- Что это у вас?
- Ничего.
- Как это ничего?
- Да ничего, это так …
- Как это так! Это не так! Это!?
Меня прямо всего затрясло от неожиданности и страха. Нас поймали. Что теперь? Ужас!
- Вы только посмотрите!
Валерия Михайловна выхватила у меня колоду карт и подняла ее высоко над головой. Так высоко, что не достать. Кошмар заключался в том, что Валерия отняла у нас «порнографические» карты, (как мы тогда думали), и все это случилось, когда я с Яблонским рассматривал их под партой во время урока математики.
- Что же это такое? Я повторяю свой вопрос, что это?
- Тягостное молчание в ответ.
- Я еще раз спрашиваю. Что это?
- …
- Что вы молчите? Превращать урок математики в пьяный кабак вы умеете, а отвечать за свои поступки нет?
- …
- Не можете значит?
- Да. Мы…
- Что мы? Что ты мычишь, Мельников? У вас такие почтенные родители, а вы? - громко и четко, так чтобы слышал весь класс - произнесла Валерия Михайловна - наша метематичка, и в то же время классная руководительница.
«У вас такие почтенные родители!» - она делала ударение на слове «почтенные» и произносила его очень четко почти по буквам. – «А вы? Что из вас выйдет? Кем вы станете? Вы же подонки!»
Слава богу, класс еще не видел, что за карты она держала. Картинки – голых девушек она закрыла своей ладонью.
«Все, мое терпение лопнуло, я пишу большое письмо (письмо тоже оказалось ударным), - вашим родителям на работу,» - кричала Валерия. – «Пусть в МИДЕ знают, чем занимается сын их большого работника во время занятий. Пусть все знают!»
У Яблонского оба родителя работали врачами, к МИДу отношения не имели, означало ли это, что им на работу не сообщат? А то как же?
«И твоим родителям, Яблонский, я тоже напишу большое письмо. Там тоже станет все известно. Пусть все узнают! Какие вы подонки! Все!»
Мы стояли, опустив головы, чувствовали себя униженными и морально раздавленными. Что она нам сделает? Неужели сообщит на работу родителям? Большое письмо! А что она там напишет? «Рассматривали голых девиц во время урока алгебры?» Позор! А сами карты? Как мы их вернем Маслину? Ведь мы их одолжили «на время», а в свою очередь украл их у брата, тоже «на время» и собирался вернуть. Как он теперь сможет это сделать?
В общем, после этого весь класс дразнил нас: «почтенные родители», «большое письмо». Да мы и сами ржали, хотя очень боялись, что Валерия сообщит ну если не на работу, то уж родителям запросто. Она часто звонила мне домой, чтобы рассказать моей маме «какой я гад».
И вот через несколько дней.
----------------------------------
Вечер, вся семья уже поужинала и сидит перед телевизором. Звонок, я подхожу к телефону, который висит у нас в коридоре:
- Але?
- Але. Это Костя?
- Да.
Голос мой задрожал. Я узнал Валерию.
- Мама дома?
- Да.
- Позови, пожалуйста.
Я вдруг понял, что у меня из носа хлынула кровь. Я еле-еле успел зажать ноздрю.
- Мам, тебя.
- Ты почему такой бледный?
- Я не бледный.
- Как не бледный, на тебе лица нет.
- Да нет, все хорошо, мам, тебя к телефону. Валерия Михайловна.
Я побежал в ванную комнату затыкать нос ватой. Включил холодную воду, подставил под струю нос, я знал, что так быстрее пройдет. Но главное, мне хотелось спрятаться, не слышать, как моя мама говорит по телефону с Валерией. Я конечно же не знал, что говорила Валерия, а только слышал, как мама отвечала односложно, и как будто бы оправдываясь:
- …………………………..
- Да, Валерия Михайловна.
- ………………….
- Не может быть, Валерия Михайловна.
- ……………….
- Он совсем не такой, Валерия Михайловна.
- ……………………..
- Он старается, Валерия Михайловна».
Прошло минут двадцать, наверное. Из того, что я услышал, я так и не понял, рассказала ли Валерия про «порнографию», и про «большое письмо». Кровь течь перестала, я уже не мог больше прятаться в ванной, и мне пришлось выйти в большую комнату. Мама уже сидела там.
- Ну-ка подойди сюда, – сказал отец.
Я ненавидел эту фразу всей душой. Она всегда предвещала долгий и нудный разговор о том, «что так нельзя, и сколько же это может продолжаться?» Я тупо смотрел в пол, наклонив голову.
- Ну и долго так может продолжаться? – строго спросил отец.
- Что?
- А сам ты не знаешь. Что?
