Старинная (французско-фризская) сказка
для взрослых
о Флоре и Фауне
так называемых
Тёмных Веков
История-имитация для гурманов,
с ненавязчивыми кулинарными комментариями
Ferdinand le Ie, le Grand,
roi de la Castille et Leon (1037-1065).
En 1054 il annexa une partie de la Navarre.
Feliciane
(de Mm. Lafayette)
Je ne pouvais croire… c’etait …qui..? le marquis.
Point de lendemain
(Vivant Denon)
* эта раннесредневековая история была записана, судя по всему, в семнадцатом столетии, склонном к порочности не более, чем к барокко – к маньеризму, как нам представляется, вопреки традиционному мнению о вкусах, которое слухи муссируют и взбивают, как белки яиц в бизе, хотя многие сочли бы вольностью и данное высказывание, выставив напоказ свою заслуживающую всемерных похвал практичность ; кто-то, кому мы должны быть признательны, если рукопись вызовет наше восхищение, то ли собрал вместе разрозненные листы, то ли наоборот : разорвал манускрипт на части, превратив страницы в закладки поваренной книги, представлявшей в данном случае, по всей видимости, гораздо большую ценность для владельца, чем его (манускрипта) бесценные строки ; однако, именно благодаря этому, вполне возможно, тайному удовольствию, и сохранились нетленными простые слова столь незамысловатой полуязыческой истории, будучи спрятанными за фамильным гербом, столетиями красовавшимся над входом на кухню, хотя точнее было бы назвать это место выходом из нее в обеденный зал ; факт сохранности рукописи приписывают кому-то из бастардов, прислуживающих на кухне одного из последних потомков опального рыцаря, что могло бы объяснить и то единственное доставшееся ему в наследство место, где ему было угодно ненавязчиво лицезреть герб своего угасающего рода, которому он волен был ничем не считать себя обязанным, и то небрежение к его персоне, благодаря которому его забытый всеми герб сохранялся вплоть до наших дней ; появление до откровенности жирных пятен, то там, то здесь мелькающих на оригинале, представляется возможным объяснить не иначе как его охотным перелистыванием на досуге всеми сразу искусными пальцами, если и не пытавшимися время от времени улучшить черты лица новых отпрысков, то уж непременно занятыми трудолюбивым смешением давным-давно всеми испробованных ингредиентов, способных, однако, при их непревзойденном сочетании вдохнуть новую жизнь в набившую уже оскомину салатную заправку или пикантно оживить вдруг вкусовой букет довольно древних соусов, некогда весьма пристойно скрашивающих неуемную праздность ; исключительно благодаря месту своей находки эта история и получила столь двусмысленный суффикс : «для гурманов» наряду с не менее неоднозначным префиксом : «сказка» в далеко не исключительно французском смысле…
Ланселот-Граалю Озерному,
герою «Романа о Фиалке»
...видимо, имеется в виду роман, одноименный Le Roman de la Violette, стилизованный под признанный классическим к моменту его написания Роман о Розе, ; однако, нам приходится апеллировать к версии, в заголовке которой гласные со временем утратили или же изначально вовсе не имели прилежно проставленных аксантов или ударений, как в нем могла быть утрачена и часть имени, скажем, Rosalie& более редкое Rosalinde& совсем уже невероятное Rosatre, которое тоже для полноты воссоздаваемой картины должно быть принято во внимание как одна из версий имени Розы ; и к тому же за титульным листом, вопреки нашим ожиданиям, не последовало упоминания о посвящении Жанне, внучке Филиппа Фландрского, или какой бы то ни было иной в должной степени сановитой или условно-миловидной особе, что, как нам представляется, было бы не менее уместно ; к тому же в данном случае авторство, вероятно, никак не могло быть приписано г-ну Жерберу де Монтрейлю : обладателю явленного дарования принадлежало, по всей видимости, еще и несохранившееся имя, скорее всего, вследствие его чрезмерной вычурности, служившей ему исключительным отличием от слов, в результате искусного сплетения которых только и могла возникнуть предсталенная самому изощренному читательскому вкусу и вследствии этого требующая его терпеливого внимания сюжетно-фабульная канва, ; или же его чрезмерной точности, не дававшей ему даже отдаленной возможности хотя бы на время скрыться от всеобщего и не всегда заслуженного внимания ; в противном случае нам пришлось бы признать, что автор носил труднопроизносимое имя с иностранной этимологией и его исчезновение следует истолковать как предположительно умышленное, хотя и вполне объяснимое на фоне предположительно сложившейся к моменту предполагаемой возможной публикации в концепции предположительно-нежелательной вопреки критериям ожидаемо программируемой политической ситуации …
…bar a few quaint medieval relicts like slimline tonic…
Kinsley Amis. The Old Devils
Il me manque un pape, un roi et quelques moines… Cuisine 45 m;.
Marc Augе. Domaines et Chаteaux
Это был красиво убранный и уединенный сад.
От замка, бывшего там когда-то, ничего не
осталось, кроме очарования представлять его
себе по пережившей его декорации.
