легенды о войне которой не было

                ПРЕДИСЛОВИЕ
                Кто отделит вранье от были,
                Солдата байку от мечты.
                Бывает, врака станет пылью,
                А может правдой обрасти…

Прошло 20 лет с тех пор, как я последний раз воевал.
Не все еще можно рассказывать и сейчас. Нет той страны, которая посылала воевать. От армии остались одни воспоминания. Многих людей, что были со мной, уже нет. Но осталась привычка прятать, маскировать правду за полуправдой и не совсем правдой, а порой и выдумкой, обыкновенным солдатским стебом. Дети давно просили написать хотя бы то что можно, но как-то все руки не доходили, да и страшновато начинать было. Я не писатель, а солдат.
Война не бывает прилизанной. Война - это не только героизм, чаще всего это пот, грязь и кровь. Но надо пробовать. Смог же Эфраим Севела так рассказать про свою войну, что хочется и плакать, и смеяться. Вряд ли у меня получится написать повесть или даже рассказ, поэтому пусть это будут легенды. В них можно и приукрасить, и соврать, и посмеяться над собой. Всю мою жизнь мне везло на друзей, сослуживцев, командиров, подчиненных, и очень хотелось бы вспомнить их поименно, но не могу, привычка… Поэтому буду врать, изворачиваться, менять их местами, маскировать по мере сил. Хотя они узнают себя непременно.
Так сложилась судьба, что ни одна война, на которой я участвовал, не была признана нашим государством. Я не в претензии. Я просто солдат. Когда-то давно мы дали присягу выполнять приказы беспрекословно, точно и в срок. Тех, кто думает, в нашей стране всегда хватало.
Когда меня спросили, как назову свою книгу, я ответил:
- Вряд ли у меня хватит терпения и таланта на книгу, но если получится, назову ЛЕГЕНДЫ О ВОЙНЕ, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО.

ЛЕГЕНДА 1
                СУДЬБА

Мечта закончится, а пустота не пахнет,
И пыль веков как странно не смердит,
По полю минному пройду, не жахнет,
Останется вопрос: «Куда идти?»

Уже смеркается, но где граница
Меж солнечной и темной стороной,
Последний шаг еще не снится,
Последний взгляд еще со мной.

Жизнь развернулась так смешно,
Мы помним то, что не уходит,
Жалеем, что давно ушло,
И что давно уже не в моде…       
               
Странная штука судьба: прячешься, бежишь, стараешься поменять одно на другое, расходуешь все свои силы, оглядываешься назад, а там то же самое. Нет, от судьбы не уйдёшь.
В училище я поступил случайно, но сама мысль, что я буду военным, который никогда не будет воевать, мне нравилась чрезвычайно. Нам вбивали в голову, что если в войну впрягаются ракетчики, то это последняя война на земле, а значит этого не будет никогда. Вся моя боевая служба представлялась так: поднял, опустил ракету, а самое трудное - бесконечные марши. Мне это нравилось. Офицерская зарплата, красивая парадка с золотыми погонами и пара медалей за выслугу лет. Затем заслуженная пенсия в тихом городке. Рыбалка с утра и пиво с двумя выловленными карасями вечером.
А мои коллеги из пехоты и десанта напрягали все свои силы. Обливались потом и кровью и возвращались с наградами, калеками или на тюльпане, и я гордился ими, и даже мысли не возникало последовать их примеру.
Как леденящий ветер пронесся слух, что целая бригада ракетчиков поедет в Афган. Бригад много и шансы проскочить мимо были большие, тем более, что к тому времени я из стартовиков перешел в технари. Каково же было мое изумление, когда я узнал, что в Афган из нашей бригады поедет именно техничка. Началась интенсивная подготовка к отправке в Афган.  Сапоги сменили на берцы, одели удобную песчаную афганку. Все зипы сменили на новые. Выдали коротыши, скакать с ними по ракете гораздо удобнее. И начались бесконечные занятия на время, на знания, на выносливость.
Замер весь военный городок. Наши жены ждали неминуемой отправки на войну.
И война разразилась, под боком. Азербайджанцы начали резать армян, те ответили тем же, и понеслось…
Отправлять на войну куда-то, стало бессмысленно, и нас оставили воевать на месте. Сделали этакой гигиенической прокладкой между народами, ненавидящими друг друга сотни лет, ну и мочили нас те и другие, но об этом позже.
Сколько бы нам пришлось воевать, не знаю, да Господь рассудил иначе. Два толчка землетрясения разрушили военный городок и поставили точку на нашем участии в этой войне. Но лично я рано радовался. От судьбы не уйдешь.
Через месяц вызывают в штаб и приказывают готовиться в Афган советником, а на мое недоумение, что война в Афгане закончилась, и Горбачёв об этом заверил все мировое сообщество, вежливо попросили заткнуться и поменьше рассуждать: «Ваше дело выполнять приказы, а думать и так есть кому». Так я второй раз начал готовиться в Афган. И опять не попал, спасла золотая рыбка.
Части, разрушенные землетрясением, министр обороны генерал Язов решил проехать лично и посмотреть на месте, что там происходит. В этот знаменательный день в части меня не было. Я оказывал помощь артполку в Ленинакане. Осмотрев разрушенную часть, он решил встретиться с нашими женами и послушать об их житье-бытье. В части их оставалось всего 6, остальные жить в палатках без воды при общем туалете не захотели и разъехались по домам. Удивленный их героизмом он дал команду адъютанту записать их пожелания. Кто просил квартиру в Саратове, Казани, кто должность для мужа в училище, кто академию. Моя сказала: «Нам ничего не надо». Он удивился и попросил еще раз подумать. Жена сказала: «Хочу в санаторий - никогда не отдыхала». На предложение поехать в Сочи в санаторий им. Ворошилова, естественно отказалась, ничего не объясняя. Он удивился и спросил: «Куда же ты хочешь?»  Она с наивной простотой ответила: «В тот санаторий, где отдыхаете вы». На недоумение адъютанта, что по рангу не положено, сказала: «Тогда не надо ничего». Язов ухмыльнулся и сказал: «Запиши, пусть едет». Об этой истории я узнал только три месяца спустя.
Мое удивление было безмерным, когда меня вызвали в штаб, при мне вскрыли пакет, пришедший от министра, и в нем приказ, предписывающий отправится в Крым для отдыха в санаторий «Фрунзенский». Отменить приказ министра не решился никто. Так, вместо войны, мы поехали в шикарный санаторий. Золотое было время, отдохнули, как в сказке. А в Афган поехал паренек с шаумянской бригады. Не знаю, кто больше радовался я или жена, но от судьбы как известно не уйдешь.
В августе нас отправили в майкопскую бригаду, а в сентябре пришел приказ готовиться в Афган для замены того самого парня из Шаумян. Конечно, можно было отказаться, но семье негде было жить, и я поменял войну на квартиру для семьи. Уехал на три месяца, а вернулся через два года весь битый-перебитый, с полной грудью наград, но это другая история.

ЛЕГЕНДА 2
ВОЙНА
                Насилие - последнее
                прибежище некомпетентности
                А.Азимов
Первая война для меня была страшной, яростной и бессмысленной, где нет противника. Война всех со всеми, и цели всех непонятны, и ожидаемый результат как в тумане.
Сперва набатом прозвучало: «Сумгаит!» И забродили слухи один другого страшнее. Беременным вспарывают животы, насилуют прямо на улице, грабят и убивают в собственных домах. И покатились беженцы, добавляя огня в сердца родственников и друзей рассказами правдоподобнее, страшнее правды. И бурлящий котел старинной кавказкой ненависти, лишь ненадолго усмиренный жестким советским правосудием и принудительным коммунистическим интернационализмом, взорвался, погребая сотни невинных жизней.
Контрики добавляли тоже весьма правдоподобные рассказы о захвате в заложники семей военнослужащих, заставляя нас коситься на вчерашних друзей и собутыльников. С оружием не расставались ни днем, ни ночью. Детей отправили по домам, вооружили даже жен. Утро начиналось не с поцелуя на дорогу: «Возвращайся скорее, я буду скучать дорогой». Теперь жена говорила: «Ты не забыл передернуть затвор на моем ПМ?» И слышала пожелание в ответ: «Если будут стучать в дверь и не представятся, сначала стреляй…» Мир свирепо менялся и катился куда-то вниз по наклонной, конца падению не было видно.
Уже зачитан был приказ о введении чрезвычайного положения, о создании спецкомендатур с полномочиями напоминающим ВЧК 1918 года. Мы, люди военные, понимали - это гражданская война, самая страшная и кровавая из всех войн.
К тому времени я прожил на территории Армении 5 лет, имел среди местных кучу друзей и много времени проводил с ними. Все они были коммунистами и на собраниях дружно осуждали проявления национализма, правда, все больше чужого, своему умело находя оправдания. В приватной обстановке все становилось на место, и от их откровений было страшно. Оставалась небольшая надежда, что это пьяные разговоры. Пробить их аргументацию было невозможно. Вековой опыт жизни на Кавказе показывал, тот народ, который не платил кровью за кровь, просто исчезал.
По иронии судьбы меня назначили комендантом маленького азербайджанского села на территории Армении. Дали мне 15 бойцов, один автомат и 30 патронов к нему. Довезли до села и благополучно забыли о нас. Связь, как и снабжение, отсутствовали напрочь. Бойцы хотели есть, и через 2 дня начал назревать бунт. Чтобы удержать дисциплину, я затеял копать окопы вокруг села, поскольку бездействие и отсутствие цели разваливает отряд быстрее любой войны. Но голодный солдат - не работник, а подвоза продуктов все не было.
Взял с собой сержанта и пошел общаться с народом в виде председателя колхоза. Битых полчаса объяснял, что мы защищаем его село и при этом очень хотим кушать. Грозно сохмурив брови, председатель посопел полминуты, нагоняя жути, вежливо произнес:
 - Пашель ти на ……. гяур.
 Немного поразмыслив, понял, народ нас не любит. Понять бы, за что? Мы ж такие все белые и пушистые. А с другой стороны, какая разница, кушать все равно хочется. Сделал свою самую обворожительную улыбку и достал приказ о создании спецкомендатур. Нежно спросил его:
- Ты, падло, читать умеешь? Мне надо хлеба и молока, и хоть немного сыра - на 15 человек. У тебя этого немеряно, а у меня люди от голода с ног валятся.
Изобразив какую- то бяку пальцами, небрежно фыркает:
- А мнэ какой дэла? Хрэн вам па всей морда.
- Вот и молодец, так- то гораздо лучше. В соответствии с данными мне государством полномочиями ваш дом временно реквизируется под здание спецкомендатуры. Все функции административного руководства населенным пунктом передаются коменданту, то есть мне. А председатель, оказывающий сопротивление законным властям, подлежит аресту на 30 суток. Местом содержания под стражей определяю подвал здания комендатуры. Сержант, действуйте.
Голодный сержант, мгновенно сообразив к чему идет дело, схватил председателя за химок, утащил его в подвал и запер на замок. Через две минуты спрашиваю у вернувшегося сержанта:
- Посадил в подвал?
- Нет.
- Почему?
- Лучше вам самому посмотреть.
Заходим в подвал: «Мама родная….»
Это не подвал, а склад на случай атомной войны. Коньяк в ящиках, чача в бочках, портвейн в молочных бидонах, всюду бочки с солениями: капуста, перец, помидоры, яблоки и бог знает, что еще. Всюду висят как гирлянды суджук, бастурма, копченое и соленое мясо. Мешки с пшеницей и кукурузой изображают баррикады. На подвал мусульманина не сильно похоже.
- Где же председатель?
- В подсобке на мешках: и мягче, и теплее.
- Добро. Склад и председателя запереть на замок. Имущество не наше, так что придется еще немного потерпеть.
На следующий день заглядывает сержант с ехидной усмешкой:
- Товарищ капитан, председатель поговорить просит.
- Веди.
Заходит председатель с улыбкой, способной облагодетельствовать весь белый свет:
- Слюшай брат, ты чито шуток нэ понымаешь. Ми так вас жидали. Ми так вас лубим, как самих билизких родствэнныков. Давай иды сыдеть кушать будэм. Гаварить будэм. Все гатово, все накрыто, только вас жидем.
На следующий день пришли армянские националисты, кто с ружьями, кто с вилами говорят:
- Пустите, будем бить муслимов.
- Нет.
- Вы же наши, русские, а они наших режут. Не пустите, вас побьем.
- Не совсем так, среди нас и русские, и татары, и украинцы с белорусами есть, и аварец, и армянин, а пустить не можем, там женщины, дети, надо, значит все здесь ляжем, потом может и пройдете.
Долго совещались, кричали, махали руками, потом ушли.
Что там говорить, голодными мы больше не были. Дом председателя освободили. Переехали в клуб. Село от армянских националистов отстояли. Население тихим сапом переехало кто в Грузию, кто в Азербайджан. Меня отозвали в часть. Председатель меня не заложил. Так и закончилась эта история.

ЛЕГЕНДА 3
СУДЬБА 2
                И стоит шаг пройти
                Заносит время след
                Обратного пути
                У жизни просто нет
                Ю. Антонов

Так что я там говорил о судьбе? Ведет она каждого человека, и только мы думаем, что от нее можно спрятаться или заменить на другую. Наверное, и так бывает, но как бы хуже не вышло.
Война армян с азербайджанцами шла уже не первый месяц и мне, как и другим офицерам бригады, приходилось поддерживать конституционный порядок вдалеке от ППД, что было конечно не просто, и потому, когда пришел приказ вернуться в часть, удивился, но не расстроился. Возвращение объяснялось очень просто: к тому времени я был ответственным за боевой запас бригады, и обязательные регламентные работы никто не отменял. Вот повезло так повезло, с войны слинял, в наряды только по тех. территории на которой днем никого нет, а ночью охраняет караул, проверяющих тоже нет. Все начальство на войне. Так что лежи на солнышке и думай о высоком. Дома тоже тишина, детей теща увезла в Сочи, нечего им делать на войне. В общем чистый, сытый, после того что было, просто сказка.
Как известно, только плохое может длиться вечно, а хорошее заканчивается быстро.
Начало зимы 1988г. выдалось в Армении довольно теплым и безоблачным, наверное поэтому землетрясение я встретил на пару секунд раньше других. Прослужив к тому времени 10 лет, пришел к интересному выводу, что любое свободное время, не использованное на прием пищи, необходимо использовать на сон. Следуя этому нехитрому правилу, постелил плащ-палатку на трубы отопления, решил притопить на массу минут так 600. Чувствую, сквозь сон, кто-то трясет трубы. Приоткрыв один глаз, смотрю на трубах сидят два дембеля и смотрят по сторонам бешенными глазами. Думаю: «Вот гады, поспать не дали!» На русском матерном, с профилактической целью начал объяснять, что, прослужив два года, можно было бы понять, как неуважительно будить, без особых причин, спящего офицера. Договорить не успел… Тяжелые бетонные плиты, годами выдерживавшие ежедневные въезды и выезды многотонных ПУ, вдруг пошли волнами.  Безотчетный ужас захлестнул нас, сделав неподвижными, немыми статуями. Много позже, пройдя три войны, мне стало понятно, что нет ничего страшнее природных катаклизмов. Нет способов защиты: не спрятаться, не скрыться. Время замедлило свой ход, и мы побежали, а может, поползли в центр тех. территории. Мощные бетонные ангары нехотя стали заваливаться, но выдержали, показав непобедимость героических военных строителей.
Нас накрыла вязкая тишина. В городе не бывает тишины. Просто мы привыкли к городскому шуму и не замечаем его. Впервые от создания этого города его накрыла тишина, мертвая тишина…
Вдалеке закричала женщина протяжно и жутко, на одной ноте:
- Ааааааааа!
Она стояла на крохотном пятачке рухнувшей 9-ти этажки (торчавшем из земли, как осколок выбитого зуба) в районе 3-го этажа и кричала бесконечно долго.  43 секунды.  Второй толчок прекратил этот крик, и только пыльные контуры дома, медленно оседая, напоминали о страшной трагедии.
Трудно собраться и что-то сделать, когда от страха не слушаются ни руки ни ноги. Вначале заставить себя, затем пацанам нарезать задачи, а там глядишь, и завертелось. Быстрее и быстрее, ползком, шагом, уже и бегом. Кто знает? Вдруг еще толчок, а у нас все держится на соплях. Замки срываем топорами с пожарного щита. Ворота – ломами, баграми, всем скопом с помощью какой-то матери. Через 10 минут прибегает отдыхающая смена - теперь легче. Каждый занялся своим делом. Мне - зачехлить боевые ракеты, землетрясение или пожар с наводнением, но секретность никто не отменял. К своему ужасу вижу, что бок одной ракеты помят. Почему, непонятно. Ее ангар целый. Видно при выезде впопыхах зацепили. Что делать? На землетрясение не спишешь. У меня строгач с занесением по партийной линии еще не снят, а тут еще ракета. Звезды на погонах явно жмут. А с другой стороны, оператор мой, Володя Кривицкий, уволился и уехал, начальства нет. Доклад четкий: у нас все в порядке.
В ночную пору с одним фонариком пробираемся к ракете. Я и еще один парень, фамилию не скажу, пусть грех будет на мне. Зашкурили, замешали два кило эпоксидки с тальком и алюминиевой пудрой и замазали вмятину. Покурили часа полтора и выровняли шкуркой. Блеск, поверхность ровнее, чем на Мерседесе. Мой товарищ подобрал краску. Он много лет ремонтировал и красил машины. Нанесли недостающие буквы белым цветом. Утром посмотрел, если бы не знал, ни за что бы не догадался. Подумал, может и прокатит. После землетрясения все сроки хранения в полевых условиях были превышены, а вдруг да спишут родимую.
Жизнь пошла своим чередом. Восстанавливали часть, строили, а там и замена. Из другой части уехал в Афган, за войной и делами как-то позабылась испорченная ракета. Но Бог шельму метит.
Прошло полтора года на войне, и сколько было тех ракет - бог весть. Однажды зовут на приемку очередной партии, беру паспорта в руки и сразу узнаю свой почерк. Да сколько их у меня, было, может прокатит. Не прокатило. Номер тот самый. Для достоверности пошел, постучал по баку. ОНА. Вот попадос, рванет на старте, всем хана! Сказать, что просто знаю, так и копать глубоко не надо, в паспорте фамилия и подпись мои. Что поделать, за грехи надо платить.
Проверил я ту ракету с ног до головы, а вдруг до чего докопаюсь и запрещу пуск. Как назло, в идеальном состоянии. Состыковали, заправили, повезли на старт, а у меня мороз по коже и торможу как молодой. Прошли генеральные, наведение, надо жать пуск, а я до последней секунды не знаю, что делать. Как в ледяную воду без разбега: «УР!»
И пошли отсчитываться секунды: первая, вторая, хлоп, пах, тах, двенадцатая…Пошел наддув баков, от бока ракеты отваливается огромная блямба и тут же рев: «Пошла родимая!!!»  Можно и вздохнуть.
Наверное, отсчитывал секунды не до пуска, а до конца своей жизни.
Бдительный хадовец всегда на пусках, видать врагов ищет. Идет ко мне:
- Что-то от ракеты вроде отвалилось?
 Поздняк метаться. На земле все сгорело, остальное улетело. Задумавшись, глубокомысленно отвечаю:
- Случается флуктуация воздушного пространства в период резкой перемены давления, усиленная солнечной радиацией.
 
