Действительно, многие ли пьют чай правильно? И получают от этого напитка подлинное удовольствие? Знаете ли вы, какую пользу и в каких случаях приносит нам чай? Когда, какое количество и какие сорта, виды, типы чая рационально употреблять и почему?
Вильям Похлебкин*
4.
Чай оказался весьма хорош и приятен на вкус, хотя имел совершенно непривычный аромат. Полина такого даже ни разу и не пробовала. Миссис Фэйрфакс сказала, что этот чай приготовлен с лепестками какой-то «бергамской груши» или бергамота. Пирожным к сему удивительному напитку были поданы просто волшебного вкуса меренги, которые Глафира приготовила совершенно воздушными и даже с ванилью. Полина их обожала, хотя в прежнем доме они доставались ей со стола ее барышни нечасто.
Нынешняя ее хозяйка, впрочем, явно использовала это совместное чаепитие для наблюдения за тем, как ее новое "приобретение" умеет себя вести за столом. Это Полина поняла сразу же, и поэтому постаралась максимально точно воспроизвести знакомые ей манеры графской дочки, пытаясь, в то же время, выглядеть как можно более естественно. Соблюсти пропорцию того и другого оказалось ой, как непросто, и это мешало ей по-настоящему насладиться трапезой. Но она понимала, что сейчас должна показать себя с самой лучшей стороны. И она старалась, да еще как!
По окончании чаепития миссис Фэйрфакс позвонила, коротко нажав четыре раза на кнопку электрического звонка, и приказала явившейся Дуняше убрать со стола. Самой Полине, порывавшейся помочь горничной, она жестом приказала оставаться на месте. И Полина, смущенно улыбнувшись своей сверстнице, была принуждена играть роль «барышни».
Когда горничная, наконец, удалилась, миссис Фэйрфакс удовлетворенно отметила, что манеры Полины произвели на нее хорошее впечатление, и с нею вовсе не стыдно будет показаться «на людях». Впрочем, несколько замечаний, в части ее «застольных манер», у госпожи все же нашлось. Девушка выслушала их, и была вынуждена, вернее была откровенно принуждена своей хозяйкой исполнить несколько упражнений с воображаемой чашкой и иными предметами, закрепляя этот ее особый урок хороших манер.
Впрочем, юная компаньонка нисколько не обиделась тому факту, что ее заставили заново выполнить за столом все те действия, которые, по мнению ее госпожи, она выполнила неверно, нецелесообразно или же попросту некрасиво. И девушка была рада такой ее условной строгости, поскольку на самом деле миссис Фэйрфакс не позволила себе ни единого резкого слова. Естественно, и речи не шло о каких-либо угрозах применения к Полине тех самых розог, которые так ее напугали, розог, которые по-прежнему находились в высокой напольной вазе, возле скамьи, которую ее хозяйка остроумно предложила числить «обычным предметом меблировки». Казалось, ее госпожа просто очень внимательна к своей крепостной и все время желает ей всячески помочь. Это было очень приятно. Но вот о причинах такого внимания Полина предпочитала не задумываться.
Последующие события развивались весьма интересным образом. Миссис Фейрфакс заявила Полине, что ей необходимо «прогуляться за покупками», и что в связи с этим, она просит свою компаньонку незамедлительно приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей, то есть сопровождать хозяйку при выходе в город. По ее приказу, девушка спустилась вниз и сообщила Архипу Ивановичу о желании матушки-барыни ехать на бричке, парой. Кучер, он же конюх, кивнул головою и сказал, что через четверть часа экипаж будет в полной готовности к выезду.
Вернувшись в комнаты своей госпожи, Полина сообщила ей об этом. Хозяйка удовлетворенно кивнула своей служанке-компаньонке и приказала: «Одеваться!» Полина как могла старалась подавать своей госпоже те одеяния, которые были ей необходимы. Все это получалось у нее не очень-то быстро, поскольку о местонахождении того или иного предмета туалета ей приходилось, краснея, спрашивать саму одеваемую. В итоге, Полина, закончив помогать своей хозяйке, крайне смущенно просила прощения за свою вынужденную нерасторопность. В ответ миссис Фэйрфакс улыбнулась и заявила, что для девочки, впервые занимающейся этим нелегким делом, и незнакомой с фактическим состоянием гардероба и его размещением в покоях своей госпожи, она справилась весьма и весьма недурно.