Анри де Реньи. Лестница Нарцисса
История эта случилась очень давно. С тех пор не только исчезли с лица земли почти все перечисленные в ней замки, полноправные шедевры и убожества архитектурной мысли своего времени, не только оказались вырубленными или переименованы до неузнаваемости почти все упомянутые здесь леса, вплотную подступавшие к ним, подобно лепесткам, облекающим в плоть сердцевину розы, которой тоже затруднительно теперь уже дать полноценное имя, но и редкие экземпляры той, первозданной флоры, доставшейся нам в юнгианских фантазиях после воплощения в реальность ряда последующих параллельных оборонительно-сокрушительных проектов, решительно перестали выпрастывать из-под земли свои восхитительно цепкие и на редкость легко ранимые щупальца или напротив : взмыли вверх гораздо выше, чем могли бы предположить участники этой истории, если бы у них было время устроиться где-нибудь поудобнее и все это обдумать ; лепестки некоторых из названных здесь ниже цветов потеряли свое исконное предназначение, сменив всего лишь, как им думалось, толщину абриса, размеры соцветий и предпочтительный цвет, что, как выяснилось, повлекло за собой измену времени и продолжительности их роста и цветения, а некоторые и вовсе отказались от этого обременительного занятия, вызывающего не всегда желаемую откровенность ; причем отмечалось, что листья некоторых растений и раньше выбирали себе иные малознакомые им формы, что ставшие однозначно или относительно привычными теперь нашему взору : черенки их тогда прокладывали себе иной, возможно, гораздо менее прямолинейный путь через древесную кору, меняя вкус и предназначение их плодов, так одни из них вследствие бесчисленных метаморфоз, естественно сопряженных вторжением octavus sapiendum, homo sapientis et sapidus превратились из ядовитых в свое собственное противоядие, из несъедобных – в съедобные и наоборот, что не могло не сказаться на состоянии фауны, по крайней мере, отдельных ее представителей : вымерли или занесены в Черную Книгу чудом сохраняющиеся пока птицы, сначала соблазнившие охотников своим видом, а потом коварно поменявшие свои вкусовые свойства, размеры, окраску, места гнездовий и периоды миграций, их длину как среднестатистического количества перьев, утративших наконец со временем и свою литературную непрактичность ; хотя не исключено, что мутации были вызваны последствиями обильных, однако, низко-кислотных дождей, перемежающихся засухами в межсезонье или отсутствием сколько-нибудь устойчивого парникового эффекта, в образование коего извечно вмешивался сравнительно устойчивый по нынешним временам бриз : и указать иные причины однозначно, рассудительно-взвешенно и со всей определенностью вряд ли кто-либо решится, однако, и названные решающими факторами обстоятельства выглядят, по меньшей мере, не менее правдоподобно, чем все остальные, и дают возможность связать с ними причины, приведшие равно к пересыханию русел некоторых рек и речушек, смены формы озер и, как нам представляется, очертаний всех известных и теперь еще неподеленных морей, причем некоторые вдруг в процессе, скажем, этого повествования необъяснимым образом возникали практически ниоткуда, несмотря, казалось бы, на крайне неблагоприятные как внешние, так и внутренние, краеугольные процессуальные характеристики, ядро которых до сих пор еще образуют межличностные отношения, с лихвой использующие сомнительное состояние земной и прочей коры, а иные из отмелей прогрессивно мелели, то ли из скромности, а то ли из скрытности, будто устыдившись все-таки той роли, какую довелось им сыграть в судьбе обитателей их берегов ; исчезли с тех пор и некоторые виды животных, но от них произошли новые, пока еще непознанные до конца : ноги лошадей, как легко догадаться, стали прямее, поскольку впоследствии не так уж часто приходилось им путать следы среди извилистых болотных тропок и, как сомнительное следствие, широкие их крупы стали более частотны, уши – визуально короче, что не только не относится, но, скорее, противоречит сохранившимся на текущий в этой истории момент описаниям потомков лошадей гуннов ; повадки собак в те времена были еще слишком похожи на волчьи, чтобы целиком полагаться на них во время охоты, и основной вопрос, который занимал в то время знать, охотно готовую пренебречь соображениями достаточности, заключался в необходимом, но безопасном их количестве в охотничьей своре, включающей в себя людей наряду с прочими ; невероятным образом выжившими после целого ряда похожих на дегустации эпидемий потомки всех упомянутых здесь крестьян занимаются теперь, как правило, куда менее впечатляющим грандиозностью оружием -- трудом : тогда же, как известно, "обширное раскорчевывание леса коренным образом изменило и внешний облик поселений, и окружавший их ландшафт : поляны расширились, воды отступили, равнины протянулись до холмов и болот."
Так что в дальнейшем полагается очевидным, что как перечисленные, так и многие другие из возникающих по ходу повествования ассоциаций могут оказаться совершенно беспочвенными и мало чем смогут помочь в понимании как сюжетной линии, так и фабулы истории, а то и вовсе способны завести читателя в непредсказуемый даже друидами тупик, причем чем шире потенциально возможный в перспективе ассоциативный ряд, доступный сочувствующему созерцателю этого жанра, тем к большему числу заблуждений и мистификаций может привести его незатейливая мысль рассказчика. Поэтому лучше воспринимать все сказанное как чистейшую правду, сохранившуюся благодаря слухам, поверьям и людской молве, которая, на поверку, всегда и все толкует в свою пользу, во вред другим, чьи корни восходят ко временам возвышенной манерности наиболее ранних из шпалер.
