Вероотступники. Историческая повесть

Галина Пономарева 3
Глава 1. На Москве

 1666 год. Государь Алексей Михайлович назначил совет Боярской думы. Более десятка представителей знатных боярских родов шумно вошли в Грановитую палату Московского Кремля. Афанасию Тихоновичу, как думному дьяку, было поручено государем подготовить Указ о защите веры русской. Афанасий с волнением ждал думского решения, хотя Собор святителей России и Православного Востока уже осудил всех не покорившихся новым обрядам и новоисправленным книгам.  Теперь Дума определит меру наказания раскольникам. Бояре расселись по своим скамьям. Многие из них не поддерживали начинания Патриарха Никона. Вот боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий и дворянин Дмитрий Лопухин, в приказе коих трудился Афанасий Зыков, громко ведут споры насчёт предстоящего решения. Боярин явно не разделяет нововведений.   Огромная палата со сводчатыми расписными золочёными потолками и облачённые в дорогие одежды члены государевой Думы ждут часа начала заседания. А пока идут волнительные разговоры между думскими. Вскоре организованной группой вошли окольничие и думные дворяне.

- Сколь многочисленна стала Боярская дума, - размышлял Афанасий Тихонович, - а ведь ещё пару лет назад число думных бояр составляло всего  семь человек, несколько думных дворян и всего четыре дьяка. Нынче возрастает значимость государева люда, заслужившего право заседать в Боярской думе. Хоть бояре и сохраняют своё превосходство, но царёвы продвиженцы окольничие да дворяне не меньшую власть возымели.

   Афанасий уже пятнадцать лет служил дьяком. Спасибо батюшке, что ещё мальцом отправил к иноземцам науки и грамоту постигать. Прилежный Афанасий свободно овладел письмом и говором на пяти иноземных языках и ныне на них свободно изъяснялся и писал. Рвения к наукам, однако не заслонили преданность вере своего народа. Дьяк тоже не поддерживал греческое толкование новых духовных книг. Он принимал взгляд Аввакума на сохранение подлинно русских старинных книг и письма. Сомнения мучили его, но верность государю отметала их. Афанасий Зыков понимал предрешённость церковного вопроса.

--  А что, слыхали ли вы, православные, что еретик Аввакум вновь возвращён государем в Москву и ждёт царёва повеления касаемо своего живота? – обратился к собравшимся боярин Дмитрий Алексеевич Долгорукий.

-- Надо бы его в патриархи, а Никона – в острог, -- продолжил Пётр Михайлович Салтыков, -- церкви-то стоят пустыми. Не желает народ слушать службы по греческим книгам, многие влиятельные роды поддерживают Аввакума.

-- Это кто же? – спросил кто-то из новоявленных дворян.

-- Род Морозовых, Урусовых и ещё ряд московских родов, часть духовенства, да мало ли кто ещё. Церкви пусты на Москве стоят! Бывало ли когда такое! В самые смутные времена церковь уму-разуму учила, а нынче отворачивается от неё народ. Нельзя такого безбожия допускать! Надо вернуться к старой вере! --   взволнованно продолжал князь Долгорукий.
 
   Нетерпение собравшихся было прервано появлением государя Алексея Михайловича. Не спеша, с тёплой улыбкой на устах и со смирением в глазах вошёл он на заседание Боярской думы в золочёных одеждах, отороченных собольим мехом, в богато украшенной тафье на голове и мягких расшитых туфлях. Думные бояре и дворяне почтительным поклоном встретили государя, после чего степенно опустились на застланные коврами лавки. Воцарилась тишина, свидетельствовавшая о почитании и преклонении служителей Думы перед государем. Алексей Михайлович медленно опустился на царский трон, взяв в руки скипетр и державу. Афанасий Тихонович продолжал стоять перед царём согласно установленному порядку.

-- Садись, садись Афанасий Тихонович, да преступай к своей работе,-- обратился к дьяку Тишайший.

После сих слов, Афанасий приступил к бумажному делу, взяв заранее подготовленные перо и бумагу. Место его находилось поблизости от сидения князя Долгорукого, в приказе которого он и нёс службу государеву. Служил Афанасий исправно, поэтому всё чаще ему поручали вести дела важные, вовсе даже не связанные с приказной службой. Благодаря своему покровителю, а также образованности, дьяк Афанасий Тихонович Зыков быстро продвигался по службе. Он уже был первым дьяком в своём судебном приказе и фактически работал за судью. Вот и дела вёл важные, государственные, требующие знания государственных дел и осведомлённости в самых различных областях. Царь хоть и самодержцам писался, однако без боярского совету не мог делать ничего. Цари «всея Руси» разделяли свою власть с Боярской думой. Она утверждала вместе с Царём «уставы», «уроки», новые налоги.

-- Собрал я вас ныне, думные бояре, окольничие и дворяне, -- с вступительным словом обратился к собравшимся Алексей Михайлович,- для того, чтобы означить Собор церковный для свершения суда над противниками веры православной.  Решение это призвано укрепить и очистить русскую душу, а возможность кроется в продолжении начинаний Патриарха Никона. Знаю, крут он больно. Жалобы на него за расправы скорые засыпали весь судебный приказ. Его лично не поддерживаем, кровушки много людской пускает, но реформы продолжить следует. Про раба Аввакума скажу, что необходимо отлучить его от матери-церкви, суровое наказание должен он понести за ропот и речи неверные, кои в народе сказывает. Собор назначаем на 13 мая 1667 года. Собрание это решит окончательно и бесповоротно судьбу противников истинно русской веры.

-- Афанасий Тихонович, -- вдруг прервав свою речь, обратился государь к дьяку, -- пишешь ли?

-- Пишу, государь, пишу! Всё слово в слово на бумагу кладу, -- словно испугавшись врасплох захваченный неожиданным вопросом, ответил Афанасий.

-- У кого будет слово, думный люд? –- вопрошал государь тоном и всем своим видом подчёркивая решённость вопроса и нежелание услышать слова несогласия с царской волею.

В ответ последовал шум, который выражал поддержку государева решения.

-- Ну что ж, православные, на сём завершим сегодня думское сидение, -- не скрывая своего удовлетворения, завершил царь собрание Боярской думы.

-- Афанасий Тихонович, -- вновь обратился к дьяку государь, -- за три дня управься, опираясь на решение Думы, составь Указ о защите русской веры.
 Думский люд может идти по своим делам. 
 
 Сказав это, государь поднялся с трона и покинул Грановитую палату. Думские быстро встали и поклонами проводили Алексея Михайловича.
***

     Бояре и прочий думный люд, старались быстро покинуть Грановитую палату. Противники Никона молчали, опустив глаза, они старались не встречаться взглядами с дворянами и окольничими, которые изначально поддерживали царёво решение. Многие из них попросту боялись доносов, на что были способны желающие  приблизиться к царю-батюшке. Зыков Афанасий покинул царские палаты последним.

   Зайдя в писчую (комната для работы дьяков), он подошёл к своему столу, положил в шкатулку с рабочими документами бумаги с записями думского решения и заспешил домой.

  Вечерело. Осенью ночь на Москву опускалась быстро. По темноте разбойные людишки частенько занимались грабежами, поэтому Афанасий старался возвращаться со службы засветло. На улицах уже угомонились торговые люди, закрылись лавки, и одинокий замешкавшийся путник стучал подбитыми каблуками по настланным деревянным тротуарам, которые были проложены на улицах Москвы для пеших горожан. В некоторых окнах больших каменных и деревянных домов уже засветили свечи. Воздух пах осенним прелым листом и дождевой влагой. На западе неяркое солнце отбрасывало последние лучи, которые окрашивали низкие тучи в пурпурные оттенки.

   Дом Афанасия, в котором он проживал с родителем своим Тихоном Савельевичем, женою Евдокией и двумя сынами Фёдором и Матвеем, находился в Белом городе между улицами Большая Дмитровка и Петровка.  Деревянный, просторный дом, как исстари принято на Руси, делился на две части: мужскую большую и женскую чуть меньше, каждая из которых имела свой вход. Однако центральным считался вход на мужской половине, второй же использовался по хозяйственной части кухаркой, конюшем и ключниками. Кроме деревянных жилых палат во владении дьяка размещались поварня и баня, выстроенные из кирпича, а также деревянный погреб и конюшня. Часть территории отвели под сад. Афанасий Тихонович поднялся на высокое крыльцо и позвонил в небольшой колокольчик, извещавший домашних о пришедших гостях или возвращении хозяина. Дверь открыла Евдокия.

-- Как Вы задержались ноне, Афанасий Тихонович! Мы уж и волноватися за Вас стали. Однако вечерять ещё не саживались, Вас дожидаючи, -- не спеша и плавно говорила, словно пела, супруга, открывая дверь Афанасию,-- ужо до последнего солнечного лучика беседы застольные ведём. Сейчас скажу, чтобы накрывали. -- В руке она держала большую свечу в серебряном подсвечнике, каждое движение её тела сопровождал приятный шелест парчового сарафана и раздувающейся при ходьбе подбитой соболем епанче.   Афанасий Тихонович спросил о домашних, о доме, не приключилось ли чего в его отсутствие. Услышав о семейном покое, он прошёл в опочивальню, чтобы переодеться к вечерней трапезе.

  Семейство уже расселось в большой горнице за столом, над которым гордо возвышался пузатый до блеска начищенный самовар. Вся небольшая семья Зыковых была в сборе.
 
-- Что, Афанасий, приняла Дума царский Указ о чистоте веры русской? -– спросил дьяка отец Тихон Савельевич, который тоже свой век служил в дьяках у государя.
 
-- Да, тятя, через три дни велено подать на подпись государю Указ. Царём назначен срок проведения Церковного Собора для окончательного решения судьбы непокорных Никону.

-- Не по-христиански это, не по православному. Значит наши книги духовные в огонь, а чужеземные греческие в душу? –- с возмущением и гневом бросил упрёк старик.

-- Что же поделаешь, тятя! Ни один боярин не решился слова вставить супротив воли царской. Хоть и Тишайший у нас государь, но гневить его нельзя, можно и жизни лишиться. Все головы опустили и промолчали. Конец вере русской!
Между тем, трапеза после молитвы, прочитанной старшим в семействе, шла своим чередом. Быстро подносились пироги и кулебяка с рыбой, ватрушки с брусникой и творогом, крынки с варенцами, киселями и другими напитками, благо день был не скоромный.  Откушав, семейство разошлось по своим опочивальням. День начинался рано с восходом солнца и завершался тоже с последним его лучом.

