С больными беседовать - каторжный труд,
Особенно с нашими!
Скорее помрут, но такого наврут,
Что лучше б не спрашивал...
Потаня (Светлана Мыльникова)
Сага боевых диагностов
7.
Полина тяжело, даже как-то обреченно вздохнула... и высказала то, что от нее требовалось по сценарию этого странного спектакля.
- Господин Доктор! – сказала она. – Я... я вынуждена напомнить Вам еще об одном документе, который хотела получить от Вас...
Девушка на секунду запнулась, и с трудом закончила:
- ...моя госпожа.
Крайние два слова она произнесла едва ли не через силу. И с раздражением, и даже какой-то обидой подумала о том, что миссис Фэйрфакс наверняка предвидела все это ее смущение и прочие эмоции, максимально эффектные, убедительные в своей естественности. Мысль эта была девушке крайне неприятна. Впрочем, в следующее мгновение, продолжение их бредового диалога отвлекло ее и заставило отыгрывать предписанную ей роль спектакля точно так, как это предполагалось изначально.
- Я Вас слушаю! – молодой Эскулап был сама любезность.
- Предыдущий управляющий, отправляя меня к госпоже Фэйрфакс, снабдил меня рекомендательным письмом, - Полина высказала все это сбивчивым голосом, краснея и пряча глаза от своего весьма благородного и доброжелательного собеседника. И она все сильнее испытывала чувство стыда от того, что была вынуждена делать. Вернее, говорить...
- Ну что же, - молодой мужчина, уже снявший белый халат, всем своим видом подтвердил правильность этого обычая деловой практики, - с его стороны это было не лишено определенного смысла.
- В нем меня отрекомендовали как особу, склонную к неповиновению, строптивую и склонную к неподчинению воле своих владельцев, - Полина почти буквально процитировала строки, написанные тем самым мерзавцем. Да-да, она их запомнила! На всю жизнь! - Управляющий рекомендовал меня...
Полина на секунду замолчала, справляясь с волнением, а после продолжила.
- Он рекомендовал отправить меня в полицейскую часть и подвергнуть там сечению розгами. Для внушения покорности новой владелице, - Полина знала, что сейчас говорит сущую правду, причем правду вполне для нее уже безопасную, ну, если, конечно, верить исходным заявлениям самой миссис Фэйрфакс! И теперь девушка, с трудом выдавшая из себя финальные слова своего монолога, ожидала бури негодования со стороны своего благородного собеседника.
И буря грянула...
- И что, неужели миссис Фэйрфакс поверила во всю эту злобную чушь?! – кажется, врач уже полон возмущения. Впрочем, это было вполне ожидаемо... И Полина продолжила.
- Матушка-барыня пожелала узнать, сколько ударов, максимально, я смогу выдержать... без вреда для здоровья, - девушка произнесла эти слова уже чуть не плача, но почти твердым голосом. Будто приговоренная к чему-то ужасному, старающаяся не подать виду, как ей страшно. Желающая сохранить свою достоинство даже в такой отвратительной ситуации. – Так, чтобы это было высказано... с точки зрения медицины...
Вот сейчас Полина опять-таки говорила чистейшую правду! Ее госпожа произнесла именно эти слова! Правда, в несколько ином контексте...
- Госпожа Фэйрфакс сказала так: «Чтобы соблюсти все местные обычаи, и в то же время не выйти за пределы гуманизма», - Полина и в этот раз позволила себе абсолютно точную цитату из речи своей хозяйки, снова не уточнив контекст произнесения ею указанных слов.
- И это она называет гуманизмом?! – врач, сидящий за столом напротив девушки, говорящей столь страшные вещи, совершенно неприемлемые и нетерпимые для нормального человека, был полон искреннего гнева и возмущения. – Да с чего это она вообще взяла, что у нас в России есть такой бредовый обычай, истязать ни в чем неповинных, только что приобретенных слуг?!
- Я сказала ей об этом, - Полина по-прежнему говорила правду, причем оглашала в точности то же самое, что она же сама и высказала своей госпоже, пытаясь уклониться от данного ей поручения. Вот только тогда она вовсе не преуспела в защите своей позиции. А сейчас те же ее слова работают совсем иначе!
- И что же ответила наша «госпожа американка», дочь «цивилизованной белой нации»? – тон благородного медика был полон сарказма.
