Я, Иван Волков, солдат императорской армии в составе экспедиционного корпуса в марте 1877 года направляюсь на Балканы оказывать помощь братьям-болгарам. Нам поставили задачу освободить Болгарию от турецкого ига. В корпус попал не случайно. Отбирали солдат знающих болгарский язык. Такие люди в России были в Поволжье. Здесь проживали поволжские болгары. Я сам с Поволжья с деревни, где жили и русские и болгары. Язык болгарский знаю, как и свой родной русский. Мне двадцать лет, в армию призвали в 1876 году. За год службы стал хорошим солдатом и поэтому переведен в экспедиционный корпус. Моя задача общаться с местным населением и быть переводчиком у командира роты. К месту службы передвигаемся и пешком, и на подводах. Большая войсковая колонна движется по полям. Здесь пехота, конница, на конной тяге передвигаются орудия и пушки, лазареты, полевые кухни и обозы. Войск движется много, предстоит сложная военная компания. Вдоль колонны все время проскакивают верховые – ординарцы командиров полков, дивизий и командующего. Выкрикивают фамилии командиров и передают им приказы и пакеты. Колона движется упорно и глухо, утаптывая землю усталыми шагами. Что оно будет впереди ни кому не известно и от этого тревожно.
Моя рота: 1-я линейная рота 7-го гренадерского Самогитского полка гренадерского корпуса Задунайской армии. В роте много молодых солдат еще не бывших в военных баталиях, поэтому мы, неопытные и не осведомленные в военных делах, обращаемся к солдатам уже повоевавшим. Я обращаюсь к старослужащему, уже не молодому солдату, с которым мы в одном отделении.
- Петрович, ты уже побывал в баталиях, скажи, как оно будет?
Петрович, дымя самокруткой, поучает меня.
- Война Ванька – это не мать родная, хочешь выжить, делай своё солдатское дело с умом. От пули не бегай, но и на пули не нарывайся. Приказали окопаться – не жалей сил, рой окоп с бруствером, чтобы мог схорониться в нем. Дело солдатское такое – много ходить надо и сапоги быстро снашиваются, постарайся приобрести вторую пару, чтобы не остаться босиком. Всегда носи в мешке запас сухарей, чтобы было что перекусить. Слушайся приказов командиров, но и сам думай, как лучше этот приказ выполнить. Думай над тем, какой твой маневр будет. Одна голова хорошо, а две лучше. Учись работать штыком – пули может не быть, а штык всегда выручит. Товарища в беде не бросай – поможешь ему, он поможет тебе. В бою всегда держись своих товарищей.
- Петрович, скажи, а война будет? – допытываюсь я.
- Оно по всему видно, что будет. Армия наша, при полном вооружении, идет к границам Болгарии – подумав, отвечает Петрович.
В апреле Россия объявила войну Турции. В конце апреля наша армия перешла реку Дунай и вышла на сторону Болгарии. Мы без особого сопротивления к началу июля взяли под контроль Шипкинский перевал. Ответом на это турки перебросили армию, которой командовал Сулейман-паша, в район перевала. Перевал Шипка был важен для нас, он обеспечивал беспрепятственный проход русских войск на север Болгарии, и через него шла дорога на Стамбул; поэтому турецкая армия пытается вернуть перевал. Противник значительно превосходит силы русской армии, как в вооружении, так и в людских ресурсах. Завязались тяжелые бои, и к концу 1877 года Шипкинский перевал был взят русскими солдатами. Но, несмотря на тяжелые поражения, турки не спешат сдаваться. Они сосредоточили основные силы в крепости Плевна.
Наша рота встала на позиции против неприятеля 17 ноября. 28 ноября мы вступили в бой. И этот бой был страшный. Позиция наша вся в дыму – друг друга не видно. Вокруг валяются человеческие трупы. Мою шинель пробили две пули, но, слава богу, не задели. Ядра летели через голову с шумом и свистом, как град. Было три штурма Плевны, и только после третьего мы Плевну забрали 28 ноября. Под Плевной погибло 10 тысяч русских. Меня бог миловал. Затем наша рота охраняла пленных турок. Было очень холодно и за семь дней померзло до 3 тысяч турок. Много и наших померзло и обморозилось. Не было налажено обеспечение продовольствием, дровами; и бывало, что надвое суток у нас по полфунта сухарей. За сухарями приходилось ходить за 15 верст туда и обратно. Тут и пригодилась наука Петровича. У меня были сухари прозапас. Дров не было, не раскладывали огня по восемь суток и все время на морозе. После завершения осады Плевны мы тронулись в поход на Балканы. По обледенелым горным дорогам, в дождь и снег перешли Балканы и 700 верст без остановки гнали неприятеля. В этом походе наша армия разбила последние турецкие части. Я, пережив баталии на Шипкинском перевале, осаде крепости Плевна и походе на Балканы был тяжело ранен уже в конце войны. Пуля задела кишечник, меня прооперировали и повезли обозом. Хирург сказал, что везти дальше обозом нельзя и нужно где-то оставить в больнице.
