Вильно, 1915 год.
Трёхэтажный доходный дом купца первой гильдии Иосифа Бронштейна располагался на центральной улице Старого города, под названием Большой, что вела от Кафедральной площади к восточным Остробрамским воротам. Славилось сие строение не только своей монументальной архитектурой, портиками-окнами и экстерьерной лепниной. Основным достоинством, для некоторой части мужского населения губернского города Вильно, представлялась пивная «Давид», находившаяся в старинных сводчатых подвалах упомянутого дома. В свою очередь пивная притягивала посетителей вкуснейшими сортами пива, среди которых особым спросом пользовались тёмное «Портер», производимый здесь же, и светлое «Губерния» поставляемое из города Шавли*(1).
Пивная процветала без малого уже 15 лет и состав завсегдатаев некоторым образом определился. Сюда приходили отдохнуть после нетрудовых подвигов криминальные элементы всех мастей не только города, но и всего генерал-губернаторства. Хозяин Иосиф, грузный, горбоносый, коротконогий типичный семит, с большими на выкате глазами и чёрными курчавыми волосами, ничего против этой публики не имел, так как во-первых она не считая сорила деньгами, а во во-вторых иногда пользовался их деликатными услугами, улаживая свои щекотливые дела.
Воровская братия, в свою очередь, считала заведение почти своим домом и поэтому особо не шалила. Мало того, усмиряла залётных, если те не укладывались в рамки принятых приличий. Поэтому хозяин не держал вышибал, да даже сторожа на ночь не нанимал. Сохранность имущества пивной, да и всего дома, крепко держалось на блатной*(2) чести.
Впрочем и представители власти в лице околоточного надзирателя, да и самого участкового пристава с Иосифом состояли в хороших, чуть ли не приятелских отношениях. А до городовых он даже и не опускался. Правда поговаривали, что постоянно умножающееся богатство Бронштейна обязано не столько его выдающимся купеческим умением по торговле текстилем, сколько связям с преступным миром, скупкой и реализацией краденного.
В центральной зале пивной, за барной стойкой по обыкновению царила дочь хозяина Анжела*(3). Это было удивительное создание, совсем не земное, а скорее сошедшее с иконы, или картин мастеров Возрождения. Белокурые, слегка вьющиеся волосы до лопаток обрамляли лицо идеального овала. Припухлые чётко очерченные губки под аккуратным носиком, всегда готовы расплыться в приветливой улыбке. Но главными в облике были глаза – огромные, небесно-голубые, широко распахнутые, наивно-доверчивые и изумительные своей божественной красотой. Все постоянные посетители смели обращаться к небесному созданию только как Ангелочек. Ни у кого и в мыслях не было с ней заигрывать или познакомиться поближе. Все понимали, что она своей сутью, естеством, святостью, выше всего земного, плотского, грешного.
В одном из небольших боковых залов за отдельным столом восседали трое прилично одетых молодых человека и неторопливо потягивали из глиняных кружек пиво «Губерния». Закуски являли собой варёные свиные уши, копчёную сёмгу и пареный горох со свиными хвостиками.
Высокий с интеллигентным лицом и модными усиками Войцех Ковальский в компании был чуть старше и поэтому верховодил. А может быть ещё лидерствовал из-за своей воровской профессии гоп-стопника. В определённой среде, да и не только, носил кличку Дылда-Стоп. Его ближайший друг, но не соратник Иван Божко, приземистый крепыш, в «люди» не выбился, а работал извозчиком в компании «Фаэтон» и был известен в своём районе как Ваня-Кнут.
Третьим, младшеньким, компанию дополнял Исрул Бронштейн, сын Иосифа, хозяина заведения и брат Анжелы. Поэтому и кличку имел почти детскую – Изя-Сынок. Своей внешностью он полностью копировал отца, а в сей троице изо всех сил старался слыть в доску своим, даже напрашивался Войцеху в подручные на грабёж.
Все трое с детских лет взрастали в Старом городе и жили в одном огромном дворе, ограниченном кроме Большой, улицами Немецкой, Стеклянной и Еврейской. Старшие сотоварищи относились к Изе снисходительно, если не сказать пренебрежительно. Поэтому он ещё больше старался добиться их доверия и расположения.
