ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко
ЯРМИЛА ГАШКОВА
РАССКАЗЫ
о слабых женщинах и сильных мужчинах
и наоборот
Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 222
УЖАСНЫЙ РАССКАЗ
(Стр. 81 — 86)
— «Я на кладбище не пойду», — защищался восьмилетний Мила.
— «Ну, пойдём, — если бы дедушка знал, что ты и на кладбище идти не хочешь — сколько сказок дедушка тебе понарассказывал».
— «Сейчас уже и не рассказывает».
— «Скверный мальчишка! Я куплю тебе леденец, пойдём!»
— «Я не хочу. Пойдём в парк, я хочу поиграть на коне».
— «Куплю тебе свечку, зажжём её у дедушки».
Мила задумался. Минутку стоял нерешительно, потом поднял голову, посмотрел бабушке строго в глаза и произнёс, расставляя ударение на каждом слове:
— «Я чиркну спичкой? Я зажгу свечку?»
— «Да, — а потом помолимся «ангелочек, ты мой хранитель»».
— «За дедушку?»
— «За дедушку, малышок».
— «Хм, — ответил Мила, — тогда я пойду с тобой на кладбище, но «ангелочек, ты мой хранитель» не буду молиться, буду только спичками чиркать».
— «За дедушку не помолишься, Милочек? Неужели ты уже не помнишь, как он был добр, как тебя любил?»
— «Помню, но зачем бы я за него молился. Дедушка на небесах, так что он ещё хочет...»
Бабушка вздохнула. Логика Милы была её чужда. Взяла ребёнка за руку и вместо садика направилась на кладбище. Мила шёл медленно, еле двигался. Скучал.
— «Пойдём, пойдём, поторопись, уже поздно», — торопила бабушка.
— «Так тогда не пойдём туда», — ответил Мила.
* * *
— «О, Боже, фитили-то я и забыла», — огорчилась бабушка, когда подмела щёткой могилу и налила в лампу масло.
Мила сидел на бордюрном камне могилы и готовил свечки. У него было две красные, одна белая, одна розовая и три синих.
Бабушка посмотрела на часы. Было полшестого. В старой части кладбища, на пятом участке было уже пустынно и тихо. Бабушка быстро подсчитала:
— «За две минуты я у жижковского входа, куплю фитили, а через пять минут — здесь».
— «Милочек, — сказала громко, — подождёшь меня здесь минуточку?»
— «Куда идёшь, бабуля?»
— «За фитилями. И сразу же вернусь».
— «Ну, так иди», — Мила бросил взгляд на спички. Они лежали около лампы.
— «Но ты не убежишь у меня, Милочек? Не будешь никуда отсюда двигаться? Взяла бы я тебя с собой, ну, полечу, закроются».
— «Иди, бабушка. Я не сдвинусь с места, честное слово».
— «Так я добегу за минуточку — и сразу сюда, сразу!..», — отзывалась ещё бабушка, исчезая между могилами.
Мила остался в одиночестве.
В руке у него были свечки: две красных, одна белая, одна розовая и три синих. Осмотрелся. Вверх и вниз тянулись рядами старые могилки, понурые, строго-тихие, сзади стена, разделяющая участки, перед ним разрушенное кладбище, переходящее неприметно в сады. Тут и там, в травянистом поле могила и в земле — свечка, огонёк, который говорит, что живые не забыли, хоть могила сравнялась с землёй. Сумерки опустились в кроны грустных деревьев. Над кладбищем раздался звонок. Последние посетители тихо покидали поле мёртвых. Мила сидел на бордюрном камне.
* * *
Бабушка торопилась, как могла. Когда оплачивала фитили, услышала звонок.
— «Милостивая пани, у Вас нет мелочи?»
— «Нет».
— «Тогда я сбегаю, разменяю».
Продавщица убежала. Бабушка ждала пять минут, долгих, как вечность. Когда, наконец, добежала до кладбища, ворота были закрыты.
— «Опоздала», — сказал гробовщик добродушно.
— «Но я туда должна попасть, у меня там ребёнок».
— «До завтра».
— «Но у меня там ребёнок, пожалуйста, пустите меня туда!»
Гробовщик пожал плечами:
— «Что ж поделаешь, однажды все там будем. Я Вас уже впустить не могу. Приходите завтра, или же можете пройти ещё главным входом, если поспешите. Здесь — уже невозможно».
— «Но этот ребёнок там в темноте».
— «Пройдите главным входом»,
— «Ради Бога, пожалуйста, смилуйтесь!»
Гробовщик пожал плечами:
— «Попробуйте главным входом».
Бабушка уже не ждала. Со слезами на глазах бежала по улице в гору вдоль кладбищенской стены к главному входу. Темнота сгущалась. Бабушка иногда посматривала за эту стену — там мелькали кресты, жутко шумели чёрные деревья — бабушка гнала от себя тревогу, сумасшедший страх о маленьком Миле.
В её воображении виделись панические детские глаза, слышался отчаянный детский плач.
Вспомнила гробовщика:
— «Грубое бесчувственное животное — даже над ребёнком не смилостивился».
— «Бедная старушка, — произнёс гробовщик, глядя на убегающую старушку, — Там лежит, милая пани, детишек... — и все в конце концов привыкают к темноте».
* * *
— «Уже давно звонили».
— «Но я должна туда, у меня там ребёнок».
— «У кого-то там ребёнок, у иного жена, у третьего брат. Поздно уже, приходите завтра».
Обуреваемая страхом, наконец-то, бабушка нашла нужные слова и прокричала:
— «У меня там живой ребёнок. Я выбежала за фитилями, а мальчишку оставила у могилки подождать...»
— «Другой разговор. Поспешите. Позовёте, я Вам открою. В следующий раз приходите на кладбище вовремя».
Бабушка расцеловала бы ему руку, пробежала через ворота и задрожала.
Насколько хватало глаз — только чёрная тьма, перемежаемая огоньками на могилках, у тропинки — кресты. Побежала по дороге вниз. Боже, это дитя, это же дитя!
Прокричала в страхе:
— «Милачек!»
Тишина. Никакого ответа. Бабушку окатило потом.
* * *
Длинный ряд могил старых и провалившихся. Внизу, аж в конце ряда, могилка с чёрной решёткой. На каменной тумбе сидит маленький мальчик. Перед ним на могильной плите горит семь свечек: две красные, белая, розовая и три синих. Мила на них дует, гасит и снова зажигает. Фитильки удлиняются, огоньки полыхают и освещают ближайшие окрестности: могильный камень, надпись на памятнике и мальчика, который светится счастьем от того, что, наконец-то, впервые он остался один наедине со спичками.
— «Милачек, Милачечка, Милачек!».
Это бабушка. Мила прислушался:
— «Милачек, Милачек!»
Мила затих. Свечки горят. В коробке ещё остаются спички. Мила быстро задувает все свечки и зажигает их снова, каждую иной спичкой...
Последняя спичка. Мила её чиркнул, подбросил её высоко в воздух над памятником и прокричал:
— «Я здесь, бабуля! Ты уже тут?»
* * *