    Афанасий, мужчина вовсе не старый, от роду ему минуло сорок лет, строен телом, высок, волос чёрен, и седина не проглядывала ещё на висках, являл собой типичный облик жителя Москвы, предки которого уже два века жили в этом городе и несли государеву службу. На бедность они никогда не жаловались, так как положенное государем жалованье обеспечивало семье сытную и покойную жизнь. Супруга Афанасия Евдокия, просватанная ему ещё в пору её юности в семнадцать годков, превратилась за пятнадцать лет замужества в голубоглазую жёнку, чем гордился Афанасий Тихонович. Он не жалел подарков, тканей парчовых и шелков для нарядов своей жене. Каждый раз, просыпаясь на супружеском ложе, он ощущал несказанную радость и безмерное счастье от того, что Бог дал ему в жёны Евдокию. Покой, взаимное уважение, порядок царили в доме. Все на Москве знали семейство Зыковых, как степенных, православных, семью, живущую по заветам своих предков.
***

     Не спится. Чёрные думы, словно ночь, заполнили душу Афанасия. Почему истинно православный Аввакум оказался в немилости у государя? Почему бывший соратник по кружку ревнителей благочестия, бывший друг Никон стал так близок царю, оболгав отца Аввакума? Аввакум, ревнитель «старой» веры, прошедший заточение и ссылку в Тобольске, а затем шесть жестоких лет в Забайкалье, приняв страдание за веру русскую, преследуется и карается? Что за несправедливость по отношению к мученику?  А народ ещё больше возлюбил его за страданья, за стойкость, за веру!  Умён, образован не меньше Никона, слово пламенное молвит так, что заслушаешься! Вот народ и гудит и в церковь идти не хочет. А его, страдальца, насильно расстригли и заточили по государеву решению в «тёмную палату» Пафнутьева монастыря. Там и будет ждать окончательного решения Церковного Собора. Ох, не прав, не прав, батюшка-царь, Тишайший наш Алексей Михайлович!

   Потаённые мысли долго бродили в голове Афанасия Тихоновича. Однако под утро сон сморил его.   
***

   Пролетела зима. 13 мая 1667 года собрался означенный государем Церковный Собор. К тому времени окончательно утвердилось представление о том, что Русская Православная Церковь – единственная преемница и хранительница благочестия. Московское государство являлось единственным в мире православным царством. Давно уж утвердилось, что Москва – Третий Рим. Церковный Собор своим актом окончательно закрепил назревавший раскол между приверженцами старой веры – старообрядцами и сторонниками церковных реформ Патриарха Никона. Несмотря на изгнание Никона в отдалённый монастырь, все книжные исправления на греческий манер были одобрены. За преступление против веры полагалась смертная казнь. «Кто возложит хулу на Господа Бога - того сжечь» - говорилось в Уложении Царя Алексея Михайловича. Подлежали смерти и « те, кто не даст совершить литургию или учинит мятеж в храме».

   Все осужденные Собором изгонялись в тяжёлую ссылку. Главным убежищем для ревнителей древнего благочестия стали северные районы России, тогда ещё совсем безлюдные и дикие.  Здесь, в дебрях Олонецких лесов, в архангельских ледяных пустынях  и обледенелых берегах Белого моря появились первые раскольничьи скиты, устроенные выходцами из Москвы.
***

    -- Ну что, Афанасий, что за эпитафия наложена на отца Аввакума? –- обратился с вопросом к своему сыну Тихон Савельевич после завершения им дневной государевой службы, зайдя к нему в опочивальню.

-- Тятя, ты будь осторожнее со своими вопросами. Прилюдно не затевай эти разговоры. Пусть домочадцы в неведении останутся, так-то оно спокойнее будет -- в свою очередь обратился с просьбой к отцу Афанасий.

-- Худо, тятя, ой худо вышло всё. Пресвятого мученика нашего отца Аввакума решено сослать в Пустозёрск на Печору-реку. Велено держать его в земляной тюрьме на хлебе и воде. И быть посему до полного раскаяния пресветлейшего Аввакума! Что же это, совсем веру православную уничтожить хотят изверги, совсем лукавому продалися!  Будет, будет смута на Руси, будет! Не снесёт такой измены православный люд! Многие знатные на Москве семьи последуют за Аввакумом. Ох, тятя, коли не служба царёва, я бы последовал за старцем. Однако не могу, семейству моему тогда верная погибель!
 
Тихон Савельевич слушал спокойно взволнованный рассказ сына, будто давно уже принял для себя решение.

-- Что ж, сынок, и я последую, как и истинный православный, за пастырем нашим Аввакумом. Исчезновение моё никем не будет замечено, ведь всё едино в палатах сиднем сижу. Завершу жизнь свою рядом со святым старцем, молиться за вас всех буду и за спасение Руси нашей православной.

Афанасий предчувствовал такой ответ отца. Противиться и отговаривать его не стал. На том и порешили.

-- Домочадцам скажешь, что в монастырь ушёл грехи наши замаливать. Такое часто со стариками случается, - в завершении разговора с сыном старик напутствовал, -- прямо завтрева с утра и уйду. На пропитание у меня есть, из одежды что-нибудь прихвачу, вот и всё.

Ранним утром, чуть забрезжил рассвет нового летнего дня Тихон Савельевич, забросив небольшую котомку на плечи, поцеловав и перекрестив сына, погрузил свой нехитрый скарб на повозку, запряжённую парой лошадей.  Возница, такой же старый, как и хозяин его, преданный слуга Никифор, опустил вожжи и  Тихон Савельевич отправился в дальнюю северную сторону.
***

    За утренней трапезой Афанасий Тихонович объявил домочадцам волю своего отца, которой никто удивлён не был, так как считалось делом праведным закончить старому человеку свою жизнь в молитвах в удалении от мирских забот и тревог. Выбор сей почитался православными, а посему семейство Зыковых слегка взгрустнув, приняло за старшего в семье Афанасия Тихоновича, и жизнь продолжалась своим чередом ежедневными трудами и заботами.

   Неожиданно в 1673 году воеводе боярину Дмитрию Алексеевичу Долгорукому и дворянину Фёдору Полуэктовичу Нарышкину государь поручил новое государственное дело – укрепить северные границы государство русского. Дошла до Алексея Михайловича молва, что осваивается и заселяется тот суровый край непокорными вероотступниками, число коих быстро возрастает.  Сказывали, что целые городища настроили они и хозяйствуют не безуспешно. Вот и решил государь воспользоваться этим для укрепления рубежей Отечества да царскую власть и волю принесть  на эти непокорные земли. В качестве дьяка с думными был направлен Тишайшим Афанасий Тихонович. Воеводе предстояло построить в Архангельске каменный город с крепостными стенами да укрепить Соловецкую крепость. Миссия эта была рассчитана на три года. Простившись с семьями в назначенный срок, наряженная экспедиция отправилась из Москвы на Север.

   Афанасий Тихонович Зыков был взволнован новым царским назначением.  От батюшки за годы его отсутствия был единожды посланник – монах. Он рассказал, что Тихон Савельевич обосновал в Олонецкой стороне на реке Выгов большой скит, став в нём старшим общинником. Живут в нём православные по старым заветам и по старой вере. И много подобных поселений возникает в той стороне. Афанасий был рад известию, одновременно и боялся за батюшку: а ну как царская немилость настигнет непокорных? И вот теперь у него появилась возможность самому побывать в тех местах, хоть и тревожно было оставлять семейство своё на три долгих года.

    Через неделю конного пути служилые достигла Архангельска.
***

  Архангельск удивил посланников царя своей оживлённой торговлей, большим количеством иноземных кораблей, выстроившихся у причалов. В ту пору город был единственным портом в Руси. Афанасий и его спутники долго обсуждали увиденное. Особый восторг вызывали иностранные торговые парусные корабли, которые они видели впервые.   Архангельский порт был известен на весь мир. Сюда из европейского заморья везли на Русь дорогие ткани, сахар, пряности, бумагу. Русские купцы, в том числе и московские, предлагали всё, что давала русская земля: хлеб, холсты, пеньку, воск, кожи и меха.

 Город, несмотря на своё величие, был деревянным со скромными постройками, существенно отличавшимися от московских.   Гостиный двор,состоящий из нескольких зданий был каменным.

   Назначенный царём новый воевода подивился прозорливости государя Алексея Михайловича.
   - Экий государь наш, Тишайший! Своего не упустит! Решил усилить здеся власть да дозор свой. Есть, есть в граде Архангельске чем наполнить государеву казну!- убеждался князь в правильности решения царя.

    Вручив прежнему воеводе  царскую грамоту, Дмитрий Долгоруков, вновь назначенный государем на должность воеводы Двинской области,  приступил к исполнению царёва наказа.  Афанасию Тихоновичу было велено собрать городскую управу, чтобы поправить вопрос о наполняемости местной казны. Собрание сие прошло тихо, местная знать не супротивелась царёву указу. В кратчайшие сроки при участии дворянина Фёдора Нарышкина строительные работы начались. На месте камня было достаточно, что существенно сгладило напряжение архангельской казны.
 
    На очереди встал Соловецкий монастырь. Для переговоров с монахами, державшимся старой веры был отправлен с небольшим обозом Афанасий Тихонович Зыков. Путь был недалёкий, дён двое. Афанасий взялся за исполнение наказа своего покровителя с радостью. Для него открылась прямая возможность навестить батюшку, коего не видел он уже десять лет. Сборы много времени не заняли, погода благоприятствовала путешествию, и через два дня Афанасий двинулся в путь.

   Суров Север с путешественником. Снег лежал на бескрайней северной земле, перерезаемой овражками и холмами, поросших хвойными и лиственными лесами. Дорога петляла между ними, увеличивая путь не знавшему местности путнику. В дороге приходилось отстреливаться от оголодавших волков, почуявших человека и скотину. Однако резвые лошади и хорошо вооружённые обозники без особых усилий справлялись с этой угрозой. Труднее было с ночлегом, отдыхом и едой. Афанасий Тихонович останавливался на необходимый для лошадей отдых и ночлег у пустынников-староверов. Он воочию убедился, насколько оказались освоенными северные земли хранителями старой веры, как принято их стало называть, раскольниками. Хорошо и грамотно укреплённые скиты старообрядцев, наладивших хозяйственную деятельность, не раз удивляли Афанасия. Как правило, управлял таким скитом избранный поселенцами из наиболее уважаемых и грамотных пришельцев общинный староста. Он соединял в себе управление хозяйством и ведение духовной службы. Царская власть не обеспечивала их духовниками, вот и пришлось им самим избирать таковых из своих рядов, от того стали называться они беспоповцами, а близость Белого моря, развитый рыбный промысел ещё и породил второе название скитов – поморские. Поморские беспоповцы знали в своей округе все свои скиты, поддерживая тесные отношения друг с другом. Благодаря этому Афанасию Тихоновичу без особых усилий удалось отыскать скит, которым управлял его отец Тихон Савельевич Зыков.
***

    Долгожданная встреча с батюшкой Тихоном Савельевичем вызвала слёзы радости и волнения у отца и сына. Афанасий увидел крепкого старца, облачённого в чёрные одежды поверх тёплого тулупа, на голове был духовный клобук. Такой монаший вид отца несколько смутил Афанасия. Это не ушло от внимательных глаз Тихона Савельевича.

-- Ничто, Афанасий, не смущайся моего нового сана,-- обратился он к сыну, -- ведь духовная служба для меня теперь главная, я навроде духовного пастыря для паствы своей. Кроме обустройства жизни главным делом остаётся сохранение нашей веры православной.

    После рассказа Афанасия о домашних, о женитьбе его старшего сына Фёдора Афанасьевича и рождении у него сына, Петра Фёдоровича, чему несказанно был рад отец, сели за сытно накрытый стол и отобедали.    Долго за полночь беседовали отец с сыном. Многое открыл для себя Афанасий. Был он несказанно удивлён деловитости и предприимчивости батюшки. Тихон Савельевич показал сыну  духовные книги, отпечатанные  в типографии Ивана Фёдорова на Москве,  медные иконы ручной ковки, которые сохранили старинное письмо. Община не только хранила их, но и наладила обучение письму и чтению ребятишек и молодёжь. Тихон Савельевич, уважавший науки и знания, стремился внести их общинникам. Не без гордости сообщил он о торговле со скандинавами. Казалось, что новая жизнь, подчинённая сохранению истиной веры, укрепила не только его дух, но и плоть. Тело почтенного старика стало жилистым, сухим и сильным.
 