- Ну…
- Ты ничего не учишь, не готовишься, у тебя двойки сплошные по математике.
- Последняя у меня четверка.
- Валерия Михайловна говорит, ты хуже всех в классе, ты и твой Яблонский. Я запрещу тебе с ним дружить, - продолжал отец.
- Да он нормальный парень.
- Нужно серьезно задуматься о будущем. Если так продолжишь дальше учиться, не поступишь.
- Я же не собираюсь поступать в Бауманский. Мне математика не нужна.
- Но «средний бал» должен быть не меньше чем четыре с половиной. Иначе у тебя даже документы не примут. А у тебя только по английскому пять. Остальные сплошные двойки и тройки.
- Что ты ее так боишься? - неожиданно спросила мама.
- Кого?
- Валерию.
- Да не боюсь я ее.
- Ну конечно, вот кровь из носа хлещет, как только ее имя слышишь. Весь бледный.
- Да нет, ну.
- Хватит лоботрясничать, – вставил отец. - Уже 8-й класс. Пора за ум браться.
- Она только это сказала?
- Ты невнимателен на уроках, – сказала мама. Болтаешь с Яблонским все время. Она вас рассадит. К девчонкам! К отличницам.
- Все?
- Этого мало?
Вздох облегчения вырвался у меня. Валерия не сказала про карты. Никуда она не напишет никакое «большое письмо».
Школа 56.
56 школа находится во дворе дома номер 22 по Кутузовскому проспекту. Как нам говорили, это первая школа, построенная в Москве при советской власти. Первый камень в ее фундамент заложил поэт Демьян Бедный в 1925 году, когда еще не существовало никакого Кутузовского проспекта. Тогда трасса называлась Можайским шоссе, а место считалось довольно далеким от центра. Вокруг - только рабочие бараки окрестных мануфактур и работников «Бадаевского» пивного завода. В те времена он назывался «Трехгорный». Новая школа новой страны для новых детей. Детей пролетариата. Очевидно, в те времена она выглядела настоящим дворцом - трехэтажное здание желтого цвета, каждый этаж, наверное, метров 5. Классы и коридоры просто огромные, широкие окна, паркетные полы, покрытые лаком, и оттого блестящие.
Да что там говорить, и в наше время она тоже казалась нам весьма монументальной. Но вокруг уже не осталось никаких общежитий, а детей рабочих можно было пересчитать по пальцам. В основном здесь учились дети «ответственных работников». Чего стоил один Сеня Калинин - правнук всесоюзного старосты, имя которого гордо носил целый проспект – продолжение нашего Кутузовского. Сеня прославился на весь район тем, что как как-то раз допинал до школы самый настоящий человеческий череп. Просто шел вот так, и пинал перед собой, как футбольный мяч. Одно время найти человеческие останки в нашем районе не представляло собой никаких особенных сложностей. Когда-то давно, задолго до революции в этих местах находились кладбища. Потом, когда набережную заасфальтировали, про них просто-напросто забыли. И вот как-то весной, кажется, для того, чтобы проложить новые трубы для подачи воды в дома, или, скорее для того, чтобы поменять старые, рабочие сняли асфальт, и экскаваторами стали рыть землю. Огромные ковши копали глубоко, извлекая на поверхность все, что лежало под землей. Это происходило у нас на глазах в 200 метрах от школы - на набережной. Почти уже почти полностью сгнившие гробовые доски, человеческие ребра, берцовые кости, лопатки, черепа, челюсти, одним словом, то что мы проходили на уроках анатомии. Но только здесь лежали настоящие кости. Не понимая, насколько это кощунственно, мы, мальчишки, бегали на набережную смотреть на раскопки. Нам не было ни страшно, ни противно, нам было просто интересно. И вот однажды после уроков одному из нас пришла в голову мысль напугать настоящим черепом девчонок, которые играли возле школы. Череп без нижней челюсти, с оставшимися кое-где седыми волосами. Жутко на него смотреть, не то, чтобы прикасаться. Сеня оказался самым смелым, он ловко его пинал по направлению к школе, и через пять минут, именно в тот момент, когда Валерия выходила из школы, череп оказался у нее под ногами.
- Что это? Семен? Как! Как можно?
- Да, я.. только показать..
Немая сцена.
Что же теперь? Сеню выгонят из школы? Вызовут в школу отца? Который по слухам служил заместителем какого-то важного министра. Ничего подобного не случилось. Просто у Сени в дневнике появилась запись красной ручкой гневным истерическим почерком: «Вместо уроков, играл на стройке». Ни слова о черепе. Что это могло значить? Играл? Ну и что? Он прогуливал? Но это совершенно невозможно в школе N 56.