Самой же Полине переодеваться не пришлось, за полным отсутствием у нее какой-либо сменной одежды. Девушка просто накинула на плечи плащ-крылатку, подобную той, что до этого она же надела на свою «госпожу-американку». Потом надела свою простую, но изящную шляпку, и была уже готова к выходу в город буквально через минуту после завершения туалета своей госпожи.
Они вместе спустились вниз и уселись в изящную бричку, запряженную парой великолепных английских лошадей. Архип Иванович взмахнул-хлопнул вожжами и экипаж покатил-выехал на московскую улицу.
Очень быстро выяснилось, что основным бенефициаром сей прогулки стала сама Полина. Миссис Фэйрфакс провела девушку по лавкам, где подобрала ей несколько смен белья, необходимое платье и обувь на разные случаи жизни, от обычной прогулки до парадного выхода - причем в количествах, явно приличествующих скорее юной дворянке, чем крепостной девушке, пусть и допущенной к исполнению обязанностей компаньонки заграничной госпожи. А насчет цены вопроса…
Когда они выходили из первой же лавки - Полина нагруженная свертками, в двух руках, да и сама миссис Фейрфакс тоже, с каким-то пакетом в руке, причем все это были покупки для юной компаньонки, а вовсе не для ее госпожи! – девушка, не смея возражать своей хозяйке, все же молча вздохнула и покачала головою.
- Скажи словами, - потребовала ее госпожа, делая знак кучеру, чтобы он подъехал чуть ближе. Она заметила недовольство своей крепостной и явно желала понять его причины. Ну, или же ей просто было интересно, что же там девушка себе напридумывала по этому поводу.
- Вы слишком добры ко мне, - тихо сказала Полина. – Вам стоило просто приказать Варваре Петровне найти для меня портниху и белошвейку. Пошить для меня у них одежду стало бы много дешевле.
- Я рада тому факту, что ты так заботишься о моем кошельке! – усмехнулась ее владелица. – Но для меня, при всей моей скупости и скаредности, такой вариант, увы, не подходит. Прости, но тебе придется свыкнуться с мыслью о том, что ты должна быть одета изящно, богато и по последней европейской моде. Не забывай, тебе необходимо будет сопровождать меня в самых различных местах, в том числе и весьма-весьма приличных, там, где собираются светские люди. И я вовсе не хочу, чтобы там тебя приняли за обычную горничную. Ты все-таки моя компаньонка! А стало быть, ты должна быть одета подобающе твоему статусу. И, кстати, ты должна соответствующе себя вести. Твои манеры должны быть изысканны, а твой французский – безупречен.
- Я... постараюсь! – до Полины, кажется, впервые дошло, что она действительно оказалась на особом положении, которое весьма обязывало, не только и не столько ее госпожу - в части того, чтобы ее служанка-компаньонка выглядела и вела себя вполне по-господски, - но прежде всего саму Полину. Именно в части умения себя вести подобающе.
- Я справлюсь! – сказала она себе, но отчего-то произнесла это вслух.
- Я помогу тебе! – миссис Фэйрфакс ободряюще ей подмигнула. И Полина поняла, что теперь она уж точно постарается справиться с чем угодно. Просто, чтобы ее госпоже было приятно...
Когда они вернулись домой, на часах уже был четвертый час пополудни. Обед для миссис Фэйрфакс был подан в столовую, что располагалась на втором этаже Дома. Она приказала Полине составить ей компанию, и на столе появился еще один прибор. Полина ничуть тому не возражала. Девушка действительно проголодалась, и была рада обеду из трех блюд - отлично приправленный куриный суп, телячьи эскалопы и сливочный крем на десерт - приготовленному Глафирой. В этот раз Полина помогла Дуняше поднять наверх все подносы с тарелками, чашками и прочим, а также, по особому распоряжению госпожи-американки, поспособствовала ей в том, чтобы после обеда вернуть часть всей сервировки вниз, обратно на кухню. Там она предложила Глафире помочь с мытьем посуды. Та, охотно согласившись, поставила на плиту чайник и пообещала в ответ угостить ее чаем, как она выразилась, «Хорошим, не господским!». Видимо чай с бергамотом, столь любимый «госпожой-мериканкой», ей категорически не нравился.
В прежнем доме, где служила Полина, в доме графов Прилуцких, она вовсе не чуралась кухонного труда, поскольку мыть посуду за юной графиней частенько приходилось именно ей. Она легко справилась с этой работой. При этом Полина вовсе не смущалась взглядов зашедших к ним на кухню Архипа Ивановича и Варвары Петровны, которые тоже присели к столу. Они, похоже, ждали, когда чайник поспеет кипятком и даст Глафире, наконец, возможность налить чаю и им тоже, а не только барыниной компаньонке. К тому моменту, когда повариха, наконец-то, приготовила обещанный «свойский», как сказал Архип, напиток, Полина уже покончила с помывкой посуды после обеда и даже успела вытереть фарфоровые тарелки чистым льняным полотенцем. Глафира тут же налила всем присутствующим чаю, и Варвара своим широким жестом предложила девушке, только-только закончившей свою «кухОнную» работу, присесть за стол, рядом с собою.
