ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко
ЯРМИЛА ГАШКОВА
РАССКАЗЫ
о слабых женщинах и сильных мужчинах
и наоборот
Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 222
"ПРОВАЛ" ВЛАДИМИРА ПАВЛИЧЕКА
(Стр. 86 — 89)
— «Становление могущества России во время правления династии Романовых», — громким голосом читал Владя.
Подпёр голову руками и повторял, акцентируя хронологию: Михаил Фёдорович Романов, тысяча шестьсот тринадцатый до тысяча шестьсот сорок пять, война казацкая, Алексей Михайлович, тысяча шестьсот сорок пять до тысяча шестьсот семьдесят шесть, Фёдор Алексеевич, тысяча шестьсот семьдесят шесть до тысяча шестьсот восемьдесят два, правление Софьи Алексеевны, тысяча шестьсот восемьдесят два до тысяча шестьсот восемьдесят девять, Боже мой, как же я хочу есть, начало Петрова правления, тысяча шестьсот восемьдесят девять до тысяча семьсот, северная война, Андулочка, нет ли у Вас чего-нибудь порядочного перекусить? Тысяча семьсот двадцать пять, Петровские реформы, — так, например, хлеба с салом, если нет ничего другого, — Екатерина Первая, тысяча семьсот двадцать пять до тысяча семьсот двадцать семь. Пётр Второй Алексеевич, тысяча семьсот двадцать семь до тысяча семьсот тридцать, завтра меня обязательно спросят, Анна Ивановна, тысяча семьсот тридцать до тысяча семьсот сорок, спасибо, Андулочка, осторожно, не ложите это на тетрадь, Елизавета Петровна, тысяча семьсот сорок один до тысяча семьсот шестьдесят два, проклятие, этому нет конца, Пётр Третий, тысяча семьсот шестьдесят два. Так. Конец семилетней войны уже не нужно".
Володя положил книгу, выгнулся в пояснице, выдохнул, подвинул тарелку и откусил хлеба.
Зачерпнул несколько ложек и снова начал с полным ртом:
— «Становление могущества России во время правления династии Романовых», — потом читал уже тише абзац о Михаиле Фёдоровиче Романове, и, когда дочитал до предложения «Тут Заруцкий выступил из Астрахани в степь уральскую, но был настигнут и схвачен; позже в Москве был посажен на кол; Марина Мнишек погибла в темнице, а сын её повешен, — представил себе широкую русскую степь и наступающее войско воеводы Одольского.
Перестал читать и жевать, подпёр руками подбородок и погрузился в видения.
Представил себе сырой подвал и в нём красивую женщину, у которой повесили сыночка; принялся рифмовать слова:
Серебряный смех уж не зазвенит,
Что над колыбелью дитяти торжествовал.
Серебряный смех уж не зазвенит
С губ материнских — горем сомкнулись они.
— писал Володя на полях книги. Сало по хлебу растекалось, «Становление могущества России во время правления династии Романовых» напрасно кричало жирными буквами, привлекая к себе внимание. Владя написал сорок строф о материнской любви, родовых болях и мёртвом дитяти.
— «Бедненький, — говорила Андулка, — бедненький молодой пан, с этой учёбой уморит себя голодом».
* * *
— «Итак, — заговорил профессор Ежек, — что мы видим, что же произошло в Москве второго мая тысяча шестьсот тринадцатого?»
— «Второго мая тысяча шестьсот тринадцатого, — отвечал Владя, — видим произошло что...», — толкнул под партой Ваверку. Ваверка заглянул во Владину книгу, увидел замусоленную страницу на которой можно было прочесть только:
— «Серебряный смех уж не зазвенит,
Что над колыбелью дитяти торжествовал, —
а потому что имел минимальные понятия о становлении могущества России во время правления династии Романовых, зашептал:
— «Серебряный смех уж — не могу тут прочесть".
— «Фраер!» — процедил Володя сквозь зубы.
— «Что Вы сказали? Извините, повторите!» — призвал профессор Ежек.
— «Второго мая тысяча шестьсот триназцатого видим произошло, что...»
— «Серебряный смех уж не зазвенит», — бормотал Ваверка.
— «Дайте сюда эту книгу, Ваверка! Удивляюсь, что Вы никак не поймёте, Ваверка, что подсказками только мешаете своему однокласснику».
Ваверка подал книгу профессору Ежеку. Этот момент использовал Владя, чтобы придвинуть книгу Карла Прокеша.
— «Второго мая тысяча шестьсот тринадцатого приехал Михаил Фёдорович из Ипатьевского монастыря, где жил до той поры со своей матерью, в Москву и был коронован одиннадцатого июля тысяча шестьсот тринадцатого»,
— «Хорошо. Что это у Вас за пометки?»
Владя покраснел и пробурчал:
— «Пушкин. Стихотворение о Марине Мнишек».
— «Процитируйте».
— «Серебряный смех уж не зазвенит,
Что над колыбелью дитяти торжествовал.
Серебряный смех уж не зазвенит...»
— «Плохо. Вам неудовлетворительно не только по истории, но и по чешскому языку, потому что Ваша ужасная декламация и халатность, которую Вы проявляете, спустя рукава изучая мастерские произведения выдающихся поэтов, сияющих звёздами на литературном небосклоне, была последней каплей горькой полыни, которой Вы переполнили чуждое мне терпение. Садитесь!»
* * *
— «А наш молодой пан всё учил, учил, бедненький, учил каждый день до ночи, и всё равно провалился», — рассказывала Андулка, замачивая бельё.
* * *