  На следующий день экспедиция продолжила свой путь в Соловецкий монастырь.
***

  Вот оно – студёное Северное море. Каменные глыбы лежали у воды, сказывая о суровости стороны, будто предупреждали, что слабому человеку тут не сдюжить.

    Море выдыхало из своих глубин белый пар. Белёсым туманом он стоял над набегающими ледяными волнами. Путники зажгли сигнальные огни, как были научены поселенцами скитов. Эти кострища должны стать для живущих на Соловках островитян сигналом. Действительно через пару часов к берегу подошла большая шлюпка. Два монаха-гребца пригласили погрузиться  пятерым представителям государя-батюшки. Тихон Афанасьевич и ещё четверо служивых воеводских людей погрузились в баркас, напоминавший большую ладью. Гребцы ударили вёслами о морскую белёсую воду, и судно довольно быстро стало удаляться от береговой линии. Афанасий и его спутники,  не ожидали увидеть каменный монастырский замок-крепость. Фактически царский указ об укреплении Соловецкой крепости был исполнен самими монахами, ревнителями старой веры. Их принял настоятель монастыря. Однако «тёплым» приём было назвать нельзя. Выдержав дипломатические требования приёма знатного сановника, Афанасию дали понять, что монастырь жил и впредь будет жить по своим законам, а царёвы Указы для них не являются законами. Монастырь отказался от присутствия и подчинения царским посланцам, определив свою независимость и самостоятельность. Афанасий в письменном протоколе написал: «Живут как государство в государстве». Слыханное ли дело! Какова дерзость староверов! Афанасий Тихонович был поражён силе и делу монашеского государства. Так ни с чем и отбыли они, царёвы посланники,  отправившись в обратный путь в Архангельск.
***

     Пребывание Афанасия Тихоновича в Архангельске было прервано известием, доставленным царским гонцом, о кончине государя Алексея Михайловича и восшествии на престол царя Фёдора Алексеевича. Воеводе Дмитрию Долгорукому было велено остаться в Архангельске при назначенной ему должности, а дворянину Нарышкину и первому дьяку судебного приказа Зыкову было велено возвернуться на Москву. Не без сожаления покидал Афанасий северный край, с которым он сроднился за три прожитых в нём года.

    За преданность царёвой службы Фёдор Алексеевич пожаловал Афанасию Тихоновичу Зыкову чин думного дворянина с пожизненным ношением его роду Зыковых навсегда. Именной Указ, подписанный царём Фёдором Алексеевичем, был торжественно оглашён на заседании Боярской думы и передан на вечное хранение Афанасию Тихоновичу. Событие это совпало с печальной вестью о предании смерти в Пустозёрске страдальца Аввакума.

  Четырнадцать долгих лет заточения в подземелье не сломили волю непокорного Аввакума. Он, находясь в заточении, продолжал свою проповедь, рассылая грамоты и послания в разные стороны Московского царства. Множество людей, поддерживавших и последовавших за своим пастырем, помогали протопопу в его деятельности. Резкое письмо к царю Фёдору Алексеевичу решило  его участь. Он и его ближние товарищи по приказу царя были сожжены в срубе в Пустозёрске. Случилось это трагическое событие 24 апреля 1682 года. Может быть и последовали жестокие расправы над староверами, но внезапная кончина государя Фёдора Алексеевича отодвинула эти намерения на десятки лет.

    8 июня 1682 года на царство венчались впервые сразу двое царевичей: Иоанн и Пётр. Афанасий Тихонович Зыков в составе Боярской думы присутствовал на этом знаменательном событии.  Земский Собор издал постановление об одновременном восхождении на престол двух братьев московского царя Фёдора III. Иоанну было шестнадцать лет на ту пору, а Петру – десять.

Глава 2. Ледяная пустынь

 Мученическая смерть Аввакума не только не завершила церковный раскол, а наоборот, увеличила поток переселенцев, сторонников старого благочестия, в ледяную пустынь Русского Севера. Гонимые создавали новые скиты, в которых селились вместе со своими семьями. В 1684 году на территории Олонецкого уезда усилиями братьев Андрея и Семёна Денисовых, а также монахами, выходцами из Соловецкого монастыря, была заложена обитель на реке Выг. Первоначально в обители поселилось сорок человек. Но вскоре она стала центром старообрядчества беспоповского поморского толка Выгорецкой обителью.
 
  Князья Андрей Дионисиевич и Семён Дионисиевич Мышецкие, преданные Аввакуму и старой вере, уйдя в раскол, потеряли по велению государя дарованный чин и стали поморским крестьянами. И всех тех, кто последовал за расстригой Аввакумом, постигла подобная участь. Между тем столь жёсткая мера не возымела действия на староверов.
***

    На Москву с венчанием на царство братьев Иоанна и Петра пришло смутное время. Регентша, царица Софья Алексеевна, стремившаяся к единоличной власти, всячески радела над слабым здоровьем царевичем Иоанном и втайне замышляла козни против Петра. Многие думные бояре её в этом поддерживали, а отсутствие единовластия сильно ослабляло Московское царство. После кровавого бунта стрельцов, которыми воспользовалась Софья и расправой над боярами Нарышкиными, Ромодановскими и другими лицами покой так и не наступил. Афанасий Тихонович, как человек государственный, тяжело переживал распри и вражду между  боярскими родами, которые делили царевичей и желали видеть на престоле каждый своего ставленника. Царевна Софья всячески пыталась склонить на свою сторону Боярскую думу, хотя думные дворяне и дьяки,  знающие служилые люди больше поддерживали Петра Алексеевича, нежели слабого здоровьем и тщедушного Иоанна.

    Шло время, смута нарастала.   Несмотря  на это, как положено и Богом дадено, на Москве вновь зашумела весна с новыми надеждами на лучшее. Цвели липы, вишнёвые и яблоневые деревья украсили гроздьями цветов улицы златоглавой. Солнышко прогревало за день воздух почти по-летнему. Афанасий Тихонович, как всегда, спешил домой. Семейство его значительно приросло. Сыновья уже имели собственные семьи, росли внуки. Младший, Матвей, как было заведено  исстари, жил в доме с родителями, а старший – Фёдор имел собственный дом.

      Часто раздумывая о своей семье, Афанасий благодарил Господа-Бога за то, что оба сына живы-здоровы, и детки их также радуют своей непоседливостью и прилежанием к наукам. Отцу с матушкой из всех их деток удалось сохранить только его. Брата и сестру забрала страшная болезнь, прокатившаяся по Москве в пору обучения Афанасия в иноземщине. Так и остался Афанасий Тихонович единственным сыном в семье Зыковых. Размышляя над такой несправедливостью, он радовался благополучию сыновей и внуков. Дома собралась семья за большим столом, который теперь едва вмещал всех домочадцев, включая внуков.

    Откушав, семейство начало укладываться ко сну. Но тут внезапно прозвучал на входе колоколец. Через минуту  ведомый ключницей в горницу вошёл странник, одетый по-монашески. Афанасий Тихонович сразу признал в нём посланника от батюшки Тихона Савельевича. Распорядившись, чтобы его оставили наедине с пришельцем, пригласив странника откушать, он с волнением ждал известий с северной стороны. Монах поблагодарил хозяина, но от кушанья отказался, попросив лишь питья.

  -- Печальную весть принёс я тебе, Афанасий Тихонович, -- глотнув квасу, сказал посланник, -- Отец наш, а стало быть, и твой, Афанасий Зыков, батюшка Тихон Савельевич почил в возрасте восьмидесяти пяти годов от роду. Напоследок просил тебя, Афанасий Тихонович, возглавить святое дело отца твоего. Ушёл он от нас тихо, под святое песнопение рабов его и сослуживцев святой братии веры истиной православной. Однако принимая свои последние денёчки, он, батюшка наш отец Тихон, написал тебе письмо и просил меня после его смерти вручить тебе, Афанасий Тихонович. Вот и настал тот час, -- после сказанных слов,  монах вручил с поклоном Афанасию небольшую шкатулку.

 Преодолевая волнение, он взял лежавший в ней свиток и стал читать. Афанасий увидел хорошо знакомый ровный почерк  батюшки:

                Афанасий, сын мой единственный.
   Пришёл твой черёд сделать свой выбор между царёвой службой,  службой Господу-Богу и благочестием нашим православным. Знаю, что нелегко это тебе сделать. Ведь слуги Господни остаются и слугами государей наших Иоанна и Петра. Но это мы так себе мыслим. Нас же ещё государь Алексей Михайлович в преступники записал за веру нашу православную истинно русскую, за преданность старейшему благочестию и книгам святым, писанным нашим старинным письмом. И поныне, мы остаёмся в глазах царей московских вероотступниками. Думаю, что придут когда-то времена для нас тяжёлые, когда вспомнит о нашей братии Государь, и будем мы вновь подвергнуты гонениям. Но эти времена придут ещё не завтрева. Прошу тебя, сын мой, не брось дело отца твоего, заступи на моё место в нужный час. Вручаю тебе власть духовную и хозяйственную. С того момента, как мы с тобой повстречались, Афанасий, сын мой разлюбезный, скит наш ещё более окреп. По реке нашей Выг целые городища выросли. Прозываемся мы теперь Выголексинским общежительством с центром в Выгорецкой обители. И растёт с каждым днём число скитов в округе нашей и число людей поселившихся в северной стороне. А во главе всего дела стоит Андрей Денисов, некогда князь Мышецкий, а духовным руководителем является священноинок Пафнутий Соловецкий из известной тебе святой обители. Перед нелёгким выбором ставлю тебя, разлюбезный сын мой, Афанасий. Ведь дело касается всего рода нашего. Отказ от службы государевой навлечёт на тебя наказание суровое, потеряешь ты чин и звание заслуженное тобою верой и правдой. Однако ж надеюсь, что вера наша поможет принять сие решение, и ты продолжишь службу духовную, ибо этот путь свят и правилен.

   На сём прощаюсь с тобой, сын мой, Афанасий Тихонович Зыков, молюсь за тебя и за ближних, коих не видел долгие годы, благославляю тебя, сын мой, на труды праведные, службу духовную! Аминь!

       Отче старец Тихон, в миру Тихон Савельевич Зыков.
Числа шестого, месяца мая, сего 7 194 года от сотворения мира (1686).

   Афанасий читал письмо. Сознание его будто  помутилось. Он слышал голос батюшки, видел его пристально-внимательные серые глаза, чувствовал тепло его руки на своей голове, словно в детстве, когда ему было трудно что-то преодолеть или принять какое-то важное решение, тятя всегда ласкал его. Ощущение тепла руки батюшки успокаивало, придавало силы и уверенности в правильности свершённого поступка.