                ЛЕГЕНДА 4
                БАЧА

                Один мой друг - он стоил двух -
                Он ждать не привык…
                Был каждый день последним из дней

Немало историй мне рассказал Бача о том, как он жил до нашего знакомства и в школе, и в училище, и в БРОСе. Что бы он ни творил, все заканчивалось хорошо. Без знаний получал пятерки, на самоволках и пьянках не попадался никогда, а БРОС расформировали только для того, чтобы не отправлять его в Афганистан. Не очень то я ему верил, потому что оптимистом он был неисправимым, и что бы не происходило, повторял одно и то же: «Все будет хорошо!»
Расскажу только то, что видел сам, либо слышал от первых действующих лиц. Везло ему просто феноменально. Другого от такой безалаберности жизнь давно бы размазала тонким слоем, а ему как с гуся вода.
Приказ на отправку нас в Афганистан пришел 19 ноября. Святой день для любого артиллериста. Нам попить водки не удалось. Старший группы был в Забайкалье, еще один товарищ в Казани, оба в отпуске. Каким-то образом нас с Бачей нашли в Майкопе и на машине командира привезли в часть. Встречал сам командир:
- Два часа на сдачу должности и получение проездных документов. Час на прощание с родными. Вечером самолет Краснодар - Москва. Завтра в 9-00 быть в генштабе. Дальше по их указаниям.
- Кому же мы сдадим должность и материальные ценности в выходной день за два часа?
- Значит, считайте, что я у вас все принял!
Бача аж загорелся и начал потирать руки. Не знаю, что он напузырил со своим имуществом, но сдавать его ему очень не хотелось. Победно посмотрев на меня, он мгновенно испарился, успев бросить: «Получай все на двоих, встретимся в аэропорту».
Так я впервые встретился с его бестолковостью, наглостью и безграничным везением.
До Москвы мы добрались нормально. Что делать дальше не имели никакого понятия. Денег на гостиницу нет, друзей в Москве тоже. Москвы мы не знаем, где находится генштаб тем более. Я старший, мне решать. Загрустил, что делать ума не приложу. Бача как всегда: «Не переживай, все будет хорошо».
Ладно, решаем вопросы по мере поступления. Ночуем в аэропорту. Спим сидя, здесь хоть тепло. Вроде и неплохо, да достал меня синдром землетрясения. Часа в два ночи один самолет, разворачиваясь на рулежку, сделал прогазовку двигателей, от чего здание аэропорта затряслось, и стекла заскрипели. У тех, кто пережил землетрясение, на подкорке забито, если трясется здание, то еще ничего, а если заскрипели стекла, надо выпрыгивать - последний шанс остаться живым. Не открывая глаз, я помчался по проходу и прыгнул в стекло. Оно выдержало. Бача заботливо поднял меня с заплеванного пола и отряхнул. Приложил к набухающей на лбу шишке свою ложку, спросил:
- Эт че было то?
- Да так, прошлое догнало.
Остаток ночи мы провели на ногах, потому что наши места были заняты такими же умниками без гостиницы. С утра решили отправиться искать генштаб, естественно, на метро. Там для нас бесплатно и тепло. Спускаемся на эскалаторе, и вот оно чудо! В незнакомой Москве, в неизвестном нам месте, в метро, вверх на том же эскалаторе, поднимается наш старший группы. От визга, криков и прыжков Бачи заложило уши:
- Я же говорил, все будет хорошо!
Еле услышал старшего:
- Встречаемся наверху.
А дальше все просто. Старший Москву знал. В генштаб прибыли. Документы получили. Нас отправили на какую-то шибко засекреченную базу знакомиться с остальными участниками вояжа и ждать отправки. Незнакомые офицеры, как правило, с трудом переносят вынужденное безделье и старательно заполняют его сном, приемами пищи и неумеренным употреблением спиртных напитков, а в процессе этих непростых дел и происходит знакомство и всеобщее братание.
Так продолжалось 4 дня.
Очередная посиделка закончилась в районе часа ночи. В два нас подняли и приказали выдвигаться в аэропорт. К четырем мы бодро загрузились в десантный ИЛ-76, оторвались от родимой земли. От тепла снова разморило и потянуло в сон. К сожалению, в десантном варианте пассажирских кресел не предусмотрено. Углядев какие-то ящики в середине салона, подумал, что лететь далеко, и с комфортом разместился на них. Заснул, не успев даже как следует улечься.
Проснулся от солнца, немилосердно бьющего по замученному абстинентным синдромом мозгу. Не открывая глаз, приложился к фляжке. Заначенный спирт подействовал благотворительно на всю нервную систему. Открыл глаза и непроизвольно открыл рот. Долго не мог его закрыть. Ящики, на которых я так сладко спал, оказались запакованными в полиэтилен пачками долларов и афошек, миллионы... Поднимаю глаза и вижу осуждающий взор заместителя главного военного советника по работе с партийными органами. Генерала, а в недавнем прошлом полковника, члена военного совета армии, объявившего мне по партийной линии строгий выговор с занесением, и тем поставившего жирный крест на моей карьере. Да, подумал, весело началась служба в Афгане.
Что-то я все про себя. Интересного действительно было много. Как-нибудь я расскажу об этом.
Спустя четыре месяца мы втроем служили далеко от Кабула, но зато ближе к СССР. Всего 120 километров по пустыне.
Приближался мой юбилей. 30 лет не шутка. Хотелось отпраздновать не только тушенкой с вонючим шилом. Кому-то необходимо было попасть в Союз. Снос определился просто - по сроку службы. Надо признать, что практическая цель пребывания Бачи была трудна моему пониманию, если не считать необходимого третьего игрока в преферанс. Он не нужен был на боевой работе, но, обладая неуемным любопытством, лез везде, где только можно. Пользы от него не было никакой, и я давно смирился с мыслью обучить его чему-нибудь полезному. Учился он очень быстро, но при этом умудрялся забывать еще быстрее. Каждое следующее обучение приходилось начинать с чистого листа, и со временем это мне надоело. Зато его исполнительность не знала границ. Он брался за любое дело, мгновенно вспыхивая инициативой и так же мгновенно затухая.
Поездку за продуктами в Союз он как всегда принял с восторгом. Конечно, ему доверили такое сложное дело. Мой занудный инструктаж воспринимался пищанием комара над слоновьей попой.
Довез его до границы, говорю:
- Оружие отдай мне, вот тебе 300 рублей на расходы, список прилагается. Вперед, время не ждет. Термез прямо по курсу. Любой таксист довезет до базара.
Не успел договорить, увидел его гордо удаляющуюся спину. Пару минут ностальгически посмотрев на родину, двинулся в консульство. Зашел к знакомым ребятам поговорить за жизнь. Не успели разлить по первой, забегает запыхавшийся водитель (на самом деле офицер ГОНа) и кричит:
- Бачу на таможне повязали, дело шьют!
- За что?
- Контрабанда оружия.
- Да ты чего, вот его пистолет!
-  Я как раз проезжал таможню и, слава богу, задержался поболтать с ними. Ему говорят: «Ничего запрещенного нет?». «Конечно, нет!» «Откройте дипломат». Открывает, а там граната Ф-1!!!
- Он просто забыл. Для нас граната не только последний аргумент, а продолжение руки. Что теперь делать?
- Быстро к генералу. Он здесь главный, что-нибудь решит.
Через 5 минут генеральская тойота, с пробуксовкой вздымая пыль, пронеслась мимо нас.
- Успеет?
- Успеет. В молодости он был мастером спорта по авторалли.
Мы пошли на таможню узнать, что там произошло. Дело оказалось не простым. Кроме гранаты изъяли 300 рублей денег и нитку жемчуга. Три статьи сразу. Контрабанда оружия, валюты и драгоценностей в одном флаконе. 15 лет строгача гарантировано. Таможня нервно курит и крутит дырки под ордена.
Генерал успел. Как в кино. В последнюю секунду. Когда он залетел в кабинет начальника областного КГБ, тот крутил вертушку (телефон прямой зашифрованной связи с Москвой), видно тоже орденов захотелось. Резко нажав отбой, на недоуменный взгляд хозяина кабинета, спросил:
- И что же ты хочешь доложить?
- Пойман злостный контрабандист. Вот этот, молча сидящий молодой человек. Долго он не промолчит, под грузом неопровержимых улик расколется.
- Так что ждать? Давай, Бача, колись. Это приказ.
Бача браво подскакивает и докладывает:
- Лейтенант Майский, вооруженные силы, выполняю боевую задачу по защите завоеваний Апрельской революции на территории республики Афганистан.
Лихо, прищелкнув драными кроссовками, с наглой улыбкой уселся в мягкое кресло.
Два генерала КГБ долго и молча смотрели друг на друга. Пока наш не произнес медленно и акцентируя каждое слово:
- Так ты хочешь сказать, что Генеральный секретарь ЦК КПСС, президент СССР обманывает все мировое сообщество, заявляя в прямом эфире, что на территории Афганистана нет ни одного советского солдата. Как думаешь, сколько времени ты прослужишь здесь в этой должности и какие ордена ты получишь?
К чести сказать местный генерал думал быстро:
- Нисколько. Что будем делать?
- Чистить и быстро. Неужели два старых зубра не справятся с таким пустяком.
Спустя короткое время кавалькада машин с номерами КГБ въезжает на таможню. Начальник таможни, пожилой и умудренный опытом узбек, невозмутимо встречает редких гостей. Местный генерал сурово спрашивает:
- С утра никаких происшествий не случалось?
Таможенник на секунду задумался, а увидев между двух генералов улыбающегося Бачу, принял правильное решение и ласково, почти нараспев, запричитал:
- Что вы, что вы, уважаемые, скукотища, с утра стоим, мух считаем, никто не ходит, совсем забыли нашу таможню. Вот, наконец вы пришли, радость то какая, сейчас чай пить будем. Совсем хорошо будет.
- Подожди дорогой. Может вещи какие изымали, протоколы какие составляли?
- Ничего не писали, разве что случайно. Клянусь здоровьем моей тещи. Вещи какие-то в углу валяются. Может, кто забыл.
Здоровенный боец мгновенно приносит опечатанный фирменный мешок для конфиската и, уловив легкий кивок генерала, вскрывает его. Достает гранату и жемчуг. 
- А деньги где?
Таможенник смотрит умоляюще:
- Клянусь Аллахом, совсем не было.
Генерал усмехнулся, засунул бумаги в мешок и, коротко взмахнув, бросил его в реку. Тяжелый мешок быстро скрылся под водой.
- Вот так-то, концы в воду, - повернулся к Баче и добавил:
- А ты, лейтенант, вали на ту сторону, повезло тебе.
- И не подумаю, - нагло ухмыльнулся Бача.
- Не понял. Ты с кем так разговариваешь, салабон? Могу и передумать.
- Чего тут непонятного? Вещдоков нет, денег тоже, а мой друг будет на войне встречать свой юбилей голодный. Пойду с протянутой рукой, соберу ему на пузырек.
- Этот может, – задумчиво протянул наш генерал. Напротив его другой генерал громко рассмеялся:
- Наглец, но о друге помнит. Черт с тобой, поехали.
В этот день старый и непрошибаемо невозмутимый восточный базар был в шоке. А уж пересудов и догадок хватило не на один месяц. По базару ходили два генерала КГБ, окруженные огромной свитой своих и милицейских, сопровождали какого-то патлатого пацана в старых джинсах и дырявых кроссовках и пытались заплатить за его покупки. На востоке дураков нет. Денег, даже под угрозой, никто не брал. Ликующий от привалившего счастья Бача, с трудом запихнул в генеральскую «Волгу» добытое непосильным трудом.  Чего там только не было: фрукты и овощи всех видов, немыслимых сортов мясо, включая дефицитную на востоке свинину. Зелень, сыры и копчености. Главным венцом его деятельности был ящик водки и невесть как добытое шампанское. Остановила его только мысль о том, как он это все разместит в нашем УАЗике.
 Пролетая без остановки таможню, не помнящий зла Бача, по доброму помахал всем рукой. Восторгов встречающих не было конца, рассказов о счастливом спасении из лап злобных таможенников тоже.
Добрались в ППД мы весело и быстро. По дороге, изменяя своей привычке, я даже не ругал Бачу. Хватит ему и пережитого. А вот как прошел сам день рожденья, извините не помню.
Историям про Бачу в Афганистане нет конца, но нет желания скрупулезно перечислять все глупости и нелепости. Наш старший группы по природе своей был человеком молчаливым, но при этом обладал очень своеобразным чувством юмора. Однажды за чаем, он с самым серьезным выражением на лице сказал:
- Пришли последние разведданные. На главного полевого командира Гульбуддина Хекматьяра сверху упала коробка от метеозонда. Если он не выживет, то война надолго остановится, а того, кто запустил метеозонд, ждет высокая правительственная награда. Бача, ты не помнишь, позавчера ветер был не юго-восточный случайно? С одной стороны 300 километров далековато, а с другой стороны, никто кроме тебя зонды не пускает.
Дело в том, что метеоданные нам необходимы на расстояния пусков: до 100 километров, а дальше не нужны. На моей памяти таких пусков не было. Но наш Бача, не знаю с какой целью, скорее всего от скуки или бурлящей в нем инициативы, ежедневно накачивал водородом и запускал огромные шары с метеозондами. Вполне возможно, что с детства любил смотреть на летающие воздушные шарики. Практической пользы от этого не было никакой. Главное не путался под ногами.
Как обычно энергично вскочив, он помчался проверять метеоданные за последние три дня. Я еле удержался от подступающего хохота. Вихрем влетел назад:
- Есть! Ветер все время был в ту сторону! Это был мой зонд! Орден мне обеспечен!
Подскакивая и размахивая руками, в немыслимом танце, напоминающем пляски племени Мумбо-Юмбо, он безостановочно кружил в крохотном кабинете. Мы с восхищением смотрели на него и хлопали в ладоши. Ай да Бача, ай да молодец, в один момент выиграл всю войну.
- Думаю, одной советской наградой не обойдется, надо и на афганскую представление готовить! Подготовка представлений, с непременным обмыванием каждой буквы, продолжалась неделю, в конце которой до него дошло, что это была шутка. Почему я молчал всю эту неделю? Жалко было его расстраивать, он так искренне радовался, и было так весело. А почему молчал Старый, не знаю, может просто выпить захотелось, а повода не было. На войне порой бывает так скучно. А Бача не унывал:
- Подумаешь, другой раз получу.
Трагедия с ним случилась только один раз, да и то скорее трагикомедия. Произошло это из-за хронической недостаточности женского пола. Проще говоря, баб не было совсем. Парень он был молодой, ничем особо не занятый, вот и крутились у него мысли, все вокруг одной темы.
Каждый вечер, закончив дела по обучению, ремонту, боевой работе или просто планированию, мы традиционно пили чай с конфетами у командира части. Вели неспешные беседы обо всем на свете. Темы плавно менялись от Маркса до Корана, и от цен на чай до теории горения. Совершенно неожиданно озабоченный Бача спрашивает:
- А проститутки в Афганистане есть?
Ответ командира нас ошарашил:
- Есть.
- Как же так? Ведь Афганистан - самая мусульманская страна в мире! У вас Коран, на самом деле, для всех закон жизни.
- А что боевики исламисты-фундаменталисты не люди? Они по полгода воюют в горах, а когда спускаются, им что баранам хвосты крутить?
Посыпались вопросы:
- Где же они находятся?
- Как понять, что это они, ведь все женщины в парандже?
- Кто в мусульманской стране может заниматься таким делом?
Командир обстоятельно ответил на все вопросы:
- Живут они все здесь недалеко в Туркманобаде, это район в Мазари-Шарифе. В основном это женщины, чьи мужья погибли на войне, а близких родственников нет. Кушать то надо, и детей кормить. Узнать их довольно просто. Сетка на парандже у них не плотная, а достаточно прозрачная, так что можно даже лицо разглядеть. Для верности носят на руках детей размалеванных, так что издалека видно. Ходят группами от двух и больше.
Бача не утерпел:
- Как туда попасть?
- Езжай дорогой, здесь не далеко. Только поймаешь такой экзотический букет, что ни один врач в Союзе не вылечит. Кроме того в Туркманобаде сплошные духи. В лучшем случае тебе там отрежут яйца, чтоб жить не мешали.
- А в худшем?
- Голову.
Мы забыли этот разговор, но только не Бача.
Через пару недель поехали мы с ним в Мазари-Шариф купить подарки, продукты, сигареты. Заходим в духан, прицениваемся, торгуемся - все как обычно. Открывается дверь, и заходят две барышни. Вот тебе на, а паранджа в крупную сетку, лицо просвечивается и на руках детишки размалеванные. Вижу, Бача поплыл. Морда раскраснелась, подбородок аж об прилавок хлопнулся, изо рта слюни текут, ничего кроме них не замечает. Дари он не сильно учил. Зачем оно ему надо? На пальцах, как мог, у духанщика вопрошает:
- Можно с ними жики-жики?
Духанщик степенно кивает. Значит можно.
- А как бы это… взглянуть на лицо. Вдруг попадется такой крокодил, что сам испугаешься.
Не понял, что он им говорит, быстро на дари, но паранджу стаскивают обе. А вот это уже пипец, теперь его и домкратом не сдвинуть. Не нравится мне все это. Чует моя старая задница проблемы. Как-то все слишком нарочито. Слава богу, дверь закрылась не до конца. В щелку вижу: десяток черных бородатых душар с автоматами грамотно обкладывают наш духан. Что делать? Пока объяснишь Баче, пока он сопли с прилавка соскребет, нам крышка. С размаха бью ему по темечку рукояткой ПМ, так чтобы отключить, рукой не пробить - здоровый черт. Хватаю на плечо и бегу к УАЗу. Быстро бросаю на заднее сиденье и за руль. Боюсь, что поздно, обложили гады… Затворы на бегу передергивают. Бросаю рывком детище советского автопрома не по дороге, а через бордюры напрямую к мечети. Стрелять в направлении Сахи не будет никто. Святое место. Здесь по преданиям похоронен пророк Али, который помог неграмотному Мухаммеду записать Коран. Чуть не перед самыми воротами резкий поворот налево, по встречке и газ до полика. Не перевернулись, не врезались, ушли. Возле комендантских постов сбрасываю газ. А руки то дрожат. С заднего сиденья очухавшийся Бача:
- А где девочки?
- Покурить вышли, мать их за ногу!
- А когда придут?
Молчу. Что тут скажешь - Бача.