Мы проходим греческое село. Село чистое и ухоженное, всё в садах, аккуратные домики, видно, что живут селяне зажиточно. Заехали в фельдшерский пункт, чтобы осмотреть рану и сделать перевязку. Хирургу помогала фельдшерица – молодая, бойкая девушка. Перевязали. Хирург отозвал фельдшерицу и попросил её оставить меня, так как везти обозом нельзя. Фельдшерица согласилась, и я остался в селе. Война для меня закончилась.
Фельдшерицу звали Анастасия. Мы с ней общались по-болгарски. Она оказалась внимательной и заботливой. Оставить меня в фельдшерском пункте нельзя – он не приспособлен для стационара. Анастасия уговорила родителей, и меня перевезли к ним в дом. Её родители держали в селе лавку, и были, по сельским меркам, зажиточными. Для меня выделили отдельную комнату в доме. Полный покой, медицинский уход, хорошее питание и я быстро восстанавливался; что и неудивительно с молодым и крепким организмом. Настя за мной ухаживала как за ребенком - с радостью и приветливой улыбкой: вовремя покормит, даст лекарство, да и поговорит. Когда мне стало лучше, выводит на улицу, на прогулку. Я начинал привыкать к её вниманию, и всегда ждал, когда она придет и одарит меня своей улыбкой. Настя было роста выше среднего, стройная, крепкая, смуглая лицом, с приятными чертами, черными волосами, гладко зачесанными и длинной косой, всегда добра и отзывчива к людям. В селе её любили, и ласково называли Анастасьюшка. Ей девятнадцать лет и она последняя третья дочка в семье – любимица родителей. Старшие дочери замужем и живут отдельно, а Настя с родителями – она их надежда и опора. Они души в ней не чают, но я стал замечать, что родители не одобряют её привязанность ко мне, и им хотелось, чтобы я съехал, как можно скорее. Настя заявила родителям, что я буду в доме, пока не поправлюсь окончательно. А я не могу и дня без неё прожить, когда она входит, моё лицо начинает светиться радостью. Настя это замечает и улыбается в ответ, и я понимаю, что ей тоже приятно со мной общаться. Между нами возникли чувства, и противиться им уже выше наших сил. Я, наконец, окончательно поправился и решил поговорить с Настей.
- Настя большое тебе спасибо за заботу, доброе ко мне отношение. Я уже здоров и могу уходить, но я не хочу уходить сам без тебя. Я, вообще, уже без тебя не смогу. Давай жить вместе. Как ты смотришь на это.
Настя, смутившись и покраснев слегка лицом, ответила после некоторого раздумья.
- Ваня, я тоже к тебе хорошо отношусь, спасибо за предложение, я согласна выйти за тебя замуж, но надо спросить разрешение родителей. Давай к ним пойдем на совет и спросим разрешение.
Мы сразу и пошли. Родителей застали врасплох своим решением. Отец долго молчал, смотрел на Настю, а затем сказал.
- Настя я хочу, чтобы ты была счастлива. Если ты согласна выйти замуж за Ивана, то я не могу этому противиться. Мы примем его как сына, но у нас условие жить с нами. Дом и лавка перейдут к вам. Вы согласны?
Настя посмотрела на меня. Я, немного подумав, ответил.
- Я хотел бы вернуться домой в Россию. Там мой дом, родители, ну хотя бы не сразу, а через некоторое время.
Отец помолчал, а затем сказал.
- Мое решение остаётся в силе. Вы подумайте, а потом ответите мне.
Мы разошлись. Родители остались в доме, а мы с Настей ушли в сад, сели на скамейку, помолчали, а затем стали обсуждать, как нам быть дальше.
Заговорил я.
- Настя, я не смогу без Родины жить. Здесь хорошо, но Родина моя там, в России, на реке Волга. Ты не представляешь, какая она большая! Как красиво на Волге! Когда увидишь, ты полюбишь её.
- Ваня, давай поживем у нас вначале, а там будет видно, может, уедем к тебе на Волгу. Ты согласен? – спросила Настя.
Я после раздумья согласился.
Родители приняли наше решение и стали готовиться к свадьбе. Свадьбу отыграли по-сельски шумно, всем селом. Затем пошли будни. Отец стал меня привлекать к работе в лавке. Учил, как вести дела, и вскоре я уже мог сам управляться без его помощи. Отец это одобрял и говорил матери.
- Вижу, что из Ивана получится хороший хозяин, и ему можно спокойно передавать лавку и хозяйство.