Выделялся и лидерствовавал в сей компании Ковальский не случайно. Кроме роста и весьма приятной для барышень наружности, обладал острым умом и мгновенной сообразительностью. Успешно закончил Первую Виленскую гимназию и даже поговаривали о поступлении его на платный курс юриспруденции Санкт-Петербургского Императорского университета.
Кроме этого имел приличные способности к языкам, помимо первого родного польского, на котором говорили в семье, вторым родным считал русский, на котором закончил гимназию. Там же весьма усердно изучил немецкий, при случае козыряя своим прусским произношением. Ну а на улице и в обиходе без идиша тоже было трудно обойтись, так как по переписи 1907 года 40% вильнюсцев оказались евреями, а к 15-му году наверняка ещё и больше.
Но судьба распорядилась по другому. Его отец, Вацлав, мелкий картёжный шулер, напоролся на более чем достойного соперника Симона Гроссмана и проигрался в пух и прах. А рассчитаться не смог, поэтому и оказался в долговой тюрьме. Вместо университета Войцех остался без средств к существованию и без профессии. О матери же он не знал вообще ничего, только от отца слышал, что она померла, когда ему не было ещё и двух годиков.
Как-то вечером возвращаясь голодным домой, увидел в подворотне сидящего на тротуаре пьяного. Тот не вязал лыка, на тормошение не реагировал, а судя по свешенной голове скорее всего спал. Руки сами обыскали жертву и нашли бумажник. Столь лёгкое и быстрое решение финансового вопроса молодому Ковальскому весьма пришлись по вкусу. Далее он стремительно совершенствовался сам. Поджидал у кабаков подгулявших господ и помогал им достичь бессознательного состояния. Для этого обзавёлся кастетом и свинчаткой. Но сам считал свою квалификацию гоп-стопника временной, профессиональных воров сторонился. Но и они его за своего не признавали, в свой круг не принимали. Поэтому до сих пор и водился с дворовыми друзьями, с которыми вырос. Тем не менее считал себя на две головы выше их во всём и даже немного презирал, хотя никогда этого не показывал.
- Слых, кореша, - вещал Дылда, - меня чуть русские в армию не загребли по мобилизации. Еле отвертеться удалось, пришлось даже справку покупать у костоправа, что мол хворый.
- А мне городовой повестку принёс и велел расписаться. – хмурился Ваня-Кнут, - Так что через десять дней на призывной пункт, что на Татарской. Чего делать не знаю.
- Да-а, дело серьёзное, говорят немец уже к Сувалкам приближается, если дело и дальше так пойдёт, неровён час недели через две, максимум месяц, в Вильно будет. – как можно весомее изрёк Изя, подумал и добавил, - А меня старый давно от армии отмазал. Только вот ...
- Что только? – лениво поинтересовался Дылда, - Не тяни, трави дальше.
- Ну ладно, как своим скажу. Отец думает, что немец придёт надолго, может быть навсегда. Поэтому все российские бумажные деньги обесценятся почти сразу, пока не превратяться в простой мусор. Ходовой и законной валютой станет марка.
- Мне так до фени, у меня запасов денег нет, – подал голос Иван, - а с клиента буду брать ходовыми деньгами.
- Так а чё делать-то? – заинтересованно сдвинул брови Войцех.
- А надо, где только можно менять бумажные деньги на золотые царские червонцы, пока весь народ не прочухал ситуацию. – значительно произнёс Изя, чувтвуя возвышение на этот момент своего статуса, - вон мой старый уже целый сундучок наменял и продолжает в том же духе.
В этот момент к столу деликатно подошёл половой и проинформировал, что Бронштейна-младшего в своём кабинете ожидают сам Иосиф Моисеевич, по неотложному вопросу.
Глядя в спину удаляющегося Изи, Дылда-Стоп задумчиво произнёс:
- Ну и пусть трохи погуляет, с отцом пообщается, а мы пока мозгой пораскинем. Слых, Кнут, ты как к еврейцам относишься?