                ЛЕГЕНДА 5
                НОВЫЙ ГОД

                Со мною вот что происходит….
      
Сначала я хотел рассказать историю о дезертирстве с войны, о преодолении трудностей в достижении цели, о наглости и везении, а потом понял, что это обычная новогодняя сказка, вроде рязановского «C легким паром», но не выдуманная, а произошедшая на самом деле.
Как в любой новогодней сказке присутствуют все положенные герои. Вот только какое время, такие и герои.
Добрый молодец - пусть буду я.
Королева с принцами - понятно моя семья, и как положено за тридевять земель, за горами, за лесами, за безводными пустынями.
Дед Мороз - немолодой армянин с огромным носом и синими перстнями на руках.
Снегурочка - официантка с непонятной национальностью восточного типа и необъятной задницей.
Ее пажи - два узбекских сержанта милиции, почти близнецы: огромные, неулыбчивые и ничему не удивляющиеся.
Так чего-то не хватает, ну ладно, давай добавим. Родственники королевы – тесть, теща, свояк и его брат, каждому своя роль, и они ее непременно дождутся.
Да вот еще старый друг героя - седой полковник, молчаливый и невозмутимый.
И конечно добрый волшебник, со странным чувством юмора, какой-то рыбной фамилией и должностью пресс-атташе генерального консула.
Героев полно, потому попробую от первого лица, если где и привру, так это сказка.
Возвращались мы как-то с одной операции 30 декабря1990 года.
Видок у нас был еще тот. Длинные до плеч волосы сбились в колтуны. Борода, длинною в ладонь, несмотря на природную черноту от местного мелкодисперсного песочка, приобрела добротный серовато-рыжий цвет в тон всей моей одежде, видимо кровно заинтересованная в подобной маскировке. Впрочем, мой друг, с благородной сединой, в этот день мало отличался от меня по цвету, а если обратить внимание на одинаковый трясун верхних конечностей, на глаза как у вампиров, покрасневшие от бессонницы, можно сделать скоропалительный вывод - мы братья. Но не тут то было. Просто обоим срочно нужно было помыться, поесть и выпить, что мы тут же решили и сделать, но естественно в обратной последовательности, а вот из-за этого и приключилась вся эта история.
Как водится, вначале выпили немного (тем более что после трясуна все равно не берет), только чтоб разговор завязать, да снять запыленную верхнюю одежду. Немного спустя завязался неспешный разговор, прерываемый бульками и нелицеприятными высказываниями в адрес империалистического напитка (виски) и сожаления об отсутствии отечественной водки. Правды ради надо сказать, что в основном говорил я, а Старый (назовем так моего друга) кивал и поддакивал. Вскоре разговор стал затрагивать более важные темы: о войне и государстве, перестройке и зарплате, плавно перескочил на дом, жену, детей, как готовятся они к Новому году, ждут папу. А тут больше года на войне и никаких отпусков не предвидится. Настроение резко пошло на спад, соответственно приподняли юсовским пойлом, да заодно взялись за следующую литровку.
Трудно понять когда, но в какой-то момент времени у меня родилась гениальная идея: нужно поехать домой и там встретить Новый год. От удивления Старый заговорил и, несмотря на залитрованное состояние, аргументировал по пунктам:
во-первых, почему ты, а не я,
во-вторых, это дезертирство с немалым сроком в конце,
      в-третьих, у тебя нет визы,
в-четвертых, до Нового года 40 часов - ты не успеешь,
в-пятых, как же я здесь один на Новый год.
На этом он замолчал, то ли фантазия закончилась, то ли переваривал сказанное.
У меня же фантазия только разыгралась, и аргументы, как цунами, сметали все преграды, без первых и вторых - все подряд.  Причем одним аргументом на все вопросы. На столе быстро появились четыре виски, два шампанского, два пива. Старый в изумлении икнул, налил по стакану и махнул рукой типа: хрен с тобой, делай, что хочешь.
Со временем действительно было туговато, да и дорога не простая. Поэтому решив, что родина меня примет в любом виде, решительно отмел мысль мыться и бриться. Взял сумку с надписью Монтана, сунул туда пару блоков сигарет, пару косметичек, блок жвачек на подарки, да 500 рублей на дорогу. Набросил пыльную волчовку и отважно вышел на встречу с Новым годом.
Первая часть пути прошла легко, как и положено в сказке. Всем известно, трудности идут нарастающим итогом.  Преодолев 120 километров по пустыне на УАЗе за 2 часа, я оказался на границе с любимой родиной, где за речкой можно было разглядеть родные лица узбекских таможенников.
Преодолеть речку без помощи доброго волшебника не представлялось возможным. Найти его в консульстве 30 декабря, после обеда - это научная фантастика. Поразмыслив, запасся артефактом, открывающим двери, двинул к нему домой. Подумав еще немного, захватил вторую бутылку и нежно затарабанил в его дверь. На вопрос, почему бью ногами по двери, молча показал, что обе руки заняты, и с ехидной усмешкой был пропущен вовнутрь берлоги.
Как положено волшебнику, вопрос мог быть решен мгновенно, но волшебник оказался русским, в результате чего через два часа, но с трехкратной визой (немец точно бы сделал за 10 минут однократную), я пошел на штурм границы. Раскланявшись с галантным узбекским таможенником, (который как видно из врожденного чувства чистоплотности, сморщив нос на мою волчовку, громко высморкался и пропустил меня на большом расстоянии) я ворвался в объятия родины. Надо признаться, что делать дальше не имел ни малейшего понятия, поскольку попал в эти места нашей необъятной родины впервые. Варианты конечно были. В городе жил мой старый друг и он конечно бы помог. Но искать его среди ночи, не зная адреса, могло занять много времени, а оно исчезало, как пустынный песок на открытой ладони. Впрочем, когда не знаешь, что делать - надо спросить. Таким образом я оказался в пустынном зале аэропорта Кокайты с билетом до Ташкента. До утра кемарил на полу. Дело для солдата несложное, да и разбудили всего один раз. Думали, что бомж. Внешний вид вполне соответствовал. Посмотрели билет, синий служебный загранпаспорт и больше не трогали. При посадке пошел дождь, и моя волчовка стала озонировать, так что слезы капали даже у меня. Тем не менее практически без пинков и драки распрощался с маленьким самолетиком, и по типу Остапа Бендера без носков, но с сумкой Монтана, я уверенно вошел в аэропорт Ташкента. Здесь ждал меня страшный удар. Рейс был, один на 20-00, но билетов на него не было. Отдышавшись от нокдауна, попытался решить эту проблему. Я улыбался и кричал, угрожал всем на свете и рассказывал анекдоты, стоял на коленях и танцевал лезгинку, но добился лишь доброго совета. Старый узбек похлопал по плечу, философски произнес:
- Слюшай, дорогой, иди к милиции, они главный мафия этот эропорт.
Смекаю - совет то недурен. По-быстрому отлавливаю милицейского прапорщика, и тут же падаю в пропасть безнадеги. Вот это аппетиты! Думаю, что зарплата за полгода у прапора поменьше будет.
А коронный восточный ответ:
- Не нравится, пройдись по всему базару, - прозвучал для меня как контрольный выстрел.
 Ситуация была безвыходной, до вылета 8 часов, денег не хватало, взять их негде. Криминальные методы отмел сразу. Возвращаться назад тоже поздно, а значит надо действовать, как учит классика советского кинематографа: если душевно болен, если пришла беда, ты ведь пойдешь не в баню... 
Так обуреваемый мрачными думами, не замечая дороги, незаметно для себя очнулся сидящим в ресторане аэропорта. Мысли тут же приняли целенаправленную строгость. Все логично: если нельзя улететь, надо наесться и напиться, то есть дождаться официантки, сделать заказ и оттянуться насколько возможно. Не тут то было, я сидел уже больше часа, но ко мне не подходил никто. Официантки, ловко лавируя по залу, умудрялись далеко обходить мой столик. Настроение, и без того стоявшее на точке замерзания, стремительно рухнуло к температуре космического вакуума. Бешенство душило и застилало глаза. И тут появилась Она. К стыду своему я ЕЕ не признал. Ну не похожа она на классический образ Снегурочки. Рубленное топором лицо прусского фельдфебеля, но с характерным азиатским прищуром, необъятных размеров задница в мини-юбке в обтяжку, способная своим видом сделать импотентом любого сексуального гиганта. Да и вместо поисков Деда Мороза, как положено в сказке, ОНА суетливо носилась по залу. В общем, не признал и, грубо поймав за задницу, еле разжимая сводимые от злобы зубы, шипяще осведомился:
- Мадмуазель, почему меня не обслуживают?
 С нескрываемым презрением прозвучала еще одна коронная фраза:
- А у тебя деньги есть?
 Ввиду сводимых от злости скул, мне не удалось выяснить время и место распития с ней спиртных напитков на брудершафт. Поэтому я, молча, стал выворачивать карманы и выкладывать на стол 500 рублей в помятых трешках, пятерках и десятках. Когда горка стала вызывающе неприличной, она мило оскалилась и произнесла:
- Что вы хотели бы покушать?
 Переход был такой разительный, что я не сразу нашелся, что ответить. Мучительно хотелось попросить чего-нибудь неприлично дорогого. Но в те редкие разы, когда я ходил в ресторан, все заказывали мои друзья, а попросить меню не позволяла гордость, надо было держать фасон. Плюнув на все, с небрежностью завсегдатая произнес:
- Бутылку армянского коньяка, 15 лет выдержки, полкило красной икры и салат из крабов.
 В ответ на:
- Крабов нет, есть кальмары.
 Милостиво бросил:
- Хрен с ними, давай.
 Уселся ждать в позе короля, ожидающего подданных с прошениями. Как ни странно, через 10 минут все стояло на столе, но кто же знал, что полкило икры это так много. Философски заметив, что спешить мне все равно некуда, я налил рюмку коньяка и, в рассуждениях о своей горькой доле, плавно ушел в себя. Вышел, спустя какое-то продолжительное время, от осознания, что коньяк уже закончился. Оглядев зал, обнаружил что, несмотря на то, что он полон, от моего стола все отодвинулись как можно дальше. А через эту зону отчуждения ко мне направляется чернявый джигит с носом, больше чем у Бержерака, с легкой сединой на висках и целой кучей перстней, наколотых на пальцах. Это был он - Дед Мороз. Наклонившись ко мне, на армянском спросил:
- Ты армянин?
 Я на русском ответил:
- Нет, русский.
- А откуда понимаешь?
- Жил там 7 лет.
- Можно присесть?
- Давай.
- Что пьешь?
- Армянский коньяк.
Взмахом руки он подозвал официантку и, показав на пустую бутылку, пальцем показал еще одну. Мгновенно (как вакуум захлопнулся) материализовалась официантка с запотевшей бутылкой. Рюмки как по волшебству оказались налиты.
- За встречу.
- За знакомство.
- За тех, кого с нами нет.
- За нас, чтоб дольше не пили третьей.
Рюмки наполнялись с пугающей быстротой, а икра прекрасно оттеняла благородный напиток. Мы помолчали минут 10.
Он спросил:
- Что случилось?
- Все в порядке.
- А мне показалось, что ты готов кого-нибудь убить.
И от этой простой, но заботливо сказанной фразы, а может от коньяка и одиночества, меня прорвало. Я рассказал ему все, что я офицер и сбежал с войны, которой нет, чтоб увидеть свою семью на Новый год, и еще много чего -  не помню, но взахлеб, с обидой на собственное невезение. Как ни странно, он ничему не удивился, только спросил:
- Так в чем проблема?
- Рейс один, через три часа, билетов нет.
- Давай паспорт.
- Не могу, он служебный, если что, мне хана.
- Как попал сюда?
- Самолетом из Кокайты.
- Билет остался? Давай сюда!
- На!
Опять взмах руки материализующейся официантке:
- Билет на Сочи, на это имя.
Минут через 5 дрожащими руками беру с подноса билет на свое имя и прошу:
- Еще бутылку коньяка!
- Не много будет?
- Уже без разницы.
Минут через 20 мы ее уговорили, диалог продолжился:
- Уж больно мне твоя сумка Монтана понравилась.
- Твоя тоже ничего. Давай махнем на память?
- Давай!
- Ты до самолета-то дойти сможешь?
- Не знаю.
Опять взмах руки. Появляются два огромных сержанта узбекской национальности, похожие как братья, и бережно под руки поднимают меня из-за стола. Взмах руки на прощанье, так вот какой ты Дед Мороз! Меня почти выносят на взлетное поле через какой-то черный ход. К самолету подкатывает трап. Заносят в самолет. Усаживают в кресло. Мне уже все равно. Я засыпаю.
Спустя 8 часов (три на земле, пять в воздухе) проснулся от толчка. Самолет приземляясь, коснулся взлетки. Быстро гляжу в иллюминатор:
 – Урааа!
Меня не обманешь, родной Адлер узнаю не только в темноте, но и с закрытыми глазами, по запаху.
Из самолета выскакиваю первый, к стоянке такси:
- Шеф в Кудепсту пулей! Два часа до Нового года!
- 15.
- Ты с ума сошел, всегда было три.
- Как хочешь.
- Да ладно, сейчас деньги посмотрю.
Посчитав деньги, обнаруживаю те же 500 рублей. А ресторан? А билет?
Непонятно для таксиста шепчу:
- Дед Мороз.
- Не понял? - переспрашивает он.
- Проехали. Давай на Ростовскую, 5.
- Там шлагбаум.
- На Дарвина, а там я дворами.
Иду дворами и мечтаю, как я приду, все удивятся и обрадуются. Вот и дом 5, по Ростовской, а там три мужика: вот те на - это ж батя, свояк и его брат. Ребята здоровые, ребра долго мять будут, а мне бы помыться, побриться, переодеться до Нового года. А с другой стороны, хрен они меня в таком прикиде узнают. Иду спокойно, морду кирпичом.
И вдруг голос вдогонку, как слышу, свояк:
- Мужик, огоньку не найдется?
Я и сорвался:
- Вова, ты вообще без ума? Полтора часа до Нового года, а ты цигарки смолишь.
А голос-то не спрячешь. Все трое на выдохе:
- Вовка вернулся.
И ко мне бегом, а я от них на второй этаж. Распахиваю дверь - не заперто, но темень. Спотыкаюсь, падаю, мужики все трое на меня. Орут, обнимают, как же живой, вернулся! И тут свою роль в этой сказке надо отыграть теще: три своих мужика мнут бока какому-то бомжу. Что тут думать: хрясть ему сковородкой по башке. Все ржут, жена плачет, теща недоумевает, а я счастлив: дома, живой и сковородка не горячая.
Через час за столом чистый, побритый я поднял тост:
- За Новый год, за Деда Мороза, за Снегурочку, -  и загадочно добавил:
- Каких только не бывает.   