Полина поняла, что это приглашение очень важный ритуальный жест, что сейчас домоправительница вводит ее в особый, внутренний круг тех, кто служит в этом Доме. Она даже и не подумала уклониться от этого символического обряда инициации среди людей приблизительно ее положения, который сейчас выглядел как простое чаепитие, с брусничным вареньем и сушками на столе.
Впрочем, все это длилось не так уж и долго. В общей сложности, сие символическое чаепитие заняло чуть более получаса. Юная компаньонка Хозяйки этого Дома сочла, что при необходимости миссис Фэйрфакс вовсе не постесняется нажать на кнопку электрического звонка, если сочтет ее, Полины, отсутствие в своих покоях чрезмерно затянувшимся. И тогда заранее обусловленное число звонков - один для Варвары, два для Архипа Ивановича, три для Глафиры, четыре для Дуняши и пять для самой Полины - явно-слышимо обозначит ее недовольство и явное желание, чтобы юная компаньонка незамедлительно предстала пред очи ея.
Девушку подробно расспросили о том, откуда она родом, и что с нею было до поступления в нынешнюю Службу. Как ни странно, ей вполне искренне посочувствовали, оценив странные перемены ее судьбы. Впрочем, Архип Иванович, погладив свою окладистую черную бороду, заметил, что все к лучшему, и Полине, наверняка, повезло в том, что она попала теперь в услужение к «нашей мериканке», как он выразился об их общей Госпоже. И вот здесь Полина попыталась осторожно, очень аккуратно развеять некоторые свои сомнения относительно специфики этой их общей Службы.
- Правда ли, - спросила она, адресуя сей вопрос тем, кто сидел за этим столом, скорее всем им вместе, чем каждому из них в отдельности и кому-либо из их числа персонально, - что вы здесь все вольнонаемные?
- Истинная правда, - ответила ей Варвара Петровна, и тут же пустилась в разъяснения:
- Матушка-барыня находила нас каждого по отдельности, и выбирала нас так, чтобы мы дополняли друг друга. Бог весть, как это ей удается, но она умеет собрать таких людей, кто умеет уважать тех, кто находится рядом, вместе делая общее дело, так, что каждый может другого и поддержать, и ободрить.
- И хорошо ли она вам платит? – спросила Полина.
- Да уж, раза в полтора побольше, чем вышло бы у других хозяев! – отозвалась Глафира. – Но даже не это главное. Ведь служим мы ей за совесть, а не только за деньги.
- Она... сделала для каждого из вас нечто... хорошее? И вы за это ей благодарны, да? – Полина подумала, что наверняка, эффектные жесты, продемонстрированные миссис Фэйрфакс лично ей, не далее как сегодня утром и днем, это наверняка ее «фирменный» стиль в общении с прислугой.
И она отнюдь не ошиблась.
- Да, матушка-барыня и вправду, помогла нам, - подтвердила ее мысли Варвара. – И помогла каждому по-своему. Но всегда обставляя это так, что она как бы ни при чем. Или же делая все, что нам воистину нужно как бы походя и непреднамеренно.
- Но мы-то все это видим, - добавила Глафира. - И мы-то знаем, что она для нас сделала, и много, и для каждого.
- Архипа, например, матушка-барыня от «горькой» отвадила, - как-то очень серьезно сообщила Полине Варвара Петровна.
- Как так? – удивилась девушка.
- Да я и сам не знаю, - чуть смущенно отозвался Архип, пожав плечами. – Вроде и пил я не сильно, в меру. Почти что и не допьяну, и даже не каждую неделю. Но только вот, где-то через месяц, после того, как я нанялся конюхом сюда, к ней, вернулся я как-то с одной веселой гулянки. На тот случай, кстати, у нее, у матушки-барыни, было испрошено особливое разрешение. Но с утра, когда я с похмелья больной был, Алена Михайловна - дай-то Бог ей здоровья! – ко мне вошла, в ту каморку, что у прихожей и встать приказала. А я-то, с больной головой, ничего и не соображаю. Однако же поднялся, стою чуть шатаясь. Все у меня трясется, ноги ватные, не держат. А матушка-барыня эдак странно меня по лбу щелкнула... Да крепко так, аж в мозгах-то зазвенело! Я на нее смотрю в обалдении, а она мне как будто прямо в душу глазищами своими зелеными как сверкнет! И говорит так странно: «С сегодняшнего дня ты водки не хочешь». Сказала это так тихо, негромко, еще раз глазами сверкнула и вышла. И с того вот дня, я никогда за столом, хоть дома, хоть в гостях али в трактире, больше одной небольшой чарки и не выпиваю. Просто не хочу. Не тянет меня на это дело и все тут.
