Александр МАТВЕИЧЕВ
РАССТРЕЛ – КАК РАЗВЛЕЧЕНИЕ
К 20-летию разгона Верховного Совета РФ
Эссе
Четырёхчасовая разница во времени Красноярска с Москвой позволила автору виртуально включиться в воскресные события 3 октября 1993 года с самого начала их освещения по радио и телевидению.
Той осенью мне, – недавно вышедшему на пенсию директору предприятия, – повезло работать переводчиком. Сначала с испанцами на кирпичном заводе близ микрорайона «Солнечный»; там вёлся монтаж и наладка поставляемого фирмой «Ажемак» из Испании автоматизированного оборудования. А месяц спустя знакомая дама поманила меня большей в два раза зарплатой на КЗЦМ – Красноярский завод цветных металлов – работать с американцами на английском языке, занятыми реконструкцией центральной измерительной лаборатории.
Время было тяжёлое - не до жиру, быть бы живу: пенсия максимальная, но маленькая, да и то её платят с большими задержками. Я морально не устоял и принял предложение – поменять испанцев на американцев – не без удовольствия. Легко прошёл разговорный тест с девочками в отделе переводчиков завода и в тот же день окунулся в письменные переводы с английского на русский инструкций по эксплуатации приборов и аппаратуры, которыми укомплектовывали почему-то только половину лаборатории – левое крыло двухэтажного здания. Реконструкцию второй половины планировалось выполнить летом следующего года, если США предоставят для этого соответсвующий транш.
Подобными переводами мне доводилось периодически заниматься в течение двух с лишним лет работы на никелевом комбинате на Кубе, построенном американцами накануне кастровской революции. Вся техническая дрокументация в архиве – чертежи, руководства, инструкции – была англоязычной, а я оказался единственным русским инженером, владеющим этим языком... Давно сдал кандидатский экзамен, старался не пропускать еженедельных заседаний Английского литературного клуба при краевой библиотеке.
Но то, что касается синхронного перевода с английского при работе с носителями языка, это был мой первый опыт. Не мудрено, что в первую неделю общения с янки на красноярском заводе я запаниковал: и во что же, думаю, ты, самонадеянный болван, вляпался?!.. Никто из моих новых клиентов на усвоенном мной классическом английском не говорил. А их «американский» состоял из замысловатой палитры диалектов не менее, чем десятка штатов США, так и посланцев из других стран света: венесуэльца, повара-филлипинца, двух новозеландцев и выходца то ли из Мексики, то ли из Коста-Рики. И все они то ли из почтения к моему возрасту и бороде, то ли за высокий интеллект почтительно обращались ко мне, словно к лицу дворянского происхождения: sir – сэр...
Связующим звеном между переводчиками и американцами был до недавних пор харьковчанин, а ныне пока беспаспортный ньюйоркец – носатый, пузатый и волосатый Виталий Шварц, совершенно не способный к другим языкам, кроме русской мовы с хохлацким акцентом, подпорченным съёмными вставными зубами. Бесплатные курсы английского для свежеиспечённых иммигрантов, помогли ему, по его личному признанию, как мёртвому припарки. Пока что он жил в Нью-Йорке, в Бруклине, на птичьх правах – по Green Card, сокращённо и русским понятно: по «гринке». В следующем году истекал пятилетний срок его пррисутствия в Штатах, и он уже написал заявление на натурализацию. Но для получения американского паспорта ему, на словах патриоту России, предстояло пройти интервьюирование и принесение клятвы в верности США. Для этого соискателю гражданства требовалось показать экзаменатору все бумаги о своевременной уплате налогов и продемонстрировать умение читать и говорить на английском для выявления его познаний американской конституции и государственного устройства нового отечества.
Виталия профанство в усвоении инглиша тревожило, но не побуждало к систематическим занятиям по причине перманентного потребления горячительных напитков и нежелания напрягать стремительно отмирающие нейроны и синапсисы???? обоих полушарий. Он ограничивался редким прослушиванием аудиозаписей уроков из популяного тогда курса Enlish'a Илоны Давыдовой.