ЛЕГЕНДА
О БОГЕ
               
                В начале было Слово,
                И Слово было у Бога,
                И Слово было Бог…

Говорить о религии непросто. Требуется смирение и покаяние. Что делать, если непрошенный сарказм лезет изо всех щелей? Надежда только на то, что он мудрый и всепрощающий. Если что не так, поправит. Лишь бы не так как в Содоме. Помолясь, и начнем.
Вся советская страна активно не верила в Бога и в тихую крестила своих детей, несмотря на страх засветится перед партийным руководством. Все мои родственники, по отцовской линии, были староверами, да еще беспоповцами. Крестила меня бабушка. Мама отца. Суровая женщина с характером, что гранитная глыба, цельным и непоколебимым. Говорила она со всеми жестко и с командными нотами в голосе. Купаться при крещении мне видимо не понравилось, и потому купель я переворачивал три раза. Откуда знаю об этом? Да она мне выговаривала эту историю при каждом удобном случае. И всю мою живость характера объясняла только этим. Все жители нашей деревни вставали с рассветом и ложились с закатом. Приезжая к ним в гости на лето, сразу попадал в общую струю. Мне было 5 лет. Маленький городской мальчик попадал в бабушкины ежовые рукавицы. Утро начиналось однообразно.
- Живо вставай! Солнце уже давно взошло! Такой здоровый, а бездельник! Иди, работай! Вот хворостина, паси гусей!
В 5 утра, с опущенными руками, шаркающей походкой, я выползал со двора вслед за гусями. По земле тянулся след волочащейся хворостины. Мне пасти этих огромных гогочущих и хлопающих крыльями птиц?! Да я их боялся больше суровых бабушкиных глаз. При первой возможности я старательно прятался и от гусей, и от бабушки. Не всегда успешно. Часто мои ноги и тщедушная задница горели от укусов гусей и хворостины бабушки. Наверное, польза от этого была, я до сих пор встаю с рассветом, но вот деревню не люблю.
Другая моя бабушка жила с нами в маленькой однокомнатной, а немного позже и в двухкомнатной квартире. Она была добрым, незаметным, тихим человеком. И так же со всем теплом и добротой своей души верила в Бога. Она почти никогда не говорила о нем, но с таким внутренним сиянием шептала: «Слава Богу», что даже мне становилось понятно, это не присказка как у многих, а молитва, прямое обращение к Богу. Не помню, ходила ли она в церковь. Если даже и ходила, то делала она это тихо и незаметно, как все в своей жизни.
У бабушки было 5 детей и 13 внуков, но она жила с нами, и большая часть ее необъятной любви доставалась мне. У нее была крохотная пенсия за работу в колхозе - всего 6 рублей. Несмотря на то, что ее муж был начальником райотдела НКВД, пенсию по потере кормильца, она не получала. Я видел, как часто она смотрит на затертую справку с датой июль 1941 года: «Лейтенант НКВД Андрущук пропал без вести». Все дело в том, что пропал, а не погиб мой дед! Могила деда нашлась, лет через 15 после бабушкиной смерти. Мы жили бедно. Отец сидел в тюрьме. На всю семью зарабатывала одна мама. 120 рублей на пятерых не хватало. Бабушка складывала заначенные копейки и тихим шепотом говорила:
- Возьми, внучек, себе на мороженое.
Через 20 лет я, матерый капитан, прошедший войну и землетрясение, перед отправкой в Афган заехал домой. Бабушка уже почти не вставала. Тяжелая жизнь: война, голод и прожитые годы окончательно подкосили ее здоровье. Плел всякую чушь, что еду советником в Ливию, как там здорово, и как много буду зарабатывать. Она улыбалась, как в детстве на мои проказы. Молча кивала головой, а потом прошептала:
- Возьми, внучек, себе на мороженое. Скопила для тебя денег.
К тому времени я сам зарабатывал прилично, но отказать ей не смог. Положил в карман затертую от долгого хранения, пахнущую бабушкой трешку и, как детстве, безутешно расплакался.
- Не плачь, внучек, я все понимаю, я тебя дождусь.
 Я вернулся через два года. Она дождалась. Мама рассказывала, что врачи недоумевали: в организме не работали почти все органы. Она и дышала то через раз, и не могла говорить - но жила. Когда я подошел к ней, она с трудом протянула мне смятую трешку, но сказать ничего не смогла. Все понял без слов, прошептал сам:
- Возьми, внучек, себе на мороженое.
На следующий день уехал в Сочи к семье. Через день пришла телеграмма: «Бабушка умерла». С огромным трудом достал билеты на поезд. Верхняя полка, плацкарт, мне было все равно. Я понимал, что на похороны не успеваю. Пил водку в одиночку и плакал, вспоминая.
Беспардонная босота с рабочих трущоб, я приходил домой грязный и оборванный. Нагло ухмыляясь, заявлял:
- Бога нет!
Позже, начитавшись умных книг, таких как «Забавная Библия» и «Забавное Евангелие», сыпал кучей непробиваемых аргументов. Она как всегда улыбалась и не спорила. Молча, умывала мое замызганное личико, зашивала порванную одежду и лечила царапины.
Теперь, пройдя войны, ранения, контузии и плен, большой, бородатый, черный от солнца афганских пустынь, я ехал в заплеванном тамбуре, качающегося вагона, пил и плакал. Мне было мучительно стыдно смотреть на ее добрую улыбку, закрыв глаза, я бесконечно шептал:
- Бог есть, Бог есть, Бог есть…
Обмануть маму мне почти удалось. На все расспросы отшучивался и твердо стоял на своем:
- Мам, ты че? Ливия - это класс!  Солнце, море, пальмы и куча бабла за пустяковую работу!
- Сынок, ты врешь. Не могу понять почему, но ты врешь. Ты снова едешь на войну. Если бы в Афганистане наши не закончили воевать, я бы точно сказала, куда ты едешь.
- Мам, я тебе сотый раз говорю - Ливия.
Мама развернулась и ушла. Может обиделась? Нет, через пару минут принесла ладанку Божьей Матери с Христом на руках. Замотала ее скотчем и с помощью толстой шерстяной веревки повесила на грудь.
- Мам, я ж не верующий, коммунист, не поймут меня.
- Не снимай никогда, даже в бане. Пусть Божья Матерь хранит тебя. Возвращайся скорее. Я буду молиться за тебя.
Я уехал служить в Афганистан. Ладанку не снимал никогда. Мне не трудно, раз мама попросила. Свои относились с пониманием. Старики одобряли, добрая вещь с понятием. Через полгода оперился, доллары завелись на кармане. Думаю: «Веревочка поизносилась, засалилась, куплю золотую цепочку - и попонтуюсь и пачкаться не будет». В ближайшую баню одел повыпендриваться. Никто даже внимания не обратил, не больно и надо было.
На следующий день пахал как проклятый. Пришла новая партия ракет, а приемка считай все моя работа. К вечеру смотрю, а ладанки нет. Золото мягкий металл. Наверное, цепочка зацепилась где-то, пока лазил по ракетам, и разорвалась. Запаниковал. Что маме скажу? За полгода так привык, как будто чего-то не хватает. Искал, искал, пока не стемнело. Обидно. Видать, кто из сарбозов нашел и заначил. Золото. Зачем только ладанку уперли, они все мусульмане? Козлы!
Вернулся на базу, а меня аж выворачивает всего. Сам не пойму, то ли заболел, то ли злоба душит.
Подходит один мой приятель:
- Сидишь. Пыхтишь. Что-то случилось?
Я без утайки, так мол и так, от начала до конца.
Он покачал головой и вдруг вмиг охрипшим голосом заметил:
- Даааа, хреново дело.
Тут же развернулся и ушел.
На следующий день министр обороны Афганистана генерал Танай поднял восстание против президента Наджибуллы. Поддержавшая его партия «Хальк» схватилась с «Парча», вся страна разделилась на два непримиримых лагеря. Бедный дворец Амина снова стал резиденцией проигравшей стороны. Забегая вперед, скажу, что наши взяли его достаточно мягко. В этот раз его брали танки и самоходки с калибром 150 мм. Результат, как говориться, превзошел все ожидания. Древний дворец, произведение английского колониального творчества, был разрушен не хуже Рейхстага.
Бой длился всю ночь. Кто по кому стреляет, для нас было совершенно не понятно. Такой ярости я не мог даже представить. Даже любимые мною фильмы «Освобождение: Огненная дуга» и «Сталинград» выглядели бледновато. За 12 часов ночного боя был выпущен, с таким трудом накопленный, трехмесячный боевой запас всей страны. Стреляло все, что может стрелять. Пулеметы, танки, пушки, ракеты всех систем. Самолеты бросали бомбы, гранатометы с ревом лупили в темноту. Все в белый свет, как в копеечку. Нас бросили оборонять родное посольство. Под непрекращающимся обстрелом, ночью, по шатающейся металлической лестнице мы носили мешки с песком наверх высотной бетонной коробки, чтобы оборудовать пулеметное гнездо. Сделали - на чистом адреналине. Вплелись в общую катавасию. «Огонь! - хоть куда-то, - огонь!» Пулемет раскаляется и становится легче. Рядом рвутся снаряды. Мимо. Снова мимо. Облегченно кричу:
- Пронесло!
Старый, не лишенный армейского юмора, добавляет:
- Меня тоже.
Близится утро, и бой постепенно затухает. Закончились боеприпасы. Теперь что, на кулачках? Ну, это, пожалуй, без нас.
В посольском баре защитников поят без очереди, бесплатно и без ограничений. Бармен говорит: «Снаряд попал в склад, так что все списано». К нашему столу подходит вчерашний приятель, оглохший, уставший, сильно провонявшийся порохом. Поднимает стакан полный водки. Пристально смотрит на меня. Задумчиво говорит:
- Знаешь что, ты или не теряй, или не носи!
Не произнося тоста, в один заход вливает в себя стакан и, развернувшись, молча уходит.
Через пару недель нас отправили в Мазари-Шариф, и почти год я прослужил в этом месте. Вряд ли я стал умнее, но о Боге задумываться начал.
Однажды задумавшись о Боге, человек продолжает думать обо всем на свете: о жизни и войне, о любви и ненависти - обо всем. Вот и я задумался об этой войне. Как, зачем и каким боком здесь я?  Интересно, что сказал бы великий железный канцлер, если бы узнал, что не война потребляет деньги, деньги и еще раз деньги! А на войне зарабатывают деньги, деньги и еще раз деньги. Непонятно куда деваются идеи. Теряется смысл начала и конца. Во главе всего становятся деньги, и тогда становится смешно и страшно одновременно. За пуски ракет по правительственным войскам юсы отстегивают зеленью. Духи бьют по нам регулярно, но в одно и то же время, а мы спокойно в бункере играем в преферанс. Редкие повреждения техники, так чтоб было чем отчитаться. Союз не дает зеленых, но лучшая в мире нержавеющая сталь идет на изготовление баков SKADа, и она собирается вся, до сантиметрового кусочка, и караванами идет в Пакистан. После разбросанного окислителя маковые поля растут втрое. Один наш парень случайно перепутал знак на сближении меридиан и 54 ракеты улетели с ошибкой в 11 километров. Разведка постоянно докладывала о каждом попадании:
- Молодцы! Точно в цель!
Спросите: «Почему?»
- Не знаю!
Но думать-то, я имею право. Молча.
Нам давали цели непонятно где в горах Паншера, на границе с Пакистаном, и мы дробили горы в щебень. Не наше дело зачем.
Такие задачи расслабляют, и эта была такой же нелепой. О цели известно всем за неделю. Расстояние до цели 350 км. У нас максималка - 300. Планируем совершить марш на восток в сторону Пули-Хумри на 50 км. Развернуться с марша с комфортом на плацу исчезнувшей трубопроводной части и убраться в ППД.
В ночь перед операцией приснился странный сон. Сижу на камешке посреди пустыни, обычный для тех мест пейзаж. Подходит ко мне мужчина примерно моего возраста, но в какой-то замызганной хламиде. Садится рядом и говорит:
- Проблемы у тебя, брат. Завтра будешь возвращаться, попадешь под раздачу.
- Что же делать?
- Уходить в отрыв по темноте, на скорости, без фар. Тоже не без проблем, но шансы есть.
Проснулся в поту, ну и сны перед пустяковой операцией. Старому ничего не сказал, подумает еще, что струсил.
Поехали на пуски. Все как прописано. Все как на параде. Пальнули и к ночи назад. Извелся весь. Не знаю, что делать. Говорю Старому:
- Чую надо уходить. Самим и по быстрому.
- Ты обалдел что ли? В колонне по любому безопаснее.
- Надо, Старый, чую.
- Ладно, банкуй.
Бросаю рывком УАЗ в сторону и по обочине обхожу колонну. Обошел. Теперь газ в полик и фары долой. Хорошо хоть луна, бетонку видно более-менее. На предельной скорости несемся почти на ощупь. Сзади загрохотало, похоже из крупняка по колонне шпарят. Интересно, где в пустыне можно спрятать такую дуру. Нас уже не достать. Мы в отрыве. Где-то рядом должен быть комендантский пост. Вдруг в глаза два прожектора. Мгновенно слепну. Комендачи. Только бы не стреляли. Пронесло. Почти. Полуослепшим взором вижу справа острый нос БТРа, слева борт самосвала. Узкая щель между ними. Скорость 120, уже не сбросить. Только в щель. Проскочили с треском. Зеркал с обоих сторон как не бывало. Ровненько так срезало, а на бортах ни царапины. Как в тумане добрался в часть. Остановился возле штаба. Старый вздохнул, говорит:
- Пошли.
- Не могу.
- Что случилось?
- Ног не чую. Как будто их нет.
- Сиди. Я сейчас.
Приходит с бутылкой:
- Пей.
Я не против. Руки хоть и трясутся, но работают. Из горла. Без закуски. Хорошо. Он за компанию приложился тоже. Сидим, молчим.
- Старый, вроде ноги почуял.
- Не спеши. Хлебни еще малехо, да пойдем.
Заснул мгновенно. Спал без снов. Утром пошло все как обычно. Как будто и не было ничего. Старому я так ничего и не сказал. Так он и не спрашивал.
Перед самой отправкой в Союз нас перевели в Кабул: были причины, была необходимость. Вокруг шла все та же странная война. Мы втянулись в новый режим. В столице по-всякому легче. Конечно, были и боевые выходы, и трепало нас, мама не горюй; но был бассейн, душ, ватерклозет и спали не в сарае, а в почти приличной квартире. Можно было и в баню сходить к гражданским строителям. Они почти никогда не отказывали. С понятием ребята.
Как-то ложусь спать и снова вижу сон. Я уже опытный, догадался сразу. В этом сне и краски как наяву, перепутать можно, и запахи, и тактильные ощущения. Опять сижу в пустыне, на камне. Вечереет. Подходит снова Он. Садится.
- А вот теперь тебе, похоже хана.
- Как так? Почему? Я ведь молодой совсем?
- Ладно, давай маханем по маленькой.
Выставляет пузырь, рюмашки. Зажигает свечку, а то совсем темно. Первая, вторая, третья, не вытерпел:
- Так что случилось?
- Сам смотри.
Мгновенно изменилась картина. Я где-то в смутно знакомом месте. Готовимся пускать ракеты. Дело привычное. Наведение. Генеральные. Дальность. Пуск. Ракета взлетает. Взрыв. Головная часть отваливается, падает на ПУ, горит. Взрывной волной меня сбрасывает в капонир. Боже как больно, похоже, ребра сломаны. Теряю сознание, хорошо ненадолго. Нас накрывает оранжевый туман. Концентрированная азотная кислота сверху льется дождем. Медленно опускается оранжевый туман. Надо бежать, шансы еще есть. Не могу. Долг сильнее смерти. Вторая ракета на старте. Бегом к ней. Еще 16 секунд. Рванем вперед, спалит нас наверняка. Все, взлетела нормально. Теперь ходу. Туман обволакивает и обжигает. Дышать нельзя. Терпеть, только, терпеть. Еще немного, уже виден край облака. Но организм предает меня, хватаю туман полной грудью и снова падаю без сознания. Опять повезло. Налетел легкий ветерок и отнес смертельное облако в сторону. Хватанул достаточно, но живой. Открываю обожженные веки и вижу, от обмывщика тянут шланги, тушить горящую на ПУ головную часть. Мгновенно соображаю: жидкий горящий тротил, вода, детонация - это конец. Пытаюсь кричать, обожженное горло не издает ни звука. Нужно вздохнуть сильнее и закричать. Кричу и просыпаюсь. Старый флегматично спрашивает:
- Что разорался с утра? Спать не даешь.
- Ты понимаешь сон.
- Ну и что.
Я подробно рассказываю ему вещий сон.
- Ты вчера вечером пил?
- Откуда? Вместе спать легли.
- Странно, а перегар конкретный.
- Так я ж тебе говорю, с Христом выпили.
- Домой тебе надо. Крыша течет уже конкретно. Пойдем лучше чайку попьем перед работой.
- Чай это хорошо, а ребра болят до сих пор по настоящему, и в горле першит.
Выпили чаю, пошли на работу, и как-то постепенно сон этот забылся.
Недели через две отправляют меня в Мазари-Шериф. Парный пуск со стационарных позиций. Все сотню раз проверено перепроверено. Зачем я им? Скорее по привычке. Надо, так надо. Лечу.
По прилету сразу на позиции. Все стоит в готовности только меня ждут. Огляделся и сразу все понял, почему тогда во сне не узнал это место. Насыпи сделали противоосколочные, да капониры для ракет вырыли. А вот и мой, где ребра подломил. Задумал я под благовидным предлогом смыться. Пока размышлял, они кнопку пуск нажали. Поздно Дуся пить боржоми. И завертелось все как по писанному. А я как могу, поправочки вношу. Пуск. Взлет. Взрыв. Падаю в капонир. Удар страшный, ребра трещат, но руку то я подставил и сознания не потерял. Рванул ко второй ракете. Пуск. Выигрыш секунды, но все же. Второй раз бежать в оранжевом тумане - врагу не пожелаешь. Все так же жалит кислота, и бурый газ рвет легкие. Вот и спасительный ветерок. Разворачиваюсь и без остановки назад. Сил нет. Говорить не могу. Вцепился в поливочный шланг руками, ногами, зубами. Не отцепить. Только рычу. Выручил как ни странно ХАДовец. Быстро соображает. Дошло, что не может просто так советник, весь обожженный и оранжевый как новогодняя игрушка, из последних сил не давать тушить дорогущую ПУ. Умоляюще смотрю на него и скрещиваю руки. Стоп. Затем разбрасываю в стороны. Взрыв. Дошло.
ПУ сгорела с головной частью. Меня с командиром на носилках отнесли в штаб. Залили виски вместо обезболивающего. Лежим. Приносят рацию. Старый на линии:
- Доложи, что случилось!
- Говорить тяжело. Я тебе уже все рассказал две недели назад.
С минуту переваривает.
- Понял. Как сможешь, возвращайся.
Вернулся я только через месяц. Шкура сползла, как со змеи. Легкие выхаркал на тонкий афганский песок. Сперва учился говорить, потом ходить. В Кабуле я Старого уже не застал, он уехал в Союз. Через пару месяцев пришла и моя замена. Пришла к концу вторая война. Возвращаясь домой, я свято верил в Бога нашего Иисуса Христа. Я же не идиот, третий раз меня мордой об асфальт не надо... Хотя был и третий. Наверное, для закрепления.
Через 4 года служил я в сочинской комендатуре. Сплошная лафа. Как будто ушел в отпуск и не вернулся. Все устаканилось. Квартиру получил. Про войну забыл, как про страшный сон. Остались только байки во время офицерских посиделок.
Но вот она про меня не забыла.  Началась война в Чечне и, почему-то не удивительно, первым из всей комендатуры отправили меня.  Не очень приятно быть на войне в комендатуре. По сути дела это война со своими. Если бы только это. Холодильники… Это страшно.
Комендант мой старый друг (только причем здесь дружба) говорит:
- Ты самый опытный. Так что все дела с 200-ми твои.
 А в холодильниках - вся майкопская бригада, и большинство фрагментами. Быстрое опознание невозможно. Когда служил в Майкопе, вместе пиво пили. Запах въедается так, что водка без закуски не перебивает. Доводилось летать на тюльпане. Там чужие. Здесь свои. Попробуй после этого заснуть. Хорошо, что выматывались смертельно. Спали два, три часа в день. Снежная каша, насквозь промокали сапоги. Простужены были все. Сон путался с горячечным бредом. Сон путался с явью. Такое зомбированное состояние позволяло пережить это чуточку легче.
Приезжают как-то два дикорастущих полковника с Арбатского военного округа. Одному - 31 год, другому - 33. Чистенькие, прилизанные, надушенные дорогим парфюмом. По всему видно, не меняли кабинета от лейтенанта до полковника, половину получая досрочно. А я капитан, в 35 - на третьей войне. Небритый, не выспавшийся, помятый и вместо слов одни хрипы. С невыразимым апломбом заявляют:
- У нас предписание генштаба произвести поиск и опознание нашего офицера среди 200.
- Раз генштаба, то пошли.
Подходим к холодильникам. Снимаю с пояса фляжку с водкой. Делаю глоток на полстакана. Занюхиваю рукавом, и со щедростью опытного солдата протягиваю одному из них.
- Что это?
- Водка.
- Что вы себе позволяете? Спиртное на работе! Перед вами старшие офицеры!
Спорить не о чем. Говорить тоже. Привешиваю фляжку на ремень.
- Пошли.
Секунд через 30 из холодильника пулей вылетает один. Еще через 5 - другой. Оба блюют невдалеке. Мучительно долго, до желчи. Спокойно жду. Оклемались. Молодцы. Не прошло и часа. Морды, правда, пока зеленые.
- А куда это вы, товарищи старшие офицеры, намылились? Предписание генерального штаба теперь у меня, и оно будет выполнено! Даже если я вас там рядом положу!
- Они тут все сумасшедшие.
Оставляем без комментариев. Нам дискуссия ни к чему. У нас приказ. Достаю заветную фляжку:
- Не выеживайтесь. Пейте. Так хоть немного, но легче.
Таких случаев было немало, просто этот самый наглядный.
Командировка потихоньку двигалась к концу, и по завершению комендант мне с напарником предложил остаться еще на один срок. Это все понятно, опыт накопился, надо кому-то передавать новой смене. В принципе мы не против.
- До утра надо подумать командир.
- Добро.
Ночью опять снится сон. Со всеми ощущениями. Правда, без всяких предисловий.
Мы с напарником в каком-то тоннеле. Навстречу несется КАМАЗ. Бью очередью. Бестолку. Разрывая рот в крике, напарнику:
- Гранату!.. Бросай гранату!
Молодец напарник среагировал быстро. Бросил. Только поздно. Для меня поздно. Очередь сверху вниз и слева направо. Бронник не выдержал. Наверное 7,62. Больно то как. И сразу просыпаюсь. Бужу напарника.
- Что случилось? Тревога?
- Успокойся, пока все в порядке.
Не принято на войне обманывать напарника. Он и спина твоя, и жизнь, и запасные руки.  Рассказываю все от Афгана до сегодняшней ночи.
- Извини брат, я не останусь.
- А что со мной было во сне?
- Не знаю, меня срезало, и сразу проснулся. Правда, при том раскладе, одному, в открытой позиции, шансы небольшие.
Утром пошли к коменданту. Не можем остаться. Поедем домой. Нехорошо конечно, да как это объяснить. Третья война для меня закончилась. А я твердо знаю:
- Бог есть.   