- Что обычай торговать белыми людьми это не меньшая дикость, но это здесь никого не смущает. А значит, и наказание только что купленной служанки на съезжей, для внушения почтения к новым господам, не лишено смысла. С точки зрения местной православной публики.
Полина еще раз высказала в точности то, что ей самой некоторое время тому назад заявила ее госпожа, прямо по дороге сюда, убеждая в необходимости всего этого спектакля. И снова девушка вынужденно умолчала о той убийственной иронии, с которой ее госпожа произносила все эти слова, оскорбительные для слуха цивилизованного человека. Впрочем, для того, чтобы полностью обозначить эту презрительную интонацию, уточнить эмоциональную оценку всех мерзостей рабства, нужно было быть самой госпожой Фэйрфакс! Увы, даже гениальной актрисе это оказалось бы не под силу!
Поэтому Полина смогла обозначить только одну эмоцию. Исключительно свою. Она опустила очи долу, испытывая мучительный стыд от того, что она вынуждена говорить все это своему собеседнику, современному благородному молодому человеку, вызывая у него вполне обоснованную ответную реакцию, а именно, искренний гнев и возмущение.
- Она... Она оскорбляет мою Родину! – молодой врач был полон искреннего возмущения. – Это все... возмутительная ложь!
Увы, если не все, то многое, из высказанного Полиной, пока что всю дорогу оказывалось чистой правдой. Поэтому девушка просто пожала плечами, все еще не поднимая глаз на своего негодующего собеседника.
- Итак, - лицо молодого человека выражало неподдельное возмущение всей этой дикой историей, - эта Ваша «госпожа» желает, чтобы я своей рукой подписал количество ударов по телу... прекраснейшей из российских девушек, той, которую я только что... осматривал?
- Количество ударов, сверх которого меня не смогут наказать в полиции, - тихо, почти шепотом произнесла Полина. Ей было действительно, мучительно стыдно уже отыгрывать эту роль, но она все еще находила в себе силы придерживаться согласованного сценария. – Матушка-барыня сказала, что никто из полицейских не рискнет выдать крепостной сверх того, сколько дозволит дипломированный доктор.
- Какое трогательное доверие к силе медицины! – воскликнул молодой человек. - Тогда извольте же! Я и напишу, и подпишу! Прямо сейчас, не откладывая!
Он выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда свежий бумажный лист, и с грохотом задвинул его обратно. Затем положил бумагу перед собою, взял перо и сразу же, быстро, нервным движением обмакнул его в чернильницу, разбрызгав несколько капель ее содержимого наружу. А потом начал писать, быстро-быстро. И почерк его стал чуть менее аккуратным.
На оформление обещанного документа у молодого врача ушло совсем немного времени. Всего минут через пять, Полина держала в руках еще одно заключение того же рода, но расписывающее состояние ее здоровья, совсем в иных тонах. В тексте сего документа, подробно обосновывался конечный, четкий и недвусмысленный вывод о том, что Полина Савельева никакому телесному наказанию в принципе не подлежит, «ввиду общей слабосильности и опасности подобного воздействия для ее жизни». За той же подписью и с приложением оттиска такой же печати, как та, что давно уже отметилась-покрасовалась и на первой бумаге. А молодой человек при этом взирал на свою визави с чувством глубочайшего удовлетворения блестяще исполненным долгом. Ну, долгом в некоем общем моральном смысле.
В этот самый момент, в дверь постучали. Не громко, а так, чисто символически. И сразу же после этого условно-акустического жеста предупредительной вежливости, дверь отворилась, и в кабинет вошла та самая «любительница гуманизма», что затеяла весь этот спектакль. Она явилась собственной персоной к самому финалу спланированного, рассчитанного и реализованного действа, разыгранного ею как по нотам. Лицо ее обозначало крайнюю степень удовольствия от всего происходящего.
- Ага, вот и бумаги поспели! – констатировала факт прекрасная авантюристка, подходя к Полине и совершенно бесцеремонным жестом отбирая у нее свежеоформленный документ.