Я увлекся новой для себя работой, и мне нравилось, как всё хорошо устроил отец. Главное, ничего не меняя, просто продолжать работать дальше. С родителями у меня отношения наладились окончательно, и в семье установился покой и лад.
Прошло полгода тихой и спокойной жизни. Всё бы хорошо, но перед глазами всё время родная деревня и кормилица Волга. И сделать с собой ничего не могу – память крепко схватила и не отпускает. Стал задумчив и не разговорчив, Настя это заметила.
- Ваня, что случилось?
- Настя, не могу, всё время перед глазами моя деревня и Волга. Ничего с собой сделать не могу. Давай уедем в Россию. Мне здесь не ужиться. Всё хорошо, но память не отпускает.
Настя смутилась, она не ожидала такого поворота, ведь всё было хорошо. Подумав, ответила.
- Ваня, ну что же сделаешь, поедем в Россию. А как мы там будем жить? Как примут меня твои родные? Ты об этом подумал?
- Настя, я всё сделаю, чтобы тебе было хорошо! Мы молодые, руки у нас есть – заработаем на жизнь – пытаюсь её успокоить.
- Ну, тогда едем.
Предстояло трудное объяснение с родителями. Они успокоились, и были уверены, что жизнь наладилась у нас.
Заговорили с отцом. Новость его просто убила, он потемнел в лице, и после раздумья спросил.
- Иван, что тебе здесь не нравится? Почему ты не хочешь жить с нами? Обидели мы тебя?
Я, понимал, что это обида большая для родителей, и притом не заслуженная.
- Нет, что вы. Вы меня приняли как сына, я благодарен вам и лучшего не пожелаешь. Я очень скучаю по России, по Родине своей. Я очень хочу её увидеть. Мы с Настей поедем, посмотрим. Если, что не так вернемся, и будем жить с вами. Если будет хорошо, то останемся жить в России. Вот так я думаю.
Отец опять помолчал с ответом и, наконец, сказал.
- Ну, что же, вижу, что вы всё решили. Пусть будет по-вашему. Поезжайте с богом.
В России нас с Настей встретили прохладно, просто даже не по-родственному. Моим родителям Настя сразу не понравилась.
- Ты, что за чумичку привез, что своих девок не хватает? Бросай её, она нам не нужна – сказал мне отец.
Я пытался защищать Настю, объясняя родителям, что она спасала мне жизнь. Ничего на них не действовало. Отец со злостью заявил.
- Если будешь жить с ней, уходи со двора. Живи сам, помогать тебе не буду и наследства лишу. Всё уйдет зятьям. Вот такой мой сказ. Решай.
Что мне оставалась - только уйти. Мы с Настей пошли в батраки в соседнее село. Хлебнули горя. Часто вспоминал жизнь у Настиного отца, и уже пожалел, что не остался у них. Пять дней работаем на хозяина, и только два на себя. За это хозяин поселил нас в маленькую комнатенку на базу, выделил участок земли и даёт немного пшеницы, чтобы с голоду не умерли. На своём участке нужно пахать, сеять, убирать; а быков, инвентаря нет и все надо брать у хозяина, за что ему отдаем часть урожая. Жизнь трудная и подчас впроголодь. Настя всё время рядом и впряглась вместе со мной в работу. Хорошо помогает мне, и вдвоём мы успеваем на хозяина поработать и на своём участке управиться. Трудно Настя приживалась у нас. Говорить хорошо по-русски так и не научилась. Над ней смеялись и издевались. Я всё видел, жалко, сердце разрывается от обиды за неё, а сделать ничего не могу. Так мы прожили пятнадцать трудных лет. Настиным родителям не сообщали о своёй жизни, Настя не хотела их тревожить. В письмах она писала, что всё хорошо, и она счастлива. У нас родились две дочки и сын. Чернявые волосами и смуглые лицами - все в Настю. Мы радовались их появлению – растут помощники.
Так бы и жили дальше, да пришло письмо из Болгарии. Писала старшая сестра и сообщила, что родители умерли и оставили завещание. По завещанию выходило так: если мы возвращаемся в Болгарию, то всё отцово наследство переходит Насте; если же остаемся в России, то наследство делится на три части, и Настина часть деньгами высылается нам. Надо принимать трудное решение. Я, сказал своё мнение, что надо ехать в Болгарию. Там нам будет лучше, да и детям сможем оставить наследство. Они не будут испытывать нужду, как мы сейчас. Решение правильное и мне казалось, что Настя меня поддержит. Но она, мудрая женщина, прожившая трудные годы в России, решила по-другому.
- Ваня никуда мы не поедим. Мне здесь было трудно вживаться в обычаи и культуру России. Сколько обид и унижения пришлось испытать, поэтому я не хочу, чтобы мои дети в Болгарии прошли через то же самое. Остаёмся здесь.