…претензии всегда осуществлялись в той мере, в какой позволяли соотношения
властей. В IX-XI веках, как правило, существовала гегемония императора, то
есть светской власти, а с конца XI века и до начала XIV века – гегемония
папы или, иначе говоря, церкви…
Заключение союза с франками образовало новое направление в политике папства,
сопровождавшееся укреплением франкской церкви в VIII веке
выдержки из Хроники
Les montagnes ont l’habitude des neiges
Трапеза, казалось, никогда не закончится. Однако ни собаки, ни слуги не выказывали ни малейшего нетерпения, хотя время тянулось бесконечно медленно ; даже бледно-зеленое зимнее солнце как будто застыло над вершинами гор, закутанных в снега, пришпиленные елями с раздвоенными тенями и казавшиеся от того еще более серыми : они, как и солнце, меняют цвет от влажной морозной дымки, обволакивающей окрестности с наступлением сумерек и до восхода солнца, которое в это время года никогда не поднимается над долинами настолько высоко, чтобы сказать о нем нечто большее, чем то, что оно лишь зацепило верхушку скалы, венчающую замковую постройку, извечно стремящуюся, кажется, наверстать разделяющую их дистанцию.
Игра теней и в особенности безнадежно ожидаемых от них оттенков цветов усиливают мнимое ощущение иллюзорности Замка, в данных обстоятельствах теряющего перспективу и представляющего собой, скорее, черновую зарисовку, случайно растушеванную уставшим монастырским писарем, для разнообразия оставившем ее на полях приевшегося ему иллюстрированного альманаха, чем реальный эскиз Создателя, роль которого по иронии выпала на долю Маркиза Фердинана.
Внизу, наверное, уже ночь ; а если и нет, то тьма кромешная наверняка она уже не за горами. По мере того как солнце скатывается с склона, Замок, утрачивая контуры, заполняет противоположный своей плотью, подобно тому, как разлившиеся чернила заливают белый бумажный лист, в целом уничтожая рукопись и упорно слизывая одно за другим цепляющиеся за образ слова и обращая их в бесформенную массу. Впрочем, как водится, всегда на что-нибудь не достает сил : какая-нибудь ничтожная мелочь, шелуха одна, да ухитряется ускользнуть в самый последний момент – и домик Жюстины всегда оставался вне Замковой тени, как и за пределами замковых притязаний хотя бы потому, что в нем не было пока пригодных для службы у Маркиза сыновей.
Lex fati
Qui se marie avec la pluie
Toute l’annee pleure
Возможно, впрочем, что там, в долине, случается уже оттепель : она там всегда начинается раньше их времени. Однако никто из слуг не проговорится, ни об этом, ни о чем-либо ином, в особенности теперь, по возвращении Фердинана. Наверное, им тоже хочется оставить хоть что-то для себя, вынести из Замка хоть одну из его тайн ; или, что скорее всего, они попросту не обращают на это внимания : зимой или летом – значение имеют только замыслы Маркиза, которому нет дела до расположения к нему звезд.
Однажды она обернется и сама вдруг увидит все из этих вот окон. Весна придет восхитительная, как никогда : цвет первой пробивающеймя листвы приведет ее в замешательство своей роскошью – так ослепительна и неповторима была, наверное, первозданная природа. Но это не сейчас, по крайней мере, не сегодня.
Сегодня она с ним, как и все его слуги... Навечно : так назойливо и вертелось в голове это по-прежнему страшно новое слово. Никогда не может быть изменено то, что традиции сохраняют веками. Нам остается смирение как добродетель. Точнее говоря, нам достается покой, если мы склонны считать смирение достойной за него расплатой. В противном случае мы утрачиваем последнюю опору в том зыбком пространстве, которое заполняет собой нашу жизнь. По всей видимости, это состояние невесомости и называется Карой Небесной. Однако здесь, в этих местах, что так близки к Небу, все что угодно может так называться : даже простой дождь, а не только гром и молнии. Ей нужно еще время, чтобы понять то, что внушает ей Аббатиса ; впрочем, видимо, совсем немного. Похоже, ее вера уже близка к уготованному ей совершенству. Вот только бы не казалось ей, что не всякая близость готова так назваться и не каждое совершенство иллюзорно. Остальное все : проще простого !
Скажем, скука – это действительно смертный грех ; не просто один из многих, а смертельнейший для всех смертных : он сдерживает доблесть и способствует увяданию. Однако, здесь это общеизвестно и без проповедей, ведь отъезды Фердинана всегда бывают столь опустошительны, что едва смолкает вдали стук копыт его лошадей, как люди расходятся по домам, чтобы там, в тишине, навсегда запомнить эти холодящие кровь мгновения недолговечной и безутешной скуки.
Nullus simile est idem
Vent au visage
Rend marin sage
Сейчас же все было общем-то как обычно, без неожиданностей и сюрпризов, как будто Маркиз Нейстрии и не покидал свой Замок на долгих полгода. Исключение, пожалуй, составляло лишь обилие слуг, собак и курсов обеденных блюд, невозможное в отсутствие Фердинана. Ни те, ни другие не выказывали ни малейшего нетерпения, хотя на столе скопилось уже немало лакомых для них кусочков – держали фасон, так называл это трепетное почтение к своей персоне Фердинан.
Фелиция сидела напротив него, на другом конце предлинного стола, так что крест, сбежав по широкой кованой цепочке с ее шеи на грудь, казался Маркизу соразмерным тому, что красовался на его обручальном перстне. Безотносительно к Фелиции размер этого перстня казался ему вполне внушительным, а в сравнении с ней - многое определяющим в их отношениях, сводя их к ясности и простоте.