С текстом заказанной и полученной бумаги она ознакомилась весьма бегло, странно хмыкнула, иронично взглянула на медика. При этом, молодой человек напряженно молчал, причем, обозначая это свое специфическое бездействие максимально презрительным выражением на лице. Но адресат его жесткого мимического жеста просто прищелкнула пальцами, и тоже, не говоря ни слова ему в ответ на молчаливое презрение, протянула руку к своей помощнице по бытовому существованию и ассистентке по этому спектаклю, требуя выдать ей и предыдущий экземпляр. Полина, все также безмолвно-покорно, повиновалась своей госпоже.
Просмотрев переданное ей, госпожа Фэйрфакс коротко усмехнулась, и совершенно бесцеремонно уселась на стул, вовсе не спрашивая на то никакого согласия у хозяина кабинета, одновременно простым коротким жестом приказав Полине сделать то же самое и рядом. Девушка, естественно, исполнила ее распоряжение, по-прежнему молча.
- Как интересно! – она обратилась к врачу, как и прежде, взиравшему на нее из-за стола с сугубым презрением во взгляде. – Я просто не верю своим глазам! Передо мною сразу две бумаги. Написанные одним и тем же Эскулапом, – надо же, в этот раз она снова совершенно правильно произнесла имя древнеримского бога-покровителя медицины! Кто бы мог подумать, что такое возможно! – Об одном и том же лице, в одно и то же время. В одной из них, лицо, которое осмотрел дипломированный медик, объявляется здоровым во всех отношениях. А в другой бумаге, то же самое предъявленное ему лицо, тот же самый врач объявляет страдающим множеством заболеваний, от порока сердца до склонности к эпилептическим припадкам.
- И что с того? – лицо молодого врача почти закаменело в условной маске еле сдерживаемой ярости по отношению к этой странной и вопиюще безжалостной собеседнице.
- Полина, - миссис Фэйрфакс повернулась к девушке, - у тебя часто болит сердце? Бывают припадки, когда ты себя не контролируешь, падаешь на пол и бьешься в конвульсиях? Отчего же ты все это скрыла от меня? Я бы трижды подумала о том, брать ли тебя к себе на службу... Да и вообще, наверное, воздержалась бы от столь сомнительной покупки.
- Я вполне здорова, - заявила Полина, уже вся красная от стыда. Она была готова расплакаться, но ее госпожа по-прежнему оставалась неумолима в своем желании довести до конца весь этот жестокий спектакль.
- Вы слышали? – миссис Фэйрфакс обратилась к раздраженному молодому человеку. - Это значит, что некто, - она особым образом, весьма иронично выделила сие неопределенное местоимение, - совершил должностной подлог. Или же мошенничество. Деяния, крайне неэтичные. И даже, возможно, противозаконные. Полагаю, если об этом узнают представители властей, у некоего Эскулапа возникнут определенные проблемы.
- Я не боюсь ответить за свои дела, - молодой человек многозначительно усмехнулся. – А вот Ваша репутация... Если кто-нибудь узнает, что представительница цивилизованной американской нации собирается истязать русскую девушку... Знаете, меня уж точно никто не осудит за желание спасти свою соотечественницу от всей этой омерзительной жестокости!
- Ни обращенной к Вам просьбой о медицинском освидетельствовании здоровья моей служанки, ни своим, теоретически возможным, обращением в полицию, насчет ее, служанки, телесного наказания, я не нарушаю ни законов, ни обычаев столь любезного Вашему сердцу «Отечества», - это слово миссис Фэйрфакс произнесла с отчетливой изысканной иронией в своем нежном голосе. И добавила нечто... весьма и весьма жестокое и оскорбительное для слуха ее патриотичного собеседника. – Между прочим, эта Ваша соотечественница, в полном соответствии с законами Вашего «Отечества», будучи белой и православной, принадлежала графу Прилуцкому как вещь. После его смерти, эти же законы дозволили выставить сию белую невольницу на торги. На аукционе ее приобрел мой поверенный, опять-таки не нарушив этой сделкой ни слова, ни буквы, ни единого предписания этих самых законов. И, наконец, мой поверенный, оформив соответствующий договор, в полном соответствии с Вашими законами, отдал эту милую девушку мне в личный наем, со всеми правами собственника.
- Вы могли... отпустить ее на свободу! – с горечью произнес молодой врач, явно не в силах возразить на эту безупречную иезуитскую логику нечто дельное. – Вам, с Вашим-то состоянием, это вовсе ничего не стоило!