- Ну как, как. Как-то не очень, очень уж жмотистые они ребята, как клиенты, на чай почти ничего не оставляют. Другое дело русские, особенно офицеры.
- А у вас же с отцом свой экипажик был вместе с двумя лошадками. Куда делся?
- Сам знаешь куда, за долги забрал Моня Кац.
- Это который сейчас владелец общества «Фаэтон»?
- Ну да, так и у тебя похожая история.
- У меня почище будет. Мой отец до сих пор в тюремной долговой камере на Лукишках сидит, и выберется оттуда не скоро, если не выкупить. А засадил его туда Сёма Гроссман. Это я всё к тому, что жидовня расплодилась дальше некуда, скоро половина виленских жителей будут пархатыми*(4). Все доходные места в торговле и обслуге занимают они, да ещё каждый второй из них ростовщик. Даже название себе придумали – «литваки», как будто они тут испокон веков живут. На самом деле это законная территория Речи Посполитой, то есть польская земля. А коренное население здесь мы, «вильнюки», то есть поляки. И вы, белорусы тут законно. Ты же из Ошмян? А по прямой до вас всего-то полсотни вёрст будет.
- Ну да, правильно. Пусть жидочки убираются на свою землю ханаанскую, что Бог им завещал.
- И я к тому, только вот есть конкретные соображения всвязи с Изиными откровениями. Поди ближе, - зашептал Дылда, - Нам надо по тихому лопануть бронштейновское золотишко и мы сразу решаем все свои проблемы: ты откупаешься от войска и возвращаешь свой экипаж, а я вытаскиваю батю из тюряги. Да что говорю, всё это мелочи, само собой, там же столько рыжья, что нашим внукам хватит.
- Так это же западло, крысятничество. – испуганно вытаращил глаза Ваня-Кнут.
- Раскинь мозгой Иван, Ёся Бронштейн нам не пахан, а его золотишко не общак. Наоборот, он барыга и наварился на наших же делах. Да к тому же и морда жидовская.
- А Сынок как, он же нам друг, с детства?
- Ну да ... Изя вроде наш, но ... смотри, Бронштейны не обеднеют, у них два доходных дома, полдюжины магазинов тканей, да три питейных заведения, включая это. А Сынок ничего и знать не будет, мы ему остаёмся друзьями. Да, он наш, хоть и обрезанный. А сейчас давай крепко обмозгуем дело, оно того стоит. Такой шанс не в каждой жизни даётся.
В большом пышно обставленном кабинете, за массивным письменным столом карельской берёзы, восседал глава семьи Иосиф. Напротив в кресле, ближе к камину приютился Исрул. Оба Бронштейна до беспамятства обожали свою Анжелочку и по этой причине стену над камином украшал её большой портрет руки Болеслава Русецкого, выполненный последним в жизни художника. И как перед самой смертью заявил творец, его кистью по холсту водил сам Дух Святой. Действительно, картина излучала невидимые флюиды, заставлявшие разглядывающего её воистину благоговеть.
- Так вот, Изя, завтра же ты направляешься в Минск к дяде Фиме Фабриканту с двумя вопросами: во первых привести мануфактурной продукции, а главное разузнать, во что можно вложить наше золотишко, которое уже в потайной сейфик не вмещается, вот переложил его в сундучок. Сундучок и поднять уже тяжеловато, а поступления в него продолжаются. С приходом немцев, а я насколько понимаю это неизбежно, нужно быть готовым ко всему, даже самому плохому.
- Хорошо, папа, я всё понял. А где сундук, если не в сейфе?
- А он у меня в ногах, под столом. Не переживай, никто не знает. Да и кто полезет в дом самого Иосифа Бронштейна? Хотел бы я посмотреть на этого смельчака.
Три дня спустя, в два часа ночи, у дворового входа в дом Бронштейнов притаились два человека в тёмной одежде, надвинутых на глаза кепи и лицами замотанными чёрными платками. Один жилистый и долговязый, второй приземистый и плотный. С собой они имели керосиновый фонарь с отражателем «Летучая мышь», набор отмычек, стеклорез и острый внушительный тесак - для самоутверждения, и так, на всякий случай. В тёмном месте за углом их дожидалась пролётка с мирно жующей овёс из мешка лошадью, а за городом, в десяти верстах в лесу, выкопанная яма аж в сажень глубиной.