К тому же более тяжкая кручина не давала покоя советскому американцу Шварцу. До пенсии оставалось восемь лет, и он, заражённый пресловутой американской мечтой, сомневался, успеет ли реализовать стратегический курс в счастливое будущее: стать миллионером... Экономил на всём. Собирал по магазинам, ресторанам и кафе оставленные потребителями товаров и услуг чеки для предъявления своим доверчивым работодателям как командировочные расходы. И смеялся над ними: «Эти америкацы верят любым бумажкам!.. » И часто демонстрировал свою щедрость угощениями выпивкой, зная, что ничего на этом не потеряет: все затраты ему будут возмещены американской зеленью взамен русских чеков – по курсу дня их рождения...
А в России мечта Шварца о миллионах в те годы для большинства трудящихся стала реальностью: у нас инфляция галопировала с космической скоростью. Моя жена Нина Павловна, например, работавшая в бензиновой фирме главбухом, принимала банкноты с бензозаправок и набивала миллионами мешки, не помещавшиеся ни в какой сейф...
В Харькове Шварц работал замом главного инженера проектно-конструкторского института в структуре Минчермета, а причину побега на Запад объяснял тем, что в Украине не было условий для сложной операции его жене, искалеченной в автомобильной аварии.
Для придания веса своей персоне он хвастался знакомствами с высокопоставленными лицами, особенно выпивкой и какими-то общими делишками с Олегом Сосковцом, тогда первым замом российского премьера. А здесь он сдружился с директором завода Гулидовым, играя роль министра иностранных дел американской стороны. Поскольку, по его словам, реконструкция центральной лаборатории велась за счёт долларового кредита США путём поставок оборудования и материалов и их монтажа и наладки на объекте в основном командированными специалистами этой страны. А завод обязан расплачивался с Америкой за кредит своей продукцией – драгоценными металлами.
Шварц поставил передо мной дополнительную, не оплачиваемую, задачу: сообщать ему обо всём, что американцами говорится о нём – хорошего и плохого. Хорошего услышать, кроме того, что он хитрозадый, мне не довелось. А плохим к чему патрона расстраивать?.. Да и на роль суки-стукача меня до того никто не вербовал. А плюнешь в рожу какому-то недоделанному американцу – международный скандал!..
Условия моего контракта, заключённого с дирекцией КЗЦМ, были предельно жёсткими: рабочий день не нормирован, пахать без выходных. Зато когда я на территории завода столкнулся со своим бывшим подчинённым Крысовым, инженером-электриком какого-то цеха, и озвучил размер своей зарплаты, он только удивлённо присвистнул и, похоже, задумался о смене профессии.
А в воскресение 3 октября 1993 года мне было приказано явиться в гостиницу «Октябрьская», до недавнего времени принадлежавшую крайкому КПСС, – а тогда уже, по-чубайсовски, приватизированную, – к 10.00 утра. Кстати, предоставление халявных безалкогольной кормёжки и транспорта – доставка на КЗЦМ от гостиницы «Октябрьская» и обратно – отдельными пунктиками входили в мой контракт. Так что в гостиницу из Ветлужанки я приезжал на собственной «копейке», купленной на чеки, заработанные на Кубе, а завтракал с моими клиентами в ресторане гостиницы задарма.
А мои клиенты, американцы-работяги, отрывались по полной: воскресенье для них было единственным выходным днём, но пили они, бывало, и в рабочие дни – только не на работе! – ни чуть не меньше нашего брата. Из двух десятков «кунгов» – морских контейнеров, прибывших из-за океана к их приезду и выстроившихся в шеренгу за двухэтажным кирпичным зданием центральной измерительной лаборатории, по меньшей мере, два были заполнены штабелями консервов и коробок питания для морских пехотинцев, баночным пивом, соками разных фирм и бутылками с питьевой водой. Сразу после окончания смены на заводе янки становились в очередь у открытого контейнера и получали из рук седого снабженца Эда, в данном эпизоде исполнявшего роль стюарда, по паре банок beer – пива. И буквально каждый из счастливцев, выскочив из очереди, мгновенно откупоривал банку и приникал к ней губами, как дитя к материнской груди, – и сосал презираемую мной кисловатую жижу до прибытия в «Октябрьскую».
С переводчиками напитками они, естественно, не делились, что для нас, русских, казалось противоестественным. И я невольно сравнивал американцев с моими недавними приятелями испанцами – людьми дружелюбными и открытыми, готовыми с тобой поделиться всем, что имеют. Большинство из них родились и мужали при фашизме, как я – при коммунизме. Однако менталитет и чувство товарищества, а говоря высоким штилем, международная солидарность трудящихся – были у нас одинаковые...
