О схваченных на улицах больше никто ничего не слышал. Ходили только разговоры, что их используют в Реше на торфоразработках, впрочем также имели место слухи, что их отправляют в трудовые лагеря Польши, где немцам тоже нужны рабочие руки. Впрочем в любом случае об арестованных никаких сведений, даже у родных, больше не было. На это Ковальский и надеялся предоставляя список.
Через неделю Войцеха пригласили в гебитскомиссариат на собеседование. От этого вызова ему стало немного жутковато. Поэтому он дома долго сидел в задумчивости, перебирая различные варианты предстоящего разговора и пришёл к выводу, что его может выдать только одно, но до этого дойти не должно.
В просторном кабинете, кроме уже знакомого эсэсовца находился человек в штатском интеллигентного, даже благородного вида. Он и задал первый вопрос, причём на идише:
- Как вы относитесь к евреям, учитывая то, что вы были женаты на еврейке Анжеле Бронштейн?
- Крайне отрицательно. А Анжела не была этнической еврейкой, это была приёмная дочь Иосифа. – врал напропалую Ковальский, - Достаточно посмотреть на её внешность – ярко выраженная блондинка с голубыми глазами. Но и с ней я давно расстался, лет двадцать назад по причине её неверности. Она родила мне двух ярко выраженных жидят. Кроме этого я отрицательно отношусь к Советам, которые лишили меня последнего имущества приносящего доход. Надеюсь с вашей помощью восстановить справедливость.
- У нас на ближайшее время иные планы и приоритеты. Впрочем всё будет зависеть от вашего усердия и верности фюреру. – сделал серьёзные глаза интеллигент, - Предоставленный вами список мы оценили положительно, все фигуранты арестованы. А сейчас уже я вам дам свой список и хочу, чтобы вы его оценили и дали предложение. Дело в том, что мы проявили ненужную мягкость и разрешили еврейской общине создать юденрат*(23) в основном для чёткого выполнения наших приказов. Созданная структура из десяти человек плохо справлялась со своими обязанностями и по их просьбе увеличена до 24. Но и эти фрукты никуда не годятся. Ваша задача пересмотреть список и дать предложение. В следующий понедельник жду вас с докладом. При необходимости содействия с нашей стороны, связь держите через моего адъютанта обершарфюрера Отто Бауэра. Меня зовут Франц Мурер.
Ковальский понял, что это его очередной шанс возвыситься, а заодно отомстить жидярам за унижение гиюра и обрезание. В кармане у него уже лежало удостоверение сотрудника гебитскомиссариата. На этот раз немцы, судя по всему пришли всерьёз и надолго. Кроме Прибалтики они захватили всю Белоруссию, неудержимо движутся к Москве, их войска уже штурмуют Смоленск.
Для начала Войцех установил контакт с только что созданной Литовской полицией безопасности LSP «Saugumas», действующей под эгидой СД*(24) и заручился её поддержкой. После этого занялся списком юденрата.
В понедельник с утра был уже на приёме у Мурера, но того к сожалению не оказалось на месте. Он убыл в Понары рассматривать какие-то котлованы. Принимал Ковальского Бауэр.
- Ну что, наш усердный друг, - благодушествовал обершарфюрер, - что-нибудь накопали интересненького про неполноценных вильнюсских ублюдков?
- У меня опять предложения. Я пересмотрел не только список юденрата, но и положение с еврейским населением вообще. А также ознакомился с гениальной работой нашего фюрера «Mein Kampf», где мне запомнилась одна ключевая фраза: « … еврей несет с собой только смерть народа, за чей счет он живет». Тут же напрашивается однозначный вывод – или они нас, или мы их. А на данном этапе вижу только полумеры после первых ограничений - это запрещение посещать общественные места, пользоваться транспортом, производить покупки на базарах, облавы с целью набора рабочей силы и т.д. Но их же масса, как саранчи на полях! На каждом углу и за углом жидовская харя! Этому можно положить конец только изолировав их от общества, переселив всех в резерваты, откуда нет свободного выхода.