- Вот здесь Вы в корне неправы, - самым спокойным тоном возразила ему молодая американка. - Эта девушка была приобретена для меня за три тысячи рублей серебром. Полагаю, вся Ваша практика стоит несколько дешевле.
- Как же Вы, янки... неприятны, - молодой человек явно заменил эпитет, но сохранил откровенно презрительную интонацию в своем голосе. – Все Вы так и меряете на деньги. На этот самый, «презренный металл»!
- Вовсе нет! – миссис Фэйрфакс весьма очаровательно улыбнулась, но ее слова, сказанные при этом, прозвучали почти оскорбительно. – Дело отнюдь не в деньгах. Просто мне очень нравится жить в России и пользоваться этой уникальной возможностью. В какой еще стране, всерьез претендующей на звание цивилизованной, можно на вполне законном основании обладать очаровательной и неплохо образованной белой рабыней? Чувствовать неограниченную власть над нею, гарантированную мне законами этой Страны! Поверьте мне, это совершенно уникальные, непередаваемые словами ощущения!
- Господи, какая мерзость... – казалось, что ее собеседник с трудом удержался от плевка в сторону своей изящной визави. – Так Вы... решили удовлетворить свои садистические грезы, презренные желания мерзостной рабовладелицы, мечтающей подвергнуть эту несчастную девушку самым гнусным истязаниям! Да Вы просто чудовище!
- Я всего лишь размышляла вслух о возможности воспользоваться особой услугой местной полиции, которую она охотно оказывает здешним господам, - тон госпожи Фэйрфакс оставался по-прежнему весьма изысканным, однако Полина...
Девушка уже была готова вскричать: «Хватит! Не надо больше! Довольно этого фарса!» Ей уже казалось, будто каждое слово ее хозяйки хлещет наотмашь по душе их собеседника, как кнут или плеть. Да и ее собственная душа, душа той самой крепостной девушки, о которой вела речь «госпожа мериканка», страдала сейчас ничуть не меньше!
А миссис Фэйрфакс... Она по-прежнему расчетливо играла свою роль, и девушка была вынуждена выслушивать ее реплики, одну за другой.
– Поэтому, - продолжила ее госпожа, - местным рабовладельцам вовсе нет нужды самим наказывать своих крепостных рабов. К их услугам опытные профессиональные палачи, пардон, экзекуторы. Один визит к ним, и девица будет как шелковая еще много дней подряд! Очень удобно, и даже бесплатно, что немаловажно, согласитесь! И все это в рамках действующих законов Вашего «Отечества», которые санкционируют все это, как необходимые и желательные мероприятия по поддержанию традиционного для этого самого «Отечества» порядка!
- Дрянь! – у молодого человека непроизвольно сжались кулаки. Он бросил на молодую женщину взгляд, уже полный вполне искренней ненависти. – И у Вас хватает совести этой самой услугой пользоваться!
- Ну, а чем же, по-Вашему, я хуже обычных рабовладельцев этой страны? - кажется, его эмоции госпоже Фэйрфакс вовсе не безразличны, а напротив, доставляют странное извращенное удовольствие! - Чем заботиться заготовкой розог и собственноручно "отмахивать лозою", не легче ли обратиться к услугам профессионалов, которым привычны подобные... э-э-э... "упражнения" на бессловесных, хотя, наверняка, отнюдь не безгласных, ну, в ходе указанных процедур, телах? Вы не находите?
- Довольно! - не выдержала Полина. - Хватит!
Она смотрела на свою госпожу со слезами на глазах, в полном отчаянии от ее немыслимой жестокости.
- В чем дело, Полина? - кажется, этот ее взгляд хозяйку вовсе не впечатлил. - Разве тебе есть чем меня упрекнуть? Ты голодна? Раздета и разута? Тебя оскорбляли, били, издевались над тобой?
- Нет... - Полина отрицательно покачала головой. И все же попыталась что-то добавить, хотя и безуспешно:
- Но Вы...
Голос у девушки прервался. Она едва не плакала от обиды и отчаяния. И, естественно, благородный врач тут же поспешил ей на помощь.
