Всё уносящий вечер

 
  Были сумерки. Снег падал то ли сверху вниз, то ли снизу вверх, и пейзаж за окном выглядел приблизительно. 
-Обещали около ноля, а стукнуло сразу минус семь,- ворчит Витёк.
 
Печка в мастерской  старая, греет плохо. Прямо из сковородки  едим картошку, пожаренную на подсолнечном масле.
 
-Во даёт! Как на балалайке!– тычет Витёк вилкой в пианиста из телевизора.

На стене большие портреты Толстого с Тургеневым в рамах – Витёк принёс их из  школы, где сосед работал завхозом. По вечерам Витёк смотрел старый, ещё ламповый телевизор, и беседовал с классиками - кому ж не хочется посидеть в хорошей компании. По специальности, указанной в дипломе, Витёк давно не работал: во-первых, фабрику закрыли, а во-вторых, он просто физически не мог усидеть с девяти до шести на одном месте.
Витёк вспомнил, как в школе посещал изостудию при городском доме пионеров, и стал рисовать акриловыми красками на продажу румяных тёток с фигурами  матрёшек. Накрасив картинок, он ездил по выходным продавать их в Москву, благо  до столицы было всего три часа езды на проходящем пассажирском поезде.
 
-Где светотень? Где блик?– ядовито придирались к его наивным раскраскам члены союза художников, торговавшие рядом закатами-рассветами.

Витёк только снисходительно улыбался. Иностранцы картинки брали хорошо. Ещё Витёк рыскал на стареньком «фольксвагене» по области – охотился за  иконами - самоварами. Особой коммерческой премудрости там не было – расценки на старину были индексированы в бутылках. Свой улов Витёк возил всё на тот же измайловский вернисаж тамошним барыгам.
 
Нормально всё – на кусок хлеба хватает, а больше – куда мне?- обычно улыбался Витёк.
 
Зимой, как большинство горожан мужского пола, Витёк в тяжёлом тулупе на колючий свитер и валенках мёрз на озере над лункой, а потом дома жарил улов, запивал его крепким чаем. Иногда по настроению подрывал здоровье портвейном.

-Мой дядя самых честных правил,- подмигивал он строгому графу Толстому с портрета и уважительно тянулся к нему чокнуться  гранёным лафитником.
 
К каждому моему приезду у Витька были какие-то новые истории, причём вроде ничего особенного и не расскажет, а всё равно интересно. Правда матерку подпустит в рассказ, но русский язык без мата, всё равно, что документ без печати,- любил повторять Витёк.
 
Как-то зимой в Пехово Витёк выпросил у тамошнего мужика старинную чугунную  пушку - тот её приспособил вместо гнёта на бочку с квашеной капустой. Долго вёз на санках через замёрзшее озеро, потом целую неделю счищал ржавчину - хотел даже смастерить деревянный лафет на колёсах, но кто-то из соседей пушку спёр.

Сейчас на этюднике стояла почти законченная картина – жирно написанная деревня в семь домов, церковь, присыпанные вьюжными российскими снегами. От изб к магазину тянулись кривые дорожки. Укутанная непонятная фигурка чистила снег, прокладывая от избы очередную дорожку к магазину.

-Какой-то коммунальный сюжет, Вить.

-Не скажи – мы тоже трепетные, не смотри, что провинция.

И тут Витёк стал вспоминать: Прошлой зимой в одной деревне…Блин, название позабыл. В общем, поехал я туда за сундуком расписным –  меня давно с Москвы Толик антикварщик  просил привезти. А тут мужик знакомый, мы с ним рыбу ловим, рассказал, что помогал свояченице картошку копать в деревне, там после смерти бабки сундук уж больно красивый остался, жалко бросать и вообще, в доме разбирались с женой, там добра всякого говорит.… Решил я съездить, тем более мужик говорит, что за так отдадут, только вина надо деревенским поставить пару пузырей. Места эти я не очень знал, но мужик объяснил, как доехать. Говорит, что за день обернусь. Так вот, была зима и всё такое...
 
Утро. Витёк выскочил на трассу на своём «фольксвагене» и втопил. Через час он притормозил у придорожного магазинчика в каком-то селе. Крыльцо, дверь, в нагретом пространстве - джин-тоник, бананы, йогурты, колбаса. Продавщица с какой-то тёткой что-то не спеша обсуждают. Взял пару пачек сигарет, спросил: далеко ли до Красулихи, и дальше. Снег повалил с полудня. И всё выходило хорошо, да гладко, если бы старенький «фольксваген» не глох пару раз и не перестала работать печка. Километров через десять повернул направо. До Красулихи, по словам продавщицы, от свёртки было недалЁко- на озере деревня стоит – мимо не проедешь.

-Попробую дотянуть, а там чё-нибудь придумаю,- решил озябший Витёк.
Но просёлок, куда он свернул замело, и «фольксваген» скоро увяз. Проваливаясь в мягкий снег, Витёк пошёл в притулившуюся где-то за метелью деревню. Хотелось есть и выпить крепкого чая, хорошо хоть валенки догадался надеть. Шёл он долго, очень долго, как ему показалось.

Собаки помалкивали. Свет в окнах не горел. Всё вокруг было белым и ровным – и небо и пейзаж, только темнели несколько приплюснутых сугробами изб с сараями. Было непонятно: живёт в деревне вообще кто-нибудь. Летом здесь наверно хорошо,- прятал нос в воротник куртки Витёк. Курить не хотелось,но привычка взяла верх. Витёк вытащил полупустую пачку, щёлкнул зажигалкой. Затянулся, послушал тишину. Поискал взглядом признаки жизни. У ещё крепкой избы увидел провисшие на веревке камуфлированные штаны с вывернутыми карманами.
 