- Зато уж силушки втройне у тебя, Архип Иванович, прибавилось! – усмехнулась Варвара. – И по дому хлопотать, да и на меня, грешную, тоже!
И, завидев удивленный взгляд Полины, пояснила:
- Матушка-барыня постановила платить ему вдвое против прежнего. За прочую работу, что ему поручена, помимо лошадей и извоза. А потом и на брак законный нас с ним благословила. И даже кое-какое приданое мне от щедрот своих определила.
- Да и я ей весьма обязана, - вставила слово повариха. - Когда я на кухне кастрюлю с супом на себя опрокинула, да руки обварила так, что Господи, помилуй, то она доктора пригласила, чтобы там, в каморке, меня осмотрел. И спросила, дескать, не надо ли меня в больничку определить.
- Да только доктор этот оказался из коновалов, - усмехнулась Варвара. – Как за двери они с матушкой-барыней вышли, он и говорит, что, дескать, повариха ваша, неровен час, помрет. И ежели помрет она у него в больничке, так дому-то меньше проблем будет. А матушка-барыня эдак усмехнулась и сказала, мол «У меня не помрет!»
- Я тогда в бреду лежала, – дополнила ее рассказ Глафира. – Горячка у меня началась, думала и впрямь помру. Но Алена Михайловна, считай, меня с того света вытащила, и на ноги подняла, всего-то за две недели. Сама и лечила меня, какие-то мази делала, мазала ими, да еще и разные порошки и отвары пить заставляла. И ты, Полинушка, не поверишь, а на руках-то, где обожжено было, почти ничего и не видать!
Странно. Подобный образ ее госпожи, вполне, кстати, соответствующий ее исходным впечатлениям от миссис Фэйрфакс, как-то не сходился в голове Полины с тем фактом, что она же, благородная духом и щедрая американка, европейски воспитанная молодая женщина держит в своей малой библиотеке розги и скамью для сечения.
- А я думала, - заметила она, - что Алена Михайловна суровая. Как увидала у нее в покоях розги, так и...
Она недоговорила. Просто, речь ее была самым невежливым образом прервана хохотом всех присутствующих.
- О чем веселье? – заглянула в кухню горничная Дуняша. – Над чем смеетесь?
- Да вот, Полина у матушки-барыни розги обнаружила, - пояснила, отсмеявшись, Варвара. – И вся уж перепугалась. А ну как Алена Михайловна разгневается, да шкуру с нее спустит!
- Шкуру, может быть, и не спустит, - заметила Дуняша, - но поучить может. И крепко.
- Ну, тебе, конечно, виднее! – усмехнулся Архип. И тут же пояснил крайне удивленной Полине:
- Дуняше как-то довелось вкусить премудростей лозы от щедрот Алены Михайловны. Она и впечатлилась.
- Правда? – с явным сочувствием произнесла Полина.
Ее вопрос прозвучал уж очень заинтересованно. Возможно, именно поэтому Дуняша присоединилась к ним за столом. Глафира тут же налила чаю и ей, и все с каким-то явным интересом уставились на девушку, явно немногим старше самой Полины, которая по их меркам явно знала нечто особенное в части ответов на вопросы, которые так мучили Полину.
- Расскажи этой девочке, как все было, - не распорядилась, скорее уж попросила Варвара. Казалось, ей самой было тоже интересно, что же тогда случилось. Видать, миссис Фэйрфакс не распространялась в подробностях о произошедшем. Наверняка из соображений тактичности.
- А то Полинушка наша уже вся в страхах пребывает, насчет Алены Михайловны, - добавил Архип, которому, наверняка, тоже любопытно было бы узнать нечто пикантное.