С первой дверью справились быстро, отмычками. Вторая тамбурная дверь запиралась изнутри на засов, но в верхней части разукрашена стёклами, в виде витражных. К стеклу прилепили разогретую смолу, прошлись стеклорезом и выдавили. Бесшумно поднялись на второй этаж, кабинет хозяина оказался не заперт. Аккуратно зажгли керосинку, обыскали помещение и сразу обнаружили потайной сейфик за большой настенной фотографией хозяина в резной рамке. Сейфик отмычкам сопротивлялся не более пятнадцати минут, потом сдался, но ... разочарованию грабителей не было границ. Там оказались только именные облигации городского займа, которые даже в руки опасно брать.
Два пригорюнившихся неудачника сидели на полу в темноте и пытались шевелить мозгами. Наконец Кнут прошептал:
- Слышь, Дылда, помнится Изя что-то говорил насчёт шкатулки, может она в самом писменном столе закрыта?
- Погодь, я что-то под этим столом видел, какой-то сундук, но он дюже великоват для монеток будет. А ну давай глянем, на всякий случай.
Грабители опять зажгли свою «летучую мышь» и кряхтя вытащили на середину ковра даже не запертый сундук. Откинули крышку, поднесли светильник и ... застыли как изваяния. Количество отсвечивающего тёмной желтизной металла их ошеломило. От множества рельефных профилей императора и двухглавых орлиных гербов рябило в глазах. Оцепенение продолжалось ...
В этот момент от двери послышался легкий шорох и зажёгся яркий электрический свет. На пороге в халате и ночном колпаке стоял хозяин, его лицо начинало багроветь от гнева. «Гости» повернулись к нему, но от неожиданности и испуга из изваяний превратились в каменные столбы.
Иосиф буквально подпрыгнул к долговязому и сдёрнул с того закрывающий лицо платок. В ответ Дылда резко полоснул по горлу Бронштейна острым тесаком. Несчасный захрипел и рухнул лицом на открытый сундук. Из сонной артерии на золотые червонцы сердце обильно выталкивало алую кровь.
Преступники, вынося сундук, уже в проёме двери кабинета, перед тем как выключить свет, на всякий случай оглянулись и ... опять застыли. Над камином, со стены, на них смотрела Ангелочек, но во взгляде уже не было райского умиротворения, там пылали гнев, горечь и ярость. Грабители на трясущихся ногах, спотыкаясь и икая покидали дом.
До заветной лесной ямы добрались быстро, за пол часа. Пол дороги Дылда сосредоточенно молчал, потом начал наставлять Кнута:
- Рыжьё полгода не трогаем, начисто забыли о нём, иначе засветимся.
- А как же быть с моим войском, чем откупаться буду, забреют же!
- Не боись, решу я твой вопрос в лучшем виде, забудь. Лучше на это время с бухлом завяжи. А то как за воротник зальёшь, у тебя язык развязывается, несёшь всё что на душе накопилось.
- Постараюсь. Но вот с отцом Изи нехорошо получилось, даже кошмарно, как мы сейчас ему в глаза смотреть будем? Да и вообще Сынок наверняка только с нами поделился про монеты и сундучок. Значит он на нас и подумает сразу! Что делать будем?
- Не жужжи, дай подумать, - Дылда наморщил лоб и приложил ладони к лицу, через минуту глубоко вздохнул и выдал, отвернувшись в сторону, - есть решение, будь спокоен.
Приехав на место, опять зажгли керосинку, аккуратно опустили сундучок на самое дно и присыпали футовым слоем земли. Накидали заготовленные заранее булыжники. Ваня по совету Войцеха спрыгнул вниз утрамбовать камни. Сделав дело, протянул руку другу, чтобы выбраться, но вместо помощи ... получил сильнейший удар цеглой по маковке, утробно хрюкнул и рухнул ничком на дно ямы.