   Афанасий Тихонович знал, что когда-то ему придётся сделать выбор между службой светской и духовной. Он давно уже был к этому готов. Все сложности заключались в сынах, в Фёдоре и в Матвее. Как они отнесутся к такому повороту жизни? Больше волновал Афанасия Фёдор, который служил вместе с ним в судебном приказе и был первым дьяком.  Сын быстро и успешно продвигался по служилой лестнице.  Пожелает ли он коренным образом поменять свою судьбу?

- Ох, тятя, тятя, большую и сложную загадку загадал ты для меня! – застыл в растерянности и задумчивости по центру горницы Афанасий Тихонович, - как же быть? И решения задача требует скорого, - прикрыв глаза и никого не видя, рассуждал Афанасий.

Между тем, пришелец внимательно наблюдал за главой семейства Зыковых. От его глаз   ничто не могло остаться незамеченным. Монах видел испуг, поначалу охвативший Афанасия, растерянность, сожаление по поводу известия о смерти отца, и, наконец, проявившееся чувство уверенности в себе. Было очевидно, что решение Афанасий Тихонович принял.

-- Отче, разреши молвить, - обратился монах к Афанасию.

-- Да какой же я «Отче»? – смущаясь, ответил Афанасий.

-- Привыкай, Отче. Для нас общинников ты теперь будешь «Отче», --  продолжил вопрошать гость.

-- Отче, от себя добавлю. Не думай, что влекут тебя в яму непросветную, в нищету непробудную. Вижу, что живёте вы с семейством ладно, не бедствуете. Дак знайте, Отче, что призываем мы Вас возглавить общину нашу небедную. Трудами батюшки Вашего казна наша как чаша полна. С того времени, что бывали Вы у нас, скит наш городищем стал. Имеем крепкое хозяйство, ремёслы разные, рыболовецкую артель с ладьями, торгуем не хуже Архангельска с народом европейским. Управлять таким хозяйством может не всякий человече, грамота и знания нужны, языки иноземные. Отче, станете Вы вместе с другими отцами во главе церкви нашей поморского согласия. А мне велено батюшкой Вашим сопровождать Вас до места. Видно, он, отец Тихон, или Тихон Савельевич, наперёд знали, что не сможете Вы не принять предложение батюшки Вашего.

  После сказанного монах поклонился Афанасию и замолчал, будто ждал распоряжений.

-- Ну что ж, ты прав святой человек. Не буду я противиться воли батюшки Тихона Савельевича.  Самая сложная задача – собрать и организовать отъезд семейства моего. Вот об этом думку думать буду. Опочивальню тебе, мил человек, отвели. Дела поутру вершить будем.

  Разговор был завершён, ключница проводила монаха в отведённые ему покои.
***

    На следующий день вся семья Зыковых собралась в большой горнице в доме у Афанасия Тихоновича. За вечерним столом сидели сыновья с жёнками и детьми, а также сам Афанасий со своей женой Евдокией. На правах старшего Афанасий Тихонович прочёл письмо батюшки. Наступила полная тишина, напряжение по поводу принятия сложного для семьи решения воцарилось с первых строк читаемого послания Тихона Савельевича. Афанасий не торопил с высказываниями мнений сыновей. Женщины сидели, потупив свои взоры, у невесток заблестели слёзы на глазах. Лица Фёдора и Матвея были суровы. Они понимали, что батюшка уже принял решение, каждый из них думал о сборах и отъезде семей. В наступившей тишине первым, как полагается, заговорил Афанасий Тихонович.

-- Что скажете, дети? Неволить вас не стану. Своё же решение я принял: батюшкино слово для меня - праведное. Так тому и быть.  Мы с матерью покинем Москву. Слово за вами. Фёдор, - обратился он к старшему сыну, - твоё решение какое?

-- Тятя, известно, какое. Я перечить тебе не стану. Ведь если останемся на Москве после твоего непослушания и тайного отъезда, что нас здеся ждёт?  Пытошная! Смерь неминуемая! Тяжко покидать родные места, но моя семья поедет с тобой, - решительным голосом сообщил о своём решении старший сын.

-- И мы, тятя, тоже отъедем с тобою, - продолжил младший сын. И нам дело на реке Выг найдётся, а здеся - только пропадать.

-- Вы, сыны, должны понимать, что путь на Москву будет заказан навсегда, что чина дворянского мы будем лишены, сольёмся с народом и будем крестьянствовать, как простые люди. Даже мне не приходилось жить такой жизнею. А вашим деткам учиться можно будет только в домашних стенах, которые ещё тоже воздвигнуть надобно будет. Жизнь придётся начинать сызнова, будто родиться заново. Оно так и есть, служить будем Господу-Богу. Край тот суров нравом и климатом, тоже нелегко придётся. Спасибо вам говорю, сыны мои, что поняли меня и поддержали.  Два дня всем на сборы тайные, а вечером, как стемнеет, третьего дня тронемся с обозами. Такое моё слово и решение. А сейчас почивать пойдём, утром на государеву службу заступать. Жёнки, дочки мои любезные и супруга моя, разлюбезная Евдокия Микитична, не плачьте, не горюйте, ведь мужья и дети ваши будут с вами, остальное трудами нашими устроится. В добрый путь! – заключил Афанасий Тихонович.

   После этих слов, все встали, перекрестились на образа, как это делалось перед принятием серьёзных решений, и пошли по своим опочивальням на ночлег. Всем предстояла волнительная и бессонная ночь. Кто ж заснёт после всего пережитого, только разве несмышлёныши - ребятишки!
***

   Два дня, отведённые на сборы пролетели, наступил день отъезда. Перед дорогой провели большой молебен в отчем доме и двинулись в путь. Дорога предстояла дальняя, дён этак пять-шесть, как если с погодой сладится. Вечером третьего дня, как и было говорено Афанасием Тихоновичем, тучный обоз семейства покинул Москву.

  Весть об исчезновении Зыковых быстро распространилась по Москве. Передавались слухи о бегстве семьи к староверам в непокорённую северную землю. Кое-кто говаривал, что призвал сына старый Тихон Савельевич, который достиг почитания со стороны раскольников в том суровом крае.

   Реакция со стороны регентши, Великой княжны Софьи Алексеевны, не заставила себя долго ждать. Согласно подготовленному государеву указу Зыков Афанасий Тихонович и его сыновья Фёдор Афанасьевич с сыновьями и Матвей Афанасьевич с сыновьями лишались навсегда чина дворянского. Им запрещалось пребывание в Москве, а усадьбы семейные подлежали сожжению, домашний скарб и утварь, земельные наделы поступали в государеву казну. В назначенный день вся Москва пришла смотреть на устроенное пожарище, уничтожившее вековой дом семьи Зыковых. Кое-кто из Боярской думы, служилые люди втайне сочувствовали Афанасию Тихоновичу и дивились мужеству семьи Зыковых, избравшей нелёгкий путь служения Богу по старым заветам. Долго не могла успокоиться Москва и обсуждала эту новость. Боярская дума, приняв жёсткое решение, боялась смуты, но всё обошлось, и жизнь Москвы вновь пошла по старому руслу.
***
 
   Вот и Выг. Шумит непокорная речка каменистыми порогами, перевалами, каменными выступами, пенится студёная вода. Много родников и ручейков, кои начало своё берут в мёрзлой земле, питают эту, казалось, небольшую реку. Местами и вовсе почти уходила она в каменистую землю, показывая своё непроходимое каменистое русло. По берегам лежали огромные серые валуны, отшлифованные за века холодными ветрами. Берега реки заросли низенькими, будто карликовыми, сосёнками и берёзками. Солнышко грело, но от речной воды шла прохлада, словно север дохнул студёным воздухом. Ночи стояли светлые, вроде день продолжался, а темноты ночной так и не наступало. Чудно всё было.

  Проехали несколько скитов. Провожатый монах, инок Прокопий, всё  дальше и дальше уводил новых московских переселенцев. Дорога была нелёгкой. Женщины и дети вымотались, все с нетерпением ждали завершения пути. Наконец, показалось Зыковское урочище.

-- Приехали, родненькие, приехали ужо! -– радостно оповестил Прокопий о завершении большого пути.

Обозники подъезжали к большим деревянным столбам с такою же перекладиной, а от них отходили в обе стороны  деревянные укрепы, изготовленные из древесных стволов. Путники заехали вовнутрь крепостного укрепления. По обе стороны стояли большие, высоко поднятые от земли, деревянные срубы со слюдяными оконцами. Люди высыпали из изб и низкими поклонами приветствовали приехавших. Женщины были повязаны тёмными платками поверх таких же тёмных одежд, мужчины снимали шапки в уважительном поклоне. Домов было много. В центре скита стоял молитвенный дом с церковным куполом вместо крыши.

-- Вот здеся батюшка Ваш, Афанасий Тихонович, и совершал духовные службы да обряды. Недалеко от храма Господня и могилка его. Щас подъедем поближе, -- радостно говорил провожатый Прокопий.

  Обозники подъехали ближе к церквушке, возле её сруба был виден земляной холм, в центре которого стоял большой деревянный крест, украшенный резной крышей и домиком, предназначенным для обитания души усопшего. Вокруг могилы росли аккуратно вкопанные земляные пласты со  цветочками. Место было чистым и ухоженным. Обоз остановился. Афанасий Тихонович с сыновьями вошли в храм, женщины оставались у телег со скарбом.

  Внутри храма стояла прохлада, горели свечи, возле иконы Иисуса Христа висела лампада. Все стены были увешаны иконами, многие из них хорошо были известны Афанасию с детства, он их сразу узнал, но появились и новые. Главный иконостас был изготовлен из меди, начищен и сверкал, словно золотой. Всё было строго, скромно, благостно, без лишнего блеска. Лики святых смотрели на вошедших в молебный дом сурово и строго, как бы предупреждая о нелёгкой жизни, которая поджидает здесь всяких новых обитателей. Перекрестившись, отбив земной поклон, Зыковы вышли на улицу. Прокопий не стал заходить с ними в храм, поджидал их вместе с обозниками на улице.

-- Неподалёку дом Вашего батюшки, там и расположитесь пока. Дом большой, вместительный, всем места хватит. А за лето наши мастера поставят Вам и сыновьям новые дома, -- продолжал свои пояснения Прокопий.
Обоз двинулся вновь. Все строения поселения были деревянными. Чувствовалось, что леса в округе в достатке. Кроме жилых домов, в поселении были устроены строения общинного пользования: высоко поднятый амбар для зерна, большая мельница, пожарка с колокольней и колодцами, кузня, конюшни, помещения для ремёсел, школа с хранилищем духовных книг. Улицы были подметены, выстроенные крепкие высокие заборы с  воротами органично завершали жилую усадьбу. Всё было сделано добротно с хорошим хозяйским подходом. 

   Афанасий Тихонович всё быстро оценил намётанным глазом. Перед ним раскинулся небольшое городище в окружении возделываемых пашен и полей, пасек с пчелиными ульями. Сыновья в некой растерянности осматривали всё хозяйство: они явно не ожидали такой ухоженности и  порядка.

- Да, знатно потрудился тятя! – размышлял Афанасий, осматривая строения, - не лукавил и Прокопий, говоря о достатке казны общинной. Целое поместье со всеми хозяйственными постройками и ремёслами создал батюшка! Экое богатство! Неужто и прочие скиты в таком же состоянии находятся? – продолжал размышлять про себя Афанасий. Сыновья молча шли за ним.

