Лишь едва заметные солнечные лучи проникали в большую залу, выкрашенную в
ослепительный белый свет. Отражаясь от стен, эти же лучи высвечивали залу
вместе с сидящими каким-то уж неподобающе и даже совершенно волшебным
образом. Сквозь приоткрытое окно влетали, смешиваясь, звуки с улицы и тихим
эхом гасли в углах. Казалось, стоило кому-либо встать в этот момент в средину
залы, как его моментально сразило бы исскуство архитектора, который играючи
выстроил стены в одной ему известной последовательности, дабы ненароком,
совершенно случайно, оказавшийся в центре залы очевидец поразился бы
сфокусированному пению пустоты, так тонко смешанной с отраженным от стен
смехом, доносящимся с улицы в эту минуту.
Но о пустом все это, ибо только
собравшиеся здесь являются самым интересным и даже важным, нежели
ежедневный уличный шум, так небрежно только что проигранный в нашем
воображении, что ни один из нас не мог бы вспомнить, из чего имено он
состоит, а вспомнить вчерашний шум нам и подавно сложнее. Четверо - ровно
столько людей сидело на высоких резных стульях, стоящих у длинного стола,
на котором небыло ничего, кроме строгого бумажного порядка и остро
заточенных карандашей. И все они в этот момент молча смотрели на пустой
стул, стоящий по другую сторону стола. Еще теплый, если потрогать, но уже
начинавший остывать стул являлся для этих четверых чем-то необычайно
важным и ничто другое в зале не вызывало у них такого кристально чистого
оцепенения, и даже модного медитативного безмыслия. И чем дольше
смотрели на него эти четверо, тем сильнее захватывало их мысли и несло
прочь. Не представить вам этих четверых было бы грубо, да и неверно, так как
именно их мысли столь интересны, что не поделиться с вами этим было бы
просто неприлично.
Маргарита Александровна Бровская, вопреки всему, сильно пахнущая юностью
своей, смешанной со сладким вкусом очаровательных духов была заслуженной и
даже более психиатором, с весьма тонкими длинными пальцами и вьющимися по
природе своей волосами - сидела на том стуле, что ближе всего был к открытому
окну и далее всех от двери, сквозь матовые стекла которой внимательный
зритель мог бы рассмотреть силуэт довольно плотного мужчины средних лет, но
не более, ибо матовые стекла были сделаны на славу. Закинув правую ногу на
левую и обхватив колено замкнутыми в замок руками, Маргарита Александровна
словно подросток, сидела, закусив нижнюю губу, отчего казалась еще более
юной, нежели была на самом деле.
Федор Иванович Покровский, сидевший по
правую руку от Маргариты Александровны в эту секунду, облокотившись правой
рукой об стол, упирался указательным пальцем в свой выбритый висок, мода на
которых появилась всего несколько недель назад и сосредоточенно смотря на
стул, так же молчал. Как и Маргарита Александровна, Федор Иванович был
известным психиатором.
Эмануил Лазаревич Тиговский сидел по правую сторону от Федора Ивановича и
своим ничего не выражавшим задумчивым видом мало чем отличался от своих
коллег, застывших в эту минуту. В свои тридцать четыре года Эмануил Лазаревич
уже успел издать большое количество научных трудов о психиатрии в различных
ипостасиях, и довольно часто в закоулках медицинских университетов о нем
говорили как о молодом, да раннем.
Петр же Ильич был первым из присутствующих, кто, наконец, вышел из столь
оцепеняющей тишины, все же которой в зале было гораздо более, нежели
уличных звуков, так как источники их, случайно оказавшиеся рядом с
приоткрытым окном, уже успели так же неожиданно исчезнуть. Оторвав свой
взгляд от вышеописанного вам пустого стула, Петр Ильич бросил его на своих
коллег, сидевших слева от него, пытаясь разглядеть на их лицах понимание
произошедшего здесь еще совсем недавно смелого спектакля, инсценированного
дерзким режиссером, решившего бросить вызов современному канону модности
и перешагнуть через него, дабы публика была настолько затронута, что еще
не дождавшись окончания заключительного акта, встала и сквозь крики
браво,
словно по команде, в унисон, как чеканищие шаг паркетные красавцы с высокими
киверами и со страшной силой начищенными до умопомрачения блестящими
сапогами, начала аплодировать отчаянному, столь грациозно повернувшего
сюжет лишь в одному ему известную сторону, доведя публику до экстаза, не
сопоставимого даже с чистейшим кокаином, столь небрежно просыпанного
отдельными персонами в красных ложах, но не просто так, а напоказ, но и они
были в рядах аплодирующих этих ибо объединив всех, режиссер достиг нужного
ему эффекта и гарантировал себе шептания и выкрики уже после, надолго и
всерьез.