- А пусть и пребывает, все польза! – откликнулась Дуняша. А потом взглянула на Полину и улыбнулась. – Да не пугайся уж так-то! Алена Михайловна строга, но справедлива. И когда на службу нас принимала, сразу и предупредила, что за непотребства и всяческие глупости посечь может. И приказала мне всегда держать у нее в покоях на тот случай скамейку и свежие розги. Вот только вовсе не для битья нас, грешных, а сугубо для острастки. Мне приказано через день воду менять, и раз в неделю самые прутья. Старые убирать, а свежие вымачивать. А секла она всего один только раз. Меня, за то, что глупостей наделала.
- Что ж ты такого натворила, Дуняша? – Полина была вся в удивлении.
Ну, еще бы! Ведь, судя по всему, Архипа Ивановича за пьянство барыня и вовсе пальцем не тронула. Хотя, наверняка, она на него тогда крепко осерчала. А вот девушку, ее, Полины, сверстницу, совсем не пожалела.
- Да безделицу одну фарфоровую с каминной полки смахнула, когда в спальне у барыни прибиралась, - ответила ее юная собеседница. – Да так неловко, что она на пол упала, да сразу же вдребезги.
- Ну, безделушка... велика важность, - пожала плечами Полина. – Могла бы из жалования у тебя вычесть. За что же в розги-то сразу?
- Ишь ты, какая сметливая! - усмехнулась Варвара. – Да ты хоть знаешь, сколько стоит в лавках на Кузнецком мосту иная фарфоровая безделица, французская, али немецкая? Тыщу рублей!
- Да неужто целую тысячу? – Полина всегда остерегалась трогать всякие хрупкие изящные предметы, вроде накомодного фарфора или хрусталя, ну так, на всякий случай. Но она не знала, что вся эта барская роскошь стоит так баснословно дорого!
- Иногда и куда как поболе! – кивнул в подтверждение слов своей суровой супруги Архип. – Я-то знаю, заходил как-то вместе с барыней в такие лавочки. Там кругом шик да блеск и всяческая чистота с красивостью наведены. Да только повернуться боязно. А ну, какую дорогую бирюльку на пол смахнешь, вон как Дуняша! Цены-то там на всякую дребедень...
Он недоговорил, но откровенно усмехнулся в бороду. Дескать, много дураков на свете, иные и с монетой в кармане. И до их кошелька, конечно, завсегда найдутся любители денежку потягать.
- И Алена Михайловна такие дорогие... игрушки покупает? – удивлению Полины не было предела.
Девушке казалось, что ее нынешняя госпожа весьма разумна и осмотрительна, хотя и в скупости ее, конечно, заподозрить сложно.
- Не для себя она покупала, а на подарок кому-то из «этих», - Архип как-то жестко усмехнулся, обозначая предполагаемого адресата подарка, - «сурьезных» людей. Так что вещь должна была быть ценной и внушающей!
Судя по всему, подарок «сурьезным» людям был значительным, как по размерам, так и по стоимости. Впрочем, вопрос о цене того самого подношения Полина, весьма разумно, решила не уточнять. Так же, как и повод, в связи с которым сей ценный предмет был преподнесен, и фамилию адресата столь щедрого презента.
- Вот видишь! – сказала Варвара, обращаясь к Полине. – А ты говоришь, из жалования вычитать! Это ж сколько лет девка забесплатно горбатиться из-за барыниной бирюльки будет! Лучше уж посечь слегка. Так ведь, Дуняша?
Она подмигнула рассказчице, но горничная как-то очень смущенно покачала головою, зачем-то поправила свои темно-русые волосы... и сказала нечто весьма неожиданное.
- Не так все было. Алена Михайловна вовсе не требовала с меня пени за разбитое, - сказала она, опустив очи долу. - И даже почти на меня не гневалась. И вообще, она меня вовсе наказывать не хотела.
И чуть помедлив, закончила:
- Я сама ей лозу принесла и посечь меня попросила. Сама, без понуждения.
- Эвоно как! – Варвара Петровна была явно озадачена таким поворотом. – А я и не знала. Думала, она посекла тебя за то, что вещь дорогая.
- Дорогая, - подтвердила Дуняша, не поднимая глаз. – Да только не кошельку дорога, а сердцу.
Она на секунду замолчала, а потом покачала головой, как бы припоминая то, что тогда случилось.