Мой друг Антонио Ауньон, при Франко выступавший на арене матадором, а в политике фалангистом, при монархизме стал одним из пяти коммунистов в фирме «Ажемак», чтобы, как он пояснил, при сокращении персонала его не уволили как жертву политических репрессий. В 2003 году он, уже пенсионер, пригласил нас – меня и мою Нину – к себе в Картахену. И не поверил, что моя пенсия была аж 60 евро! А у него, фалангиста-коммуниста, всего-то 1800... В январе он меня всегда поздравляет по телефону с днём рождения. В этом году тоже поздравил с юбилеем и обрадовал: несмотря на острый испанский экономкризис, его пенсия распухла до двух тысяч. Но я его сразил: моя за последнее десятилетие увеличилась в разы и достигла почти 350 евро!..
А из местных напитков, кроме Russian vodka, янки особенно нравилось шампанское – champagne. Иногда для шику они усугубляли его крюшоном – champagne coctail. Я как-то поинтересовался, отчего у них такое нездоровое пристрастие к виноградной шипучке? Причина оказалась банальной: «It's very cheap in Russia!» – «Оно в России очень дешёвое...»
И мне стало предельно ясно, почему загадочную русскую душу тянет к потреблению гамыры или стеклоочистителя. А в то смутное время в моём Отечестве в моду вошёл ещё и скандинавский «Royal» – незабвенный «Рояль»! Вскоре превращённый в отраву, из-за которой сыграло в ящик дорогих россиян неизмеримо больше, чем в тот октябрьский день столичного противостояния Хасбулатовской братвы с Ельцинской из-за пирога власти.
***
До того как стать наймитом и прислужником европейского и американского капитализма в качестве переводчика с испанского и английского, судьба мне даровала выжить под солнцем сталинской конституции при жизни Сосо-Кобы-Джугашвили-Сталина 20 лет и три месяца. А далее – ещё 40 лет при вереницей сменяющихся вождей: Хрущёве-Брежневе-Андропове-Черненко-Горбачёве-Ельцине.
Со всеми из них я ни разу не виделся. Кроме последнего: личного рукопожатия Бориса Николаевича удостоился, и его Наина улыбнулась мне, как родному. Хоть она и милая старушка, но куда ей до моей Ниночки?.. Случилось сие в 1994 году, в полночь .............. числа, когда после октябрьской заварухи, едва не ставшей второй Великой Октябрьской большевистской революцией, в ходе его второго предвыборного президентского марафона Ельцин прилетел в Красноярск трезвым. И я – в числе ста человек краевых представителей сторонников Николаича – стоял в шеренге встречающих у края красного ковра, по которому он с застывшей улыбкой шагал впереди цепочки сопровождавших его лиц от трапа самолёта к двери в зал для VIP-персон и сердечно пожимал наши протянутые ладони...
Этого краткого свидания с исторической парой могло бы и не состояться, если бы на место Ельцина, понимашь ли, воцарился полковник-лётчик, подсиживавший и предавший его зам, усатый и, каким он позднее проявил себя на посту губернатора, вороватый Руцкой, – мой тёзка, замечу. Только я – пехотинец, окончивший то же Рязанское училище, что и другой мой одноимёнец – генерал-губернатор Красноярья Лебедь, – через 17 лет после меня...
Заседания Верховного Совета в прямом эфире по ТВ транслировались беспрерывно. И я, если позволяло время, с любопытством следил за развитием обостряющегося противостояния грубо прерывающего и затыкающего рот оппонентам спикера Верховного Совета Хасбулатова и президента Ельцина, – без кавычек Отца русской демократии, – давшего возможность думать, писать и говорить всё и всем, что вздумается, во всех СМИ. В том числе, высмеивать и его самого всякими галкиными, задорновыми и прочими, кому ни лень, – кривлянием на экранах, сценах. Особенно в программе «Куклы». Но при Путине, когда стали высмеивать и его ускользающе вкрадчивую речь, трусливо похеренную: разве можно каким-то фиглярам подрывать авторитет авторитарной особы?.. Тогда как Обама, например, как и предыдущиим президентам США по глупости такое "держать и не пущать" в голову не приходило. И всё потому, что они не додумались до некой суверенной демократии, изобретённой Кремлём...
А мой интерес к депутатской сваре отчасти мотивировался и тем, что первым замом Хасбулатова как председателя Верховного Совета с марта 93-го стал мой одногруппник по радиофакультету КАИ – Казанского авиационного института – Юрка Воронин.
