Вскоре и Пушкин встретился с удачливым красавцем — блондином. Но вряд ли суеверному до одержимости поэту в тот момент пришли на ум услышанные в молодости предсказания: знаменитая гадалка фрау Кирхгоф уверяла, что он проживет долго, "если на тридцать седьмом году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека, которых и должен опасаться." В Одессе прорицатель - грек однажды в лунную ночь отвез Пушкина в поле. И, сделав заклинания, сказал, что тот умрет от лошади или беловолосого человека. Московская же гадальщица, "у которой некогда был или бывал даже государь Александр Павлович", предрекла, что Пушкин "умрет от своей жены."
Какое-то из этих предсказаний, видимо, действительно, имело место быть, раз об этом упорно пишут современники. Но Александр Сергеевич, похоже, не насторожился - он вскоре вступает в довольно тесное знакомство с Дантесом, выказывая ему явное расположение. Слушает его каламбуры и, являясь свидетелем его остроумных шалостей, весело смеется.
Константин Данзас, будущий секундант на их дуэли, познакомился с французом во время общего обеда, где тот сидел рядом с Пушкиным. По его словам, "Дантес, при довольно большом росте и приятной наружности, был человек неглупый и хотя весьма скудно образованный, но имевший какую-то врожденную способность нравиться всем с первого взгляда."
Встреча же новоиспеченного кавалергарда и Натальи Николаевны, скорее всего, пока не состоялась, потому что в апреле она с детьми отправляется в Полотняный Завод - калужское имение её родителей.
Пушкин остается работать. Царь запрещает к печати "Медного всадника", но разрешает мистическую "Пиковую даму", восторженно встреченную читателями и критиками.
...Дантес начинает службу кавалергарда.
При Николае Первом она "подгонялась для парад, который составлял карьер кавалергардов Они должны были отвечать достаточно скромным требованиям: хорошо ездить, маршировать, хорошо командовать." При этом требовалась не только беспрекословная дисциплина, но и недюжинная выносливость. В казармы офицеру нужно было являться к половине седьмого утра. Занятия караулы и учения длились допоздна, а по вечерам кавалергардам необходимо было участвовать в светских раутах, заканчивающихся обычно за полночь. Всегда обязательная эффектная форма была очень дорога и крайне неудобна. Например, белые парадные лосины из замши на кавалергада натягивали два солдата при помощи мыла.
Шеф кавалергардского полка - императрица Александра Федоровна сразу отличает статного красавца-француза — обаятелен, галантен, щедр на комплименты, прекрасно танцует. И хотя к службе относится не очень усердно, зато с удовольствием ухаживает как за девицами, так и за замужними дамами, пользуясь у них неизменным успехом.
...А Пушкин, пытаясь решить финансовые проблемы семьи, надумал перебраться с семьей на постоянное место жительство в деревню, где и жить дешевле, и писать можно спокойно.
Кажется, вполне закономерное желание. Но почему-то царь гневается. Он принимает отставку со словами: "Теперь между нами всё кончено" и лишает своего историографа права допуска в архивы. А верный друг и наставник Василий Андреевич Жуковский, воспитатель царского наследника, грубо бранит бедного поэта за глупость и проявление неблагодарности к императорской особе за оказанные милости. Тот пугается, унизительно оправдывается и отзывает прошение. О происшедшем откровенно пишет жене в Полотняный завод — на почте письмо вскрывается, и копия представляется лично государю.
Снова бессильная ярость - наш великий классик до конца жизни находился под негласным полицейским надзором и не был властен в сохранении тайны личной переписки.
Осенняя поездка в Болдино не помогает наладить дела в имении и к прежнему творческому взлету не приводит. Написана лишь "Сказка о золотом петушке." А в конце сентября, несмотря на опасения и предупреждения мужа, супруга привозит в Петербург засидевшихся в девичестве старших сестер. Екатерина и Александрина поселяются в одном доме с Пушкиными.
В новом сезоне они входят в свет в поисках женихов под руководством Натали и тетки Загряжской — фрейлины императрицы. Екатерина вскоре тоже получает шифр фрейлины, но почему-то не переберется во дворец, а останется жить у сестры.
Начало 1835 года отмечено в дневнике Пушкина откровенной записью о "немудрящих" развлечениях Двора:
"6-го января - придворный, приватный бал - маскарад. Двор в мундирах времен Павла I-го. Граф Панин - товарищ министра одет дитятей. Бобринский - Брызгаловым, кастеланом Михайловского замка - полуумный старик, щеголяет в шутовском своем мундире, в сопровождении двух калек-сыновей, одетых скоморохами. Государь - полковником Измайловского полка. В городе шум. Находят это всё неприличным."
Где-то рядом и Дантес. Он быстро освоился в гостиных и бальных залах Петербурга и уже хвастается победами среди прекрасного пола.