Я пытался объяснить, что в Болгарии, мы будем обеспеченными, и нашим детям будет лучше. Да и дети еще маленькие, им легче будет привыкать к обычаям и языку в Болгарии. На что Настя ответила, остаёмся в России. Она приняла такое решение только ради детей.
И мы остались в России. Через три месяца из Болгарии пришел перевод на крупную сумму денег. Эти деньги нас здорово выручили. Мы поднялись из нищеты. Построили свой дом, купили двух быков, корову, двух коней, телегу и повозку, сельскохозяйственный инвентарь и участок земли. Мы стали на ноги и зажили без нужды. В семью вошли достаток и покой.
Прошли еще десять лет, но уже спокойной и обеспеченной жизни. Дети наши выросли и поженились, подрастают внуки. Жизнь устоялась, всё бы хорошо, да пришла война. Я, по возрасту уже не подлежал мобилизации, а сына Степана призвали на войну. Бог миловал Степана, отвоевался и вернулся домой. А на дворе новое испытание для народа - революции одна за другой. Война разрушила экономику всей страны, да и жизнь каждого из нас снова стала трудной. Народ выбрал для себя новое устройство общества – справедливое для простого народа. Трудно вырастало новое государство рабочих и крестьян. Крестьянам пришлось делиться последним куском с рабочим классом, поддерживая его. Рабочий класс поднимал промышленность и давал крестьянам сельскохозяйственную технику, для пользования которой крестьяне собирались в колхозы. Было непонятно крестьянину, как это работать сообща на колхоз, будут ли справедливо распределяться доходы. Прошли и это. Жизнь потихоньку налаживалась.
Но пришло горе и к нам. Разразилась эпидемия холеры в Поволжье. Люди умирали целыми семьями, помощь не поспевала, а больных не изолировали вовремя. Наше село окружили военные и ни кого не выпускали. На краю села вырыли большую яму, куда сносили умерших селян. Моя Настя помогала соседям управляться с больными, и заразилась. Сама фельдшер, она поняла, что это всё и попросила меня положить её в сарае и никого не пускать. Я всё время возле Настеньки плачу и прошу бога сохранить ей жизнь. Она то в бреду, то успокаивается и замолкает, а тут приходит в себя и зовет меня.
- Ванечка, дорогой мой, береги себя и наших деток. Я тебя всю жизнь любила, и благодарю бога, что он свел нас. Хоть и трудная у нас с тобой была жизнь, но я не хотела бы для себя другой. Ты моё счастье и моя любовь.
- Настенька, я знаю, и я любил всю жизнь только тебя. Прости меня, что не послушался твоих родителей, и увез тебя в Россию. Много тебе досталось горя здесь. Настенька, дорогая моя, никогда ни словом единым ты меня не упрекнула. Прости родная.
Слёзы текли по моим щекам, голос прерывался всхлипами и я стал на колени перед ней. Она потеряла сознание, и я не знаю, услышала она меня. А перед глазами пробежала наша жизнь с Настей. Как она поднимала меня после ранения. Затем уступила моему желанию - уехать в Россию, оставив своих родителей. Как не приняли её мои родственники. Как мы с ней работали: она все время рядом, я беру один мешок, она берет второй, чтобы мне было меньше. Как поднимали детей. Как ждали сына и зятьёв с войны. И всё время рядом и мы с ней одно целое. А теперь вот господь её хочет забрать, и это не правильно, как я без неё буду жить.
Настя уходила тяжело. Всю ночь бредила, тянула руки вперед и хотела за что-то ухватиться. Затем снова затихала. И опять начинала бредить. Я был рядом, смачивал высохшие её губы мокрой тряпочкой. И молил, и молил бога, но понимал, что и он уже бессилен помочь ей. Под утро она затихла, потом тяжело вздохнула и умолкла навеки, навсегда. Сердце мое рвалось из груди от мук и невыносимой тоски. Я понимал, что с Настей ушла моя лучшая половина, а вторая половина будет мучиться, страдать и молить бога дать еще увидеться с ней в той неведомой, загробной жизни, если она есть.
Я обтер её, обернул в чистую простынь. Утром с Настей простились дети, внуки, соседи. Посидели возле неё. Вспоминали её только добрыми словами. Всегда приветлива и добра была к людям, и готова прийти на помощь. И это не смотря на то, что много унижений и обид она получала от них, но всех прощала. Вот такой божий человек была моя Настя.
Соседи предложили отнести Настю в яму, я отказался от их помощи, взял её на руки и понес сам. Шел, не видя дороги, слёзы заливали глаза. Я нес в последний путь самое дорогое, что было у меня в жизни, шел и прощался с Настей. Люди выходили из домов на улицу, снимали головные уборы и кланялись нам. Обычно в яму сбрасывали умерших, я спустился в яму, положил Настю на свободное место и накрыл простыней.
май 2017г.