Я поступил в КАИ после окончания Рязанского пехотного училища и офицерской службы в Китае и Прибалтике, был на шесть лет старше Воронина, золотого или серебряного медалиста, – а таких в группе из двадцати парней и трёх девушек было одиннадцать вундеркиндов, – и меня деканат назначил старостой группы. А Юра был контактным парнишкой и, бывало, не назойливо, мимоходом, давал мне, воспитанному с одиннадцати лет жизнью в строю кадет, курсантов, солдат и офицеров, житейские советы, как вести себя на гражданке. Вплоть до того, как одеваться и постригаться, чтобы девушки любили.
И вообще Юра Воронин, сын погибшего на фронте отца, производил впечатление доброго длинношеего малого, усиленно подражавшего жертвам шаржей, фельетонов и комсомольской критики – стилягам: причёска – «кок», узкий, шнурком, галстук, цветастая рубашка, пиджак с широченными плечами, брюки в трубочку, туфли на толстенной каучуковой подошве.
Таких «поклонников прогнившего Запада» менты и народные дружинники отлавливали на улицах, отстригали кок, разрезали штанины от стопы до паха, словно для вшивания клиньев под матросский клёш.
Водился Воронин с относительно денежным Шамилем – сыном главного инженера вертолётного завода, бесшабашным шелопаем, юным выпивохой, не редко пропускавшим лекции и просившим меня как старосту не делать обличительных значков в журнале деканата о посещаемости. После пятого семестра – в апреле пятьдесят девятого – меня самого из КАИ выкинули с «волчьим билетом» с формулировкой «за неправильное поведение в быту». Под сим подразумевался мой развод с женой, родившей сына. А в устной декларации декан Поповкин поставил условие: если вернусь в семью, – через год меня восстановят в статусе студента и позволят доучиться до диплома.
А холостого Шамиля, к сожалению, всё же «пнули» с четвёртого курса, как пелось некогда, «за разврат его, за пьянку, за дебош».
Юра Воронин дипломом КАИ обзавёлся, распределился на «почтовый ящик» – казанский завод, производивший, в частности, некогда знаменитую плёнку «Свема». Однако вскоре, забыв о своей много обещавшей, но мало дающей специальности инженера-радиста, пошёл другим – ленинским – путём: комсомольским и партийно-экономическим. Поварившись чуток в фабричном котле, Юра быстро, через несколько ступенек, поскакал по партийной лестнице к вершине властной пирамиды.
Швондерам и шариковым во все времена паразитировать легче и престижней, чем врачам петровским и циолковским-королёвым.
О карьере и дискарьере двух стиляг я узнал от закадычного друга Фираила Нуруллина, моего сожителя в комнате общежития № 5 и одногруппника по КАИ. Оба мы подивились такой метаморфозе Воронина: учился он хорошо, но на семинарах марксизма-ленинизма не блистал, в комсомоле не активничал, если не считать подвигов в добровольной комсомольской дружине по отлову пьяных хулиганов. Однако информация о взлёте весёлого и находчивого приятеля пришлась мне кстати где-то в восемдесят пятом-шестом году, когда научно-производственному объединению «Сибцветметавтоматика», где я состоял главным инженером, завод «Свема» затормозил выдачу по фондам фоторезисторной плёнки для изготовления на нашем закрытом производстве печатных плат для бортового комплекта аппаратуры космического корабля «Буран».
Вылетаю в Казань, по телефону выхожу на Юрия Михайловича Воронина, он искренне рад увидеться и приглашает меня на верхний этаж Татарского обкома КПСС на площади Свободы, в свой кабинет заведующего экономическим отделом. Там встречаемся, обнимаемся. В моём портфеле – бутылка коньяка с легкой закусью. Естественно, предлагаю встречу отметить...
А Юра уже не тонкошеий, а упитанный мужичина, с подбородком и брюшком, одетый по-партийному в тёмный костюм, при галстуке. Однако от выпивки, понизив голос почти до шопота, с оглядкой на дверь и стены, он решительно отказался:
– Ты что, Саша?.. В стране идёт борьба с пьянством и алкоголизмом. У нас уже второй секретарь обкома полетел со своего места. В Москве, в командировке, вроде бы и в своей компании выпил, а его заложили первому, тот подключил цека – и песец циплёнку!.. Что у тебя?