- Господи, как вспомню, так вздрогну... Как она жалобно так вскрикнула, как тогда запричитала Алена Михайловна, по-своему, по-аглицки... – сказала горничная, и тут же пояснила:
- Ну, когда я ту игрушку расколошматила, по своей косорукости. И ведь не ударила меня, и не ругала даже... Только махнула рукой, с обидою. Дескать, уйди с глаз долой, дура бестолковая! А потом сама, своими руками осколки собирать стала, да палец до крови уколола-порезала. И слезы на глазах. Видать, кто-то дарил любый сердцу ее, что так убиваться стала. Я как все это поняла, сама белугою взревела, сама на колени бухнулась, да в тряпицу все-все осколочки-то и собрала. Да на пораненном пальчике у матушки-барыни кровушку унимала. А она все твердит, вся в слезах, как-то по-своему, по-иностранному... И чую я, что очень дорогую, памятную для нее вещь, о ком-то сердечном хранимую, по дури своей расколотила. Злость меня тогда взяла, что же я за дрянь-то такая, косорукая-кривоглазая, хорошего человека до слез довела? Кинулась в соседнюю комнату, да штуки три лозины из вазы-то и выхватила. Стало быть, не зря накануне свежие вымачивала, пригодились они! Обратно в комнату к Алене Михайловне метнулась, на колени перед нею бросилась, да ей, матушке, пруты-то и протягиваю. Дескать, посеки, хоть до слез, хоть до крови, не жалея! Только прости потом меня, дурищу такую!
- И Алена Михайловна тогда только и согласилась тебя отстегать? – удивилась Варвара. – А я думала...
- Нет, - вздохнула Дуняша. – Она и вправду, поначалу вовсе не хотела меня наказывать. Головой мотала, дескать, не надо, не хочу, мол, тебя бить! Да я ее упросила, мол, виновата, говорю, оттого и под розги, сечься готова. Матушка-барыня и согласилась. Нахмурилась эдак сурово, сразу видать, как она на меня и обижена была, и рассержена, на самом-то деле. "Ну что же, быть по сему, - говорит. - Я тебя накажу в точности так, ежели ты с таким наказанием согласна и не боишься!" А я уж... как увидала, что она на меня смотрит, так, сердито, так уж и думать забыла, чтобы пощады просить. Плохо мне было от того, что натворила, и потом... стыдно. Очень стыдно!
- Стыдно... когда Алена Михайловна тебе раздеваться приказала? – сочувственно произнесла Полина. Воспоминания о собственном раздевании, что и ей самой пришлось сегодня оголяться перед той же самой скамьей, не отпускали ее. И страх оказаться на этой скамье обнаженной, под розгами, снова охватил ее, когда она представила себе, как Дуняша раздевалась и ложилась туда, понуждаемая гневными взглядами, а возможно, и окриками рассерженной барыни.
- Не приказывала мне Алена Михайловна, - снова отрицательно покачала головою Дуняша. – Я... сама разделась, без приказа. И легла тоже сама, без понуждения. И вылежала все, что матушка-барыня мне выдала-отсчитала, без привязи.
- Очень больно было? – голос Полины дрогнул, да и Архип с Варварою как-то очень сочувственно покачали головами. А Глафира даже отвернулась, вся в неловкости от того, что девушка рассказывает.
- Больно, - подтвердила Дуняша. – Наверное, я кричала... Не помню. Помню, что руками держалась, и все думала, как бы со скамейки не соскочить и пощады не запросить.
- Алена Михайловна так осерчала на тебя, что... наказала бы еще строже, да? – Полина представила себе эту картину, и ей снова стало страшно.
- Да нет же, нет! – кажется, горничная была готова всерьез защищать свою хозяйку от таких обвинений в безжалостной жестокости обращения с нею. – Крепко она мне тогда всыпала, и крику, небось, на весь дом было... Я, конечно, тогда напугалась и наревелась, но все-таки... Это мне надо было, чтобы она на мне сердце отвела, да потом больше бы и не гневалась за это никогда. Чтобы ей самой полегчало. А как долго она меня учила-стегала, уж я и не помню... Помню только, что Алена Михайловна несколько раз в сторону отходила, прут меняла. Потом подойдет, постоит, скажет что-то по-своему. Я молчу, жду. Не знаю, то ли простить она меня уже хочет, а то ли сызнова серчает... А потом... Лоза в свист и снова жжет, больно, ой, больно! Перемены четыре, а может пять она мне выдала, а после вдруг лозину-то на пол и бросила. И уже по-русски велела мне лежать не вставая. Я тогда, сдуру-то, решила, что матушка-барыня, за вопли мои, вконец на меня осерчала, и чего покрепче прута для меня приготовить ушла. Кто же их, мериканов знает, как у них там, в Америке сечь принято...
- И что, добавила тебе Алена Михайловна? – с явным сочувствием в голосе спросила Глафира, все еще не решаясь взглянуть в сторону рассказчицы. – Небось, плеткой какой, али просто толстым ремешком попотчевала?