- Интересно, интересно, коллега, продолжайте. – сделал серьёзное лицо Бауэр. – Мы уже имеем в Германии и Польше некоторый опыт в этом направлении.
- Резерваты использовать как источник рабочей силы для нужд Рейха, и кормить только их. А не нужный биоматериал подлежит вымиранию. Впрочем они очень живучи, поэтому им нужно в этом помочь. Сейчас насчёт юденрата. Там ни на что не способная кучка вшивых интеллигентов, которые не в состоянии управлять своим стадом, а возможно просто саботируют исполнение распоряжений немецких властей. Поэтому нужна показательная порка в виде ... в виде расстрела. Но оставить одного толкового, который сам наберёт себе помощников. И все они будут знать, что с ними будет при малейшем саботаже. Мало того, разрешить им создать в резервациях еврейскую полицию, которая будет следить за порядком и выполнением наших распоряжений. То есть гнобить жидовню их же руками.
- Вы нас Ковальский радуете своим усердием, жаль, что всего этого не слышит шеф.
- С вашего позволения я для него оставлю докладную, в ней всё подробно изложено.
Все последующие дни, недели, месяцы у Войцеха были основательно заняты «заботами» о еврейском населении Вильнюса. За постоянно проявляемое рвение Мурер неоднократно материально поощрял его из средств изъятых у отправляемых на расстрел в Понары.
Но тот желал большего. Сначала тонкими намёками, а потом уже на прямую он выказывал своё желание стать членом СС. Мурер сначала просто отшучивался и усмехался, а когда Ковальский стал настаивать, заявил, что не для немца это очень сложный процесс и достичь этой высоты можно только имея особые заслуги перед фюрером. Поэтому на данном этапе перед Ковальским стоит максимальное содействие немецким властям по решению еврейского вопроса. И обещал по собственной инициативе вернуться к этому делу после того, как в Вильнюсской зоне не останется ни одного еврея.
Сделав такое заявление, загадочно-иронично посмотрел на Войцеха, что тому стало не по себе.
Круг обязанностей Ковальского постоянно расширялся, функции и ответственность повышались. Новый юденрат с трепетом смотрел ему в рот и бежал неукоснительно выполнять все его указания. При появлении его с охраной в гетто улицы вымирали, им за непослушание пугали детей, даже придумали прозвище «невозмутимый мясник»*(25). Видимо потому, что его любимым наказанием, как индивидуальным, так и групповым было направление в Понары – месту массовых расстрелов.
Ему выделили в гебитскомиссариате кабинет и даже дали помощницу из фольксдойче*(26).
Молодая, весьма привлекательная тридцатипятилетняя женщина по имени Эльза отличалась пунктуальностью, исполнительностью, деловитостью и той же степенью ненависти к предмету работы. Она даже оценила внешние данные 51-летнего непосредственного начальника и всё настойчивее предлагала себя в роли лекарства для удовлетворения его физиологических потребностей. На это Ковальский пойти никак не мог по причине ущербности своего фаллоса, которое партнёрша тут же бы заметила.
Через полтора года, к началу 1943-го, стараниями структуры Франца Мурера, при содействии еврейской полиции, Литовской полиции безопасности, батальонов шуцманшафта и эйнзацкоманд, из 80-ти тысячной еврейской диаспоры города, в вильнюсском гетто осталось 15 тысяч человек. За непоколебимую верность Рейху и усердие в службе, Войцех Ковальский получил из рук командира Айнзацкоманды «3» штандартенфюрера СС Карла Егера «Знак отличия для восточных народов II класса «в бронзе». Наградой очень гордился и постоянно носил, как и положено, на левой стороне груди поближе к сердцу.
В середине года пришёл приказ рейхсфюрера СС Гиммлера о ликвидации всех гетто на оккупированной территории СССР, и о переводе ещё трудоспособных евреев на работы в Остланд. На самом деле в течение трёх месяцев большую часть оставшихся в гетто направили в Понары и расстреляли, а малую, более трудоспособную часть вывезли в трудовые лагеря Латвии и Эстонии. Только нескольким десяткам человек удалось вырваться из города и уйти к партизанам. Еврейский вопрос на территории Вильнюса был решён окончательно.