Не найдя понимания, Петр Ильич потянулся к стакану с водой, стоявшему перед
ним. Он потянулся к нему аккуратно и только двумя пальцами, так как только и
должен был потянутся, несмотря на то, что никто на него не смотрел в этот момент,
но именно так только и мог поступить Петр Ильич и никак иначе, потому что не
простил бы себе грубость в таком тонком вопросе, как этот. Петр Ильич поднес
стакан ко рту, аккуратно сделал из него небольшой и незаметный совсем даже
глоток, тихо поставил стакан на место и негромко кашлянул, так, как делал это
всегда, что бы остановить тихие шептания аспирантов на кафедре взять в свои руки
происходящее, но не выходя при этом за всем известные рамки.
Кашель Петра
Ильича неспешно отразился от стен и вернулся тихим кхе. Несмотря на абсолютное
молчание коллег, в зале стало еще тише, настолько, что жужжание случайно
влетевшей в залу пчелы начало резать ухо. Тишина залы в мгновение стала
подпевать пчеле, словно хор байкальских монахов, тянущих гласные буквы
гортанью и вытягивая из них счастье соприкосновения и созерцания превращения
ничего в нечто. Зеленые, голубые и коричневые глаза присутствующих смотрели на
Петра Ильича и внимательно впитывали каждое его движение, словно едва мокрая
губка — моментально и безмолвно, не оставляя ни малейшего шанса всему тому,
что впитывалось и что становилось ненужным и забывалось так же быстро как и все
маловажное и совершеннейше ненужное.
- Ваше мнение, любезнейший Петр Ильич
— прозвучало неожиданно резко и вывело всех из случившегося оцепенения. -
Каково ваше мнение — повторил Федор Иванович уже тише и откинулся на
спину стула, но вопрос его от этого не стал малозначимее и даже наоборот,
лишь усилил его важность. - Что вы думаете об этом? - снова спросил Федор
Иванович, вновь обращаясь к Петру Ильичу. Петр Ильич молча встал и
быстрыми шагами подошел к окну, шумно вдохнул свежего воздуха и вернулся к
столу, на котором лежала уже изрядно потертая тетрадь, пренадлежавшая
присутствующему в зале еще несколько минут назад пациенту.
- Вас интересует что я думаю, Федор Иванович? — сказал Петр Ильич и пальцами
правой руки потянулся к своему подбородку, дабы погладить его - можно заметить
небольшие изменения с прошлой встречи — например, пациент стал записывать в
тетрадь способом, называемым в обиходе ходом быка, в котором после завершения
строки следующая строка пишется справа налево, а не слева направо. Мне кажется,
это первые признаки того, что мы наконец начинаем подбираться к
подсознательному пациента все ближе и ближе, однако оно борется с нами и вновь
нашло способ блокировать наши попытки вылечить пациента. Повторное,
несомненно необходимо повторное, на мой взгляд.
– Я уверен в том, что мы довольно скоро увидим результаты нашей столь
длительной работы — продолжил Петр Ильич - а пока слишком рано говорить о
каких-либо существенных изменениях, да вы и сами это прекрасно понимаете,
коллеги.
– Весьма двойственно, господа, на мой взгляд — сказал Петр Ильич и
положил тетрадь на стол. Пока еще слишком рано говорить о выздоровлении.
Каждый из вас прекрасно понимает это. Пожалуй, я выдвину гипотезу, что наш
пациент просто водит нас за нос. Что все это всего лишь религиозный бред.
Каково ваше мнение на этот счет, господа? Федор Иванович?
Федор Иванович задумался. На его лице появились характерные морщины, из
тех, что появляются на лицах людей, отдающих все свое внимание какому-то
важному делу. Скрестив руки на груди, Федор Иванович принял удобную ему
позу, оглядел своих коллег и наконец сказал:
- Дорогой Петр Ильич, внимательно следя за ним вот уж более трех лет,
попробую все же не согласиться с вами. Возможно, он хочет, что бы мы
думали о том, что наше лечение не совсем соотвествует тому, что
необходимо делать с ним, тем самым маскируя свое заболевания и делая
все, что бы болезнь его не была вылечена нами. И именно поэтому он уже
третий год играет с нами в игру, подбрасывая нам, как голодным собакам
кости, которые мы сами и ожидаем.