- А то, что Вы собираетесь унизить ее этим истязанием, это, как бы, по-Вашему, даже и вовсе не повод к огорчению, так? - в голосе у молодого человека уже нет ненависти. Скорее, просто едкая горечь, в гремучей смеси с презрением и омерзением, как от чего-то немыслимо гадостного. А еще в его словах все еще сквозит искренняя жалость к той девушке, что сейчас сидит перед ним вся в слезах, рядом со своей госпожой, истязающей ее всеми этими отвратительными рассуждениями. - И я, по-Вашему, что, должен был всю эту мерзость одобрить?
- Разумеется, нет, - в этот раз миссис Фэйрфакс сказала это несколько иным тоном, почти без иронии в голосе. Но тут же разъяснила:
- Дело в том, что вопрос наказания этой девушки находится вовсе не в Вашей компетенции. Вам, любезнейший Иван Дмитриевич, должно было всего лишь определить максимальный предел этого теоретически возможного наказания для моей служанки. А вот наказывать ли ее, или же нет, и как именно наказывать... Это решать вовсе не Вам.
- То есть... - молодой человек уже был чуть ли не в ужасе. Полина, кстати, тоже.
- Теперь пределы возможного наказания для моей Полины придется определять мне самой, - как-то слишком уж громко, скорее притворно, вздохнула ее американская госпожа. - Увы, раз уж наука отказывается помогать мне в решении этого вопроса, мне самой придется определять количество ударов. И сколько же мне теперь назначить моей бедной девочке... Двести... Или же все триста розог... Я даже не знаю. Впрочем...
Она усмехнулась. А после, повернувшись к чуть не плачущей девушке, широким жестом протянула Полине оба документа, разница в которых стала поводом для этого ее эффектного выступления.
- Выбирай! - заявила она то ли торжественным, то ли провокационным тоном. - Пускай из этих двух бумаг останется только одна, на твой выбор! Если ты пожелаешь полностью обезопасить себя от возможного телесного наказания, выбери ту из них, где ты врачом отрекомендована как насквозь больная. Если же ты доверяешь мне себя полностью и безо всяких оговорок, ты выберешь ту, где указано, что ты вполне здорова. Я жду.
Девушка, с лицом, искаженным от стыда и обиды, дрожащими пальцами выхватила один из предложенных ей документов и разорвала его на несколько частей. Потом скомкала их, как снежок, и... на секунду замерла, не зная, что же ей делать с этим мусором дальше. А после, отбросила-отшвырнула его в сторону обратную от направления к ее госпоже. Бумажный комок ударился о стену и несколько откатился от нее.
И сразу же после этого гневного протестного демарша, юная крепостная выхватила из рук своей госпожи вторую бумагу, Развернула ее перед нею так, чтобы та, кто все время издевалась, то ли над молодым врачом, то ли над самой девушкой, воочию, точно и безошибочно удостоверилась в только что сделанном ею выборе.
- Вот! - воскликнула она. - Я выбрала! Я здорова, можете не сомневаться! И если хотите, то Вы можете меня отправить в полицейскую часть незамедлительно! И пускай меня там высекут, до крови, до полусмерти, как Вы прикажете! Пусть! Только, ради всего святого, что у Вас еще осталось в душе, прекратите издеваться над этим благородным человеком! Довольно уже оскорблений! Мне стыдно за Вас! Понимаете? Стыдно!
- All right! - неожиданно серьезно, и каким-то очень уж спокойным тоном прознесла адресат столь искренней и гневной речи. - Отныне я буду считать тебя физически здоровой. Насчет твоего душевного здоровья, разумеется, есть вопросы. Впрочем, ответы на них я, наверняка, найду и без помощи нашей уважаемой медицины. Я так поняла, что ты желаешь незамедлительно прервать наш визит. И жаждешь переговорить со мною наедине. О многом и серьезном. Так?
Полина поняла, что позволила сейчас себе дерзость на грани оскорбления в адрес своей госпожи. А может быть, ее странная хозяйка восприняла эти слова как-то иначе. Кто знает... Во всяком случае, вот прямо сейчас никакого оскорбленного или обиженного выражения на ее лице и в помине не было.
- Простите... – пролепетала перепуганная девушка. – Нам, кажется... И впрямь, лучше уйти отсюда поскорее.