Всё это время Ковальский пребывал в некотором недоумении – что же он будет делать, когда евреев не станет совсем? Он же останется без работы! А покидать город, свой дом, в его планы как-то совсем не входило. Несколько раз он тонко намекал на эту проблему Муреру, но тот деликатно уходил от вопроса и отделывался общими фразами типа «всё образуется наилучшим образом».
В день отправления последнего эшелона с евреями в Эстонию, к нему подошла помощница Эльза и известила, что после обеда его будет ждать в своём кабинете начальник, для определения дальнейшей судьбы. При этом грустно на него посмотрела, пожала предплечье и пожелала удачи.
За последних полгода, когда молодая женщина потеряла к нему интерес как к возможному половому партнёру, их отношения стали тёплыми и дружескими. Этому способствовала и объединяла всё та же ненависть к семитам.
Приглашение к Муреру, тем более через посредницу, Войцеха почему-то взволновало, в нём он увидел нечто зловещее. Перед глазами всплыла совсем ещё недавняя расправа с членами юденрата и еврейской полиции. Те, не смотря на верность немецким властям, все были расстреляны.
После обеда Ковальский решил остался дома и посмотреть на развитие событий. Если Мурер его не дождётся, то по логике должен позвонить сам. Но телефон молчал! Войцех аккуратно взял трубку, но не услышал длинного сигнала – телефон отключён! Волнение возрастало, он подошёл к окну и через занавеску принялся наблюдать за улицей. Ожидание не затянулось, вскоре у дома остановился «опель-капитан» из которого деловито вышли двое в штатском и обершарфюрер Бауэр. Они сразу стали же ломиться в закрытую дверь.
Перед Францем Мурером со смущённым видом стоял его адъютант и виновато оправдывался:
- Этот жидовский манкурт*(27) видимо что-то пронюхал, так как дверь нам не открывал, а пока мы её выламывали удрал через задний дворовой вход. Как раз эта дверь оказалась нараспашку, а дом пуст.
- Отто, вы хороший солдат, поэтому свою промашку должны исправить и найти этого обрезанного поляка. Он слишком много знает. Правда он не знал, - усмехнулся зам.гебитскомиссара, - что мы знаем о принятии им жидовской веры. И ещё, его дом я уже обещал передать для нужд Литовской полиции безопасности. Известите их об этом, пусть занимают.
В это время Ковальский тихонько сидел на чердаке своего дома. Нехорошее предчувствие его не подвело. Пока взламывали дверь ему удалось имитировать свой побег, а самому взобраться на чердак, втащить за собой приставную лестницу и плотно закрыть люк. С собой успел прихватить только ведро воды, документы и пачку оккупационных марок.
Когда ЭсЭсовцы обыскав дом удалились, Войцех начал осмысливать своё нынешнее положение. И как оказалось, что ничего хуже придумать нельзя. Бывшие соратники его ищут явно не для того, чтобы конфеткой угостить. Кроме этого половина старого города знают его в лицо, а уж тем более, чем он занимался. Даже если покинуть Вильнюс и податься в леса, то у партизан он долго не протянет, хорошо, если просто повесят. Документы свои он предъявить тоже нигде не может, сразу арестуют. В общем, куда ни кинь ... остаётся только пару дней переждать, а там видно будет.
Остаток дня провёл в раздумьях, поздно ночью забылся сном. Снились отец жены старый Иосиф, Ваня-Кнут, Исрул, бедолаги Болек и Владек. Все они с пустыми глазницами и протянутыми к нему руками со скрюченными пальцами медленно, но неотвратимо приближались. За ними шевелилась какая-то тёмная масса, которая постепенно обрастала контурами и превращалась в многотысячную толпу мёртвых евреев также с пустыми глазницами и протянутыми руками. Войцех стоял в оцепенении не в состоянии сдвинуться с места или защититься. От ужаса волосы встали дыбом, а внутри всё ослабело и опустилось. Мертвецы приближались. Вдруг из-под земли послышался приглушённый стук и клацанье. Зомби в удивлении остановились и прислушались. Ковальский проснулся в поту, да ещё и в собственной моче.