Едва заметно ухмыльнувшись, Фердинан с нескрываемым удовольствием вспомнил, как удачно всего несколько дней назад воткнут этот самый крест в самый глаз замешкавшемуся противнику. Потом, правда, сразу вслед за этим невольно навеялось иное воспоминание : как изуродовалось печатью этого креста лицо струсившего уже после битвы воина, и как этим же перстом он указал остальным, где вырыть тому воину могилу, которая должна была стать ему последним приютом ; если только его не найдут друиды. Он опять красиво улыбнулся, как и тогда, когда произносил эту фразу : сейчас, вспомнив ее, он испытал практически такое же расслабляющее удовольствие, весьма, впрочем, отличающееся от чувства превосходства над поверженным врагом. Помнил он и о том, как эта мысль, впервые пришедшая ему в голову, заставила его спустить псов навстречу приближающимся друидам : они до сих пор сыты, те, что теперь так спокойно сидят в этой гостиной.
Plus est in re, quam in existimatione mentis
Ce qui se dit ; table se plie avec la nappe
Фердинан вновь, как делал обычно только оставшись наедине с самим собой или с Фелицией, слегка отстранившись, не преминул полюбоваться своими сокровищами : перстнем, крестом и женой. Опять он отметил про себя откровенный контраст своего изящного, цвета граната, крестика и ее холодного белого, почти прозрачного, как отростки кристаллов горного хрусталя, слюдяного монстра. Его, кажется, впервые насторожило, что ее собственное очертание, особенно отчетливо вырисовывающееся на фоне оконного проема в этот время суток, имеет те же пропорции, что и массивный крест, цепью стягивающий ее хрупкую шею ; если бы она вдруг встала и, направляясь к нему, раскинула руки, скажем, для объятия, то тем еще более усилила бы это гипотетическое сходство.
Белоснежный, как ранние цветы фуалок, кружевной воротник, вырывающийся из-за ворота снопом веселых летних родниковых брызг ; остриями, сталагмитами пронзая пространство его узких окон, вторгался, разрывая их фотический абрис. Головокружительно высокий нездешний головной убор казался ему вычурным, хотя и напоминал недостроенную башню его Замка.
Наверное, вышивка на рукавах опять новая, – с легкой досадой на впустую потраченное время подумал Фердинан. Вздох превратился ненароком в жест, и едва заметный взмах его тяжелой руки, как всегда, стал знаком для незамедлительной перемены блюд, кажется, уже пятой, но Фелиция давно сбилась со счета, поглощенная своими мыслями. Она даже слегка вздохнула, почти с грустью, поздно спохватившись и ошибочно полагая, что на другом конце стола столь бесхитростно легкое движение ее добротных серых и по сезону плотных тканей вряд ли будет замечено ; однако ее выдали ворсистые складки на пышных в предплечьях рукавах, как пожухлый камыш звуком выдает направление ветра. Фердинан тотчас слегка запрокинул голову назад, как делал в тот миг, когда выбирал себе цель, опрометчивость в отношениях с которой могла стоить ему жизни ; прорези его глазниц сузились, словно он прямо сейчас собирался примерить новые доспехи, к забралу которых старался приладить свой взгляд, мгновенно выслеживающий цель.
Optima fide
Donner du thym,
C’est faire l’amour sans fin
Обед шел своим чередом, и на смену супу из прозрачной речной форели, к которому Фелиция почти не притронулась, нескончаемая процессия слуг внесла дичь. Внесли канделябры, чтобы хозяин мог лучше разглядеть блюда и сделать наиболее удачный выбор.
Здесь были фазаны, приправленные как по-фризски, с чесноком, так и по-кастильски : с белокочанной капустой ; анжуйские перепелки в матово-сливочном провансальском соусе ; рейнские дикие утки, фаршированные оливками ; курица по-бретонски с семенем фенхеля, с шафраном и апельсиновой цедрой ; жареная индейка по-нормандски, со шпинатом и сидром ; петух с тимьяном в вине : скорее всего, в эльзасском фойслинге, предположил Фердинан ; и голуби а-ля Нейстрии в клубничной глазури с домашней пастой, уложенной наподобие бисквитного крема.
Фелиция сразу догадалась, что последнее из внесенных блюд было приготовлены Францем специально для нее, чтобы напомнить о неизбежном, как весна, десерте в тот самый момент, когда мысль о его отчаянной недостижимости уже оставила маленькую складку у нее на лбу между бровей. Она улыбнулась своей догадке, взглянув на Фердинана, выбирающего с какого из перепелов ему стоит начать : пальцы его осторожно кружили над тарелкой, как огромные ястребы в поисках стоящей добычи. Чуть вздрогнув, на какой-то миг слегка накренился ее головной убор, когда она губами снимала пасту со специально изготовленного для этого блюда столового прибора. И вдруг прерванный полгода назад разговор, к ее удивлению, внезапно возобновился, как будто и не прекращался вовсе. Речь опять между прочим зашла об охоте во владениях Фулькона, которые Фердинан считал своими, поскольку соседу, с его точки зрения, они явно были без надобности.
Слуги покорно следовали заведенным Фердинаном правилам, которые тот упорно называл фиэкетом : они замерли, не поворачивая голов в сторону хозяина замка, однако, поглядывая на него самым краем глаз, старались безошибочно угадать любую перемену в его настроении, как если бы расширенные поры на его коже могли сказать им больше его слов. Все, как один, напряженно ожидали дальнейших приказаний своего господина относительно выбора вин, как будто речь шла о вопросе их жизни или смерти. Однако Фердинан, казалось, забыл об их существовании, пристально устремив взор в ту самую складку на лбу своей жены, удлиненную бликами, падающими на ее лицо от играющего пламени свечей.