-- Вот и пришли к дому батюшки Вашего, пречистого отца Тихона, -- вновь заговорил Прокопий, -- показывая на большой и высокий дом.

  Как только они подошли к дому, открыв тяжёлые и большие ворота, на высокое крыльцо вышли две женщины – монахини.

-- Это инокини Клавдия и Федора, - представил их Прокопий, -- они домашним хозяйством ведали у батюшки нашего Тихона, да я в услужении его находился. Думаю, что Вам, Отче Афанасий, как батюшке Вашему служить будем. Обоз въехал в большой двор. Дети, женщины, Фёдор и Матвей выстроились возле крыльца, ожидая приглашения в дом.

-- Отче, Афанасий Тихонович, пожалуйте в дом и откушайте. Времечко обеденное. Пожалуйте, гости дорогие, -- с приветливыми словами обратилась к приехавшим монахиня Клавдия.

 Первым в дом ступил Афанасий Тихонович. За ним робко вошли члены его семьи. Это было начало новой жизни.
***

  Через  три дня, отдохнув с дальней дороги и обустроив семейство на новом месте, Афанасий Тихонович в сопровождении всё того же Прокопия поехал на повозке в Выгорецкую обитель. Путь был недалёкий, и через пару часов по лесной дороге коляска подъехала к каменной крепостной стене. На въезде в городище были воздвигнуты большие деревянные ворота, укреплённые железом. На вратах стояла охранная служба, которая при въезде очередного путника поднимала пропускную деревянную лесину, открывая дорогу въезжающим. При подъезде к воздвигнутому пропускнику Афанасия спросили, из каких мест он будет и о цели его приезда. Один из стражей узнал Прокопия:

-- Да свои, свои. Это общинники отца Тихона, который преставился на днях, -  стражи осенили себя двоеперстным крестом, -- видать, новый духовник едет.
 
-- Проезжайте, проезжайте, родимые! А то у нас сегодня ярмарка, торгового люда много понаехало, все ряды уже полны народу, а они всё едут и едут!
Прокопий потянул постромки, и запряженные лошади ускорили ход. Повозка быстро покатила по центральной дороге городища. Поселение походило на немалый город. То и дело по улице проезжали подводы с холстяными тюками,  с коробами, с большими корзинами со всякой-всячиной, с медовыми бочонками и другой снедью.
 
- Не бедствует народ, не бедствует, - размышлял Афанасий об увиденном, - а вот и торговые ряды, не менее чем в Архангельске! Строения большие да высокие, гостиный и постоялый дворы, конюшни. Однако преуспевают староверы, преуспевают и капиталец имеют должно быть немалый! Хорошее житие! Ай да раскольники! – не переставал удивляться Афанасий Тихонович.

-- Ну, вот и храм наш! Здеся и увидитесь Вы, Отче, с отцом  Пафнутием! -– останавливая повозку, сообщил Прокопий, -- я ужо вовнутрь не пойду, туточки Вас, Отче, дожидаться буду.

   Афанасий сошёл с повозки и вошёл в храмовую ограду. Посредине усадьбы стоял большой молитвенный дом, выстроенный на манер общинного, как в ските батюшки, только больше. Поднявшись на высокое крыльцо, отворил тяжёлую дверь, ступив из просторной прихожей в молельную, где проводились службы и свершались положенные обряды. Возле иконостаса стоял одетый в монашеские одежды человек. Он молился, появление вошедшего незнакомца не прервало его занятия. Афанасий знал, что прерывать общение с Господом-Богом нельзя, перекрестившись, он отошёл в сторонку и стал ждать. Перед ним стоял старец, на вид ему было лет восемьдесят. Чёрные одежды и монашеский клобук подчёркивали его измождённость и усталость. Прозвучали последние слова обращения ко Всевышнему, старец просил о милости и здоровье для паствы, так необходимых для начала летних крестьянских забот, молился об урожае и достатке для жительствующего люда. Закончив молитвы, старец взглянул на стоящего поодаль Афанасия.

-- Подойди ко мне, сын мой, – обратился он к Афанасию, -- видно ты и есть сын отца Тихона, -- скорее утверждая, а не спрашивая, начал он беседу.

-- Сказывал батюшка твой о тебе, сказывал! Хвалил всё тебя, лучше, говорил, не будет продолжателя дела нашего по сохранению благочестия истинного. Мол, службам обучен, грамотен и предан вере нашей. Вопрошаю тебя, так ли, Афанасий Тихонович?   Твёрд ли в вере своей? Не побоишься ли стоять за неё, как пресвятой Аввакум наш стоял?

-- Да, Отче! Решение я принял. Оно касаемо всего семейства моего, которое прибыло из Москвы вместе со мной. И как заведено, старшой сын мой, Фёдор Афанасьевич примет от меня в своё время посох веры и заступит на службу, как сделано это мною.

-- Скучал отец Тихон по семейству своему, по вам значить. Надо бы раньше при жизни его приехать сюда. Но что же, былого не поправишь! А воля покойного для меня истина. Посему быть тебе, Афанасий Тихонович, отцом Афанасием, прозываться будешь Отче Афанасий. Служи Господу нашему Иисусу Христу, храни чистоту веры нашей православной, приумножай паству нашу поморскую, ибо обитель наша и церковь наша зовётся Поморской. А теперь ступай и повстречайся с Андреем Дионисиевичем, который хозяйственными вопросами нашими ведает. Надо будет, я тебя позову. Мы собираем духовных старост общин наших, придёт время - тебя известят. А теперь ступай, устал я что-то, прилягу пойду, а то уж и служба вечерняя подойдёт. Прощай покудова, отец Афанасий.
Осенив Афанасия Тихоновича крестом, старец медленно вышел из молельни. Афанасий пошёл следом за ним.

     Дом Андрея Дионисиевича находился недалеко от церкви. Внешне он ничем не отличался от прочих жилых строений, коих уже немало видел Афанасий. Он разволновался, осознав свою совершенно иную миссию, неизвестную и пугающую. Его раздумья прервал Прокопий, указав на жилище Андрея.

    Ворота были открыты, Афанасий беспрепятственно прошёл к дому. На дверях висел колоколец, в который и зазвонил Афанасий Зыков, а теперь уже отец Афанасий. Дверь открыла ключница, спросив его, кто он и по какому вопросу, она быстро зашла во внутреннее помещение, оставив вошедшего в просторной прихожей, где стояли массивные скамьи. Афанасий не стал садиться, вскоре та же ключница провела его во внутренние комнаты.

  Андрей Дионисиевич был не стар, крепок, одет в простые крестьянские одежды. Он приветливо пригласил Афанасия Тихоновича сесть за стол, на котором стояли меды, самовар и на глиняных тарелочках разложены всякие постряпушки.

-- Отпей чайку, отец Афанасий, -- Афанасий сразу даже не понял, что обращаются к нему, -- рад, рад знакомству. Хорошо, что старостой общины будет управлять человек образованный, знающий.  О хозяйстве твоём говорить не буду, сам во всём разберёшься, а вот об общей казне несколько скажу. Все  общины Выголексинского общежительства участвуют в содержании общей казны, которая является для всех средством развития торговых дел, строительства судов для рыболовства в Белом море, а также для торговых походов в иноземные государства. Приходится Архангельску платить налоги за пристани, за торговые ряды и многое другое. Ты, Отче, и сам должон понимать необходимость в оной казне. Я тебе обо всём отпишу опосля, а пока домашними делами займись. Батюшко твой зело умён и предприимчив был. Думаю, что Вы, отец Афанасий, достойно продолжите дело наше, тем более что благословение на службу Вами получено. А топеряча давайте чай пить, а то он стынет.
 
 На зов хозяина дома из женской половины вышла миловидная женщина, как оказалось жена Андрея, Елизавета. Несмотря на тёмные одежды и плат на голове, скрыть её свежесть и красоту было невозможно. Женщина молча разлила чай по большим чашкам и для удобства пития налила его в блюдца, смирённым и тихим голосом пожелала приятного аппетита и удалилась в свои комнаты. После непродолжительного чаепития аудиенция в обитель была завершена. Покидая её, Афанасий не переставал удивляться Андрею, даже не верилось, что перед ним сидел князь, хоть и опальный, но князь! Их-то он на Москве много знавал, а этот совсем другой! Вот ведь как!

  Со следующего дня началась для семьи Афанасия Тихоновича Зыкова неведомая доселе жизнь. Целыми днями он был занят духовными службами, молебном, обустройством общины. Сыновья стали подмогой: постигали крестьянские полевые работы, обучались ремёслам, всем хозяйственным делам пришлось овладевать. Народ общинный оказался мастеровым и трудолюбивым. Крестьянам была привита честность, дисциплинированность, беспрекословное подчинение духовному старосте, который был для них всем. Одним словом - «Отец». К такому званию Афанасий Тихонович привыкал долго.

  Со строительством государем Петром Алексеевичем верфи на Белом море вблизи от Архангельска на острове Соломбаль торговля в городе значительно возросла. Иноземцы стали частыми гостями в Архангельске и в судостроении первыми советчиками. Многие поморские крестьяне искали там приработок, а также поставляли свой товар.   До пяти-шести тысяч человек занимала судоверфь. В  мае 1694 года Пётр I спустил на воду свой первый торговый корабль «Святой Апостол Павел». Всё это поспособствовало развитию и поморских общин. Иные ушли на самый берег Бела моря, заложив там русские поселения.

  К 1698 году только Выголецкая обитель насчитывала уже более двух тысяч человек. В 1702 году старообрядцы получили от царя Петра Алексеевича, заинтересованного в освоении северных земель, право отправлять службы по старым книгам и экономические льготы. Обитель трудом староверов превращалась в процветающую, крупную общину, окружённую многочисленными скитами с пашенными дворами, рыбными и другими промыслами. В общине действовали мастерские по выплавке меди, производству кирпича и деревообработке, выделке кож, выгону смолы и дёгтя. Община имела несколько хлебных пристаней на Онежском озере, несколько судов и мельниц. На побережье Белого моря в необжитых северных широтах появилось своеобразное «государство», строившее весь жизненный уклад по собственным законам и заповедям.
***

  -- Ванн! Ванн! Ванн! –- раздавались призывные возгласы по скалистому побережью холодного, ещё не успевшего ранней весной набрать тепла, северного моря.
 
Стройная сероглазая девушка, присев на большой валун, который навис над водной морской голубизной, склонилась над искрящейся в солнечных лучах водой, разговаривая с морем.

--  Ванн, ты знаешь, что меня так зовут. Это моё странное имя дано мне в честь тебя, о море, за мою любовь  к тебе, -- глядя на своё отражение в зеркальной и прозрачной воде, смотревшее на юную красавицу с удивлением  одновременно с восхищением, негромко промолвила она. Её светлые распущенные волосы коснулись водной глади.

-- Я пришла проститься с тобой. Нет, не навсегда. Мы с отцом поведём торговые корабли в Русь. Там мы тоже будем вместе, ведь ты великое море и твои воды омывают не только наши берега, и ты шлифуешь не только наши скалы. Но этот берег и эти фьорды мне родные, а потому я пришла проститься с родными местами. О море, мы неразлучны! Я, словно русалка, никогда не смогу жить без твоего солоноватого привкуса и морского бриза, без твоих бирюзовых волн, в которых любит играть солнце. Море, подари нам добрую погоду, попутные ветры и ласковое солнце! Нам с отцом это так нужно. Нас ждёт неизвестная Русь, её большой торговый город. И только ты будешь со мной в этой неведомой стране. Спасибо тебе, море!