На чердак, сквозь перекрытие второго этажа доносились звуки переставляемой мебели, бряцание оружия и обрывки фраз. Войцех приложил ухо к деревянному люку, прислушался. Говорили по-литовски, ничего не понятно. Этот язык он так и не освоил, да и нужды не было. Ясно только одно, в его жилой особняк вселилось какое-то военизированное формирование, скорее всего литовская полиция. Хуже быть не могло, последние надежды выжить растаяли как утренний туман на солнце. Ковальский впал в прострацию.
К середине дня в голове начали появляться мысли, но они утешения не приносили, скорее наоборот. Он растерянным взглядом обводил чердачное помещение и опять углублялся в себя. Это продолжалось казалось бесконечно. Наконец взор остановился на какой-то большой плоской вещи с наброшенной на неё пыльной мешковиной. Войцех с трудом поднялся и откинул ткань. От неожиданности пошатнулся и чуть не упал. На него в упор с презрительной усмешкой смотрела ... Ангелочек.
Забытый всеми портрет более двадцати лет провёл на чердаке. Он накинул на изображение мешковину снова и отошёл к своему спальному «подмоченному» месту, уселся на него и ... услышав шуршание, обернулся. На него опять с издёвкой смотрела Ариэлла, ткань сползла. Попытки укрыть портрет повторялись несколько раз, но с неизменным результатом, только в её взгляде добавлялось презрение.
Наконец он устал, отвернулся и опустился на место своего лежбища. Бесцельный взор пошарив по помещению уткнулся в небольшой обросший паутиной ящик.
Память услужливо вытолкнула наверх воспоминания об отце и доставшихся от него вещах. Дневник он так и не прочитал, да и альбом с фотографиями не рассмотрел.
Войцех смёл паутину, вскрыл ящик и извлёк интересующие его предметы. Изучение начал с дневника. Начало первой тетради особого интереса не вызвало – учёба, юношеские впечатления, приобретение профессии писаря уездной управы и т.д. Но к середине брульона наткнулся на имя своей мамы - Соня. Он и раньше недоумевал по этому поводу, так как таких польских имён нет. А может это сокращение от Собеслава или Славомира? Далее отец описывал в основном нравственные достоинства своей будущей невесты, называя её уже Софьей. Но Софья, это уже еврейское имя, производное от Сарра!
Следующая страница дневника чуть не разорвало сердце чтеца, оно сначала остановилось, а потом пыталось выпрыгнуть из груди. Оказалось, что у его мамы девичья фамилия Бронштейн и она двоюродная сестра Иосифа Бронштейна! Не может быть, судьба не могла с ним так жестоко поступить! Так он что, сам обрезанный пархатый жидяра? Фотоальбом только подтвердил жуткое открытие. Несколько фотографий изображали молодую курчавую еврейку на коленях у которой пристроился двухгодовалый белобрысенький мальчонка. Женщина очень похожа на Изю и его отца. Надписи под фотографиями гласили: «Софья Бронштейн-Ковальская с сыном Варухом-Войцехом».
Отец всю жизнь от него это тщательно скрывал и только сказал как-то, что его мать нечаянно задохнулась угарным газом в сельской бане.
Полчаса спустя напротив портрета юной, изумительно красивой блондинки, на бельевой верёвке болталось тело пожилого мужчины с вытаращенными и уже потускневшими глазами. Взгляд же девушки выражал только безразличие и надменность.
*(22) – Административный орган на оккупированных нацисской Германией территориальных образованиях.
*(23) – Административный орган еврейского самоуправления.
*(24) – Служба безопасности рейсхфюрера СС.
*(25) – Имя Войцех обозначает невозмутимый воин, отсюда и прозвище.
*(26) – Этнические германцы проживающие за пределами Рейха.
*(27) – Утративший связь со своими национальными корнями.
Вильнюс, 4 мая 2017 года.
Окончание следует: http://www.proza.ru/2017/05/04/680