                ЛЕГЕНДА 7
                О ЗЕМЛЯКАХ

            Нынче вырвалось, будто из плена, весна.
            По ошибке окликнул его я:
           - Друг!    Оставь покурить! – А в ответ – тишина:
            Он вчера не вернулся из боя.               
                В.Высоцкий

Одно из самых устоявшихся явлений в армии - землячество. На этой почве люди сходятся и порой дружат всю жизнь. В детстве мы ходили драться район на район. Какими непримиримыми врагами тогда мы были. Затем 5 лет в училище ели одну кашу, встречались на учениях и войне, после армии вели совместный бизнес и дружим всю жизнь.
Да что там в детстве, уже в училище мы снимали ремни, наматывали на кулак и беззаветно вбивали его в такую же курсантскую харю с красными погонами училища ВВ МВД, и с наслаждением получали в обратную точно такой же бляхой. А за тем взрослые дяди с большими погонами долго разбирались в причинах и безуспешно мирили нас. Как весело мы смеемся, вспоминая эти истории. Мой непосредственный руководитель и многие мои друзья закончили это училище.
Однажды в 95-м, я стоял дежурным по КПП на входе в ставку командования ОГВ. Нам в качестве комендантской роты придали морпехов из ТФ. Работать с ними - одно удовольствие. Здоровые, выносливые, исполнительные и реакция просто мгновенная. Работа нудная, но бдительность терять нельзя. Почти все руководство всех силовых ведомств за нами.
На территорию КПП заходит подполковник в броннике и комке. Рутинная работа - таких за день тысячи. Проверяем командировочное предписание, удостоверение офицера, сличаем фотографию. И вдруг вижу… показываю морпехам условный знак: ВНИМАНИЕ! Затем сразу: ОПАСНОСТЬ! И не таясь голосом:
- Взять его!
Исполнительные морпехи, как фокусники в цирке, мгновенно сняли с него пистолет, автомат, нож. Как будто сам по себе громыхнул по бетону бронник. Еще мгновение - подбили ноги в стороны, мощно прижали к стене и прошмонали с ног до головы. Прижатый к стене подполковник сдавленно прохрипел:
- Вы что тут охренели? За что?
Я медленно подошел к нему, достал его удостоверение, сунул поближе к глазам и с издевкой сказал:
- А здесь что написано? Читай!
- Как что? Ну, вот же закончил СВВКУ ВВ МВД СССР в 1982 году.
Я торжествующе достал свое удостоверение.
- А теперь читай здесь!
- Ну, закончил СВВКУ РВ в 1983 году. И что?
И тут до него дошло. Мы ржали и обнимались. Морпехи понимающе отошли в стороны. У них свой военно-морской юмор, но все ж понятно. На службу он все-таки в этот день не попал. Мы пили водку, вспоминали родной Саратов, девочек, танцульки, драки и добродушно подтрунивали друг над другом. Приятно встретить земляка на чужбине.
В Афганистане у меня земляк был один. Поэтому, следуя славной традиции не называть подлинных фамилий, пусть будет просто Земляк. Учились мы на одном факультете, но он на год раньше. Конечно были знакомы, пересекаясь на кафедрах, учебных классах, танцах или в пивной. Встретить такого человека на войне, было редкой удачей. Служил он в дивизионе «ЛУНА» и по работе мы почти не пересекались, что мы умело компенсировали в неслужебное время. Он был человеком какой-то невероятной храбрости. Если по какому-то вопросу он имел определенное мнение, то переубедить его было невозможно. По любому ничтожному поводу, отстаивая свое мнение, он готов был поставить максимальную ставку. На офицерских посиделках был душой компании. Мог пить водку и играть в преферанс до утра. Сыпать тысячи новых анекдотов, но главное голос. Как он пел! Когда хотел… Я не слышал, чтобы он хоть раз пел трезвым. Почему? Однажды он рассказал.
Мой голос - мое счастье и мое проклятие. Моя мама работала в консерватории.  С самого детства меня готовили к поступлению на вокал. Мороженое нельзя. Купаться нельзя. Играть в хоккей или футбол - ни боже мой. Поэтому все делал тайком, приходил вроде с музыкальной школы, но весь грязный, ободранный и охрипший. Выслушивал упреки мамы, и все продолжалось по-прежнему. На мою беду, после ломки голоса прорезался великолепный баритон. Класса с 8-го все хором пророчили великое оперное будущее. Ага, щазз…! В тихую, пока мама готовила документы в консерваторию, сдал еще одни в училище. Уехал в учебные лагеря. Сдал все экзамены и принял присягу. Все. Мосты сожжены. Отступление невозможно. В училище меня пытались засунуть солистом то в хор, то в ансамбль. Два раза - щазз… За такую лютую непокорность и неоднократные нарушения воинской дисциплины, по окончанию училища, был сослан в Мары. Места хуже просто не нашлось. Понадобились специалисты в Афгане, и вот я здесь.
Специалистом он, кстати, был великолепным. Когда генерал Танай поднял восстание, он ночью под непрерывным обстрелом пробрался в свой дивизион. Там никого не было. Если бы хоть кто-то был, он пинками или под пистолетом заставил бы работать. Не было никого. Разбежались все. Непонятно, как он вывел две пусковые на старт, навел их и нанес удар по аэропорту Баграма. Все мятежные летчики взлетали на бомбежку оттуда. Редкий по точности удар взломал взлетку. Ни взлететь, ни приземлиться. На других аэропортах их ждали с распростертыми объятиями верные Наджибулле войска. Налеты авиации закончились. Как сотворил это чудо, он не рассказывал. Скажите невозможно, но это было. Опыт у него был богатейший, к концу командировки больше 2000 пусков. Думаю, книга рекордов Гиннесса по нему плачет.
Человек он был душевный. Земляка встречал как родного. Прилетел я как-то в Кабул. Не виделись пару месяцев, как такое не отметить. Хорошо поговорили да и «уговорили немало»! Редкий случай, когда Земляк решил спеть. Наверное, душа рвалась на родину. Запел нашу родную:
- Ах ты, степь широкая.., ах ты, Волга матушка…
Песня до слез пробирает. Голос у него мощный, на другом конце Кабула слышно. Одна проблема - 3 часа ночи. И наш концерт вынуждено слушает все посольство и окрестности. Если бы выходной, может и сошло бы с рук.
- Товарищи офицеры, не могли бы вы петь несколько тише?
Поворачиваемся на смутно знакомый голос. Вот это попадос!!! Перед нами в пижаме и домашних шлепках главный военный советник, генерал армии Грачев. Похоже, командировка заканчивается, и хорошо, если не лейтенантом. Грустно. И тут Земляк:
- Может по рюмочке за Россию?
А вот теперь уже увольнением из рядов ВС попахивает. Закопаться бы куда-нибудь понезаметнее, да паркет не позволяет. Изумленными глазами ГВС смотрит то на Земляка, то на часы. Не знаю, что победило, то ли желание выпить в отсутствии жены, то ли врожденная гордость за Россию, но солидно кивнув, ГВС согласился:
- Давай по маленькой и на боковую.
Мы просидели почти до утра. Немного пели, немного говорили, и никто больше нас не тревожил. Как можно, генерал проводит воспитательную работу с молодыми офицерами.      
Пару раз мы с ним работали вместе на боевом выходе. Несмотря на то, что в Афган я попал как технический работник, начальство, зная мою любовь к топопривязке, без зазрения совести использовало это направо и налево. Таким образом, нередко оказывался в составе чужих подразделений.  Как то нас отправили на юго-восток. Климат и природа совсем другие. Небольшая речушка; апельсиновые, мандариновые и грейпфрутовые сады и бегающие по ним обезьяны. Казалось бы, мандаринами нас не удивишь, вот только размеры. У нас апельсины помельче здешних мандаринов будут.
Свою работу сделали довольно быстро, но вертушку ради нас двоих не погонят. С удовольствием занялись бездельем. Так как «шило» больше трех стопок пропихнуть вовнутрь невозможно, родилась прекрасная идея: набрать грейпфрутов, выдавить из них сок и смешать с «шилом». Подобного рода «отвертка» должна пойти на ура. Облом наступил мгновенно. «Все сады заминированы, - объяснили аборигены. - А вы тут что, самые умные? Если бы не минирование, давно бы все собрали и продали». В основном заминировано минами итальянского производства, основное отличие которых отсутствие металлических частей и теоретическая неизвлекаемость. Желание русского офицера выпить, победило «итальянский гений». И правда, зачем мучиться с миноискателем, который не чует «итальянки», да еще извлекать неизвлекаемое. С помощью щупов проторили узкую извилистую тропинку к ближайшему дереву и полностью ободрали. Нам такие урожаи и не снились. Взвесить, конечно, нечем, но на глаз - с полтонны. Аборигены, попробовав в достаточном количестве «отвертку», безоговорочно поверили в победу идеалов апрельской революции. Наш авторитет боевых офицеров взлетел на необычайную высоту. Воевать здесь все с детства умеют, а вот попробуй из «шила» сотворить напиток, который из организма не выпрыгивает самостоятельно. Вот оно - истинное мастерство. Странное свойство у выпивки, после нее почему-то всегда хочется закусить. Мучимый грустными раздумьями, мой Земляк слонялся вдоль небольшой речушки, вяло выковыривая из зубов остатки тушенки. Ее тошнотворный запах стимулировал мозговую деятельность не хуже «отвертки». Подойдя ко мне, безапелляционно заявил:
- Мы что с тобой, не волжане что ли?
- Предлагаешь по-быстрому сгонять в Саратов за сеткой?
- По-быстрому не выйдет. Сейчас что-нибудь придумаю.
Через пару минут возвращается с гранатой Ф-1 и, недолго думая, дергает кольцо. До речки метров 10. Это его не смущает. Короткий бросок и граната тонет. Быстро вспоминаю вызубренные в училище характеристики: разлет осколков 200 м. и судорожно вжимаюсь в песок. Не впечатлило. Ожидал худшего. А тут бульк, без всяких спецэффектов. Наверное, глубина большая, а с виду не скажешь. Пока я философствовал, Земляк приносит три штуки, сматывает изолентой и, поднатужившись, бросает. Пока он извращался, я благоразумно усквозил метров на 50. Снова бульк, ну может чуток побольше и ничего. То есть совсем ничего. Рыба отсутствует как класс.
- Может ее просто нет, в этой реке?
- Так не бывает. Вода есть. Она течет. Значит, рыба есть.
Переубедить Земляка? Маловероятно! Не спеша, наблюдаю за его ковырянием в земле. Минут через 10 несет «итальянку». Плоский круглый блин тротила весом примерно в килограмм. Где взял, как снял, не знаю, но вижу, сосредоточенно крутит к ней изолентой Ф-1. Что-то это начинает мне сильно не нравиться. Убеждать бесполезно, но окопчик недалеко. Земляк становится в классическую позу дискобола и совершает великолепный бросок. В этот момент я запоздало понял, что мне не понравилось. Плоский блин «итальянки» тонет гораздо медленнее гранаты. Даже меня в окопе забрызгало водой. Бросаюсь к Земляку. Живой, ни царапины. Только ртом зевает, как рыба на берегу. Идиллическую картину заглушают восторженные крики аборигенов. В этой реке уже лет 10 рыба на гранаты не реагирует. Привыкла. Ее мало, а дураков много. Ухи я все-таки наварил. Не посрамил славу волжских браконьеров. Местные в восторге. Авторитет советских военных специалистов на такой высоте, что войну можно заканчивать, хоть сегодня. Вот только Земляк моей ухой так и не насладился. До отъезда ничего не ел, только блевал.
Однажды нас с ним отправили на северо-восток. Чтобы не ехать пару суток по извилистым ущельям, решили поискать попутку в аэропорту. Повезло несказанно. Вертушка через пару часов двигалась в нужном направлении. Удача оказалась больше, чем мы ожидали. Командир и второй пилот оказались выпускниками Саратовского вертолетного училища. Земляки! Вполне естественно, такое дело надо отметить. За час до вылета приговорили пару литров вискаря и, не прерывая воспоминаний о любимом городе, отправились в полет. Если бы я знал, как летают мои земляки, поехал бы на ишаке или двинул пешком. Мы шли по извивающемуся ущелью, не снижая скорости. На самых крутых поворотах тяжелая вертушка поворачивалась винтами перпендикулярно к земле и, опираясь на отвесные скалы, проскакивала узкие ущелья. Если вы думаете, что в салоне что-то менялось, то глубоко ошибаетесь. Занимательная беседа, сопровождавшаяся дальнейшим употреблением спиртных напитков, не прерывалась ни на секунду. На мой осторожный вопрос:
- Может взлететь повыше и лететь по прямой?
Командир, не отрываясь от стола, небрежно бросил:
- Движки старые не потянут, да и стингером достать легче.
Не смея больше умничать, взял стакан и присоединился к землякам. Как говорил мудрый Соломон: «Все заканчивается». Закончился и этот безумный полет.  На полусогнутых, трясущихся ногах выполз из вертушки.
- Командир, покажи, пожалуйста, летуна, который нас довез до точки. Хочу спасибо сказать и налить ему стакан. Наверное, он там измаялся.
- Да ты чего, мы все по очереди рулили, а потом менялись за столом.
Немая сцена затянулась на пару минут. Я все вычислял, сколько же мы выпили за это время.
Что и говорить: возвращались на  бэтээре медленно, но без приключений.   
    