   Девушка опустила руки в холодную воду, зачерпнув её немного, омыла своё ещё совсем юное лицо. В это время, увидев красавицу с вершины скалы, к ней спешил юноша.

-- Ванн, ты как всегда здесь! Всё любуешься собой? Тебя ищут, а твой отец волнуется. Он боится, что ты останешься дома и не будешь его сопровождать в незнакомую страну, язык которой ему не ведом. Ах, Ванн, и зачем ты выучила этот поганый язык дикарей? Я понимаю, что знание английского для ведения торговых дел необходимо, но зачем вам идти в Русь? К этим неучам и варварам? –- говоря всё это, юноша смотрел с грустью и тоской на юную девушку.

-- Юджим, ты не прав. Наши торговцы говорят о том, что русские ведут большую торговлю в Архангельске. Их товар покупают многие европейские страны, а корабли руссов проложили себе путь и в нашу страну. Моему отцу выпала великая честь возглавить норвежскую торговую миссию в этом русском городе. Без моего знания языка ему трудно это будет сделать, я буду с ним.

-- Но, Ванн, а что будет со мной? Как же я?

-- Юджим, ты мой самый лучший друг! Но сердце моё молчит. Не печалься, ты обязательно встретишь девушку, которая полюбит тебя. Прощай, мой друг. Пойдём, мне пора, отец волнуется, и время для нашего похода пришло.

  Девушка крепко взяла за руку юношу, и они побежали в порт, где Ванн ждал корабль, который унесёт её в чужую страну, туда, где она встретит свою судьбу и новая Родина примет свою дочь и наречёт её Анной.
***

   В Архангельске купцы из европейских стран стремились к своему господству на открывшемся новом торговом пространстве. Для укрепления своих позиций некоторые из них открывали в северном городе что-то вроде торговых миссий, постоянное пребывание которых было выгодным обеим торгующим сторонам, укрепляя коммерцию. Среди русского купечества, большей частью новгородского, архангельского и московского, также проявилось стремление к расширению торговых связей. Именно из Архангельска пошли русские корабли с товаром в европейские страны.
***

 Афанасий Тихонович по торговым делам частенько бывал в Архангельске со своим старшим внуком. Всё больше он замечал за Петром, как бывая в норвежской торговой миссии, он вспыхивает, встречаясь взглядом с юной дочерью норвежского коммерсанта с которым Афанасию приходилось вести дела. При очередном посещении норвежских купцов он решил поговорить об этом со своим внуком.

-- Пётр, я наблюдаю за тобой и вижу, как вспыхивают румянцем твои щёки всякий раз, когда на церемонии присутствует дочь норвежского коммерсанта Ванн. Ты должен понимать, что это чужие для нас люди, прибывшие по делам из чужой страны. Вас разделяет не язык, с этим как раз проблем нет, но вы принадлежите к разной вере. Ты знаешь, как строги мы относительно соблюдения наших традиций и уклада жизни. Пётр, помни об этом и не переходи черту дозволенного и разумного.
 
-- Да, дед. Отче, я давно люблю Ванн, и она полюбила меня, -- взволнованно ответил Пётр.

-- Когда же Вы произнесли эти слова? Что ты говоришь мне, духовному настоятелю общины? Как это всё случилось?

-- Отче, я хочу взять в жёны Ванн! Я всё сделаю ради этого, но без неё мне не будет счастья. Отче, помогите мне!

   Старец растерялся. Не думал он, что уже опоздал со своими словами, что в сердце внука вошла эта иностранка со странным именем Ванн! Он не торопился с ответом. Выждав пока его сердце забьётся ровнее, и остановившееся дыхание вернётся вновь, Афанасий заговорил:

-- Внучек, мы уважаем все народы, у нас нет никакой предубеждённости против иноземцев, ты это знаешь. И девушку ты выбрал красивую, умную и образованную. Единственное условие, которое является препятствием для вашей любви – это разное вероисповедание. Ванн должна принять нашу веру, и вы должны получить благословление её отца на брачные узы. Если это не будет соблюдено, то мечте твоей не исполниться никогда! Пётр, тебе когда-то предстоит нести нашу веру дальше, быть преданным ей, как родитель мой пресвятой Отче Тихон. Большая ответственность на тебя ляжет как на моего старшего внука.

-- Отче, я всё понимаю и никогда не предам веры нашей. Ванн примет наше вероисповедание. Окрести её, Отче Афанасий, -- произнеся эти трогательные слова, Пётр опустил в поклоне перед святым Отцом свою голову. Теперь его просьба была обращена не к деду, а к духовному настоятелю общины от решения которого зависела судьба юноши.

-- А как быть с благословлением отца? Без согласия родителя брак не возможен.

--  Ванн сказала отцу, что не вернётся в Норвегию, что «Путь на Север» (смысловое значение слова «Норвегия») лежит и через Русь, и она пойдёт по этому пути со мной, разделив участь своей русской семьи и Родины, принявшей её. Отец её долго горевал, но из любви к дочери, дал согласие на брак.

-- Отче, мы можем засылать сватов. Всё теперь зависит от твоего решения.

-- Ну, коли так,  тогда Ванн надо готовиться к крещению, по календарю нашему наречём мы её Анной.

Так всё и случилось. Анна и Пётр стали мужем и женой.
***
    Старел Афанасий Тихонович, восьмой десяток уж шёл. Давно возмужали сыновья его Фёдор и Матвей, у которых уже и внуки повзрослели да жёнок достойных нашли, некоторые уж и деток своих нянчили.  Однако крепок был старец Афанасий, силы и практический ум позволил ему по-прежнему благополучно управлять общиной староверов. Появление государя в Северном крае насторожило многих поморов. Отец Афанасий помнил слова отца своего, о том, что должны вспомнить государи о непокорных раскольниках. Он предчувствовал, что таким государем станет Пётр I. Но царь обходил пока стороной поморские скиты и не трогал староверов.

   Государственная казна требовала новых средств. Вести о процветании «государства староверов-поморов» дошли до царя. В 1716 году  все общины Выголексинского общежитильства были обложены непомерным двойным налогом. Два подряд неурожайных года также подорвали хозяйство поморских общин, и единая казна не спасала  их от разорения. Молитвы и переговоры с царёвыми посланниками  ничего не дали. Большое хозяйство стало на глазах хиреть. Отец Афанасий понял, что время перемен пришло.
 
   Вечером Афанасий Тихонович, как когда-то в Москве, собрал всю свою семью у себя в доме. Тесноват был дом батюшки Тихона Савельевича для такой большой семьи. В просторной горнице собрались сыновья Фёдор с сыновьями Петром, Дмитрием, Яковом с жёнками и Матвей с сыновьями Антипом и малым Тихоном, да две дочери, девицы на выданье. Малых ребят да девчушек опочивать уложили. Как всегда на столе стоял самовар, меды, ягода всяка и стряпня. Однако, понимая, что батюшка собрал всех по важному делу, мужская часть семьи Зыковых не прикоснулась к угощению.

   В горницу вошёл Афанасий Тихонович, все пересуды и разговоры прекратились. Батюшке уж скорева девяносто годков должно быть. Однако общинный староста службу духовную до скончания дён нёс.

- Детушки мои, сыновья и внуки, собрал я вас всех нонче за большим сказом о деле нашем и будущем семейства нашего, а также о продлении веры нашей и благочестия православного. Пришёл час, как когда-то батюшка мой Тихон Савельевич, так и топеряча, надобно земли новые открывать да осваивать их под наше жительство. Нелёгкая эта задача. Дак ведь отцы наши и деды в своё время справились с ентой нуждой, ну дак и вы справитеся.
Афанасий замолчал, испытывающе посмотрел он на продолжателей рода своего, молодых юнцов внуков и уже ставшими почтенными сыновей. Никто не прерывал его речь. Все с волнением и вниманием ждали продолжения слова отца Афанасия.

-- Государь наш Пётр Алексеевич не оставит нас в покое. Он не только хозяйство наше в разор пустил, но и на веру нашу запрет наложит. Негоже нам сиднем сидеть и ждать конца общежительству нашему. Надо в новые земли идти, за Камень (Уральские горы) в Сибирь, где покуда слаба царская власть, и на необъятных просторах трудно будет сыскать нас царёвым служилым. Мало что известно об ентом крае, но кое-что ведомо, -- продолжил Афанасий Тихонович.

-- А ещё надобно в родную сторону подаваться, поближе к Москве. Вы знаете, что там церковь наша  поморского толку имеет большие скиты. Посланники тех общин у нас бывали не единожды. Пришло время объединять наши усилия по сохранению чистоты веры православной. Царь Пётр возобладал неограниченной властью, теперь ему ещё Церковь себе подчинить надобно, замахивается на Господа нашего Иисуса Христа, -- при этих словах, Отче встал и наложил двоеперстный крест на всех присутствующих, также вставших из-за стола.

-- И на здешнем месте тоже остаться надобно будет, продолжать службу несть и хозяйством управлять--, глубоко вздохнув, продолжал отец Афанасий.
В полной тишине он продолжил.

-- Долго думку я вынашивал, дети мои. Пришло время расставанья, но во след придёт время, когда вновь семья наша воссоединится. За Камень пойдёт Матвей со всею своею семьёй: сыновьями и дочками. На тебя, Матвей Афанасьевич, сын мой разлюбезный, и на твою семью возлагаю самую трудную задачу – отыскать новые земли для переселения поморских общин. Перезимуете дома, подготовитесь к столь трудному переходу, а как откроются тележные дороги весной, так и тронетесь всем твоим семейством, - говоря всё это, Афанасий бросил взор на сына и внуков. Лица мужчин были спокойны, женщины же молча глотали накатившие слёзы. Отче понимал, что его слово будет исполнено, но внутренняя жалость, страх за жизни дорогих и любимых им близких, проступали в этом долгом взгляде.

-- До зимы дойдёте до Камня, там перезимуете, подготовитесь к весеннему переходу, а там опять в путь. Ежели рано по теплу на Камень придёте, всё едино ждите зимы и только новой весной дале пойдёте. Зима там приходит сразу после летнего тепла, а потому спешить нельзя. Как дойти до энтих гор, что Камнем зовутся, на тот случай у меня карта есть, а вот про Сибирь мало что знаю, потому и неведом тот край. Однако, слышал я, ещё находяся в Москве на государевой службе, что с Камня люди ходят в Сибирь на промыслы разные, потому знающих людей, которые могли бы вас провести в тот край, найдёте.  Сибирь-то она тоже разная. Есть в ней леса и студёная сторона, суровостью которой нас не испугать, мы привычны к холодам. Но есть в той стороне горы, которые закрывают холодные ветра, а потому щедрая та сторона на ласковое тепло. Вот туда и пойдёте. Моря там нет, но земля щедро родит, леса тоже есть, озёра и реки полноводные. Живут в горах иноверцы, да и в пути мало русских встретите, инородцы разные проживают. Вы сними дружбу заводите, войной нельзя, только с добром идти надобно. Закладываете новые сёла, собирайте единоверцев, Милостью Божьей приумножайте веру нашу. Никонианцев тамошних, ежели найдёте, не троньте. С миром идите, в сёлах их тоже можно селиться, токмо храмы свои стройте, верой той не оскверняйтесь. За два года пообживётеся, гонца шлите в родную сторону. Матвей, сам останешься на новых землях, а сынов налегке на конях отправишь домой. Обратну дорогу также поделите на две части: до Камня, а потом остальной путь. Вернётеся, кто жив будет, того и поведёте в новый край. Мне-то уж не дожить до ентова. Вот Фёдор станет апосля меня общинным старостой, вот ему и решать вопрос о дальнем пути. Я же здеся остаюсь, рядом с батюшкой своим Тихоном Савельевичем да с жёнушкой своей разлюбезной Евдокией в землю лягу.
Отец Афанасий, уставший от долгой речи, замолчал и слегка пригубил ещё не остывший чай. Немного помолчав, он продолжил, перебросив свой взор на старшего сына Фёдора.