Позвонил на «Свема», побалагурил с директором – и мой вопрос шутя решился в две минуты.
– Поезжай завтра на завод к девяти, оформляй груз... Рад тебя видеть. Прости, даже вечером встретиться не сможем. Сегодня пятница, с одним министром на его дачу условились поехатиь. А завтра с ним – на Волгу, на рыбалку... На следующей неделе – в Москву поеду, в Институт народного хозяйства имени Плеханова – докторскую по экономике защищать...
Так вот где, мелькнула догадка в моём подпорченном тяжкими испытаниями мозгу, когда я увидел по ТВ в 93-ем Воронина рядом с Хасбулатовым в президиуме заседания Верховного Совета, снюхались Михалыч с Имранычем!.. Вполне вероятно, что профессор «Плешки» Х был руководителем соискателя В с той поры, как радист Вр переквалифицировался в экономисты Вэ. А до экономиста Юра в семидесятых четыре года парил мозги жителям моей малой родины, являясь главным агитатором и пропогандистом Татарстана как зав соответствующего отдела Татарского обкома КПСС...
И угодил бы я, как индюк, во щи, если бы не заглянул в Интернет и не нашёл бы там опус Воронина, поименованный «Стреноженная Россия». В третьем разделе своего труда, названном «Драма Руслана Хасбулатова», Юра свидетельствует, что познакомился с Имранычем только в девяностом году, и подаёт своего шефа в душещипающем образе мыслителя и государственного мужа. И задаётся риторическими вопросами: «... почему Хасбулатов, чья подготовка соответствовала любому посту в высшей государственной иерархии, стольблестяще начав свою политическую карьеру, сошёл с политической арены? В чём причина того, что этот незаурядный человек оказался невостребованным и ныне практически пребывает не у дел? » А в конце даёт оптимистический по духу и пустой по сути прогноз: «И тем не менее политическая карьера Р. Хасбулатова, на мой взгляд, ещё не завершена...»
Какая там карьера, если Имранычу 22 ноября двенадцатого года стукнуло семьдесят, что – согласно закону РФ – означает капец служению на государственных должностях. Да и самого Михалыча с госслужбы в Счётной палате попросили выйти вон на пенсию по возрасту ещё в 2009 году...
У меня же к моему бывшему однокашнику давно созрел ехидный вопрос:
– Как тебе, Юра, удалось скрыться из Белого Дома, когда твоего шефа и ваших коллег выводили из дымного здания парламента? А потом целый месяц не только я, а вся страна рыдала, считая тебя без вести пропавшим – разнесённым в клочья танковым снарядом или сгоревшим на пятнадцатом этаже героем... А ты, Гарун, сбежал быстрее лани от Имраныча и иже с ним... Уж не на даче ли того татарского министра-рыболова переждал горячку арестов и допросов своих недавних, поголовно уцелевших блокадников Белого Дома?..
Обдурил всех – и своих, и чужих! И нашёлся живым и невредимым, и не плохо устроился. Снова стал депутатом. И уже не Верховного Совета, а Гордумы, с набором в её чреве престижных должностей и членства во фракции КПРФ. Побыл даже не рядовым аудитором Счётной палаты, не раскрыв ни одной резонансной коррупционной аферы. И членом Высшего экономсовета России прозаседал. Даже в президенты пробился – не России, правда, а некой лиги «Российское Отечество». Выходит, в бунтарях побыл, и в патриотах остался. И все депутатские и прочие льготы получил.
Как, отметим, и все избранники того разогнанного Верховного Совета. Никто из них не убит, не покалечен, большинство из них снова пригрелись в политике и на госслужбе. Руцкой, Хасбулатов, Макашов, Анпилов, Баранников, Баркашов и несколько других оппозиционых вожаков, потомившись в следственном изоляторе «Лефортово» менее четырёх месяцев, – до Дня защитников Отечества – 23 февраля 1994 года «свободу встретят радостно у входа». А в начале 1995-го уголовное дело по разгону ВС сдано в архив: «списано – и с плеч долой!.. »
Кстати, Юра, и я президент Английского литературного клуба и первый зам председателя Красноярского представительства Союза российских писателей. Да ещё и Почётный председатель Кадетского собранья Красноярья, кавалер «Кадетских крестов» двух степеней и казачьих орденов, медалей и вензеля... И никаких льгот! Вот разве что стану Нобелевским лаураатом по литературе - и тогда...