- Я боялась, что так и будет, - Дуняша отчего-то улыбнулась, и Полина в очередной раз за сегодня удивилась. – Вот только воротилась обратно наша барыня вовсе не с плеткой, или с чем построже, а с аптечкой своей, сундучком-саквояжиком с лекарствами.
- Полечить, значит, тебя решила... – покачала головою Варвара. – Видать, и впрямь, крепко она тебя тогда посекла. А я-то ведь ни о чем и не беспокоилась, решила, что все было так, несерьезно. Как же так-то я оплошала...
- Алена Михайловна обо мне позаботилась, - ответила Дуняша. – Подошла, на колени встала, это передо мною-то! А потом раскрыла свой сундучок, на тряпицу чистую что-то налила. Потом протерла тряпицей кровь ну там, с задницы... Защипало, крепко так, да я стерпела. А потом, матушка-барыня достала какую-то мазь, помазала мне сеченное. И сразу же полегче мне стало. А уж как жгло-то и зудило! Алена Михайловна свою аптечку собрала, потом поднялась на ноги, вздохнула так тяжело и говорит мне: «Вставай, Дуняша! Оденься и ступай уж к себе. Болеть у тебя сильно не будет, так что ляг в постель и поспи. Скажи Варваре Петровне, что я до завтра тебя беспокоить не велела. И пришли ее мне сюда, для распоряжений». Кивнула мне эдак грустно и вышла. Я даже и не поняла, простила она меня, или нет. Но перечить ей не посмела. Оделась и ушла.
- Помню-помню!- подтвердила ее слова Варвара. – Ты ведь ничего толком не объяснила, когда спустилась оттуда, ну, из барских покоев. Вся... красная, такая, видно было, что проревелась. Но уже не всхлипывала, сказала лишь, что барыня тебя в каморку твою услали, и от работы до завтра освободили. И еще, дескать, меня, грешную, видеть хотят. Я тогда вся перепугалась, мол, что такое, что стряслось? Так к ней сразу и побежала. А там Алена Михайловна вся такая грустная. Как будто что плохое случилось. Сказала мне, что, мол, Дуняшу посекла. Я, наверное, дюже глаза на нее вытаращила, ну, от удивления. «За что?» - спрашиваю. Она мне и отвечает, мол так получилось. И вижу я по глазам у нее, что ей совсем не весело от того, что так вот все вышло. Даже ведь не сказала она мне, в чем причина, отчего на Дуняшу так уж осерчать изволила. Только приказала тебя, Дуняша, не беспокоить. Пускай, мол, отлежится. Я и послушала ее. Только отвар из ягод потом в комнату тебе отнесла. Да ты уж спала тогда, не помнишь, наверное!
- Спасибо! – улыбнулась ей горничная.
- Да не за что! – ответила Варвара. И пояснила:
- Насчет отвара... это матушка-барыня сама распорядились. Сказали, что, мол, есть сейчас Дуняша, наверное, не захочет. А вот пить, она сказала, ей очень нужно. Так что, ее благодари, не меня.
Дуняша как-то смущенно отвела глаза. А Полина снова подумала, что ее госпожа очень даже странная. Высечь девушку так сурово, и в то же время искренне сожалеть об этом, и заботиться о наказанной служанке...
- Так она, ну, матушка-барыня, все же простила тебя? – спросила она горничную.
- Конечно, простила, - живо ответила Дуняша. – Матушка-барыня назавтра... ну, после того, как все случилось... Она сама меня навестила. Осмотрела, ну... там, - она на секунду смущенно глянула в сторону Архипа, но поскольку тот весьма тактично сделал вид, что не понял намека, продолжила:
- И снова смазала чем-то таким, пахучим. А потом и спросила меня, как, мол, я себя чувствую, не надо ли мне еще один день отпуску, чтобы отлежаться, прийти в себя? Тут уж я не выдержала, и на колени перед нею бросилась. Просила, молила ее сызнова драть меня, как сидорову козу, только бы она, матушка, меня простила!
- И что сказала Алена Михайловна? – Полина все больше удивлялась поведению своей госпожи.
- Подняла меня с колен, положила мне руки на плечи и серьезно так посмотрела мне в глаза, - Дуняша серьезно посмотрела на Полину. А потом, смущенно, продолжила:
- Знаешь, у нее такой особый взгляд... Зеленым светится. Не знаю, как еще сказать, а Алена Михайловна иной раз так взглянет, как будто все видит, все-все, о чем ты думаешь! Нет-нет, от него не то, чтобы страшно... Но, кажется, что она и в самом деле тебя прямо насквозь видит!