-- Пётр Фёдорович, тебе со своею семьёй и с детишками  предстоит идти в Московские земли. В Москву заходить заказано. Обоснуешь новый скит в землях тех. Леса там, болота да топь непроходимая, Патриаршина та земля называется. Наша Выговская пустынь связана с христианами Патриаршины, у тебя и проводник будет. Сейчас там много скитов староверов появляется, боятся ревнители веры царя Петра, вот и уходят. Тебе, Пётр, и твоей семье предстоит укрепить в тех местах нашу веру и церковь нашу поморскую.

   Пётр внимательно слушал старца Афанасия. Перед ним был настоятель церкви Поморской, староста беспоповской общины, слово и воля которого решала всё. Фёдор молчал, душа его «кровью обливалась» от того, как ему жаль было отправлять в этот неведомый края своего первенца, самого любимого и дорогого сынка. Но воля и решение отца исполнялась беспрекословно. Он молча слушал речь батюшки. Ему вспомнился вечер накануне отъезда из Москвы, когда он ещё был молод и из деток только Петруша был рождён в Москве, остальные детки родились уже на Севере Руси.

-- Как обживёшься там, -- между тем продолжал вести свою речь отец Афанасий, -- дашь знать о себе. Думаю, что близость к Москве не позволит нам переселяться в те места, но как знать, может и там община наша обоснуется.
Афанасий Тихонович перевёл свой взгляд вновь на старшего сына.

-- Фёдор Афанасьевич, а также Дмитрий Фёдорович и Яков Фёдорович, вам детушки веру здеся сохранять и стояти за неё, как стоял наш праведник Аввакум. Думаю, что ближе к морю податься одному из вас сынки придётся. Морем кормиться тож надобно, Господь наш осерчал на нас, грешных, оскудела земелька, не хватает людям нашим на пропитание. Надобно морской промысел больше развивать.
Афанасий тяжело вздохнул, вновь перекрестился и продолжил говорить.

-- Всем нам, сыны мои дорогие, предстоит хранить веру нашу и дело наше. Никогда от людей прочих не уходите, селитеся рядом с иными православными, засевайте землю, развивайте промыслы, торгуйте со всяким людом, учите наукам и языкам детей ваших, ибо тёмен человек, что зверь, без веры и знаний. Для укрепления веры и сохранения благочестия разделим книги святые и иконы с ликами Господа нашего Иисуса Христа на три части, каждой стороне по доле: Сибирской, Патриарший и здеся на реке Выг поморской обители останется.    Книги энти и лики храните, как святыни. Этому цены нету, в них заветы прародителей наших. Как обоснуетесь на новых местах, так приумножайте книги те в рукописном и печатном виде. Так сохраним мы истинно русские письмена, кои открыли деды наши.
 
Сил больше у старца не было. Казалось, что он под тяжестью сказанного упадёт с сиденья своего. Афанасий Тихонович и сам чувствовал, что силы его иссякли.

-- Всё, сыны мои разлюбезные. Зимовка предстоящая много задач перед вами ставит. Последняя зима в родных местах. Покидаю я вас, пойду сосну, силушки наберусь на новый день.
Отец Афанасий потихоньку встал из-за стола и побрёл в свою опочивальню.
***

   О своих намерениях Отец Афанасий сказывал на совете духовных старост поморской церкви. Духовные отцы приняли решение Афанасия Тихоновича,  а также сговорилися выдать его сыновьям и внукам, кои отправятся в новые земли, золото  из общей казны общежительства.
 
  Вся зима прошла в хлопотах по подготовке к длительной дороге: изготавливались холсты, шились тёплые и дорожные одежды, пополнялся пороховой запас, приводилось в порядок и покупалось новое оружие, ковались сундуки для дорожной клади, делались продуктовые запасы.

  Пришла весна. Откапала апрельская капель, подсохли дороги, открылся тележный путь. После всеношной и большой службы перед задуманным большим делом семьи Матвея Афанасьевича и Петра Фёдоровича Зыковых были готовы отправиться в дальнюю дорогу. Афанасий Тихонович, не скрывая слёз, прощался со своими близкими, понимая, что не увидит их боле никогда. Пятнадцать душ отправлял Афанасий в неизвестную сибирскую сторону и восемь душ в Патриаршину. Проводить Зыковых пришли все общинники, много людей собралось из других скитов, прибыли и Отцы поморской церкви Выголексинского общежительства. После сердечного расставания и напутствий нагруженные обозы тронулись в путь.

  Вокруг зеленел молодой листвой лес, стоял аромат ранних цветов, и солнышко по-летнему ласково приветствовало путников. Непродолжительное время обозы Матвея Афанасьевича и Петра Фёдоровича шли по одной дороге. Но вот подошло время, и дядя с племянником разъехались по разным сторонам. Долог путь оказался для семейства Матвея: лесные гущи и чащобы, переправы через многочисленные речушки, кружилися возле болот. День за днём в зной и в дождь шёл груженый обоз на восток. Хорошо, карта тятина была. Ночевали, где придётся и как получится. Но лето есть лето, холод не донимал, болезни тоже, а дорога всё не заканчивалась. Вот уже холмы пошли, перерезанные небольшими ручьями, ложки с высокими травами, кое-где камни стали из земли выступать.   Уже шёл август, начались дожди, осложнявшие продвижение обозников. Но вот однажды ранним утром, когда поднимался утренний туман, и травы блестели на солнце от ночных рос, на горизонте показались горы.

-- Братцы мои! Вот и Камень показался! Как он суров и величав, -- воскликнул Алексей, увидев горы. Впереди предстояла длительная зимовка, а дальше ждала неизвестная и необъятная Сибирь. 

Глава 3. Патриаршина
Со времён Московского Патриарха Иосифа ряд деревень недалече от златоглавой Москвы входили в состав владений блаженной памяти благочестивых патриархов  Московских и получили название Патриаршины. Подмосковная окраина эта была пропащей глухоманью. Болота, чёрные топи, леса…. Но именно здесь сохранила жизнь свою и веру свою часть русского народа, которая не умела смириться с обновлением церковных обрядов. Населявшие эти места крестьяне были против других более грамотными, развитыми, имели хозяйства получше. В никоновские времена  они, невзирая на зависимость от патриарха, отказались принять новшества и остались верными последователями старой веры, за что были впоследствии гонимы и притесняемы. Духовные старосты общин староверов искали и поддерживали связи с Выголексинским общежительством, став своеобразным поморским поселением в самом центре Руси. Сюда то и приехала семья внука Афанасия Тихоновича Петра  Зыкова.

   Поселившись с семьёй в одном из небольших сёл, Пётр Фёдорович с толком использовал имеющийся капиталец, как семейный, так и выданный ему поморской Выговской общиной староверов. Пётр построил большой молитвенный дом. Высокое здание не имело звонницы, не было увенчано крестами. Для старообрядцев это не позволялось. Внутри дом был просторным и светлым. Высокий свод и стены с вытянутыми вверх стрельчатыми окнами, иконостас и клиросы, свещной ящик сзади у южной стены, простые лавки вдоль боковых и задней стен – всё было изготовлено из светлого дерева. Подсвечники и паникадило - из белого металла. В иконостасах иконы без дорогих серебряных или позолоченных окладов. Это богатство света и простоты вызывало при входе в молитвенный дом чувство духовной радости и умиления. Срубленные из нового леса жилые палаты для своего старшего сына Димитрия, уже женатого в ту пору, и для себя с младшим сыном и дочками-подростками, сооружения общинного предназначения по примеру родного места дополняли свежими строениями довольно старое с уже почерневшими домами поселение. Живущие в тех местах люди, хранившие старую веру, с радостью приняли посланников из Выгова и выразили своё желание видеть Петра Зыкова духовным старостой разрастающейся поморской общины. Помня слова батюшки о развитии промыслов и торговли, он взялся за новое для него дело. Опыт и сноровка в ведении хозяйственных дел, полученные им в семейном деле, быстро принесли свои плоды.

   Самые хорошие урожаи в этой местности давал лён. Батюшко Пётр выстроил несколько ремесленных мастерских, где вручную в нелёгком труде изготавливали льняные холсты и другие суконные материи. Быстро наладилась и торговля. Торговали тем, что давали леса, медами, пенькою, но больше всего изготовленным ткаческим товаром. Тонкие полотна хорошо продавались в Москве, куда был отправлен отцом Петром полномочный от общины вести дела торговые.

   Как и в северном крае, Патриаршина, где проживали старообрядцы не только поморского толка, но и прочие раскольники, в управлении своём была довольно сложна. Помня завет отца Афанасия о мирной жизни на новом месте, беспоповцы-поморы ладили со всеми. Помогало в этом крепкое хозяйство, которое развернули на новых землях поморы.   Общины поморов были объединены советом духовных старост по примеру Выголексинского общежительства, с коим продолжали поддерживать тесную связь.

   Устроившись и обжившись на новом месте, Пётр Фёдорович, принявший сан отца Петра, отправил в Выгов, как было велено Отче Афанасием, посланников во главе со своим старшим сыном Димитрием.

***
   Новая сторона нравилась Петру. Смутно помнилось ему московское житьё до отъезда в северную землю. Мягкая зима, благодатное лето, богатые рыбой озёра, щедрые на дары окружающие сёла леса - всё это естественным образом вселяло надежду на возвращение семьи из ледяной пустыни на Патриашину.  Леса всякого: и хвойного, и лиственного сколь душе угодно. Деревянные постройки росли как грибы после тёплого дождичка. Успешные дела отца Петра привлекали тамошних крестьян, они с радостью переселялись из иных скитов и деревень.

   Много времени Пётр Фёдорович уделял духовной службе. Близость к Москве позволила ему значительно увеличить библиотеку духовных книг за счёт печатания оных в книгопечатне. К молитвенному дому примыкала школа с хранилищем для святых книг и икон. Малые дети и юнцы обучались грамоте, письму, ремёслам. Своих сыновей Димитрия и Ростислава сам Пётр, как было заведено в семье, обучал ведению хозяйственных дел. Он даже летописца завёл. Этому никто его не обучал, однако отец Пётр считал летописание делом нужным. Появились целые книги рукописного творения о житии поморов.  Он стал устраивать открытые диспуты с верующими иных церквей. Искусство изречения духовных истин старого благочестия, которое проявил при этом Пётр Фёдорович, прославили его по всей Патриаршине и за её пределами, что изрядно поднимало авторитет и доверие к поморам.
   