Выходит, могутные кадры ковало наше КАИ, Юрий Михалыч! – действительный член новорожденной Академии технологических наук и кавалер многих медалей и двух орденов СССР!..
***
Однако вернёмся и в ныне существующую красноярскую гостиницу «Октябрьскую», в уютный бар, где мы – Шварц и я – в солнечный день 3 октября 1993 года сидим за столиком и потягиваем из бокалов коньяк с лимоном. Он, как всегда, рассказывает мне о Нью-Йорке, о том, как его мучает ностальгия по дыму Отечества. И как он рад, что нашёл работу, позволяющую возвращаться в Россию надолго. Жене его тоже повезло: она хорошо знает английский, имела большой опыт в какой-то области, сдала необходимые экзамены для поступления на государственную службу и получила хорошую работу. Другое дело дочь: ни учиться, ни работать она не хочет...
На стойке бара, с краю, ближе к наружной стене, работает телевизор. Из Москвы начинают поступать тревожные сообщения: на Октябрьской площади на разрешённый Моссоветом митинг собралось несколько тысяч народа в поддержку Верховного Совета, что означает – на защиту Хасбулатова и Руцкого. Однако мэрия в какой-то момент митинг запретила, и ОМОН пытается заблокировать подходы к площади. Мне это место в Москве хорошо знакомо: там же находится институт стали и сплавов, где я в сентябре-октябре 1986 года был старостой группы главных инженеров предприятий Минцветмета СССР, собранных для повышения квалификации.
Потом действие переносится на Зубовскую площадь. Начальник ГУВД Панкратов направил сюда 350 солдат и офицеров для блокады площади, но толпа, захватив десять милицейских автомашин из двенадцати, смела войсковую цепочку в считанные минуты и разметала её по Садовому кольцу.
А потом демонстранты прорвали милицейское оцепление на Крымском мосту. Двое омоновцев при этом получили ранения – их сбили свои же грузовики, – а победители с трофейными алюминиевыми щитами и, размахивая «аргументами» – резиновыими дубинками, отобранными у поверженных ментов, победным маршем направились по Садовому кольцу на Новый Арбат, чтобы выйти к Дому Советов. Возбуждение и возмущение толпы искало выхода: на подходе к Смоленской площади несколько троллейбусов с треском лишились стеклянных окон.
Весь этот маршрут мне хорошо знаком. В бытность моей работы в НПО «Сибцветавтоматика» главным конструктором, начальником отделов, главным инженером объединения я часто ездил в Москву, в Минцветмет СССР. Он обосновался в одной из высоток-книжек напротив кинотеатра «Октябрьский», на проспекте Калинина, с наступлением постсоветской эпохи переименованном в Новый Арбат.
Обозлённые и униженные омоновцы, бежавшие к зданию мэрии, более известному как здание СЭВ, открыли огонь по безоружным дорогим россиянам, убив семерых и ранив десятки соотечественников. Был сражён своими же подчинёнными и полковник МВД, приказавший прекратить стрельбу, а с ним – ещё один омоновец. Мир их праху!..
А через двадцать минут телекамера увековечила самозванного президента Руцкого на балконе Белого Дома, – на том самом балконе, с которого Ельцин в августе 91-го призвал москвичей противостоять ГКЧП. А сейчас очередной в истрии России Лжедмитрий выплёвывал в микрофон «боевой приказ»:
– Прошу внимания! Молодёжь, боеспособные мужчины! Вот здесь, в левой части, строиться! Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и «Останкино»!
В ответ прокатилось однократное «ура!»
Следом за Руцким слово взял другой подстрекатель к гражданской войне – Руслан Хасбулатов:
– Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки для того, чтобы штурмом взять Кремль с узурпатором – бывшим преступником Ельциным... Ельцин сегодня же должен быть заключённым в «Матросскую Тишину», вся его продажная клика заключена в подземелье!
Два года назад с этого же балкона верный Руслан и Руцкой схожие меры пресечения были готовы применить к зачинщикам ГКЧП. А теперь сами ратовали за государственный переворот...
И народ не безмолвствует: он приветствует призыв великого чеченца дружным «ура!»