Non annumerare verba sed appende
Le temps et l’usage
Rendent l’homme sage
Мне кажется, здесь могло бы наскучить, - проговорил он с лукавым взглядом, и пронзительные искорки вспыхивали, как тлеющие угли, в его проницательных глазах. Noblesse oblige, к тому же я гораздо терпеливее слуг, что Вы легко могли бы заметить, - она приподняла левую руку, и волна кружев тотчас взметнулась вверх, не оставив ему сомнений, что и выше к предплечью цвет ее кожи почти ничем не отличается от цвета только что скрывавших ее запястья нитей. Ему стало зябко от мысли, что он взял в жены Снежную Королеву : такое холодное и сдерживающее живые порывы совершенство встречал он разве что в рельефе далеких северных гор, где ледяные панцири – не чета обнимающей его скалы снежной перине : им мог бы позавидовать любой рыцарь, но не он, или нет, не то, не теперь, когда он вдруг вернулся домой ; несомненно, это не то место, где ему подобает чувствовать себя уязвимым – это участь пленников. Услышанная им в трактире фраза о пленнике своих чувств вновь показалась бы ему забавной до комедийности, так что, логически дойдя до нее, он вероломно прервал свои размышления.
Не успела Фелиция закончить ни жест, ни фразу, как Фердинан уже отвел взгляд и без признаков рассеянности приподнял край знакомой скатерти, в который уже раз, разглядывая ее прозрачную, почти призрачную, кисею, своим тонким плетением безнадежно путающую его мысли, все в нем безумно усложняя ; так что их и прежде неоконченный разговор вновь оказался прерванным на пока неопределенное время. Фердинану ясно было лишь то, что язык, на котором его жена формулирует свои доводы, разительно отличается от его родного ; так что каждый раз, когда им нужно о чем бы то ни было договориться, встает неразрешимый вопрос о терминах.
Omnis ars naturae imitation est
La derniere goutte d’eau est celle qui fait deborder le vase
Слегка откинув голову назад, словно для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, как делают ныряльщики, и, тряхнув головой, рассыпая по плечам свои каштановые кудри, Фердинан громко, как на охоте, произнес, обращаясь к слугам так, будто призывал своих гончих броситься за добычей прямо из окон этого фантастического замка : Дичь отдайте собакам, остальное – то, от чего откажутся мои воины, возьмите себе : не вам предстоят следующие походы, потому-то я, как и сама судьба, уж извините, пекусь в первую очередь не о вас! – и разразился рваным и хриплым хохотом, едва ли прежде показавшимся бы ему уместным в данных обстоятельствах в этих стенах.
Ни такого тона, ни граничащей с грубостью фамильярности в обращении с прислугой Фелиция никак не ожидала от Фердинана, и такую фразу она вряд ли могла услышать от него еще полгода назад. Десерт принесите в мои покои через полчаса, не раньше, и не более трех порций : для большего у нас не будет времени! – и опять тот же смешок, эхом отразившийся сразу во всех закоулках замка, грибницей вырастающего из черно-серых мшистых скал : Фелиция насторожилась, хотя это пространство и прежде казалось ей крайне чуствительным к разного рода метаморфозам образов.
Резкость голоса Фердинана, явленная всего лишь формой самолюбования всеми возможными оттенками цинизма, внезапно ворвалась в ее сознание, чтобы поселиться там навсегда ; и мысль о пьянящей неуверенности в будущем штормовым ветром теперь гуляла у нее в голове. Она раскачивалась на волнах его смеха, как корабль, не успевший покинуть гавань перед бурей. Поневоле возникшее сравнение заставило ее контрастом сопоставить две реальности : до и после ее замужества, в результате которого морской простор, открывавшийся практически с порога ее комнаты сменился скованной серостью угловатых гор.
Теперь ей больше не будет здесь покоя, Фелиция это знала наверняка. Она глубоко вздохнула, даже не стараясь скрыть своего намерения, абсолютно равнодушная к предусмотрительному шепоту тканей : ей стало вдруг как будто легче дышать, а Фердинан счел это знаком одобрения его беспримерной мужественности.
Credula res amor est
On promet comme on veut
Et l’on tient comme on peut
И в тот, и в последующие вечера Франц превосходно готовил bouchеes ; la reine – королевские тарталетки, mousse au chocolat – шоколадный мусс и sorbet au melon – щербет из дыни на выбор для Фелиции и, отдельно, блины Сюзет – cr;pes Suzette – для Фердинана, как напоминание об Австразии и Auvergne, своей родине. Когда-то у них был уговор. Неспешность – разве не это основное правило повара? – Фердинан и не думал отказываться от своих слов. Он этого не делал. Никогда! : Франц тому свидетель. Но Фердинан умеет их так видоизменять, как пряности не в состоянии изменить вкус соуса. Нет, не у меня он этому научился. – Дождись Фридриха. Фелиция взрослеет. Скоро с ней можно будет советоваться, и это, по крайней мере, настораживает, если не сказать – пугает тем, что рано или поздно ей придется понять, что к ней прислушиваются.
