Слева от входа стоит квадратная русская печь, сложенная из кирпичей на глиняном растворе. Печка как печка! Такие печки по всей Руси Великой дома греют. А справа от двери красуется подтопок - Галанская печь в три с половиной оборота. Дым в ней по трём извилинам внутри ходит. Галанка толстая блестящая, покрытая печным чёрным лаком, пять цилиндрических коробов в высоту, потому что потолки в доме высокие.
Дом Шмаковых срублен хорошо. Лучшая артель из Мордовии его ставила. Он самый красивый на улице. Перед окнами полисадник из осинового штакетника с заострёнными верхушками - ноготочками. Своими деревянными руками он будто держит большой куст сирени перед собой у всех на виду, как букет. Весной сирень нависает над калиткой, над входом в настоящий шигонский двор.
- Шигонское счастье! - Так думают все дети о своих домах в селе Шигоны.
Витя и Коля, братья-погодки, семи и шести лет лежат на печи ближе к приступку. Братья никогда не лежат спокойно, то пихаются, то перешёптываются, то слезают с печи среди ночи по нужде, а то и покушать чего-нибудь после жидкого ужина.
Чего там! Пустыми щами разве наешься, даже пусть белёными с сухарями.
Между печной трубой и палатями промежуток, дыра. Мальчишки свешивают головы и наблюдают за дедом, который медленно опускает керосиновую лампу, подвешивая её ещё на один металлический крючок, чтобы она пониже, поближе к глазам была, стеклянный пузырь снимает и протирает стёкла сухой мягкой тряпочкой, ставит обратно, водружает на нос очки на резинке вместо дужек, и достаёт книгу. Книга толстая претолстая, «Война и мир» называется. И начинает читать вслух:
«Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
(на этих словах мальчишки прыснули со смеху. Вроде, как про них, ведь они наверху. Дед цыкнул на них и продолжает)
— Только еще один раз, — сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
— Да когда же ты спать будешь? — отвечал другой голос.
— Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую-то музыкальную фразу, составлявшую конец чего-то.
— Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
Ты спи, а я не могу, — отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия».
Дед останавливается и поднимает голову. Две кучерявые головки внучат висят над ним, уши торчком.
Дедушка потирает усы и, улыбаясь, продолжает читать:
«— Соня! Соня! — послышался опять первый голос. — Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, — сказала она почти со слезами в голосе. — Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что-то отвечала».
Тут и бабка подсаживается поближе к огню, поправляет платок, указательными пальцами обводит вокруг морщинистого лица:
- Читай, читай — просит она, едва дед запнулся.
Витя и Коля опять повисают над книгой. И дед продолжает:
«— Нет, ты посмотри, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, — туже, как можно туже — натужиться надо. Вот так!
— Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
— Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! — вдруг вскрикнула она. — Спать так спать! — и захлопнула окно».
Дед вздыхает и оборачивается к жене:
- Анна, ты заслонку-то на печи закрыла?
- Закрыла, закрыла. Ты читай дальше то.
- Мам, дай хлебушка с салом — законючил Коленька. Он с трёх лет зовёт бабушку мамой. Так случилось, что когда он начал говорить, первым делом спросил: « Где моя мама?» «Нету у тебя мамки. Умерла» - честно ответила бабка. «Тогда я тебя буду звать мамой!» - заключил Коля. Анна Васильевна тогда ещё не старой была, согласилась. На том и договорились.
- Мам, дай кусочек сала — повторил просьбу Коля.
- Спите а вы — грозит пальцем бабка в сторону печной лежанки, где сверкают глазками внуки. И тут же присаживается поближе к лампе, к раскрытой книге, смотрит на иллюстрацию.
Читать она и сама умеет. Немного училась в церковно-приходской школе и на дому отец учил, а писать научилась сама. Но сейчас она любуется картинкой в книге, долго смотрит на красивую девушку, лицом похожую на её Тоню, умершую в молодые годы.
Фёдор улавливает её настроение и чтобы отвлечь от печальных мыслей, читает дальше:
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. — «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул».
- Всё. - говорит дед, захлопывая книгу — спать.
Потушив лампу, идёт на двор. Бабка за ним, опережает, чтобы кисет с табаком спрятать. Не даёт мужу курить, поэтому оба быстро возвращаются. Дед залезает на печь, перелезает через мальцов и устраивается в самом дальнем и тёплом месте на лежанке. Не потому, что не жалеет внуков, а потому, что они ещё не раз спустятся с печи по своим беспокойным мальчишеским делам. Неугомонный народ.
Бабка экономит дрова, топит печь на ночь помаленьку и вскоре изба остывает
настолько, что пол изморозью покрывается. Зимы то на Среднем Поволжье долгие и морозные. Когда дед и бабка заснули, Витя толкает младшего брата в бок:
- Сгоняй за салом.
Коля быстро спускается с печи на пол. Босыми ногами на цыпочках бежит в переднюю. Пол холодный, пальцы промерзают, мурашки-леденяшки пощипывают ноги до самых трусов. Но братик опускается на колени перед кроватью и тихо, почти не дыша, лезет под неё. Там в ящике лежит шмоток солёного сала. Каждый год дед с бабкой солят сало на зиму. Оно лежит в фанерном ящике, в которых посылки почтовые приходят. Дядя Саня из Средней Азии в этих посылках сухофрукты присылает каждый год на поминки матери. Умерла она, когда ей всего двадцать два года было. Так посылочные ящики двойную службу служат - к осенним поминкам сухофрукты на компот прибывают, и под засолку сала на зиму пригождаются. Свинью всё лето мальчишки лебедой кормили, теперь лебединое сало их желудки просят:
- Ну вот, ножик забыл. - по-дедовски ворчит Коля и на полу-согнутых маленьких ножках возвращается к печке, где на кухонном столе берёт нож, нарезает два ломтя домашнего хлеба.
С хлебом всегда целая история бывает. В магазине его не хватает. Очередь с раннего утра занимать надо. Поэтому, когда мука есть в доме, бабка хлеб сама печёт. Он вкуснее магазинного.
Коля нарезал хлеб большими ноздрястыми кусками и возвращается к кровати.
Бабка спит, посапывая, не замечая воришку. А если бы и заметила, то не подала бы и вида. Ребятишки всегда есть хотят, растут.
Наконец два куска сала лежат на двух кусках хлеба и мальчишка, цепляясь одной рукой за руку брата, взбирается на тёплую печь.
- Вкусно! - восклицает Витя - Спать не хочется.
- Ага — соглашается Коля-луна то какая!
Уплетая в обе щеки, мальчишки смотрят на деда. Полный, высокий, красавец мужчина, с усами. Они с ним ходят спать летом либо в конюшню, либо в амбарушку, или на погребицу.
В селе если копают погреб, то сверху воздвигают амбарчик с крышей. Там сушат картошку перед спуском, капусту складывают перед тем как её рубить, старые вещи туда относят и там стоит кровать. Мальчишки смотрят на деда и вспоминают, как они с ним до снегу на погребице спали.
"Фёдор, застудишь мальчишек-то!" — кричала бабка.
А мальчишкам хорошо было с дедом на погребице. Прижавшись к нему с обеих сторон, они согревались и засыпали. Спать с ним одно удовольствие.
А сегодня они спят на печке, не на полатях, на которых приходится спать если на печке хлебное тесто стоит, поднимается. Сегодня печь свободна и братья лежат, уплетая хлеб с салом, стряхивая соль в ладошки.