При этом никто не задавался вопросом, почему сей «верный Руслан», как в недавнем пршлом величал его Борис Николаич, назвал своего недавнего соратника довольно странно: «бывшим преступником»... А верный обернулся в неверного и грозит президенту тюрьмой, а его окружению зинданом. Отказывается от назначенной на это же время встречи Верховного Совета и Администрации Президента под эгидой Русской Православной Церкви для принятия «нулевого варианта» разрешения конфликта путём перевыборов президента и народных депутатов и вступает в вооружённую борьбу за насильственный захват власти.
А в эти минуты Ельцин подписал указ о введении чрезвычайного положения в Москве. Как раз когда толпа под водительством генерала-антисемита Альберта Макашова, физией похожего на семита из не очень умных, ворвалась в здание мэрии, и победители торжествующим улюлюканием и плевками прощались с чиновниками, убегающими через вестибюль на улицу. Макашов в мегафон прокричал ультиматум: военные и милиционеры, охраняющие мэрию, останутся живыми, если сложат оружие и сдадуться без боя.
Сражения не состоялось. Большинство людей из охраны были отпущены, а несколько высокопоставленных чиновников задержено и отведено в Белый дом. ОМОН и внутренние войска, побросав более десятка машин с ключами в замках зажигания , оставили свои позиции и в дальнейших событиях участия не принимали.
Около пяти вечера по Москве сторонники Руцкого и Хасбулатова под водительством генералов Макашова и Анпилова??? – без потерь и особых приключений – дошли до телецентра «Останкино» и потребовали предоставления прямого эфира главарям путча. У двадцати человек белодомовцев имелись «калаши» и ручной гранатомёт РПГ-7. Их подкатили поддержать бронетранспортёры из дивизии Дзержинского.
Останкинцев белодомовцы не устрашили, и последние два часа митинговали у подножья башни.
Генералу Макашову эта бодяга надоела, и он предлагает почти полутора тысячам вояк из разных силовых структур, охраняющим телецентр, в течение трёх минут сложить оружие и сдаться. Ультиматум не сработал, и боевики Макашова атаковали вход в студийное здание. Их грузовик протаранил стеклянные двери вестибюля. Одноавременно выстрелом с крыши соседнего здания получает ранение один из митингующих белодомовцев. А на месте проломленных дверей что-то взрывается. И вслед за этим взрывом раздаётся второй внутри здания – и от него погибает рядовой спецназа Ситников.
Потом следствие установит, что боец был убит взрывным устройством, не оставляющим при срабатывании следов, принадлежавшей группе «Витязь», охранявшей телецентр. Его якобы кто-то из своих взорвал намеренно, чтобы побудить «витязей» открыть стрельбу по атакующим.
А командир спецназа «Витязь» Сергей Лисков винтервью «Российской газете» с заключением следователей не согласился:
– Ситиков погиб от осколка тандемного гранатомёта РПГ-7 и посмертно был удостоен звания Героя России. Этот эпизод стал сигналом к началу активных действий. Огонь вёлся только по тем, ктобыл вооружён или хотел подобрать оружие.
– А убитые журналисты? Просто зеваки? Медики?
– Попробуйте там, в темноте, различить, кто журналист, а кто боевик. Все эти лица стали жертвами шквального огнявнвчале. Потом стрельба велась одинчными и прицельными. Огонь вёлся только по тем, кто был вооружён или хотел подобрать оружие. Команда была такая: уничтожать только тех, кто был с оружием.
– Но вернёмся к эпизоду с Смтниковым. Не будь его, вы бы, возможно, не нажали на курок?
– Возможно. И толпа смяла бы нас точно так же, как несколько часов назад смяла милицию в мэрии...
Результатом штурма явилось то, что 46 человек были убиты огнём по толпе автоматчикми и пулемётчиками из бронетранспортёров. Прекратилось и телерадиовещание всех телекомпаний из Останкино. И только телеканал государственного Российского телевидения не пострадал и продолжал оставаться в эфире.
***
Предводителем Народного фронта я был избран гораздо раньше Путина, – примерно в его же возрасте, – в 1990 году. Будучи, правда, не президентом России, а порвавшим с КПСС коммунистом и директором предприятия, где парторганизация по моему предложению прекратила существование. И фронта не всесоюзного и не всероссийского, а только красноярского, неформального и более демократического, чем путинский: я избрался одним из пяти его сопредседателей. И не для того, чтобы обеспечить себе вечное президентство и узурпацию власти, прикрытую сомнительными выборами, а для решения житейских задач: разоблачать коррупцию партийных, советских и профсоюзных деляг и защитить себе подобных от гонений за высказывание правды-матки открыто, в основном на народных митингах и своих собраниях. Как и при встречах с чиновниками, а если удавалось, и в СМИ.