Толстозадая тётка в красной шерстяной кофте и цветастом платке ворошила кочергой в печке угли.
 
-Мне бы трактор. Где у вас тут тракторист живёт?

-Нету здесь никакого тракториста. Это тебе в Глебово надо. А ты сам-то кто будешь?

-Да у меня машина застряла на дороге.

-А чё в такую погоду попёрся-то?- смотрит любопытными глазами.

-В Красулиху мне надо.

-Это ты не туда заехал. Красулиха от нас далЁко будет. Проехал ты свёртку на Красулиху. Тебе надо было за Пантюхино сворачивать, а ты дальше поехал.
 
-Грейся сиди, скоро есть сготовлю. Брат вот-вот должен с рыбалки вернуться. Он сам глебовский, свезёт тебя, там и с трактористом договоришься.

Витёк уселся на крашеный стул и окончательно сугрюмился – мало того, что заехал не туда, ещё и машину замело, теперь бегай, ищи тракториста, чтобы съездил-дёрнул, и неизвестно ещё, заведётся теперь его «немчура» - как называл Витёк свой «фольксваген».

Тётка притащила со двора охапку дров. Стала растапливать печку. Сунула закорючку бересты под поленья, чиркнула спичку, потом ещё одну. Спички ломались и не хотели загораться. Наконец одна зажглась. Огнь побежал по бересте. Вскоре затрещали дрова. Тётка опустила в чугунок несколько картофелин, налила воды и поставила вариться на плиту.

-Чё среди недели катаешься? Бизнесмен какой что ли?

-Да нет, художник.

-Художник? А чё дома не сидишь, художник?

Нарезала хлеб. Поставила на стол блюдце с подсолнечным маслом, соль и горячую картошку. Перекрестилась на угол, и села есть. У печки, на протянутой проволоке, болтались несколько вяленых подлещиков.
 
-Хочешь, возьми, правда давно висят,- перехватила тётка Витин взгляд,- брат навялил, к пиву. Только где оно здесь это пиво – в  Глебовском в нюркином магазине.

Пока ели, чайник загудел на огне и стал плеваться кипятком.
Лампочка, мутно светившая с потолка, замигала и погасла.

-Опять свет вырубили. Неизвестно теперь сколько в потёмках сидеть будем,- заворчала хозяйка и заварила чай в пол-литровой банке, которую прикрыла сверху блюдцем, чтобы чай лучше настоялся.

Чай пили  при керосиновой лампе, заправленной соляркой.
Потом на снегоходе с рыбалки приехал тёткин брат, хмурый мужик лет пятидесяти. Отсыпал сестре целый таз жирных окуней, закурил.

-Ты как здесь нарисовался?- мужик глядел из-под надвинутой на лоб ушанки. Шапка была старая и облезлая.

-Заблудился.

-А сам откуда?- с хрипом дышал мужик.

-Из города.

-Чё хочешь?

-Машину надо трактором вытащить – застрял.

-Чё дашь?- мужик с усмешкой глядел на Витька.

-Денег дам.

-Сколько?

-Договоримся.

-Ладно, сейчас чайку попьём и поедем,- потянулся он к банке с остывшей заваркой.
Сестра подкинула в печку дров и поставила чайник греться.

-Тракторист, мужик нормальный, сосед мой через два дома. Только на ночь глядя, не поедет. А вот с раннего ранья – пожалуйста.
 
-Поехали,- после второй кружки чаю скомандовал тёткин брат, и мы поехали.

В мутно-голубых сумерках мёл мокрый снег. Вверх-вниз, мужик уверенно вёл снегоход по белым перинам.

-Вон там скоро деревня будет. Митино. Теперь не живёт никто,- крикнул он Витьку.
Но деревня всё никак не показывалась.
Витёк успел замёрзнуть, и когда снегоход въехал на  косогор с несколькими избами, и торчавшей из-под снега сухой травой,  попросил остановиться перекурить.
 
-Мы, когда на озёра рыбачить ездили, всегда здесь останавливались чаю попить у деда Михея. Он на разных травах настаивал в печке. Духовитый чай у него был. Раньше большая была деревня, дворов  пятьдесят. Ферма, магазин и церковь деревянная стояла на угоре. Это теперь только семь домов осталось и магазин. А раньше сюда летом с городу приезжали туристы церковь глядеть. Да дачники ещё жили, а зимой пусто. Нету никого. Только один дед Михей. Он при церкви сторожем был. Приедут туристы, попросят открыть, он и откроет, и расскажет. Если поднесут выпить, то и песни старинные споёт. Зимой как не приедешь, а он всё снег лопатой  кидает, дорожки от изб к магазину чистит – чудной старик был. Мы ему: Михеич, ты чего? Ведь нету никого народу. Кому дорожки-то  всё чистишь? Так он ещё и тропинки к банькам натаптывал, будто мыться  ходют.
За чаем глядит  на икону Николы угодника, была у него такая, улыбается, и говорит нам: а вот помру я, и дорожки-то  заметёт. Посмотрит Никола угодник с небес, увидит, что больше нету дорожек, и забудет нашу деревню.

-А церковь-то где? – докурил сигарету до самого фильтра Витёк.

-Да сгорела уж года два как. Ладно, поехали давай...
 
-А снег шёл и в среду… и в четверг…и утром в пятницу,-  Витёк посмотрел в окно.
В свете фонаря с неба продолжали валиться бесформенные хлопья. Тишина, только скрипят чьи-то шаги на вечерней улице.

Коломенское. май 2017