  Складывалось всё благополучно. Тут и младшего сына подошло время оженить. Невесту нашли в Звенигороде, была она также старой веры и  купеческого роду. Вот и вновь произошло сближение со златоглавой. Молодые поселились в доме Петра. Скоро уж и дочки заневестятся. Женихов подыскивать надобно. Дом был полон, домочадцы сыты и здоровы, дети радовали, у Димитрия сынок народился, первенец, назвали его в честь основателя Зыковской поморской семьи Тихоном.
 
***
   Димитрий с небольшим и лёгким обозом, состоящим из пары повозок с московскими подарками да дорожным пропитанием, держал путь на поморский Север. Летняя дорога не так тяжела, как в зимнюю стужу. Десяток всадников и повозки, запряжённые парами резвых лошадей, продвигались быстро. Путь был уже известен и даже положен Петром Фёдоровичем на самодельную карту, в коей отмечены были болота и речки, а также указан краткий проход между болотными топями и лесными чащами, встречающиеся на пути сёла, тележные дороги.  Через месяц пути Димитрий достиг Зыковского урочища на реке Выг.

   По прибытию посланников из Патриаршины люду собралось послушать и посмотреть на приехавших немало. Встречал своего внука Фёдор Афанасьевич, семьи дядей и тётушек со своими семействами, оставшимися на этой северной земле. Оказалось их немало. Но среди встречающих Димитрий не увидел батюшку Афанасия.

-- Почил, почил батюшка Афанасий, вскоре после того, как проводил Петра и Матвея со семействами в новые земли, -- увидев вопрос в глазах внука, рассказал Фёдор Афанасьевич, -- как и сказывал он, могилка батюшки рядом с его отцом Тихоном Савельевичем и с супругой его Евдокией Микитичной.  По благословлению отца Афанасия заступил я на службу духовную, тружусь на поприще духовного старосты нашей общины, -- продолжал он своё повествование.

-- Худые у нас дела, внучок, ой, худые! Но об этом опосля, откушаете, отдохнёте с дальней дороги, а там и беседу продолжим, - сказывая это, Фёдор Афанасьевич пригласил путников в свой дом за накрытые столы.
Умывшись и испив студёной водицы, гости зашли в дом отца Фёдора, который поселился после кончины батюшки в отчий дом, оставив свой младшему сыну. Дом уже подходил к своему вековому стоянию, ведь срублен он ещё был Тихоном Савельевичем. Несмотря на свой солидный возраст, строение было крепким, внутренние покои просторными и светлыми. Всем прибывшим нашлось тут место. После трудной и долгой дороги, после сытного кушания все  быстро отошли ко сну.

     Димитрий уединился с дедом в его опочивальне. Долго шёл разговор. Вот ужо и белая северная ночь шла к своему завершению, а дед с внуком и не ложились вовсе.

-- Вот, Димитрий, общежительство наше Выголексинское становится всё слабее. Царь Пётр со строительством флота нас совсем разными поборами разоряет. Отбил он у нас иноземных купцов, московские купцы теперь тон задают. А иноземцы товар царю-батюшке поставляют. Теряем мы места торговые в Архангельске, да всё годы неурожайные преследуют нас. Трудно хозяйствовать. Больше морем кормимся, небольшой скит у самого моря основали. Так и живём. Притоку населения не стало. Опять же царь Пётр за вовлечение в нашу веру смертну казнь наложил. Боится теперь люд к нам приходить! Сторонников наших по-прежнему много, но сюды топеряча они не идут. Народ наш поморский боится, что нас всех царь изведёт! Однако не трогает государь, может пока…. Пойдут ли с тобой люди, Димитрий на землю московскую? Думаю, пойдут. Что касаемо нас, Зыковых, то мы по воле батюшки Афанасия Тихоновича останемся здеся. Негоже нам бежать отседа. Веру Аввакумову держать надо и память о наших прародителях хранителях старого благочестия тоже. Останется нас туто немало, включая меня и семьи сына, внуков и дочерей, двадцать душ. С Божьей помощью не пропадём. А народ удерживать не буду. Пусть сам решает. Завтрева поедем в Выговецкую обитель к старцам духовным с оповещением. Думаю, что и оне не будут преграды чинить желающим отъехать вместе с тобою. Но не думаю, что многие побросают насиженные родные места и поедут с тобою. Как уж будет! Думаю, что кто-то побоится близости Москвы и власти царской. Тоже след помнить о том, как мы здеся оказалися. Всё и обсудим со старостами духовными.

-- Ты прав, дед, близость Москвы и нас пугает. Хотя живём мы спокойно, товарами  своими на Москве торгуем. Да и народ у нас разный, не то, что у вас здеся. Батюшко мой Пётр Фёдорович искусные дискуссии проводит о чистоте веры нашей. Однако, тревожно мне, что может это вызвать гнев государев. Всё хорошо, но близость Царя московского сказывается всё сильнее, и противостоять ей никакой возможности у нас нету. Но я исполнил волю покойного старца Афанасия Тихоновича, известия о нашем житии привёз, а там уж как решите, так и будет.

   С этим и разошлись уже утром следующего дня, чтобы соснуть пару часов до утренних дел.

***
   С утра следующего дня отец Фёдор и Димитрий отправились в поморскую обитель. Ехали быстро, дорога, довольно сухая и пригодная к проезду в летнее время, не чинила препятствий, и через пару часов путники достигли своей цели. Не единожды бывавший в торговые дни в Выгорецкой обители Димитрий сразу заприметил царившее здесь запустенье. Торговые ряды были заброшены. Видно, что давно уже здесь не занимаются торговлей. А ведь прошло всего года три - четыре, как он бывал здесь, и тогда уже был заметен упадок, но видимое им зрелище было удручающим.

   Нет многолюдья на улицах, нет спешащих монахов, будто и людей на вовсе не осталось в городище! И всё-таки появление «новых приезжих» заставило любопытствующих выйти за ворота  и вопросительным взглядом провожать их во след.

-- Видно, давненько сюда никто не езживает, батюшка Фёдор? Даже пара пришельцев удивление вызывает у старожилов, - обратился Димитрий к деду, называя его «батюшкой», как было принято прилюдно величать.

-- Да, давненько к нам уж никто не заезживает. Сами по себе живём, как можем. Торговать нечем, покупать не на что. Вот так-то, внучек.  Беднеет наш народ, а куда податься? Везде царёва власть достанет. Так-то ведь и живём, держимся друг за дружку, концы с концами сводим кое-как.

-- А я вот тебя не спросил давеча, дедушка, а с Сибири не было гонца, али какого известия? – вспомнив про отъезд Матвея Афанасьевича, обратился с вопросом Димитрий к отцу Фёдору.

-- Да что ты! Что ты! Рано ещё ожидать известий из-за Камня! Не пришёл срок. Хорошо бы ужо добрались до места. А ты говоришь – известия! А то, может, сгинули где в пути! Не дай то, Бог! -– перекрестившись, ответил Фёдор. 
   
-- Ну вот, кажись, и приехали, и старцы на месте однако. Служба-то к обедне ещё не началася. Как раз приехали, -- остановив лошадей, запряжённых в лёгкую повозку, произнёс Фёдор Афанасьевич.

   Разместив лошадей от летнего солнца под навесом и бросив им овса, отец Фёдор и Димитрий вошли в молитвенный дом. Во внутреннем помещении кроме нескольких святых отцов никого не было.   
 
-- Святые отцы, здравия вам и защиты от Господа нашего Бога. Вот привёз я вам внука своего Димитрия. Как уговаривались, приехал он с вестью из московских мест, из Патриаршины. Зовёт к себе наших крестьян и вас, святые отцы на житие. Да он сам всё и скажет об энтом, -- обратился к духовным старостам Фёдор Афанасьевич.
 
Присев на стоящие в молельне лавки, Димитрий рассказал о жизни поморских общин на Патриаршине. Поделился он и своими сомнениями по поводу близости Москвы и царёвой власти. Его выслушали с большим вниманием. Поблагодарив за вести, старцы долго обсуждали новости.

-- Обскажем  мы всё народу своему, каждый в своём ските, и ты отец Фёдор тоже извести крестьян. Пусть люд сам решает: оставаться или уходить. Мы же останемся на наших святых землях, где жизнею за веру нашу и благочестие стоял святой Аввакум. Неволить людей не будем. Сколь времени у нас до отправу на Патриаршину, Димитрий? -- обратился самый старый духовник к Димитрию.

-- Дён семь, Отче, не больше. Лето на закат пошло, дожди начнутся, дороги будут непроезжими. Торопиться надо с возвращением.

-- Хорошо, Димитрий Петрович, с утречка  через семь дён будут в вашем скиту подводы с желающими уехать с вами. Не обессудь, сколь будет, столь и будет, мало кто сдвинется с насиженного места.

-- Быть по сему, Отче, -- с поклоном завершил речь посланник из Патриаршины.

Слегка отведав лёгкой закуски и испив ядрёного квасу, дед с внуком поехали в обратный путь. В дороге долго обсуждали они услышанное, говорили о предстоящем возвращении в московские земли.

***
   Настал день отъезда. Солнце уже перевалило на вторую половину лета. Однако дни стояли хорошие. Самая пора работная у землепашцев. Димитрий тоже волновался за домашних, о том, как они успевают управляться без него, хотя батюшка дома, посему всё будет исполнено как надобно. Дмитрий Петрович понимал, что бросить в летнее время хозяйство решится мало какой крестьянин, но зимой путь был рисковый. Посему, поразмыслив, кампания всё-таки началась летом.

  К назначенному сроку поутру возле ограды усадьбы Фёдора Афанасьевича стоял обоз с десяток не более телег, как оказалось, всего четыре семейства со всего общежительства решились на переезд. Готовый в дорогу обоз тронулся, провожаемый селянами и сородичами, сопровождался напутствиями старших, причетами оставшихся близких. Разрывались семейные узы, что всегда вселяло страх неизвестности:   что там далее ждёт отъезжающих и остающихся? Свидятся ли они ещё когда-нибудь или нет? Кто ж его знает! Никому не ведано, никто не ответит на этот вопрос.
   
К концу лета Димитрий Петрович с четырьмя семьями переселенцев возвратился в родное село.

***
   За пару месяцев, успев до начала зимы, переселенцам мастерами общины были поставлены дома. Новые общинники обзавелись домашней скотиной, возделали, приготовив к зиме, выделенные земельные наделы. Прибывшие семьи значительно пополнили поморскую общину. Жизнь пошла своим чередом.

  Так вот и случилось, что семья Тихона Афанасьевича Зыкова, разделившись на три ветви, многое сделала для сохранения старого благочестия и веры. Через десяток лет после известных событий, связанных с освоением русской земли, из-за Камня вернулись посланники новой поморской общины, осевшей и заложившей несколько новых сёл в далёкой Сибири у подножия Алтайских гор.  И вновь гружёные обозы из северной русской земли пошли за Камень, надеясь в далёкой Сибири уйти от царской власти и сохранить веру, живя по заведённому их предками укладу.

   Патриаршина поддерживала связь с Выголексинским общежительством вплоть до его полного исчезновения в 1855 году при государе Николае I.

Продолжение повесть "За Камнемъ"