Более известными из пятёрки смелых «сопредов» стали неистовые Николай Клепачёв, Ольга Лихтина, Ольга Лоншакова, Александр Потылицин, затмившие своим блеском и делами мой тусклый образ умеренного маргинала от политики. Они бесстрашно разоблачали высокопоставленных чинуш партсовпрофорганов, воровавших у государства квартиры, дачи, машины, гаражи для себя и родственников, заступались за незаконно уволенных честных тружеников. Бились за спасение детей и матерей от армейской дедовщины, выдвигали и поддерживали честных кандидатов в депутаты советов разных уровней – районных, городских, краевых, союзных.
Потом я снова сподобился стать сопредседателем в красноярскую ветвь общероссийского движения «Демократическая Россия». Избирался и председателем двух сепаратистских общественных объединений: зарегистрированного «Союза возрождения Сибири» и межрегионального «Союза объединения Сибири» – СОС, которому в регистрации было отказано. Хотя Сибирскую республику мы хотели видеть в составе Российской федерации, как и наш идеолог, омский казак Николай Потанин. Моё интервью, данное журналисту Михаилу Подшибякину для «Российской газеты», привлекло внимание Руслана Хасбулатова, и я был приглашён на беседу к ............. Двоеконко ???. тогда заведовавшему юридической регистрацией подобных объединений. Разговор по душам, как и следовало тому быть, завершился формальным письменным отказом в узаконивании СОС.
Зато скоро народилось как панацея от всех бед некое Сибирское соглашение нескольких сибирских краёв и областей по экономическому сотрудничеству, похоже, в интересах московских правителей: в то время налоги на регионы были фифти-фифти, а нынче центр забирает себе семьдесят процентов от налоговых поступлений. Не говоря уж о том, что на все наиболее прибыльные объекты наложили загребущие лапы московские толстосумы, а Сибирь как была сырьевой колонией, так и осталась. И бежит из неё народ, куда глаза глядят, превращая огромные пространства в необитаемую пустыню, пригодную, как демонстрирует Дальний Восток, для заселения китайцами...
Последним доказательством моей политической непригодности стало пребывание в либеральной партии ДВР – «Демократический выбор России» с Егором Гайдаром во главе. Хоть я и на Учредительном съезде работал в редакционной комиссии, с Гайдаром в ресторане гостиницы «Севастополь» толковал о тёмном прошлом и светлом будущем, задавая ему неудобоваримые вопросы. И в политсовете и исполкоме красноярской ячейки ДВР пригрелся.
Но стоило мне в «Вечернем Красноярске» опубликовать две басни – «Порядочный козёл» и «Сластостолюбивый боров», в которых себя узнали тогдашние губернатор и мэр, как демвыборцы-гайдаровцы меня осудили, выговором наградили и перекрыли кислород для публикаций в газетах. И вынудили меня принять душ с освежающим шампунем для отмыва политической грязи, чтобы стать беспартийным писателем.
Вот тебе и либеральная партия!.. Не в связи ли с этим фактом она приказала долго жить, и лидер её почил молодым?.. А во власть вернулась прежняя брежне-горбачёвская гвардия, чтобы прихлопнуть или породить аналогичную единосправедливую плесень и очередную стагнацию, прикрыв её туманной или замысловатой риторикой и пустыми обещаниями благополучия и процветания.
***
Не приведи Господь, если бы затеянное Руцким, Хасбулатовым, их сообщниками и поддержанное большинством депутатов ВС авантюрное действо перекинулось на все восемьдесят с лишним регионов России! С их администрациями и Советами, силовиками, с АЭС и атомными ракетами...
Я, пусть и смутно! – рисую своим скудным воображением, развитие событий помосковскому сценарию в родном Красноярске. Или в Казани - тоже родной, столице в то время суверенного, как и Чечня, Татарстана, не подписавших федераивный договор...
Москва Москвой... А, предположим, губернатор и полномочный представитель Президента поддержали Ельцина, а краевой совет во главе с председателем в сговоре с первым замом губернатора приняли призыв Руцкого-Хасбулатова к новому путчу. И что бы происходило в нашей красноярской буче, боевой кипучей?..
***
На следующий день, 4 октября, над Красноярском было чистое небо.