Архим и Варвара, в подтверждение ее слов, кивнули головами. Дескать, и они знают, вот только вслух не говорят об этом. Полине, впрочем, тоже были весьма знакомы эти странные ощущения.
- Матушка-барыня посмотрела на меня эдак, и говорит: «Не волнуйся, Дуняша, я прощаю тебя!» - продолжила девушка свой рассказ. – А потом вздохнула тяжело и сказала: «И ты меня прости, если можешь...»
- И ты простила? – Полина спросила так, чтобы поддержать разговор, в общем-то, ничуть не сомневаясь в ответе.
- Ну, конечно! - Дуняша улыбнулась. – Она же не хотела меня обидеть! Обняла и приласкала. А еще она мне монетку подарила. Ихнюю, мериканскую. Ну, чтобы я не дулась на нее. Хотя, за что там дуться... Доллар называется. Серебряная такая, с орлом. Только орел там другой, не наш. Одно слово, мериканский. С одной головой, и крылья по-другому держит. Архип Иванович в той монетке дырочку пробил, и теперь я его всегда при себе на шнурке, рядом с крестиком ношу. Вот, посмотри!
И Дуняша вынула из-за выреза своего платья тонкий шнурок, показав Полине серебряную монету. Юная компаньонка матушки-барыни в ответ только и смогла, что удивленно покачать головою, дескать, вот ведь как все бывает!
Дальше Варвара свернула эту тему, переведя разговор в другое, куда как более спокойное русло. Но Полина, естественно, запомнила именно этот эпизод.
Чаепитие затянулось чуть дольше, чем предполагала Полина. Но все же, Варвара Петровна, наконец, заметила, что матушка-барыня весьма вежлива и терпелива, однако может быть недовольна тем, что «Полина-свет-барышня», как она сказала, крепко подзадержалась на чаях с прислугой. Полина вежливо улыбнулась, всем своим видом показывая, что вовсе не считает себя, крепостную девушку, кем-то отдельно-особенным от всех остальных, кто служит в этом Доме. А потом вышла из-за кухонного стола и предложила вымыть посуду за всеми участниками чаепития, обозначив себя как равную им. Однако, переглянувшись с домоправительницей, Дуняша сказала, что сама с этим справится, и тоже напомнила своей сверстнице о том, что матушка-барыня душою, конечно, добра и терпелива. И все же, испытывать пределы этого самого ее терпения вовсе не след. И ей, наверняка, стоит подняться наверх, не дожидаясь требовательного звонка, не давая хозяйке повода для выражения недовольства.
Полина кивнула в знак согласия, сказала, «Я побегу!», и спешно направилась в известном всей честной компании направлении, в барские апартаменты. По дороге она обдумывала все произошедшее за сегодня и рассказанное ей сейчас. Все, кто служит в этом доме, ей очень понравились. Кажется, никто из них не числил ее, крепостную, как некое «недостойное» существо. Никто и не думал ставить ей в вину ее «низкое» происхождение и как-то обижать новенькую. Скорее уж, ей сочувствовали и приняли ее как младшенькую, нуждающуюся в опеке, защите и помощи. А сама Полина...
Нет, ее госпожа-американка беспокоилась совершенно напрасно! Нет у Полины никакой такой спеси, ну от того, что она, вроде бы как, близка к самой матушке-барыне. Они-то вольные. А она, Полина, крепостная некоего господина Сергеева, поверенного Алены Михайловны. И даже сама матушка-барыня берет ее у него как бы «в наем». Так что, в этой части они со всей остальной прислугой вполне-вполне сродни друг другу. И даже те самые розги там, в малой библиотеке, одни на всех...
В это мгновение Полина поравнялась с дверью, в то самое место, где миссис Фэйрфакс определила наказывать своих слуг. Представила ту самую деревянную скамейку, стоящую в этой комнате у стены. Представила себе, как Алена Михайловна сечет Дуняшу. А потом вообразила себя на той же скамье. И сейчас, помимо страха, она ощутила странный интерес - каково же это, «вкусить премудростей лозы» от руки самой матушки-барыни?
Полина вздрогнула от таких мыслей, сглотнула, помотала головою, прогоняя морок, и постучалась в двери спальни своей госпожи.
- Входи, Полина! – раздался из-за дверей голос миссис Фэйрфакс.
* Человек, который, действительно, много знал. И не только о хлебе насущном. А истинное знание в "этой стране" остается безнаказанным далеко не всегда...