                ЛЕГЕНДА 8
                ОБ АЛКОГОЛЕ
                И улыбнувшись криво,
                Скажешь ты в день суда:
                «Губит людей не пиво,
                Губит людей вода»   
 
С алкоголем у меня всегда были не простые отношения. Прочитав эту главу, кто-то может подумать, что я хроник и, наверное, будет прав, но только отчасти. Попробую проанализировать самого себя и, если получится, посмеяться над собой.
Один мой друг, с ярко выраженным философским взглядом на жизнь, однажды сказал:
- Мы вряд ли могли стать другими. Родившиеся на помойке редко становятся графьями.
Не знаю, как с философской точки зрения, а с практической он был абсолютно прав.
В конце 50-х мой родной Саратов был значительно меньше. На его окраине была городская свалка. Когда места стало не хватать, ее сровняли с землей и построили микрорайон для работяг и деклассированных элементов. Это прекрасное место назвали 5-й квартал, и ваш покорный слуга провел там свое детство, юношество и отрочество.
Как и следует ожидать, в таком замечательном месте, непьющих не было совсем. Пили все: больные, хромые, слепые и даже кошки с собаками. Не могу уже вспомнить, когда мы с друзьями раздавили первый флакон, но думаю в лет 10-11. Даже представить сложно, какую гадость пили в то время. Яблочное крепкое, в простонародье коротко звавшееся шафран. Производилось оно из гнилых яблок, собиравшихся на земле тракторами вместе с коровьим дерьмом, бродивших с таким запахом, что его смело можно было бы применять в Первую мировую под Ипром. Деликатесом считался спирт, уворованный на заводе приемно-усилительных ламп. Половина работяг работала на этом заводе, и у каждого была фляжка из нержавейки плавным загибом повторяющая контуры тела. В общем, спирта хватало, и мы с детства приучались пить его лихо, не разбавляя и не закусывая, постигали житейскую мудрость: «закуска градус крадет». Неустойчивый юный организм частенько выдавал непредсказуемые фортеля, но мы стоически переносили наказания и в ногу со всеми продолжали предаваться исконно русскому пороку. Кроме того, большинство населения с удовольствием нарушало уголовный кодекс, в части запрета на самогоноварение, и мы старательно усваивали рецепты и способы приготовления напитка. По погребам и чердакам люди хранили наливки, настойки и самогон, но воровать у своих - не по понятиям. А вот взять у родителей во временное пользование вишневой наливочки, а потом разбавить ее водой, вроде как не западло. Так объяснил мне один мой друг и, взяв ключи от родительского сарая, повел меня на дегустацию изделий семейной алкогольной компании. В принципе, все могло сойти нам с рук, но подвела национальная черта характера - неумение вовремя остановиться. Мы выпили литр, и через час родилась свежая мысль, если мы отольем литр и дольем туда еще воды, то объем останется прежним. Сколько раз нам приходила эта мысль в голову, вспомнить трудно по причине злостной алкогольной интоксикации. На следующий день голова болела только у меня. Потому что у моего друга болела и голова, и жопа. Дело в том, что это происходило в пятницу, а в субботу его отец решил проверить качество напитка собственного приготовления. Когда он увидел вместо густого темно-красного напитка жиденькую мутную бурду, его рев слышан был во всех закоулках 5-го квартала. Впрочем, крики моего друга в процессе воспитания его широким кожаным ремнем слышны были также довольно далеко. Так ко мне пришла первая умная мысль: «Алкоголизм напрямую связан со страданием и жертвенностью». Недаром на Руси говорят: «Везет только дуракам, да пьяницам». Учитывая нежелание большинства, причислять себя к первой категории, не сложно понять нашу национальную идею.
С самого детства и до сих пор, несмотря на годы и расстояния, со мной рядом был и есть мой друг. Благодаря его неуемному темпераменту и предприимчивости, я стал офицером. После школы мы все бросились поступать в военное училище. Поступить в институт реально не хватало знаний и, слава Богу, мы это понимали. Кроме того, зарплата офицера в два раза выше, а если прибавить служебные квартиры - что еще нужно босоте? Разве что блестящая парадка, да восхищенные взгляды девчонок. Как ни странно, но из нашей компании с первого раза не поступил никто. Требований при поступлении в военное училище действительно было меньше, но это в плане знаний, а вот порядок и дисциплина прививались уже с абитуры. Трудно понять прирожденному анархисту из 5-го квартала, что такое подчиняться. Любое предложение, не то что команда, должно быть подтверждено личной выгодой и соответствующими объяснениями. А тут кто ни попадя: «Равняйсь, смирно, подъем, отбой». Как объяснить мальчишке, который обмывал даже покупку носков, что успешно сданный экзамен обмывать нельзя. В результате - побег из лагеря до ближайшего магазина, грандиозная пьянка, как положено, с мордобоем.  Закономерное отчисление в результате. У всех наших пацанов было примерно одно и то же. Все мы встретились с разницей в два-три дня. Лысые, злые, не знающие что делать. Лично меня мама отправила в монтажный техникум. Благо экзаменов сдавать не надо, пригодилась справка о сдаче из училища. Я сидел, грустил на лавочке возле дома. Ехать на традиционную картошку не хотелось категорически. Куда как проще сидеть и думать о высоком. Первая детская возвышенная любовь внезапно прошла, расколовшись о камни житейских неурядиц. Кому нужны неудачники? Так, или примерно так, я рассуждал уже не первый час, давно запутавшись в собственных логических построениях. Мой друг ворвался в мои размышления как вихрь:
- Сидишь чума? А я тут за нас все продумал!!! В общем идея гениальная! Сведения точные, проверенные! Мы сейчас едем в училище и устраиваемся туда слесарями! Работаем год, потом нас берут без экзаменов!
- Ты с ума сошел! Я уже в монтаге учусь. Завтра в колхоз на картошку.
- Кончай придуриваться! Мы будем офицерами, а монтага - для идиотов.
Сказать, что я поверил ему - это вряд ли, но в колхоз не хотелось больше. В конце концов, это лучше, чем сидеть на мамкиной шее, и в компании веселее. Как не размышляй, а ответ один:
- Пошли.
Забегая вперед, скажу, что очередное его вранье оказалось правдой. Более того скажу - правдой в квадрате. Поступить в училище мы были обречены судьбой.
Как вскоре выяснилось, из наших мастерских при поступлении никто никому не помогал, более того, нам нарезали задачу просто героическую: сделать забор вокруг училища. Мы успешно создавали кованые шедевры, изорвавшие впоследствии не одну курсантскую задницу, в том числе и нашу. Как мы ворочали эти стокилограммовые чудовища, когда сами весили меньше пятидесяти, ума не приложу. Постепенно строительство забора заканчивалось, а чудеса только начинались. Заместитель начальника училища по тылу внезапно оценил нашу работу:
- Молодцы, всем при поступлении один балл сверху, лично распоряжусь.
Не прошло и две недели другой зам, уже по учебной части, выдает еще круче:
- Срочно нужно на одной кафедре перелицевать столы! Сделаете быстро и красиво, гарантирую поступление при наличии любых положительных оценок.
Чудеса продолжались рангом ниже, но не менее круто. Преподаватель физики из нашей школы призвался на военную службу. Стал офицером и должен был принимать у нас экзамены по физике и математике. Ставить плохие отметки на экзаменах тем, кого сам учил, он бы точно не стал.
Мы весело отдыхали вместо подготовки к экзаменам и, наверное, это могло бы закончиться плохо, если бы не судьба. Она, как известно, ничего не оставляет на самотек. В ходе приемных экзаменов пришел приказ министра об увеличении количества принимаемых курсантов в полтора раза, и нас всем скопом, без разбора, отличников и двоечников зачислили в училище.
Почему меня не выгнали из училища, не понимаю до сих пор. Теперь, став командиром, могу оценить, как им было непросто. В таком возрасте поменять характер уже сформировавшемуся мужчине можно, только сломав через колено. Конечно, что-то теряется при этом, но выигрыш несоизмеримо выше. Первое время из нарядов я не вылазил. Награждали за все: пьянки, самоволки, пререкания с командиром. Из-за нарядов постоянно не высыпался, пропускал лекции, получал двойки. С двойками в увольнение не пускали, а там… танцы, девочки, водка и все мимо меня. Как говорится, есть повод задуматься. Заткнулся, поднажал на учебу, выяснилось, что на самом деле не такой уж и тупой. Как ни странно, сессию сдал без троек. Дальше, правда, немного хуже. Зачем напрягаться, если в увольнение и с тройками пускают. Так продолжалось два года, пока один мой товарищ не решил жениться. На свадьбе я был свидетелем, и погуляли мы славно всем взводом. Наш командир человек справедливый, но твердый, пояснил правила:
- Беру ответственность на себя, незаконно отпускаю весь взвод, гуляйте ребята, но на следующий день, если хоть одна двойка, на второй день свадьбы не пойдет никто, даже жених.
- Да ни за что!!! Да ни в жизнь!!! – хором заголосили мы.
На следующий день не выспавшиеся, усталые и не до конца протрезвевшие мы шли с нулевыми знаниями к едва ли не самому умному и принципиальному преподавателю училища. Зам комвзвода решил логично:
- Ты свидетель, тебе и отвечать за все!
После объяснения новой темы он должен задавать вопросы, а это конец. Значит, вопросов не должно быть. Решение созрело мгновенно. Тема была твердотопливные двигатели. Основной постулат: они не поддаются регулировке по тяге. Встаю и с наглой рожей заявляю:
- Регулировать твердотопливные ракеты по тяге очень просто. Наверное, никто этим заниматься не хочет.
 Напротив стоит профессор, изобретатель СССР, доктор технических наук, специалист по ракетным двигателям и не знает, как отреагировать на подробную наглость. Он не сержант - послать просто так не может. Ему надо объяснить, доказать, убедить. В конце концов, учить это его профессия.
- У вас есть конкретные предложения?
- Конечно! - уверенно заявляю я и несу откровенный вздор.
Он не может просто пропустить эту ахинею. Ему надо с цифрами и формулами во главе размазать эту ересь самым жидким слоем. Всем нутром я ощущаю, как бежит время. На какое-то мгновение ощущаю себя будильником. Тик-так, тик-так… закончено прекрасное научное опровержение моего ненаучного бреда. Еще 10 минут. Труба дело! Не тут-то было, и я смело выдаю следующий идиотизм. Снова, став будильником, выслушиваю взвешенное объяснение технической невозможности данного предложения. Полковник говорит и как-то хитро смотрит на меня. Слишком умный и опыт преподавания огромный, наверняка начал догадываться. Вот только отступать мне некуда - еще целых 5 минут. В отчаянье, бросаюсь как на амбразуру, выдаю третий гениальный шедевр. Он уже почти смеется. Точно раскусил. Но есть правила игры, и он опять занудно объясняет понятную даже мне глупость. Слава Богу, звонок обрывает мои мучения. Все спасены, я герой! Законное окончание занятий, затем второй день свадьбы. Пей, гуляй - не хочу.
- Встать! Смирно! Все свободны! А вас, товарищ курсант, я попрошу остаться!
Да… похоже, не прокатило, придется пострадать за товарищество. Ну, один - не все. Надеюсь, родина этого не забудет. Друзья принесут в клюве похмелку.
Однако полковник смотрит ласково. Странно. Похоже, будет хуже, чем я думал. Ладно. Стою. Молчу. Креплюсь.
- Товарищ курсант, не хотели бы вы участвовать в моем научном обществе, у вас явные задатки к изобретательству.
Про себя думаю: «Ага, щаз! Где я, а где наука?!»
Но вслух бодро рапортую: «Всю жизнь мечтал стать изобретателем, заниматься наукой!»
Так обычная пьянка сделала меня изобретателем. Профессора и поныне вспоминаю добрым словом. Удивляюсь, как и что он смог разглядеть в шалопайском парнишке. Привитый им научный подход, умение мыслить, логически цепляя фактик за фактик, мне, безусловно, пригодились и на службе, и на войне, и конечно в бизнесе.
Судьба занесла меня служить в Армению, где все и из всего традиционно гонят чачу. Обладая бесценным опытом самогоноварения, почерпнутом в бесконечно любимом 5 квартале, не избежал этой заразы и я.
Достать 10-ти литровый молочный бидон - не проблема. Вместо герметика и прокладки используем тесто. При нагреве оно спекается и приобретает каменную прочность. В данном случае, самое то. А вот со змеевиком засада. Железо в этих условиях не согнуть. Без высокой температуры не тянется. Трубки из нержавейки и алюминия взять негде. Снос определился, остается медь. Скручиваю с топливного бака списанного древнего ЗИЛа топливо провод и легко навиваю змеевик. Помыл снаружи и внутри стиральным порошком, вроде не пахнет. Собрал агрегат, и процесс пошел. Часа через 4, три литра чистой, как слеза младенца жидкости, было готово к употреблению. Каким безмерным было мое удивление, когда я засунул нос в банку. Спиртом не пахло вообще, и это конечно плюс, но вот чистейший запах бензина - это минус. Точнее, это крах всех моих надежд. Пальма первенства в благородном деле качественного самогоноварения плавно уходила в недостижимые дали. Очень хотелось вылить в унитаз эту ошибку технического прогресса. Как я мог забыть, что горячий спирт намного более мощный растворитель, чем холодная вода с порошком. А ложка дегтя способна испортить бочку меда. Основная проблема была в том, что я уже пригласил всех офицеров своего подразделения на дегустацию, и они вот-вот должны были прийти. В голову пришла навеянная кинематографом идея. Заливаю на банку самогонки полбутылки малинового сиропа и, размешав, пытаюсь принюхаться, опасливо помахивая на себя рукой над банкой. Запах так, ничего. Типа лесного клопа на малиновом кусте. В общем рвотный рефлекс небольшим усилием подавить можно.  Пришли мои, расселись за крохотным столиком. Наливаю и без какой-либо рекламы пью, да посматриваю на остальных. Выпили. Крякнули. Занюхали рукавом. Сильна советская власть.
- А че, нормально, наливай!
Банку уговорили за полчаса. Никто не жаловался. До меня дошло. Ракетчики, воспитанные на «шиле», вряд ли способны оценить всю пакость моего шедевра. Ладно, будем считать, премьера удалась.
Следующий шедевр самогоноварения вышел еще смешнее. Начну издалека. В Афганистане стоимость литра водки сопоставима с красивой женской дубленкой. Даже находясь в состоянии перманентного стресса, пить не хотелось абсолютно. Были местные спиртные напитки стоимостью в пять раз дешевле и по качеству ушедшие не далеко от нашего «шила». Продукты, из которых можно приготовить чачу, стоили просто копейки, а чаще не стоили ничего. Вопрос: «Что могло остановить Великого Самогонщика при наличии свободного времени?» Правильно, ничего. Но мне этого показалось мало, и я решил применить научный подход. Логично рассудив, что работа дрожжевых бактерий сродни химическим реакциям и напрямую зависит от температуры и давления, с умным видом начал раздавать указания. Старый с командиром пошли обносить ближайшую шелковицу. Конечно не сами, а в сопровождении взвода сарбозов с плащ-палатками и ГАЗ-66. Расстелили палатки вокруг дерева, зацепили за середину буксировочный трос и пару раз дернули шишигой. Вернулись через полчаса с большой коробкой тутовника. К тому времени шустрый Бача принес пустой гермокороб из-под 12 прибора, в который мы и засыпали предварительно помятую шелковицу. Затем тщательно закрутили на 16 болтов для создания давлении и спрятали под кровать. Не повезло Баче. Во-первых, по сроку службы. Во-вторых, у него под кроватью было пусто. Старый под свою кровать стаскивал всевозможное оружие нашего и не нашего производства. Я по жлобственности собственной натуры хранил там ящики с тушенкой и сгущенкой.  Посредине крохотной каморки не поставишь. У Бачи было пусто, так что выбора, по сути, не было. С мечтами о предстоящем алкогольном изобилии и легким сердцем мы легли спать.
Проснулись от взрыва!
Перевернутые взрывом кровати, выбитые стекла, окна, мокрый липкий пол… Наверное, кровь. Ну а что может быть еще? Свет включать нельзя, могут снайперы отработать вдогон. Молча соплю и ползком перемещаюсь к двери. Думаю, лишь бы не переклинило, а то еще сгорю на хрен. И тут до меня доходит: дымом не пахнет, и вообще нет запаха сгоревшего тротила, а пахнет каким-то дерьмом. Да кто их разберет, клятых американцев, видать опять придумали новую взрывчатку и на нас испытывают. Вдруг рядом шорох.
- Старый, ты живой? Не ранен?
- Живой! Вроде посекло слегка! В темноте не видно, но по телу что-то липкое течет! Сам как?
- Да я то нормально, так чуток видать задело. Баче - похоже крышка. Вон его кровать перевернутая лежит посередине. Прямое попадание! Надо вытаскивать потихоньку.
- Куда вытаскивать! Живой я! Так, полетал малость, да об стенку приложило! Не, я лучше здесь с вами полежу, пока все не успокоится!
От взрыва проснулась вся часть. Прилетел взъерошенный командир в одних подштанниках, но с комендантским взводом в сопровождении.
- Ребята, все живы?
- Включай свет, будем разбираться!
Немая сцена почище, чем в «Ревизоре».
 Жара в Афгане способствует быстрому брожению. Стальной гермокороб сопротивлялся до последнего. Сперва раздулся как шарик, а потом разом разорвались все крепежные болты; ударил снизу в кровать, отправив ее в героический полет к ближайшей стенке вместе с Бачей. Комната была заляпана брагой… Косточки, кстати, и вызвали спросонья ощущение мелких осколочных ранений.
Отмывались мы целый день. Группа сарбозов вычищала и белила нашу комнату три дня. Воняло, пожалуй, с месяц. Чачи в тот раз не попробовал никто.
К тому времени интенсивные боевые действия на юге Афганистана временно прекратились. Дурную службу нам сослужила привычка держать в готовности заправленные ракеты. У них срок хранения один месяц. Прошло уже три. Забили тревогу. Слить горючку в наших условиях невозможно. Дают команду пускать. А как? У нее клапан окислителя уже течет вовсю! Это без наддува. А надуем, что всем кирдык? Я технарь, в принципе на старт могу и не ходить, но там друзья, командир, сарбозы. В одурманенной постоянной алкогольной недостаточностью голове созрел зловещий план совместить полезное с приятным. Великолепное знание технической части ракеты совместно с 5-ой схемой приносит самый простой ответ. Наддува не будет, если не сработает пиропатрон наддува баков. В этом случае ракета не летит, все живы и здоровы, а умнику в награду достается 30 метров трубки из дефицитной нержавейки, великолепно подходящей на роль змеевика к будущему самогонному аппарату. Сказано - сделано. При проверке пневмо- и гидроарматуры контакт пиропатрона был незаметно оторван. Ракету вывозят на старт. Нажимают кнопку пуск. Не летит. АВД. И вуаля - счастливый финал. Все целы и смеются, а я обладатель самого дорогого змеевика в мире.
Остается добавить, что под перегонную емкость командир пожертвовал никогда не используемую походную кухню. Четыре герметичных котла которой были присоединены к одному змеевику, из которого при перегоне не капало, а текло довольно приличной струйкой. Как ни странно, выгнанного всегда не хватало. Каким-то непостижимым ветром новость о наличии самогонного аппарата разнеслась по округе, и все начальники, проверяющие, друзья, соседи, друзья друзей и просто незнакомые люди умудрялись пробраться на совершенно секретную, особо охраняемую базу с невинным видом засвидетельствовать свое почтение.  Русские на войне своих не бросают. Это точно, закон. Точно такой же неписаный закон велит делиться водкой, ну и всем спиртосодержащим. Как бы ни был велик краник, но он не может быть больше желаний русского солдата.
Случались командировки в Союз, для получения технической документации и других необходимых материальных средств. Это было уже везение. Данаузская водка, не смотря на низкое качество, для наших зарплат стоила копейки. Очередей за ней не наблюдалось. Кроме того, в Термезе служил мой друг Роман, и можно было просто посидеть, вспомнить молодость. Быстро сделал свои дела, созвонился с другом, и как все нормальные люди на востоке засели в чайхане. За разговором время бежит незаметно.  Мы уговорили по паре порций мантов, четыре водки и двенадцать пива. Который день стояла жара под 60, и потому идея моего друга, идти купаться на речку, была воспринята с крайним воодушевлением. Уверенно забрались в новенький запорожец моего друга, рванули к вожделенной реке. Да, рассказы о реке были слегка преувеличенными. Вода покрывала камни в самых глубоких местах сантиметров на пять. Разве эта проблема может остановить двух бравых капитанов? Через десять минут с помощью комплектной для Ромкиного запорожца саперной лопатки в сопровождении веселых шуток были выкопаны две ямки, больше напоминающие неглубокие ванны. Завалились в них. Кайф!!! Прохладная водичка плавно протекая по плечам и пузу дарила незабываемые впечатления. Наплававшись таким образом вдосталь решили двинуть к пограничному посту. Здраво рассудив, что громко распевающая песни компания, продвигающаяся на виляющем запорожце может вызвать нездоровое любопытство местного ГАИ, мы решили проехать напрямую по пустыне. Думаю, доехали бы нормально, если бы не железнодорожное полотно пересекающее пустыню от края и до края. Смело предположив, что его запорожец сродни танку, Ромка двинул на абордаж высокой насыпи, увенчанной двумя рядами рельс. Как и следовало ожидать, запор с налета перепрыгнул через первый ряд и наглухо уперся во второй.
- Интересно, а здесь поезда когда едут, гудят? – спрашиваю я его.
- Вряд ли, могут пасущихся баранов испугать, привес меньше будет, – беспечно отвечает он.
И как накаркал. Вдали слышим бодрое перестукивание колес. Сами-то уйдем, а запорожец жалко.
- А ну, навались! Давай!
С удесятерившимися силами толкаем машину, и Аллах подарил нам чудо. Она перескакивает рельс передними колесами, а дальше под уклон сама, попробуй догони. Все нормально, машина цела. Весело машем машинистам, что высунувшись крутят указательным пальцем у виска, и утерев обильный пот, продолжаем движение к намеченной цели.
Сказать по совести, как я пешком проходил знаменитый мост между Термезом и Хайратоном не помню, по причине выпадения сознания. Верный автопилот заботливо провел меня через таможню и погранцов, поставил соответствующие печати и усадил за руль в родной УАЗ. В этот момент, собравшись, я перехватил управление на себя, и, как видно, зря. 120 километров по бетонке, беззаботно вьющейся среди барханов, с разбросанными вдоль дороги авиационными бомбами (что поделать, деревянные короба значительно дороже бомб) преодолел за четыре часа. Зато без единой аварии. В темноте, заезжая в Мазари-Шариф, похоже заснул. Очнулся от того, что съехал с дороги и уткнулся в дерево. Собрался в последний раз и долетел не превышая скорости идущих рядом ишаков в ППД.
- Ты чего так поздно? Охрана с дорог давно снята! А то не знаешь, сейчас духовское время! – встречает меня Старый.
- Так я в лесу заблудился. – отвечаю я и тут же засыпаю.
На следующее утро поднимает меня Старый и говорит:
- Оклемался? Ну слушай! Машина целая, только бампер помят. На нем след от дерева. Автомат справа под рукой, предохранитель снят, патрон в патроннике, гранаты снаряжены, усики разогнуты, все по инструкции.
- Это не я. Это автопилот. – вяло оправдываюсь я.
- А где ты нашел лес в пустыне, чтобы заблудиться? Здесь на сотню верст три дерева!
- Так может в них и заблудился, - резонно заключаю я, - сам говоришь след от дерева есть.
- Бред какой-то! Этого просто не может быть!
- Так поехали, посмотрим!
На втором дереве был четкий след от бампера.
- До ближайшего дерева метров пятьсот будет. Добре блукал, – хмыкнул Старый.
Прошло много лет. Пенсия заслужена. В бизнесе тоже все в порядке. Потянуло что-то к земле. По совету своего друга, рядом с ним, покупаю дачу в прекрасном месте. Построил дачу, посадил деревья, сыновья тоже подросли, переженились, жду внуков, что говорить живи и радуйся. Вот видно от безделья вспомнил молодость и решил соорудить самогонный аппарат. Благо в настоящее время это не является нарушением закона. Купил профессионально сваренный из нержавейки змеевик (в своем родном Саратове, там толк в этом знают), бидон из-под молока, при многочисленных зрителях, в лице моей родни, включился в процесс. Что произошло, установить доподлинно не представляется возможным. Думаю, какая-то соринка забила выход паров спирта и от температуры прикипела. Как известно, при повышении давления температура кипения тоже повышается. Затем постепенно повышающееся давление выдавило резиновую прокладку, и горячие пары спирта весело рванули наружу. Вот это шипение и позвало меня на кухню с целью ревизии подотчетного хозяйства. К моменту моего прихода, концентрация паров спирта в воздухе превысила критическую отметку, и произошел взрыв классической вакуумной бомбы. Дом вздрогнул, но устоял. Ударной волной меня плавно перенесло к кухонному серванту. Жаль. Сервант, прослуживший более 20-ти лет, восстановлению не подлежит, а голове хоть бы хны! А теперь собраться, закрыть морду руками и бежать. Температура горения спирта, конечно, не очень высокая и скорость не велика, но лучше наддать, не мешкая. Успел. Так слегка приласкало языком пламени по попе. Одетому не страшно. Немного контуженный, с подгоревшей мордой и обожженными на заднице штанами, но не утративший бодрости и силы духа, я смело бросаюсь на борьбу с зеленым змием. И, наперекор известной песне, побеждает не змий, а я.
Горел я не первый раз, и в пламени пожарче, но зато в первый раз при таком количестве родственников. И ахов, и вздохов, и смеха хватило на целый день. А вот чача у меня появилась только в следующем году. Гнал я ее в подвале, подальше от дома. Отремонтированной кухней, да еще обставленной новой мебелью, рисковать уже не хотелось. За последние годы выгнал около тонны самогонки тройного перегона, и больше ничего не случалось. Только чует моя старая задница, глава еще не дописана…
   