За три года он — если рассуждать в целом, не изменил ни стиля, ни
логики высказывания хода своих мыслей.
- Насколько я понимаю, вопрос стоит следующим образом — ведет ли он с
нами игру, исскусно вуалируя свои истинные намерения, или же пациент все
же начинает осознавать то, что все сказанное им нам — лишь вымысел —
тихо сказала Маргарита Александровна и ее тонкие брови изогнулись в
дуге. -Совершейнейше с вами согласен, Маргарита Александровна — тихо
сказал Эмануил Лазаревич — как и с вами, Федор Иванович —
действительно, практически в каждой записи он противится тому, что мы с
ним делаем и тут же, неожиданно высказывает совершенно
противоположную точку зрения. Мы должны решить, господа с вами этот
вопрос. Не преувеличивая, можно сказать, что от нашего решения зависит
дальнейшая судьба этого человека.
- Господа - Петр Ильич положил тетрадь на стол и отодвинул ее от себя — но
давайте внимательно еще раз вспомним, кем же является наш пациент.
Нищета, три класса образования церковной школы и батрачество. Не может
быть, что бы такой человек был сведущ в дипломатии и умел строить столь
сложные логические конструкции, словно великий шахматист, просчитавший
все ходы в
партии наперед. Наш пациент не может быть дуэлянтом, только что кинувшим
нам перчатку, не может, весь прошлый жизненный опыт его слишком примитивен
— да будем же мы вконец называть все слова своими именами. Но если
некоторые из вас считают, что дело обстоит совсем наоборот, то он должен
предъявить нам доказательства того, что этот человек действительно играет с
нами в одному ему известную игру.
-Позвольте, Петр Ильич, позвольте — неожиданно вмешался Федор Иванович
- но давайте вспомним все то, что он нам говорил о беспроводном
телефоне? Почему телефон не может работать от портативного
источника электричества и использовать при этом радиоволны? То, что
он говорит, здраво и более того, предсказуемо, если действительно
поставить перед собой такую цель.
- Но как же, как же тогда не вспомнить и о других предсказаниях,
высказанных
им? - встал на сторону Федора Ивановича и Эмануил Лазаревич - это не просто
богатейшая фантазия пациента, это нечто большее, и мы все это понимаем,
несмотря на то, что все это не укладывается в наших головах. Мы бесспороно
соприкасаемся с чем-то гораздо большим, нежели простым рабочим, перенесшего
тяжелейшую травму головы. Мы должны усилить наши исследования над нашим
пациентом. Можно сказать, что мозг нашего больного подключается каким-то
образом к коллективному бессознательному и черпает свои знания оттуда. Эта пока
только предположение, но я склонен придерживаться пока именно его, пока мы не
найдем другое, более соответствующее действительности определение.
Петр Ильич
захохотал. Немного успокоившись, он смахнул с уголков глаз выступившие слезы и
произнес - похоже, наш мушкетер подбросил нам перчатку так, что она упала аккурат
между нами и вместо того, что бы обратить внимание на пациента, мы воспринимаем
брошенную перчатку на свой счет. Браво! Еще немного, и в этой зале разразится
настоящая дуэль. События принимают интересный оборот, господа. Мозг пациента
подключается к коллективному бессознательному? Нет уж, увольте. Вы, Федор
Иванович, изволили сказать о предсказаниях. Позвольте, но заплатите любой
гадалке, и она тоже предскажет вам разные небылицы и начнет она с того, что
расскажет вам о вас же, но не то, что предположим, в шестом классе гимназии вы
упали и выбили себе зуб, а вовсе иное и даже пустое — что неудачи ваши
большие и маленькие — а у кого их нет? - есть суть порчи, наведенной кем-то из
вашего окружения, о короткой истории любви — а с кем не случалось такого?-
произошедшей с вами, о том, что живете вы беднее, чем вам хотелось бы — не
правда ли, и это правда?- и наконец, что многое в современном обществе вам не
нравится, и все это можно продолжать до бесконечности. Федор Иванович, и
неужто услышав все это, от вашего внимания так легко ускользнет то, что все эти
слова не говорят о чем-то конкретно, но все они поверхностны и сказать их можно
практически о любом человеке? О вас, обо мне, об Эмманиуле Лазаревиче и
даже о Маргарите Александровне?