Lapsus linguae
Home mort ne fait pas la guerre
Через несколько дней стало очевидно, что Фердинан разбивает в Замке временный лагерь, устраивает себе краткую передышку : все буквально живут на бивуаках. Однако он не располагается, как обычно, со вкусом и комфортом пусть и на кратковременный, но все-таки отдых, так необходимый его войску, а будто прячется, как если бы …хотел скрыть численность своей неперебитой, то есть, спасшейся армии перед следующим походом. Наверное, это чрезмерно важное событие, эта новая война ; иначе бы он распустил своих воинов по домам, как обычно : Замку сейчас ничто не угрожает, насколько об этом можно судить из кухни ; а отсюда много виднее, когда речь идет о поставках продуктов из числа наиболее изысканных. Если бы знать наверняка, что все это – не только мрачные домыслы, тогда появится ключ к сердцу Фердинана, и он будет понадежнее ключа от Замковых ворот.
Следующий поход ! – у Фелиции захватило дух, хотя ничего необычного она вроде бы не услышала. Те же слова, пусть не с такими решительными интонациями. Однако прежде, в отсутствии Фердинана, она плела свое кружево так старательно, как будто мастерила лабиринт или ставила силки на редчайшую из птиц – сказочного Феникса, и все для того, чтобы удержать разлуку за пределами своих стен. Похоже, ее колдовство удалось. Желаемое достигнуто, однако, теперь оно, кажется, не радует ее. Теперь будущее ее тревожит. И вовсе не так, как прежде. Новое волнение сделало ее как будто взрослее и безрассуднее. Теперь она предала бы заклинаниям иную форму, близкую к формуле счастья. От этого нового слова к лицу прилила кровь, серце забилось, как птица в силках, и на виске, пульсируя, вздулась жилка.
Да, и в самое ближайшее время ! – ответил он беспечно, встав и порывистым движением разметав простыни, как только что разметал бахрому скатерти, вырвавшись из ее объятий, как вырываются из рук неприятеля или из пасти осьминого. Он будто собирался вскочить в седло ; но вовремя спохватился, увидев за дверью вместо лошади в испуге отшатнувшегося дворецкого Шюста ; задев рукой куриное крыло, обжаренное в пудре из грецкого ореха, Фердинан сделал вид, что хочет попробовать его на вкус, но вовремя вспомнив, что по его собственному приказу эта еда уже превратилась в собачий корм, почти брезгливо отшатнулся. Одновременно отшатнулся, и с тем же выражением лица, и дворецкий. Обернувшись, Фердинан неожиданно вновь встретился взглядом с Фелицией, оказавшейся на этот раз совсем близко : он не слышал ее шагов ; и ее белоснежная фризская сорочка показалась ему всего лишь предлогом для демонстрации ее креста : безусловно, и она тоже имела на него права – по праву рождения : кажется, это имел в виду Фулькон, оставив место для своих наставлений после его предбрачной исповеди.
Фелиция, конечно, не надеялась, что ветер странствий, подхватывающий и черным смерчем увлекающий за собой и Фердинана, и всех ему подобных, и рыцарей, точно ветер, сворачивающий в клубок осенние листья, все разом и без разбора, в этот раз облетит стороной эти горы : закружится где-то там, внизу, в долине, выбросит из своей разноцветной охапки несколько жертв, пожухлых, но далеко не невинных, с неразборчивыми и выцветшими от пролитой крови гербами, и, обессиленный, там же и стихнет, так и не сумев взобраться к ним в Замок.
В самое ближайшее..! – растерянность вернула ей, казалось, совершенно утраченный акцент, и это удивило Фердинана настолько, что он вновь приподнял безбородый подбородок, вновь измеряя взглядом и взвешивая на ладони формы ее нательного креста, который оказался превосходящим размеры его руки, затмив собой его перстень. Это занятие могло бы позволить ему уклониться от прямого ответа на ее далеко не безмолвный укор, самая содержательная часть которого, возможно, так и осталась не высказанной ею, но он как будто снова решил испытать судьбу, как тогда, приехав на встречу с ней в первый раз. Нет, - солгал он. Ради тебя.
Imprimis
Fille cachee,
Fille cherchee
Фредеруна, мать Фердинана, настоятельно рекомендовала ему подыскать себе подходящую жену. Каждое утро, во время его завтрака, состоявшего главным образом из marrons ; la catalane или каштанов, обжаренных с луком в оливковом масле, многослойного омлета с ромом – omelette au rhum – с воздушным верхним слоем и хрустящей корочкой с вымоченной в малиновом соке лимонной цедрой и тостов с паштетом из гусиной печенки – toasts au fois gras, Фредеруна с неизменным спокойствием заводила этот бессмысленный разговор, убеждая его принять, наконец, решение, хотя им обоим давно было ясно, что окончательный выбор ею уже сделан, и от него требовалось даже не согласие, а простое подчинение и покорность ее родительской воле. Она несколько раз упоминала, что так поступил и его старший брат, весьма предусмотрительно отправленный ею на воспитание к аббату Нейстрии, однако, в данных обстоятельствах интересоваться мнением брата на сей счет у Маркиза не было ни возможности, ни желания. Признаться, он думал только о себе, с трепетом, и со страхом об избраннице своей матери. Брак казался ему стойлом, в которое загоняют дикую необъезженную лошадь, или препятствием во время рыцарского турнира, например, взявшейся откуда ни возьмись поперек дороги крестьянской повозкой. Тем не менее, эти разговоры какое-то время совсем не раздражали его, он считал, что утренние часы были выбраны Маркизой для этой цели как нельзя более кстати, и он с удовольствием проводил это время в ее обществе, однако, увы, отдавал предпочтение трапезе, оставляя практически без внимания большую часть материнского монолога.