Знаток придворного этикета и умелый мастер интриг Геккерен терпеливо направляет воспитанника и даже предоставляет ему щедрую материальную поддержку, прознав о чем безжалостный свет насторожился. А когда дипломат начал процедуру усыновления Жоржа, мать которого умерла, но живой и здоровый отец в Сульце "с благодарностью принял это совершенно необычное предложение", по столице поползли слухи о том, что Дантес — побочный сын или любовник и "содержан" неженатого Геккерена.
Князь Трубецкой, откровенничает:"За Дантесом водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой мы, впрочем, узнали гораздо позже. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккереном или Геккерен жил с ним… Судя по всему… в сношениях с Геккереном он играл только пассивную роль."
Зимой тридцать пятого Пушкины и сестры Гончаровы,конечно, встречаются с обоими героями неприличных слухов в гостиных и бальных залах. Сама Наталья Николаевна тоже организует вечера с приглашением друзей, знакомых и, конечно, холостых мужчин — потенциальных женихов. Дантес тоже принят. В том числе, и на правах её дальнего родственника.
Пушкин много работает: "С генваря очень я занят Петром. На балах был раза три; уезжал с них рано. Придворными сплетнями мало занят. Шиш потомству."
Публикуется его "История Пугачёвского бунта", но большая часть из трех тысяч экземпляров остается непроданной. Читатели высказывают сожаление, что "История" не написана "кистию Байрона."
Появляются мнения, что первый поэт России выходит из моды. Критика заявляет об измельчании его таланта... И почти никто не заметит, как уверенно и мощно зреет сила Гения.
А ведь от Пушкина не ускользает ни одно значительное явление или событие окружающей жизни. В круг его общения входит большинство сколь - нибудь примечательных российских политиков, дипломатов, военных, чиновников. Он собирает исторические анекдоты от очевидцев, отмечает всякое услышанное меткое словцо или оригинальную мысль. И настойчиво экспериментирует с прозаическими жанрами, что обнаружится потом в набросках и черновиках. Каждый, из его собеседников, начиная с императора, отмечают его ум, высокообразованность, невозможность одержать над ним победу в дискуссии.
Жаль, что не меняется его характер, прибавляя ему могущественных врагов - точное, ироничное, часто откровенно злое перо гения разит высокосановных и знатных особ в эпиграммах, мгновенно разлетающихся по Петербургу.
У Натальи Николаевны свои заботы и интересы. В начале июня мать Пушкина пишет дочери: "Натали поручила мне тебя поцеловать, она слаба ( после рождения третьего ребенка), лишь недавно оставила спальню и не решается ни читать, ни работать. Но у нее большие проекты по части развлечений, она готовится к Петергофскому празднику, который будет первого июля, собирается также кататься со своими сестрами на Островах, хочет взять дачу на Черной речке. Ехать же подалее, как желал бы ее муж, она не хочет, — словом, чего хочет женщина, того хочет Бог."
Так оно и случается. Современники вспоминают блестящие появления мадам Пушкиной на летних придворных праздниках и то, как великолепно сестры держатся в седлах на конных прогулках. Среди сопровождающих прекрасных наездниц мужчин упоминается и Дантес. Кстати, Натали младше его всего на полгода.
Александр же Сергеевич в ужасе от растущих снежным комом долгов и невозможности работать в светской суете снова просит у императора уже не отставки, а отпуск на четыре года с выездом семьи в деревню. Взамен предлагается полугодовой отпуск и десять тысяч рублей "на вспоможение."
Безвозмездных денег проситель не принял. Но с поражением смирился - от намерения уехать семьей в деревню отказался окончательно. Для уплаты первоочередных долгов он просит тридцать тысяч рублей своего жалования вперед, связав себя на предыдущие шесть лет службой в Петербурге. Царь согласился. И на ссуду, и на предоставление четырехмесячного отпуска.
В конце августа сестра Пушкина пишет мужу: "Вчера приезжал Александр с женой. Они больше не собираются в нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как мадам и слышать об этом не хочет. Он удовольствуется поездкой в Михайловское , а она не тронется из Петербурга."
Из поездки Пушкин возвратился быстро в связи с болезнью матери, привезя только наброски к "Сценам из рыцарских времён" и "Египетским ночам" да стихотворение "Вновь я посетил."
Видимо, именно осенью тридцать пятого начинается увлечение Дантеса Натальей Николаевной.
Муж из Михайловского ревниво сравнивает в стихах молодую сосновую поросль с кавалергардами и спрашивает жену: "Что ты делаешь, моя красавица? Расскажи."