Вы конечно, можете возразить мне — дескать,
ведь бывают же случаи, когда гадалка говорит правду о человеке. Бесспорно, это
веский довод и пропустить его я не имею права. Однако давайте же вспомним
наконец о дедуктическом методе знаменитого Шерлока Холмса — разве не
являлся ли этот герой романов по сути той же превосходной цыганкой, когда
говорил незнакомым людям спустя секунду правду об их привычках? И не
являлся ли его метод по сути своей внимательным изучением деталей платья его
и других вещей, и что простой человек не обратит внимания должного на детали
эти и не соберет из них цельную картину, но научившись методу этому, сможет он
не хуже иной цыганки и самого Шерлока Холмса поражать окружающих
наблюдательностью своей? Ведь это факт, Федор Иванович, факт. И кроме того,
Федор Иванович, разве забыли вы, что большая часть информации
воспринимается человеком не с помощью слов, а считывается визуально — по
лицу, жестам, позе и тембру голос, а на долю произнесенных слов относится
наименьшая часть? И это ведь тоже факт, Федор Иванович. Но позвольте, я
продолжу.
Предсказания о будущем? Но разве мы не живем в эпоху, когда число
фантастических романов день ото дня становится все больше, оттого, что
читаемы они с огромным интересом публикою различною, а технический
прогресс каждый день преподносит нам все новые и все необычные вещи,
которые еще двадцать лет назад казались нам невозможными? Разве
начитавшись таких фантастических романов, не сможем ли и мы отдаться в руки
воображения своего и поведать о будущем совершенно невозможные вещи, до
сих пор не успевших случиться? Ведь любой из нас, Федор Иванович, сидящий
сейчас в этой зале, легко может сделать несколько таких совершенно
невозможных предсказаний и все они однажды окажутся чистой правдою. Чтож,
пожалуйте - через пятьдесят лет в мегаполисах автомобилей станет больше, чем
привычных нам конных повозок, а через сто пятьдесят лет цеппелины и
пароходы займут свое место в исторических музеях. Милый Федор Иванович,
рассудите же наконец логично - предсказания о будущем делятся на две группы -
в первой находятся предсказания о ближайшем будущем, которое мы сами
сможем застать и увидеть, сбудутся ли высказанные предсказания или нет. А вот
предсказания из другой группы относятся к более далекому от нас времени,
которое застать мы не сможем из-за краткости жизни, и потому поле
предсказаний расширяется до бесконечности и мы можем предсказывать что
только придет нам в голову, включая абсолютный бред сумасшедсшего, что мы и
имеем в нашем случае. Я скажу вам более того — для того, что бы разубедить
вас окончательно, я предлагаю пригласить ради этого дела к следующей встрече
стенографистку и после столь поражающего вас бурного водопада предсказаний
просто внимательно изучить записанное ей на печатной машинке и вычеркнуть
из получившейся записи все то, что мы проверить сами не сможем по причине
того, что предсказания эти сделаны о будущем, крайне далеком от нас. И что же
останется в этом списке в конце концов? А именно то, что мы и сами сможем
предсказать.
Насколько я помню, он говорил о телефоне, работающим от портативного
источника электричества и используя при этом радичастоты? Чтож, продолжив в
том же духе, можно сказать и о портативных кинотеатрах, помещающихся на
ладони и о портативных меню, позволяющих заказать блюдо в ресторане еще
только на подходе к нему по дороге, с помощью которого можно увидеть как
готовят это блюдо. Давайте же дадим волю своей фантазии. Давайте
раскрепостимся и отдадимся будущему. Давайте представим себе устройство, с
помощью которого можно знакомиться с людьми, насвистывающих в эту секунду ту
же мелодию. Давайте представим устройство, которое сможет знакомить нас с
людьми, у которых точно такие же интересы, как у нас. Давайте представим
автомобили, мчащиеся со скорость триста верст в час. Давайте представим поезд,
который мчится от Москвы до Санкт-Петербурга за пять часов, как бы это
невообразимо не звучало. Вконец, давайте же представим себе человека, уже вовсе
непохожего на нас с вами, и настолько же от нас отличающегося, как мы
отличаемся от неандертальцев или австралопитеков. Давайте же себе представим
время, в котором все привычные для нас растения и животные изменились до
неузнаваемости и стали настолько не похожими на себя, что окажись мы в таком
далеком будущем, что совершенно не возникнет мысль, что находишься ты
привычной земле, а на некой совершенно незнакомой нам
планете - и все это, господа, реально, так как эволюция это процесс постоянный
и неотвратимый.