Конечно, он не мог не понимать, что при уготовленном ему в меньшей степени судьбой и в большей степени волей матери образе жизни ей самой гораздо чаще, чем ему, придется проводить время в обществе его жены в затерянном в горах замке Фёнжэ. Но, как ни странно, именно это и удерживало его от неминуемого исполнения ее воли, на которое она привыкла рассчитывать годами, сразу после трагической гибели его отца, так и оставшегося ему неизвестным. Кстати, в подлинности существования старшего брата, якобы получившего образование в аббатстве, Фердинан тоже сомневался, никогда не выказывая, впрочем, никаких явных признаков своего недоверия матери, ухитрившейся каким-то образом получить для своего, по ее словам, младшего сына титул маркиза ; однако, теперь уже, благодаря ей, никто не посмел бы усомниться в том, что этот титул унаследован им, хотя сама Фредеруна, кажется, ничем подобным никогда не владела : в истинности этого обстоятельства Фердинан был абсолютно уверен, для него это было очевидно, в отличие, скажем, от навязанного ему матерью кровного родства с предполагаемым преемником аббата.
Смутные детские воспоминания Фердинана приводили ему на память лицо какого-то белокурого подростка, безусловно, виденного им ; он помнил, как тот учил его правилам какой-то необычайно сложной, кажется, римской партии в шашки : однако, он не был уверен, что не путает свои сны с явью и ни при каких обстоятельствах не смог бы ни уловить ни сходства этих ребяческих черт с грубыми или мужественными чертами лица какого-то взрослого человека, ни признаться себе в том, что не способен это сделать.
Короче говоря, в отрочестве Фердинан под любым предлогом отказывал во встрече аббату, чего не мог себе позволить в детстве, полагая при этом, что по-прежнему действует по воле своей матери. Аббат Фьёри, предшественник аббата Фулькона, считал, что какая-то глупая детская ссора мешает примирению двух братьев, и неизменно, в течение многих лет надеялся, что они оба забудут ее, повзрослев. С этой надеждой ставший архиепископом аббат не расставался до самого конца этой истории, развязка которой так и осталась для многих ее участников полной загадкой.
Решив женить своего сына, маркиза Фредеруна, наткнулась на невиданное ею прежде со стороны мужчины сопротивление. Это ее на какое-то время озадачило, размышления завели ее в тупик, а потом ей стало казаться, что именно это время и оказалось попусту потерянным, что жизнь такого отпрыска, как Фердинан, ни на секунду нельзя было пускать на самотек, что беспечно предоставленная ему ею полная свобода не может привести ни к чему хорошему, а только к опрометчивому необузданному порыву, в результате чего вся его блестящая карьера пойдет полным прахом. А вместе с ним и она… дальнейшее ей страшно было и вообразить из-за внезапно начинавшейся мигрени.
Однако когда она решила, наконец, отступиться, чтобы некоторое время спустя вновь взяться за это весьма непростое, как выяснилось, дело с тем чтобы в следующий раз пойти на самые решительные меры, дабы не уронить своего авторитета перед этим незадачливым отпрыском, Фердинан вдруг прямо у нее на глазах приказал седлать коня и, уже сидя верхом, только и спросил, как будто собирался услышать об этом впервые, на ком же все-таки она остановила свой выбор, чтобы знать наверняка, с какой стороны натянуть удила, как будто ему было все равно, куда ехать, лишь бы поскорее отправиться в путь и желательно подальше от дома, чтобы, наконец, избавить себя от дальнейших разговоров на эту тему. Тем не менее, Фредеруна с недоверием отнеслась к его покладистости, так как она все же подозревала, что дух свободолюбия все-таки успел подчинить его себе окончательно и бесповоротно за то недолгое время, что он из-за ее оплошности был предоставлен самому себе, и никто уже не мог заверить ее в обратном.
А Фердинан уже скакал навстречу своей неминуемой судьбе, как спущенная с поводка гончая, туда, где в просвете зарослей, казалось, маячит Фландрия, как путеводная звезда. Дорогу, благодаря нескончаемым уговорам своей матери, он знал, как свои пять пальцев, и, казалось, даже с закрытыми глазами не сбился бы с уготованного ему ею пути. Однако ехать ему пришлось на несколько месяцев дольше, чем можно было рассчитывать.
Мать его, маркиза Фредеруна, испугавшись, что он собьется с пути истинного, послала за ним погоню из своих верных людей. Фердинан догадался об этом на одном из постоялых дворов, разглядев в надвигающихся сумерках ее герб на их плащах, подседельниках и на сбруе. Он решил, что мать под каким-то предлогом ищет повода для возобновления новых переговоров по известному им обоим поводу и тотчас отыскал хозяина, приказав ему молчать, скрывая его присутствие, на что тот любезно согласился, почувствовав у себя на шее острие его шпаги : одна сомнительного свойства монета с неизвестным барельефом в дырявом кармане его вряд ли бы убедила ; однако позже, удостоверившись, что ему достался золотой, он изменил свое мнение о проходимце : и теперь он не согласился бы на его условия, пока не получил бы хотя бы еще столько же.