- Не вижу поводов к возражениям с моей стороны, - как-то уж очень спокойно, преувеличенно бесстрастным голосом заявила ее госпожа. Все это прозвучало как-то неожиданно и весьма контрастно ко всем ее предыдущим ироническим эскападам. – Документ об истинном состоянии твоего здоровья нами уже получен, врач, как я понимаю, не имеет возражений в части того, чтобы ты у меня служила. В таком случае, нам с тобою действительно стоит откланяться.
Крайнюю фразу она высказала уже весьма многозначительным тоном. Потом встала-поднялась и коротким жестом заставила свою трепещущую компаньонку последовать ее примеру. А после забрала у нее выбранную ее крепостной вышеупомянутую бумагу и, сложив сей документ вдвое, спрятала его в свой ридикюль.
- Кстати, - она усмехнулась, вновь весьма выразительно заглянув в глаза молодого врача. За время этого короткого визита, который, откровенно говоря, трудно было назвать дружественным, она умудрилась довести его до белого каления раз двадцать, если не больше! – я полагаю, пришло время оплатить счет!
Она положила на стол заранее выписанный чек. Врач, не вчитываясь в содержание сего финансового документа, разорвал его на мелкие кусочки, и так же, как незадолго до этого сделала Полина, скомкал его и бросил в сторону. Свежеприготовленный бумажный комок, ударившись о стену, отскочил, и там, на полу, составил компанию первому.
- Ваши деньги, как и Ваши слова, суть грязь и зло, - сказал он. – И я их не приму. В этих бумажках, производных от Вашей мерзости, я не нуждаюсь.
- Хм... Это несколько опрометчиво с Вашей стороны, - заметила его собеседница. – И это все, что Вы хотели бы мне сказать на прощание? Как вежливо!
- Насчет вежливости, - усмехнулся ее неоднократно оскорбленный собеседник, - боюсь, Вы ее недостойны ни от меня, ни от этой несчастной девочки! – он указал глазами на дрожащую крепостную.
- Жаль, - странно, но в этот раз, казалось, будто миссис Фэйрфакс говорит достаточно грустным тоном. Неужели она действительно, уже и впрямь сожалела обо всем, сказанном и сделанном ею? Самое время! – Очень жаль. Я полагала, что мы расстанемся без взаимных обид, и вовсе не в столь дурном настроении!
- Вы знаете, - сила горечи в голосе молодого врача достигла величины порядка ста хинных единиц, – я сейчас весьма сожалею о двух вещах.
- Каких же? – в голосе его собеседницы зазвучал неподдельный интерес.
- О том, что я не имею сейчас возможности выкупить у Вас эту несчастную девочку. Чтобы избавить ее от Вашей жестокости. И еще о том, что Вы, к моему глубокому сожалению, все-таки дама. И я не могу, по причине Вашего пола, вызвать Вас на дуэль!
- Я, право, весьма польщена! – странно, но миссис Фэйрфакс искренне улыбнулась, как будто и впрямь была очень довольна этими словами своего разгневанного визави. – Мне никогда еще не делали столь изысканного комплимента!
Она рассмеялась, и кажется, почти искренне. А потом...
Она усмехнулась вовсе иначе, уже как-то грустно и почти серьезно. И сказала то, что заставило Полину судорожно вздохнуть. В удивлении, почти что в испуге.
- Увы, я Вам действительно не ровня. В отличие от Вас, дорогой Иван Дмитриевич, я не имею в своем семейном прошлом нескольких поколений предков, состоявших в потомственном дворянстве, обретших свое высокое достоинство под знаменами великих государей, перекраивавших Европу, - сказала ее хозяйка этому благородному молодому человеку. – Поэтому, дуэль с Вами, будь я мужчиною, была бы для меня высокой честью! Но Вы, в этом случае, вряд ли бы удостоили своим вызовом человека, едва-едва, без году неделя произведенного во дворянство за благотворительные заслуги, человека, происходящего из низших слоев общества. Как это там Вы их называете... ах, да, из подлого податного сословия! Вы бы не постеснялись сказать про эдакого свежедворянского субъекта, что он вышел из рядов подлых людей лишь только на бумаге. А душою остался в той самой, свойственной низшим классам духовной подлости. Поверьте, будь я мужчиной, Вы бы и сами вовсе не пожелали предложить мне выбрать дуэльный пистолет или скрестить со мною шпагу.