Ковальский посмотрел на дело рук своих и пробормотав: «Ничего другого не оставалось», сноровисто засыпал тело землёй, опять утрамбовал ногами, вылил остатки керосина на место ямы, закидал прошлогодними листьями и завалил хворостом. Потом подошёл к пролётке, задал лошади ещё овса и дождался рассвета.
В утренних сумерках походил в округе по лесу, нашёл каменный лесохозяйственный знак с обозначением 13/13, достал из кармана компас и определил от знака точное направление до ямы. Тут же трижды промерял расстояние шагами, все данные записал на клочке бумаги, озоглавив пометки «Соколиный лес». Вскочил в пролётку и направился в соседний городок Нововилейск, где на ярмарке недорого продал пролётку вместе с лошадью. Оттуда в Вильно вернулся уже поездом.
Утром городовой обходя свои владения заметил непорядок. Тыльная дверь жилого дома Бронштейнов была настежь открыта, вторая тоже незаперта, да ещё с выбитым стеклом. Страж порядка позвал двух дворников, достал наган и принялся обследовать помещения. В кабинете, на втором этаже, обнаружили хозяина с перерезанным горлом, а рядом, в ночном пеньюаре дочь Анжелу без сознания.
Все соседи, всё общество старого города терялось в догадках о причине убийства. Явных врагов у Иосифа не было, даже со своими наёмными работниками он умел достойно ладить, уж не говоря о блатных и властях. Общество списало трагедию на залётных, правда и тут непонятно, что же они прихватили, может в сейфике чего было?
Через день вернулся из Минска сын Исрул. Вместе с сестрой они целый день просидели за рекой, у могилы уже погребённого отца на старинном еврейском кладбище Снипишки. К вечеру, с их молчаливого согласия к ним присоединился Войцех. Сидели и молчали до самых сумерек, пока совсем не продрогли. Изя предложил поехать к ним и чем-нибудь горячительным согреться. Предложение было принято и уже через полчаса друзья сидели за накрытым столом и откупоривали бутыль водки «Смирновъ» в 1/10 ведра.
Анжела составить им компанию отказалась сославшись на непрезентабельный вид. Действительно, глаза у неё от слёз раскраснелись, носик распух, а губки постоянно кривились предвещая рыдания.
- А где наш Ваня? – поинтересовался Изя, опрокинув в себя полстакана водки не закусив и не поморщившись.
- Ванька пропал, уже два дня, да ещё вместе с пролёткой.
Исрул сначала не понимающе уставился на друга, потом выражение его глаз начали принимать осмысленное выражение. Он опустил взгляд на пол и замотал головой:
- Не может быть, не верю, я же его знаю с детства.
- Я тоже не хочу верить, но у полиции это единственная версия, меня уже допросили, а Ваньку объявили в розыск. Конечно нехорошо думать плохо про друзей, но подозреваю что его прижимала угроза мобилизации, вот он и полез. А твой отец его застукал на месте. Что же произошло дальше мы с тобой знаем. Кроме нас троих про сундучок с червонцами никто не знал?
- Нет никто, даже Анжела не в курсе. Отец её вообще старался большими вопросами не загружать, берёг. А что?
- Думаю лучше об этом никому не говорить, если найдут Ваньку, найдётся и золото. Что ты-то думаешь делать, хозяйство-то большое осталось? А тут ещё и немец на подходе.
- Ещё не задумывался, хотя и на самотёк пускать всё нельзя. Приказчики жуликоваты, и надёжны только на словах, так говорил отец. – при этом Исрул судорожно вздохнул и наполнил стаканы.
- Изя, можешь на меня рассчитывать во всём, образование всё-таки имею, да и с гоп-стопом завяжу.
- Ты настоящий друг! – глаза Исрула наполнились благодарными слезами.
*(1) – Ныне город Шауляй.
*(2) - Через польск. blat «укрыватель (краденого)», или польск. blatny «свой, преступный».
*(3) - Имя Анжела образовано от позднелатинского мужского имени Angelus, происходящего от греческого «ангелос», и означает «вестница, ангел».
*(4) – Больной паршой, - заразной кожной болезнью, при которой под волосами появляются гнойные струпья.
Вильнюс, 3 мая 2017 года.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/05/03/1704