Позднее рассказывает... Александрина Гончарова в письме брату:
" Жизнь наша идет своим чередом. Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом у Бистрома каждую среду; а послезавтра у нас будет большая карусель; молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и самые очаровательные. Кавалеры: Валуев — примерный молодой человек, Дантес — кавалергард, Голицын — артиллерист, Карамзин — артиллерист; это будет просто красота."
Встречая 1836 ГОД, Пушкины участвуют в торжественной церемонии и большом маскараде в Зимнем дворце, где "мадам Пушкина как всегда выделялась среди достойных быть замеченными"
Долги семьи накладываются на долги, зависимость мужа на зависимость и первые слухи об ухаживаниях одного из самых модных молодых людей Петербурга за его красавицей-женой.
Дантес уже почти год живет один в их с Геккереном квартире в связи с отъездом последнего за границу. Кавалергард нравится императорской семье и достойно украшает собою бомонд, посему в феврале из корнетов уже произведен в поручики, о чем и хвастается покровителю:
" как видишь, мое предсказание исполнилось незамедлительно, и пока я служил весьма счастливо - ведь в конной гвардии до сих пор остаются в этом чине те, кто был в корнетах еще до моего приезда в Петербург."
В официальном формулярном списке корнета указано, что он католик, из наук знает географию и математику, владеет немецким и французским языками, за участие в смотрах и учениях получил несколько Высочайших благоволений, к повышению чином и награждению знаком отличия беспорочной службы аттестовался достойным, в слабом отправлении обязанностей по службе не замечен, способностей ума хороших, в нравственности аттестовался хорошим, в хозяйстве тоже хорош. О том, что за время службы им получено сорок четыре взыскания, умалчивается.
Французский писатель Анри Труайя через сто с лишних лет после описываемых мной событий опубликовал несколько писем Дантеса к Геккерену, которые произвели взрыв в пушкиноведении.
В одном из них, именно в начале 1836 года, молодой человек признается: "Я безумно влюблен! Вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты будешь знать ее имя. Но всего ужаснее, что она тоже любит меня и мы не можем видеться, так как муж бешено ревнив; ради бога, ни слова никому, никаких попыток разузнавать, за кем я ухаживаю, ты ее погубишь, а я буду безутешен.
Потому что, видишь ли, я бы сделан все на свете, только чтобы ей доставить удовольствие, потому что жизнь, которую я веду последнее время, — это пытка ежеминутная. Любить друг друга и иметь возможность сказать об этом лишь между двумя ритурнелями кадрили — это ужасно: такая тоска в душе, сердце так переполнено, что мне необходимо излиться хоть немного.
До свиданья, дорогой мой, будь снисходителен к моей новой страсти, потому что тебя я также люблю от всего сердца."
А вот выдержки из следующего письма:"Когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Она описала мне свое положение с такой непосредственностью, так просто просила у меня прощения, что я в самом деле был побежден и не нашел ни слова, чтобы ей ответить. А когда она сказала мне: я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит, и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как вы любите сейчас, моя любовь будет вашей наградой; право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать, если бы я был Один, и уверяю тебя, что с этого дня моя любовь к ней еще возросла, но теперь это не то же самое: я ее уважаю, почитаю, как уважают и почитают существо, к которому вся ваша жизнь привязана."
Имя героини и искренность рыцарских чувств автора не вызывают сомнений. Преданный обожатель, он требует соблюдения тайны. И зимой тридцать шестого года их с Пушкиной отношения еще не вызвали особенного шума в обществе, ведь Наталья Николаевна была всегда окружена романтическим поклонением, вызванным не только ее красотой, но и обаянием имени, которое она носила.
Владимир Соллогуб вспоминал: "Ее лучезарная красота рядом с этим магическим именем всем кружила головы Я с первого же раза без памяти в нее влюбился. И надо сказать, что тогда не было почти ни одного юноши в Петербурге, который бы тайно не вздыхал по Пушкиной. Я знал очень молодых людей, которые серьезно были уверены, что влюблены в Пушкину, не только вовсе с нею незнакомых, но чуть ли никогда собственно ее даже не видавших!"
Что касаемо февральского объяснения Дантеса с Пушкиной, то муж, очевидно, знал о нем - жена ничегои не скрывала. Это подтверждается и друзьями поэта: "Она давала ему во всем отчет и пересказывала слова Дантеса..., хотя знала его пламенную, необузданную природу."
Весной Наталья Николаевна перестала выезжать в свет, но Дантес уже постоянный гость в домах Вяземских и Карамзиных, где Пушкин с женой запросто бывали чаще всего. Для всех, кто входил в этот узкий круг, безнадежная страсть Дантеса постепенно перестает быть тайной, но никого не тревожит.
Сестра поэта Ольга Сергеевна писала: "Его страсть к Натали не была ни для кого тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге и тоже над этим подшучивала."
Продолжение:http://www.proza.ru/2017/05/04/371