Кажется, ей в очередной раз удалось задеть его. Молодой врач, похоже, вовсе не считал себя тем, кем его только что отрекомендовали. Полине было очевидно, что он желает показать свою близость народу, борется с отвратительными сословными пережитками и вовсе не в восторге от такого сравнения... И он в этот раз совершенно не был готов хоть сколь-нибудь внятно ответить на подобный изящный словесный выпад своей остроумной собеседницы.
- Хорошо-хорошо! – его визави улыбнулась чуть веселее. – Давайте считать, что именно мой пол, а также Ваша сугубая галантность, как благородного человека, спасает меня в этот раз от крайних проявлений Вашего гнева. Могу Вам твердо обещать, что я и впредь буду пользоваться этой своей привилегией совершенно беззастенчиво! Уж Вы потерпите. А насчет этой несчастной девочки...
Вот здесь улыбка совершенно спала с ее лица, и миссис Фэйрфакс продолжила вполне серьезным тоном, вовсе не шутя.
- Мой поверенный не продаст ее никому, и ни за какие деньги, даже не пытайтесь ему это предлагать, - сказала она. – Эта девочка одна из тех, кто мне по-настоящему дорог. А я, почему-то, даже будучи янки, при всей моей, предполагаемой Вами, продажности и склонности поклоняться «Тельцу Златому», все же считаю, что продавать человека это низко и подло. А уж продавать тех, кто тебе доверился, это одно из самых мерзких деяний, которые я могу себе представить.
Ее собеседник взглянул на нее с удивлением. А миссис Фэйрфакс, после секундной паузы, закончила свою мысль.
- Да-да, дорогой мой Эскулап, - сказала она, - я действительно не хочу выглядеть в Ваших глазах еще и Иудой!
Молодой человек как-то смущенно потупил свой взгляд. А его визави тем временем продолжила говорить весьма странные слова, от которых Полине стало вовсе уж не по себе, настолько сказанное ее госпожой выбивалось из канвы всего предыдущего разговора.
- Что же касается Ваших благородных опасений в части возможного нанесения Полине какой-либо обиды с моей стороны, могу ответить следующее, – голос ее госпожи звучал почти торжественно. - Что бы Вы обо мне ни думали, поверьте, я умею ценить благородство души. И я не стану унижать и оскорблять ту, в ком обнаружила это редкое свойство. Я не только сама не обижу ее, я вообще не позавидую всякому, кто посмеет обидеть Полину.
- Значит, Вы цените благородство... – молодой человек произнес это слово с прежней горечью, и снова позволил себе презрительную усмешку.
- Разумеется, ценю! – на лице миссис Фэйрфакс по-прежнему не было и тени улыбки. – И именно по этой причине, я приношу Вам свои извинения!
- Что? – молодой врач не верил своим ушам.
- Я прошу у Вас прощения за этот спектакль, который мы с Полиной сейчас разыграли, - отвечала его странная собеседница. – В свое оправдание я могу сказать только одно. Мне было необходимо удостовериться в том, что Вы и впрямь достойны нашего с ней доверия. И что из всех врачей этого города, я могу только Вам доверить наблюдение за здоровьем моей помощницы.
А дальше... Полина не поверила своим глазам. Всегда ироничная миссис Фэйрфакс, без тени улыбки на лице, низко поклонилась своему оппоненту. А потом, пользуясь его замешательством, она схватила за руку свою дрожащую компаньонку и буквально потащила ее к выходу. У дверей ее госпожа обернулась и каким-то прежним ироничным тоном произнесла свою финальную речь, явно приготовленную ею заранее, специально для эффектного завершения этого странного спектакля.
- Между прочим, - сообщила она своему потрясенному собеседнику, - Вам не стоит так уж переживать из-за сложностей с оплатой аренды этого Вашего кабинета. Я только что внесла за Вас всю необходимую сумму. В счет оплаты этого нашего визита... ну и последующего, наверное, тоже. Что поделать, я не люблю оставаться в долгу, тем более у благородных людей. А что-то мне изначально подсказывало, что мой чек Вы порвете. Поэтому я немного подстраховалась и возместила стоимость Ваших услуг несколько иначе. Еще раз прошу у Вас прощения за возможную бестактность, что я, наверное, позволила себе в общении с Вами.
И она вышла из кабинета, увлекая за собою растерянную девушку, оставив молодого врача в сугубом удивлении и полном недоумении от всего, что случилось.