Надо сказать, что всю оставшуюся жизнь владелец этого постоялого двора считал предложенную ему Фердинаном сделку невыгодной, думая, что, подчинившись какому-то мальчишке, он сильно продешевил, хотя, судя по серьезным лицам и деловой хватке его преследователей, мог бы получить от них за него в несколько раз большую сумму. Однако, знай он истинный нрав пославшей их госпожи, с которой ему так хотелось связать свою возможность на удачу, этот господин Фьюи вполне мог бы стать Фердинану искренним другом, впрочем, возможно, и ненадолго, учитывая все обстоятельства, в рамках которых им выпало жить.
Тем не менее, господин Фьюи хранил молчание так долго, как только мог, и не ранее, чем утром, люди маркизы Фредеруны сумели-таки развязать ему язык, однако сумма, оставленная ему Фердинаном, взывала к проявлению если не рвения или усердия, то, по крайней мере, некоторой изворотливости. Несомненно, сыграло свою роль и несоответствие вдумчивых лиц преследователей с полным пренебрежением ими правил обходительности, обнаруженное в их поведении господином Фьюи, что проявилось в его попытке ввести людей маркизы Фредеруны в заблуждение, указав некий путь, как яко бы выбранный ее сыном. Хуже всего, как выяснилось несколько позже, что именно этот-то путь и был в действительности выбран Фердинаном, испробовавшим несколько обходных маневров для запутывания как своих следов, так и следов его лошади, так что на следующем постоялом дворе повторилось примерно то же самое, за исключением некоторых нюансов, как то размер оставленной им перед отъездом суммы и теперь уже полное отсутствие даже намека на манеры или манерность у его преследователей.
Так, блуждая среди лесов и болот ; то падая, то вставая, то отступая, то нападая, а то ставя на дыбы свого покладистого скакуна, Фердинан все же нежданно-негаданно приблизился к первоначальной цели своего столь нежеланного прежде для него путешествия. Однако появился он совсем не с той стороны, откуда ожидал его увидеть предупрежденный о его появлении его матерью и весьма встревоженный за будущее своей приемной дочери предполагаемый отец невесты.
Фердинан же слез с коня, как ни в чем не бывало, да так легко, как будто он вернулся с небольшой утренней прогулки, совершаемой им обычно в окрестностях своего родового замка, и подошел, почти в припрыжку, по привычке от долгого пребывания и даже сна в седле, к первой попавшейся ему на глаза девушке ; хотя надо признаться, что она оказалась весьма недурна собой и сумела-таки привлечь его внимание внезапно съехавшим с ее головы высоким головным убором, так что пара туго обтянутых платьем ягодиц оказалась первым, что он с легкостью различил в собравшей по данному поводу вокруг нее толпе.
Фердинан, казалось, решил, что выяснять взаимоотношения присутствующих будет совсем уж выше его сил, и чтобы несколько разрядить обстановку и не дать девушке окончательно потерять равновесие и упасть в грязь лицом прямо под копыта его только что расседланного коня, он крепко обнял ее за стан, оказавшийся таким крепким в это прохладное еще время года, что летом ему могла бы позавидовать и прислуга ; он привлек свою находку к себе, и сам не заметил, каким образом губы его сначала ткнулись, кажется, в шею, потом в щеку, а затем уж только, безуспешно тогда еще, попытались разыскать губы этой иностранки. Он уже устремлял полный томления взгляд и еще неясные ему самому помыслы – в которых едва еще принимал очертания тот самый нательный крест, на который потом ему приходилось натыкаться взором за их совместными обедами – как внезапно какой-то мужлан, вырвавшийся из обступавшей их толпы, бросился обнимать их обоих.
Вскочив вместе с девицей на расседланную лошадь, удерживая седло в правой руке, боясь, видимо, что кто-нибудь осмелится отнять у него его сокровище, Фердинан хотел было броситься прочь из незнакомого города, но подъехав к воротам, буквально столкнулся с вот уже много месяцев догонявшими его людьми его матери, маркизы Фредеруны, которые и поздравили его с долгожданным воссоединением фламандских корней их семей. Даже лошадь Фердинана взвилась от недоумения : на такую ложь он считал неспособной даже свою мать, не то что ее слуг.
Едва завидев Фелицию на крупе лошади своего сына, маркиза Фредеруна признала в ней свою протеже и осталась крайне довольна собой и недовольна ею, не позаботившейся ни об ответном посольстве, ни даже коляске для себя самой ; и будь это ее дочь, она научила бы ее респектабельности, которая не позволила бы ей явиться под венец в образе простушки, которую хватают все, кому не лень, на невольничьем рынке. Именно так бы и случилось, если бы Фердинан, стремившийся убежать из-под давления Маркизы, дал ей на это время : но он вовремя нашелся, сославшись почти в шутку на то, что это ее, Маркизы, люди помешали его избраннице исполнить все по ее велению : и один из них, выбранный ею случайным образом, в отсутствии Фелиции был распят прочими на глазах у Фердинана на воротах Замка, который на следующий после его свадьбы день переходил в его владение, становился его единоличной собственностью : так что захоронением и распятого, и казненных ею практически собственноручно исполнителей ее же приказания Фердинану пришлось заниматься уже самому, с полным правом на свою землю, в одиночестве, и без поддержки своей законной супруги.
Позже он считал и, возможно, не без основания, что это событие стало первой трещиной в их хрупких семейных отношениях, безупречно спрогнозированной и расчетливо подготовленной маркизой Фредеруной.
Quod volunt, credunt
... продолжение следует...