ЛЕГЕНДА 9
ПЛЕН
                Никто не спрашивает нас,
                отправляя в этот мир,
                но только мы сами решаем,
                как его покинуть               
                Конан-варвар

Писать эту главу так же смешно, как предыдущие чрезвычайно сложно. Слишком много отрицательных эмоций. Но все же попробую. В крайнем случае, засуну поглубже в стол.
Как всегда, во всех русских неприятностях надо винить водку и праздники. Сами-то мы умные и благородные, да вот водка сгубила. Действие происходило 31 августа 1990 года. Старый отмечал свой день рождения. 36 лет, вроде и не юбилей, но на войне, повод значительный. Кто его знает, доведется отпраздновать следующий? Загадывать не берется никто. Поэтому подготовка шла на солидном военно-боевом уровне. Командир был в отъезде, поэтому заготовили три пузыря вискаря с рокочущим названием «GRANT» емкостью по 0.7 каждый. Доза вполне достаточная для троих, с учетом 60-ти градусной жары. Старый приготовил свою знаменитую луковую кашу. Рецепт приготовления этого блюда навсегда остался в моей памяти, пробуждая столько приятных воспоминаний. После года пребывания в Афганистане употреблять тушенку не мог даже неунывающий Бача, да и я не мог пропихнуть ее в организм даже с водкой в соотношении один к одному. Так что спасал только рецепт, изобретенный Старым, которым я с удовольствием с вами поделюсь. Берем один килограмм репчатого лука, очищаем, мелко крошим, добавляем мелко нарезанный огненно-острый перец, бросаем на сковородку. Когда это месиво превратится в жутко воняющую кашу, добавляем 2 банки тушенки. Закрываем крышкой, и через 5 минут блюдо готово к употреблению. Рекомендации простые: есть быстро, запивать водкой, при остывании немедленно выбрасывать как можно дальше. Запах такой, что даже всеядная пустынная лисица-корсак обходит стороной.
День рождения проходил весело. Быстро уговорив свою долю луковой каши, мы со скоростью пулемета даванули положенные четыре тоста, перешли к основной части банкета. Вискарь под чаклеты (афганские конфеты - миндальные орешки в засохшем сахарном сиропе) шел удивительно бодро, а говорить славословия в адрес Старого было удивительно просто. Кроме высокопрофессиональных талантов он замечательно играл в преферанс, а уж молчать мог почти гениально.  В общем, все развивалось по заранее намеченной программе, пока разбуженное алкоголем самосознание не стало интенсивно намекать на то, что чего-то не хватает. Совместными усилиями разобрались. Не хватает выпивки, а проще говоря - вискарь закончился. Решение созрело сразу в трех головах. До города всего 20 км, а там, в духанах, пойла завались. Мгновенно собрались и поехали. Роли определились давно – я за рулем. Старый, понятно за старшего, по сроку службы и погонам. Бача на оставшемся сзади месте.
Немного отступлю, помню одно грандиозное совещание, совмещенное с переговорами и пьянкой. Не помню, каким образом нас туда позвали. Если не считать нас, было пяток полковников, приехавших за беспросветными погонами, остальные были генералами. Учитывая отсутствие формы и всеобщую секретность, статус каждого пытались определить по рассказам о водителях. Один говорит: «У меня водила сержант». Другой хвастает: «У меня старшина-сверчок». Третий величественно оглашает: «У меня прапорщик». Тут они обращаются к Старому, с умным видом солидно поглощавшему пищу:
- А у тебя кто?
Небрежно махнув в мою сторону, он спокойно произнес:
- У меня капитан, как у министра обороны.
Молчание и раскрытые рты были ему ответом.
Вот поэтому и в этот день, расположившись по традиционной схеме, мы весело рванули по причудливо вьющемуся асфальтовому шоссе.
До боли знакомая дорога, совместно с алкоголем и неспешным разговором, притупляла внимание. Слева - зеленка, справа – дувалы. Ослепительное солнце и вечная пыль. Проходят века. Меняются войны. Уходят и приходят люди. А пыль по-прежнему не уступает свое место никому.
Вдруг на середину дороги выбегает мальчишка лет 6-ти и, остановившись, смотрит на нас. Головой понимаю, что это не спроста. Подстава голимая. Уходить надо, не жалея, прямо через него. Но он смотрит, а глаза как у моего старшего. Был бы трезвый, наплевал, а так не могу! Руль вправо! Если и зацепил, то так, бампером, по касательной!
Пацан крутнулся как юла и застыл на дороге. Мы перепрыгнули кювет и уперлись бампером в дувал. Удар не очень сильный, все целы. Выбираемся наружу. Да, хреновато. Точнее, совсем ХРЕНОВО!
С десяток бородатых душар с автоматами на перевес весело скалятся на нас. Бежать бестолку, мы в кольце. Обступили грамотно, похоже, засада отработанная. Быстро построили у стенки. Пару очередей по верх голов, для острастки. Бодрит необычайно, опьянение снимает на раз. Понятно без перевода - дергаться не стоит. Стоим потихоньку, вытряхиваем крошки глины, насыпавшиеся от выстрелов за шиворот. Для них мы уже не люди, товар. К тому же не особо ценный, ввиду легкости добычи и небольшого вложенного труда.
Но все же, со стоимостью добытого непосильным трудом, определиться хочется. Начинается неспешный допрос. Переводчик так себе, но достаточно понятно. Мы и сами с усами, а знание языка пока не афишируем. Мелкий козырек, да в запасе пригодится. Вопрос простой: «Зачем мальца сбили, он у нас особо ценный?» Ну, вопрос риторический, цену набивают. Ответ им не интересен. Ну и мы мычим нечто невразумительное.
- Кто такие? Что здесь делаете?
А мы им заранее вызубренную заготовочку:
- Советники по добыче воды. Будем рыть скважины. Ставить глубинные насосы. Добывать питьевую воду.
Судя по выражению лиц, ответ не обрадовал. За личное пользование таким товаром можно нарваться на крупные межклановые разборки. Умельцы добывать воду в пустыне в местном табеле рангов немногим ниже муллы. Но кому понравиться работать бесплатно. Слышно, как заскрипели мозги у командира разбойничков. Спустя довольно продолжительное время у него родилась умная мысля: «Может брешут, а на самом деле они какие-нибудь другие». Остальным душарам такая мысль явно понравилась. Они обрадованно загалдели и бодренько постучали нам ногами по ребрам, типа чтоб не скучали. Как и в любом коллективе нашелся умник с сакраментальным вопросом:
- А вдруг не врут? Может всем перепасть на орехи!
- Проверить их надо! - решительно резюмировал командир.
Довольно быстро явился местный специалист, подвязавшийся на ремонт глубинных насосов. В дальнейшем выяснилось, окончивший в   Одессе политехнический институт, что впрочем, на отношение к нам нимало не повлияло.
Собственно вопрос у него был один, но от широты ответа зависела наша жизнь. Двоек, троек и прочих отметок не могло быть в принципе. В результате этого экзамена можно было получить только две отметки «жизнь» или «смерть».
- Какие способы борьбы с кавитацией на глубинных насосах вы знаете?
Как на убыстренной перемотке пронеслись все лекции, прочитанные на эту тему бесконечно любимым в эти мгновения профессором полковником Федорцом. Вспомнилось все, даже то, что запоминать не надо, вплоть до интонации и выражения глаз. Всплыл даже запах аудитории и начищенные сапоги командира отделения. Оставалось отличиться и выдать на-гора всю сумму знаний. Конечно, о кавитации нам говорили на предмет насосов, качающих керосин и окислитель в ракетный двигатель, но как говорится, жить захочешь и не так раскорячишься. Поэтому, не смущаясь, я начал вольное изложение идей любимого профессора. Начиная врать, очень сложно остановиться. Вот и меня как Остапа понесло. Не знаю до чего я с перепугу мог бы договориться, но после шестого способа (понятия не имею, откуда они взялись, нам столько не преподавали) был остановлен восхищенным специалистом.
В общем ничего не говоря, он вскочил и побежал к рядом стоявшему командиру. То, что он торопливо тараторил, понятно было без переводчика. Типа: он великий шаман, чужой человек. Обучаясь в Одессе на одни пятерки, переводчик выучил три способа, а здесь, на проселочной дороге между зеленкой и дувалами, пользуясь пылью и веткой, какой-то незнакомец взахлеб продекламировал шесть, и похоже это был не предел. Как жаль, что ничего не запомнил, возможно, в этот день я как никогда был близок к открытию. Чего не сделаешь с перепугу. Люди говорят, можно прыгнуть на три метра.
Дальнейшая процедура продажи нас представителям советского консульства заметно понизила мою самооценку. В результате продолжительного торга трое специалистов по добыче воды были выданы полковнику КГБ в обмен на три мешка муки и 150000 афошек. Так, благодаря несложным арифметическим действиям, мне стало понятно раз и навсегда, чего я стою в этом мире: МЕШОК МУКИ ДА СОТКУ БАКСОВ!!!
Про второе пленение писать сложнее по двум причинам. Во-первых, я абсолютно ничего не помню. Во-вторых, назвать это пленом вряд ли будет справедливым. Хорошо подумав, решил, когда это писателя останавливало незнание темы, а справедливость вообще никому не нужна. Опираемся на факты. Остальное более-менее логически домыслим.
После злополучного дня рождения без охраны нас не выпускали, говорили приказ на уровне министра. Через полгода мы отправились в Кабул, и приказ как-то сам по себе забылся. В дальнейшем, в Мазари-Шариф я прилетал один и то редко, и ненадолго. Поэтому машину давали без вопросов и ограничений. В этот раз было то же самое. Поехал я, скорее всего в духан за какой-нибудь мелочевкой. Очнулся в госпитале без единой царапины, но с больной головой и онемевший. Что в промежутке, как отрезало. В последствии оказалось, что и на машине повреждений нет, только помяты дверки бока, на который она перевернулась. Загадка. Любой взрыв оставляет следы. Граната осколки. Фугас разбрасывает камни. Остается фантастическое предположение: реактивный снаряд, прилетевший сзади по ходу движения, и все осколки ушли вперед. Ударная волна мягко опрокинула машину и принесла мне контузию средней тяжести. Бред какой-то, но ничего умнее придумать не могу. Пусть останется так, в конце концов, от случайности никто не застрахован.
Проснулся, скорее всего, от запаха. До сих пор помню. Даже с моим пониженным обонянием до слез прошибало. Очень хотелось пить, но попросить не получалось, изо рта вырывалось невнятное мычание. Оглянулся, кого бы попросить на пальцах, и обомлел. В палате все были черные, бородатые, с забинтованными конечностями. Похоже «хирургия» или «травма». Госпиталь гражданский, а скорее духовский, поди разбери в стране, где каждый мужчина по три раза менял окраску. Мне впрочем без разницы. Ноги надо делать по-любому и быстро. Пока я, вынужденный молчун, отличить от остальных трудно: такой же черный и бородатый. Долго не продержаться - это понятно. Если внимательно присмотрятся, вычислят на раз. Поднимаюсь, ноги руки работают, штормит слегонца, но это потерпим. Подхожу к врачу, на пальцах показываю, курить хочу сил нет. Он что-то говорит, типа здесь не курят. Показываю на уши, потом на рот и старательно мычу. Тот раздраженно показывает на улицу. Понятно: иди, кури, только не мешай. Приятное совпадение желаний. Иду, потихоньку пошатываясь, до ближайшего таксиста. Слава Богу, они как тараканы, есть везде. Опять пантомима… Вроде глухонемой, но ехать надо. В ответ таксист выдает международный жест-вопрос наличия денег. Не менее интернационально провожу под горлом (до хрена и больше). Спрашивает: «Куда ехать?» Успокаивающе показываю, не переживай, на пальцах покажу. И пошло поехало: прямо, налево, направо, район-то знакомый. Проезжаю мимо консульства, показываю: тошнит и сейчас блевану прямо в машине. Молодец, остановился как по заказу, прямо напротив ворот. Подмигиваю прапору, и кубарем влетаю в консульство. Калитка за мной мгновенно закрывается. Да, в сообразительности погранцам не откажешь, мгновенно ситуацию просчитал, и узнал сразу, не зря по вечерам столько выпито совместно. Повернулся к подлетевшему таксисту с каменным лицом: «Что надо?» Тот говорит: «Вез человека, денег должен». Прапор дает ему пятьсот афошек и, выразительно похлопав по автомату, просит проезжать дальше.
Отсиделся у них неделю. Вскоре заговорил, доложил местным чекистам свое видение ситуации. В часть больше не возвращался. Улетел в Кабул. Мое начальство ни о чем не спрашивало, а я к популярности не стремился, скромно промолчал. Вскоре пришла замена, и я отправился домой.
Почему так в тихую все замяли, не знаю. У чекистов свои игры, свои резоны.
ЛЕГЕНДА 10

О ВЗРЫВАХ И ВЗЫВЧАТКЕ
Дармовой закуски не бывает.               
                Р.Харнлайн
                За все в этой жизни приходится платить.
                Из наставлений моим детям.