Не то, чтобы прогуливать, даже опаздывать мы даже и не мечтали. Курить? Да никто и не курил даже среди редких для этой школы хулиганов. И Сеня Калинин не курил. Бегать на перемене? Да вы что? Это никому в голову не приходило. Порядок, строгость и дисциплина - вот принципы школы 56. На этажах, по стенам стояли многочисленные кашпо с цветами, пол блестел, окна сверкали. Мы же, застегнутые на все пуговицы, на переменах ходили парами, с раскрытыми учебниками и готовились к предстоящим занятиям. Это правило никто не устанавливал, но если вдруг ты этого не делал, то гарантированно тебя вызовут к доске в первую очередь. Неважно знаешь ты урок или нет, все равно найдут к чему придраться, и поставят двойку. Это касалось, прежде всего, уроков математики, просто потому что математичка Валерия – наша классная руководительница зорко следила за гуляющими на перемене учениками. А жертвами чаще всего становился я или Яблонский. Особенно после истории с картами. Мы с Яблонским утыкались носами в учебники, но, конечно же, ничего не учили. И все равно находили способы как себя развлечь.
Способ N 1. Смотришь на какую-нибудь одноклассницу с такой гаденькой улыбочкой обязательно так, чтобы она это заметила, а потом говоришь что-то на ухо Яблонскому. Неважно что, просто мычишь или читаешь: «В пустыне чахлой и скупой». Он начинает улыбаться, смотрит, как бы исподтишка на нашу жертву, его улыбка перерастает в смех, а затем и в хохот. Ты, заразившись «смешинкой», начинаешь ржать просто от глупости этой ситуации. Одноклассница краснеет, не знает, куда деваться от стыда, убегает в другой коридор. В общем, мы довольны.
Способ N 2. Мы с Яблонским держась «под ручку», сгибаем колени, и идем вдвоем «гусиным шагом». Выглядели мы очень смешно, потому что наши головы оказывались на уровне «пояса или даже ниже», своих одноклассников и одноклассниц. Со стороны мы, видимо, походили на какое-то диковинное животное, на гигантского двухголового гуся, который, к тому же еще и абсолютно доволен собой. Мы делали вид, что читаем учебники, старались придать лицам серьезное и вдумчивое выражение, что делало нас еще глупей. Весь наш класс ржал. Ну и понятно чем эти прогулки заканчивались.
Невыученный урок. Опять двойка.
«Вместо того, чтобы учить, урок, повторять, вы кривляетесь, ржете, как лошади. Что из вас будет? Вас же никуда после школы не возьмут. Даже в ПТУ. У вас ведь почтенные родители!»
Как я уже говорил, в школу мы ходили в форме, и только на субботник, которые проводились раза 4 в год, разрешалось прийти в чем хочешь. Даже в джинсах Wrangler, которыми теперь обладала не только Кристина Лунстрем. И вот уже весь класс внимательно рассматривал лейблы на моих новых штанах. Я радостно ощущал эти взгляды спиной или вернее, тем местом, что располагается чуть ниже. Яблонский тоже слыл модным парнем. В 8 классе родители купили ему невероятно редкие тогда, то ли сапоги, то ли валенки, сделанные из поролона и обтянутые цветным нейлоном. В народе их назвали «луноходами». Луноходы нигде не продавались, их, как тогда говорили, «доставали». Яблонский ходил в них в школу, но брюки носил «на выпуск», поэтому мало кто замечал его восхитительные «луноходы». А вот как-то поздней осенью во время субботника он заправил в них штаны. Ясное дело, хотел похвастаться.
Недолго же он собирал опавшие листья.
«Чеботы!» – раздался вдруг истерический крик Валерии Михайловны.
Очень четко и с явным ударением на Е, которое получилось каким-то носовым, на французский манер.
«В чеботах приперся на коммунистический субботник!» - продолжала кричат Валерия. «Как можно? В чеботах он ходит, видите ли.»
Мы даже не поняли сначала, к чему это относится.
«Вот ведь, все дети, как дети, а этот в чеботах. Нет, нет, не может он быть, как все советские дети. В чеботах ходит, вот посмотрите!»
Она кричала и кричала, и никак не могла остановиться. И никто больше не собирал опавшую листву, и все теперь глазели на Яблонского, точнее не его ноги. На его изумительные чеботы. Ее ярость видно подогревалась еще и тем, что против чеботов она совершенно бессильна. Обувь не регламентировалась никакими школьными правилами. Ученик мог ходить в чем угодно. Ни выгнать с субботника, ни сделать запись в дневнике Валерия не могла. Но зато вот этими своим «чеботами» Валерия прославила в очередной раз Яблонского в глазах всего класса, хотя и слегка подпортила нам так славно начинавшийся коммунистический субботник.