Если вы думаете, что в этой главе можно поживиться рецептами создания фугасов в домашних условиях, на коленке, из подручного материала, то вы глубоко заблуждаетесь. Как обычно здесь будут сказки, легенды, тосты.
Странное поветрие налетело на мой любимый 5-й квартал. Кто был инициатором, установить не представляется возможным. Началось все с невинного поджигания бельевых веревок. В те времена все веревки были из хлопка и замечательно медленно тлели в мальчишечьих руках, испуская обворожительный аромат округ себя. Главное свойство представлялось нам непередаваемо восхитительным: они светились в темноте мелкими огоньками. На бегу веревки с легким потрескиванием разгорались и вызывали непременное детское восхищение. Крики бабушек и мам о том, что дымом провонялся весь 5-й квартал, добавляли необходимые в этом деле превосходные ощущения. На наш взгляд, дыма было мало, и решение мгновенно нашлось. Расчески из целлюлозы, замотанные в бумагу, дымили значительно лучше. К сожалению, дома расчески скоро закончились. Оказалось, ученические линейки дымят не хуже. Проблема только в их количестве. Закончились и они. Пытливый детский ум определил: дело не в изделиях, просто нужна целлюлоза. Кинопленку, детские игрушки и многие предметы домашнего обихода советская промышленность опрометчиво выпускала из нее. Самый крупный кинотеатр в городе и городская свалка - под боком. Нам не трудно наведаться в оба места. Вот тогда 5-й квартал задымил по-настоящему. Кинотеатр «Саратов» лишился всех старых пленок, городская свалка процежена мелким ситечком, но хорошее неизменно заканчивается. Только мысль бесконечна… Селитра, растворенная в горячей воде, отлично пропитывает газетные листы. Просушенные на солнышке газеты поджигаются и извергают великолепно воняющий плотный дым. Это было гениально. Институт сельского хозяйства юго-востока оказался нескончаемым источником селитры, а про газеты в советской стране можно и не вспоминать. Однако и мысль не стоит на месте. Опытным путем определили, что количество дыма и скорость горения напрямую зависят от просушенности газеты. Чем ярче солнце, тем суше газета, а значит больше дыма. Может попробовать просушить в духовке на кухне? Гениально. Газета, просушенная до коричневатой, с хрустом крошится в руках и сгорает почти мгновенно. Проблема только одна: стоит чуть-чуть не уследить за просушкой, и газета сгорает внутри духовки со скоростью сопоставимой взрыву. Количество выделяемого дыма таково, что кухня мгновенно меняет цвет с любого на коричневый. Результатом гениального изобретения становится отбитая отцовским ремнем задница.
 Пострадав за науку, переходим на более высокий уровень. Завернутая в фольгу (просушенная таким образом) газета при поджигании может летать!!! Пусть недалеко и недолго, но лиха беда начало. Самодельные ракеты летали и взрывались. Обжигали руки, ноги и даже спины. Накапливался бесценный опыт. В огне и дыму рождаются ракетчики, будущие Королевы и Глушко.
Не стоит и говорить, что для меня и моих друзей, самым любимым предметом в школе стала химия. Кто еще может пояснить, почему магний взрывается? Из чего состоит дымный порох и чем отличается от бездымного? А непонятный вычитанный у Жюля Верна нитроглицерин, что это? А как подобраться к непостижимо далекому аммоналу и тринитротолуолу? Что такое японская шимоза, прочитанная у Новикова-Прибоя? Большинство вопросов осталось без ответов, а любовь к химии осталась.
Не сказать, что все окрестные мальчишки тяготели к взрывотехнике. Например, мой лучший друг больше тянулся ко всему стреляющему. Рогатки в его исполнении больше походили на произведение искусства. Сам он, обладая нулевой усидчивостью, мог часами сидеть в засаде у завода железобетонных изделий, чтобы спереть железные трубки нужного ему диаметра для изготовления очередной стрелялки поджигного типа. Впрочем, неуемность его характера не мешала техническому прогрессу. Последовательно поджиги заменялись на курковые пистоли, а затем очередь дошла до казнозарядных винтовок под мелкокалиберный патрон. Шедевром индивидуальной оружейной промышленности был револьвер барабанного типа, самовзводный и, к сожалению, постоянно ломающийся. Заниматься стрелковой подготовкой мой друг мог часами, забывая при этом обо всем: о еде, сигаретах, девочках. Утрачивая чувство реальности, он заряжал, целился и стрелял. Однажды его напарник пошел менять расстрелянные ими бутылки и при этом наклонился. Обтянутая джинсами задница показалась замечательной мишенью, и он, не задумываясь, выстрелил. Маленькая дробь, слабый заряд с трудом пробивающий бутылку, не могла нанести серьезное увечье, но больно было реально. С матерными криками, что доберется до него и прибьет, напарник бросился к моему другу. Не знаю, испугался он или обиделся, но, схватив один за другим оставленные поджиги, начал планомерный расстрел напарника. Как всегда увлекся и палил до тех пор, пока не закончились заряды, не взирая на мольбы о пощаде.
Сколько счастья было у него в глазах, когда он каким-то неведомым путем купил настоящее охотничье ружье. 28 калибр. Для охотничьего ружья почти мелкашка. Найти для него патроны невозможно. Гильзы - на вес золота. Он чистил и гладил его неделю, не в силах оторваться. Снарядив патроны дробью, позвал меня на первую настоящую охоту, на ворон. Стрелял, конечно, он сам. Мне доверил вождение мотоцикла. Расстреляв все патроны и с места, и по ковбойски в движении, убедился, что дробь не может пробить жесткое воронье перо. Насмешливо каркающие над нами вороны не смогли остудить охотничий азарт моего друга. Затаив злобу на наглых птиц, он зарядил патроны картечью и вызвал меня провести второй раунд боев. Проездили вдоль посадок больше часа, извели все патроны и с прискорбием вынуждены были отметить - вороны падать не хотят. Нашли большущую фанеру и поехали пристреливать ружье. Ружье оказалось нормальным. Дело в том, что в патрон 28 калибра залазит всего 4 картечины и на расстоянии в 50 метров их разбрасывает так, что пролезет не то что ворона, а птеродактиль. В течение недели мы, словно чингачгуки, подкрадывались к умным птицам, которые, завидев ружье, смывались, издевательски каркая. Наконец, завалили зазевавшуюся птицу. Амбиции удовлетворены. Трофей продемонстрирован едва ли не всему 5-му кварталу. Охота была закончена на долгие годы.
Мы стали офицерами и настрелялись вдосталь из штатного оружия. Судьба и служба закинули меня в Афганистан. Военных традиций никто не отменял и по прибытии организовать поляну - дело святое. По совету старослужащих, после разгонной бутылки, привезенной с собой, решили прогуляться в любимый ресторан министра обороны ДРА. Идти от нашей части туда недалеко - вот и решили совершить променад. Извилистая дорожка незатейливо тянется вверх к нависающей над горами круглой шапкой-крышей великолепного ресторана. Гляжу, а на прямую то ближе будет. Зачем блукать, и так последний иду. Вот срежу и буду первый. Решил и двинулся всем наперерез. Истошный крик:
- Стой! И не шевелись! - заставил меня замереть на месте. Даже ногу не опустил.
- А теперь внимательно посмотри направо…
Гляжу, посеревшая от времени табличка на четырех языках гласит: «ОСТОРОЖНО, ЗАМИНИРОВАНО». То, что написано на русском, естественно, мне до дрожи в коленях понятно.
- И что мне теперь делать?
- Следы свои видишь? Вот по ним след в след, и лучше не разворачиваясь. А там как удача повернется к тебе. Здесь минное поле ставили четыре раза. Расстановка давно забыта. Карт все равно нет.
Двигаться вниз задом наперед, еще и с повернутой до упора головой, то еще удовольствие. Одно хорошо, на тонком афганском песочке, больше напоминающем пыль, следы видны великолепно. Проходняк здесь похоже небольшой был, думаю, давно никто не хаживал. Вверх поднялся за минуту. Спускался минут 10, а сил потерял, как будто пахал весь день. Желание проставляться пропало напрочь, и мы молча отправились домой.
Надо отметить, что со взрывами и взрывчаткой мне удивительно везло. Как-то раз, мой напарник во время работы в машине испытаний решил полюбопытствовать, из чего состоит пиропатрон. Разобрать руками не получилось. Из подручных средств попалось только сверло на 10, острой кромкой которого он попытался его расковырять. Патрону это, по всей видимости, не понравилось. В результате сверло со скоростью пули пронеслось в миллиметре от моего носа. Руки напарника отбиты как кувалдой, а сам он маялся от легкой контузии дня 3 со всеми сопутствующими неприятностями. Правды ради надо сказать, что это один из редких случаев, когда в неприятности меня втравливали друзья. Чаще я их сам находил.
Закончив службу в Афганистане, через непродолжительное время я служил уже в Сочи. Проживали мы всей семьей в Кудепсте у родителей жены. По какой-то непонятной традиции на Новый Год в Кудепсте устраивалось соревнование под названием «кто круче бабахнет». Ввиду демократичности традиции победителей и побежденных не было, но обсуждение достижений в широком кругу кудепстинской общественности продолжалось до следующего года. Обладая неисчерпаемым ресурсом военных складов службы РАВ, втянулся в эти соревнования и я. Конечно, соревноваться, имея за спиной Армию, было не совсем честно, но кто знает, какие ресурсы используют остальные жители микрорайона.
К Новому году подготовил приличный запас ракетниц диаметром 20, 30 и 40 мм. Стрелять 40мм ракетницами, снабженными парашютами, с руки не очень безопасно, но где наша не пропадала. Руки сильные, нервы крепкие - не дрогнут. Зато, ярко горя и медленно спускаясь, ракеты удивят всю Кудепсту. На мою удачу приехал свояк из Одессы, и выпить, и поговорить есть с кем, да и ракеты запускать вдвоем веселее. Встретили Новый год, выпили традиционного шампанского и двинулись удивлять Кудепсту. Весело и быстро отстреляли мелкие ракетницы, перешли к основному блюду. Парный пуск на счет: раз, два, три и… вверх устремляется только одна ракета. Другая, немыслимо извернувшись в процессе полета, влетает в окно четвертого этажа, весело разбрасывая искры, продолжает гореть и освещать квартиру дяди Степы (крестного моей жены и лучшего друга тестя). Не сговариваясь, летим на четвертый этаж. Слава Богу, не заперто. В зале вся семья спокойно смотрит телевизор. На балконе весело догорает термит, и начинают полыхать занавески. Чем тушить непонятно. Решение созревает мгновенно. Врываемся в зал, под удивленные взоры родственников хватаем две банки фруктового компота и мгновенно смываемся. Занавески потушены, остатки ракеты выброшены, стоим, пытаемся на глаз определить размеры ущерба. Попали крепко. Мы столько не зарабатываем.  Балконное стекло с затемнением, привезенное аж из Москвы (неизменная гордость дяди Степы), пробито ракетницей и пошло трещинами. Новенький и, по тем временам, дефицитный финский холодильник, словно фашистский «Тигр», прожжен термитом в оба борта. Продукты разбиты и разбросаны по всему холодильнику. Невольно позавидовал свояку. Хорошо ему, соберется да умотает в свою Одессу, а мне все расхлебывать. Вот и дядя Степа подошел со своим семейством. Своими немаленькими габаритами закрывает кухонный проем. Все пути к отступлению отрезаны. Семейство как на подбор - любой, нас вместе сложенных, больше будет.
- Вам что, пацаны, компота не хватило? Так попросили бы…
Фраза оборвалась на середине, оставив гнетущее молчание. Не разглядев в темноте, по запаху почуял неладное.
- Никак горим? А вы это компотом тушили? Молодцы! Вот Кудепста у нас! Что ни год, так кого-нибудь подожгут фейерверками! Хорошо вы углядели! Чтобы я без вас делал! Пойдем по рюмахе моего самодельного маханем за удачное спасание.
Сгорая от стыда, понурив головы, мы молча выпили по рюмке и тихонько ретировались. Объясняться и портить настроение всемерно уважаемому дяде Степе, не хватило силы воли. По утру пошли к тестю...
- Батя, прости! Повинную голову меч не сечет! Мы твоему куму кухню подожгли! Не специально и не по дури, техника подвела. Вроде форс-мажор, но делов натворили.
- Да… дела… Степан мужик суровый, по шеям вам как пить дать отвалит. Тут сколько не думай, а виноватиться придется. Берите пузырь, пойдем извиняться.
По шеям мы не получили. Уважил дядя Степа. Два боевых офицера, а он старшина запаса. Отнесся с понятием. Правда краснеть и бледнеть, под суровыми осуждающими взорами старших, было ненамного легче.
Стекло батя где-то достал, хоть и без затемнения, а не дует. Холодильник починили мои друзья из рембыттехники, если сильно не присматриваться, то и не заметишь, что пробитый. Занавески они как-то поменяли сами. История постепенно превратилась из трагедии в комедию, и дядя Степа, со свойственным ему флотским юмором, нередко рассказывал ее в узком кругу, уморительно изображая все персонажи по очереди.
Три года подряд мы встречали Новый год в Кудепсте, и ни разу не обошлось без происшествий. Может место заколдованное?
 На следующий год, закончив воевать в Таджикистане, на службу в Сочи перебрался мой старый друг. Мы вместе заканчивали училище. Я женился на его однокласснице. Когда я служил в Афганистане, он был в Термезе, и не раз мы встречались по делу и просто так, для совместного употребления спиртных напитков. Родился он и вырос в Кудепсте. Его знали там все, и он знал всех. Нет ничего удивительного в том, что он со свойственной ему энергией и предприимчивостью включился в местные забавы по встрече Нового года.
После моего рассказа о прошлогодней неудаче решили с ракетницами не связываться. Предположили, что на складах нарушены условия хранения или превышены нормы хранения по длительности. Так и себя любимого спалить недолго. Термит, он не разбирает живая плоть или нет. 3000 градусов по Цельсию позволяют прожигать насквозь даже броню танков. К Новому году запаслись ШИРАСом (шашка, имитирующая разрыв артиллерийского снаряда), неоднократно убедившись в его безопасности. Выбрали самую большую площадь в Кудепсте. Убедились, что поблизости никого нет. Протянули провода на безопасное расстояние и радостно присоединили к батарейке. Даже на фоне взрывающейся со всех сторон Кудепсте взрыв обратил на себя внимание. К сожалению, не столько своей мощью, сколько звоном разбитого стекла. На первом этаже ближайшего дома, не знаю по какой причине (может слабо закрепленные, а может какая трещина была) стекла плавно, как в замедленной съемке, осыпались на улицу. Январь, даже в нашей местности, не самое лучшее время для ночевки под открытым небом. Голос, который с использованием ненормативной лексики объяснил нам нашу неправоту, показался удивительно знакомым. Оказалось, стекла посыпались в той самой квартире, где проживала близкая знакомая моего друга, и где после показательного фейерверка он собирался провести праздничную ночь. Окна срочно заделали пленкой, а ночевал мой друг дома. Успокоить рассерженную даму не представлялось возможным. Кто знает, как повернулась бы в дальнейшем его личная жизнь, но до сих пор он ходит холостым.
На следующий год мы чинно и благородно решили провести Новый год не в тесных квартирах, а собраться в кудепстинском доме культуры, директором которого к тому времени стала моя жена. Гостями в основном были боевые офицеры с женами. Кто-то прошел одну, кто-то две войны и, устав от стрессов, недоедания и прочих неурядиц, стремился окопаться в тихом (по мерке разворачивавшегося в стране бандитского беспредела) городке. Не знаю, то ли от общей затурканности, то ли ввиду позднего времени, но празднование шло как-то вяло. Конечно, были все положенные тосты и даже танцы, по четко разработанному сценарию, но у меня душа просила праздника. Причем такого исконно русского, разухабистого, с весельем, рвущемся через край. Изменить ситуацию помог разговор с одним моим другом, тоже тихо маявшимся в глубине зала от безделья. Надо сказать, человеком он был замечательным, огромным вместилищем самых разнообразных талантов. По профессии, он врач анестезиолог. Проработал долгие годы в реанимации военного госпиталя. По призванию, музыкант, композитор, поэт. Внешним видом сильно напоминал Якубовича. Впрочем, и внутреннее содержание не сильно отличалось. Добрый характер, отзывчивость и непередаваемое чувство юмора: умел так пересказать самый простой рассказ или анекдот, что смех не затихал долгое время.
За пять минут мы разработали сценарий шуточной сценки, которая на наш взгляд, должна была всех взбодрить и рассмешить. Мой друг пошел договариваться с диджеем, не вдаваясь в подробности шутки, просто объяснив, что будет сюрприз. Я пошел отрабатывать свою часть плана. За отпущенные мне 15 минут, для пущей достоверности, необходимо было превратиться из почти трезвого военного интеллигента в пьяного до невменяемости раздолбая.
Как только я понял, что своим поведением обращаю на себя внимание, подмигнул своему другу, мол, пора действовать. Он маякует диджею, который ставит медляк, и приглашает на танец мою жену. Через минуту, что-то невнятно ворча и ругаясь, встаю из-за стола я. По крутой синусоиде, распихивая подвернувшиеся на моей траектории пары, выдвигаюсь в центр танцплощадки поближе к танцующей жене. Проблема в том, что актерского мастерства мне не преподавал никто. Поэтому, взяв за прообраз актеров красочного индийского кино, я завопил.
- Ты танцуешь с моим другом! Как ты могла? Я этого не переживу!
Боюсь, что от недостатка опыта, я немного переигрывал, но сцену необходимо было доиграть. С размаху падаю на колени. Для диджея это знак выключить звук. После громыхавшей музыки мои слова, по нашему мнению, должны были звучать особенно отчетливо:
- Вернись! Я все прощу!
Придумать такую тупую фразу можно было, только находясь в жутком цейтноте. Мерещилось, что все, повернувшись ко мне, хором зловеще произнесут сакраментальное «не верю» и на этом сценка закончится. На самом деле никто не обратил внимания не только на слабое актерское мастерство, но и на всю сценку в целом. Не обращая внимания на отсутствие музыки, пары продолжали танцевать и общаться друг с другом. Что делать, пришлось продолжать, не заручившись зрительскими симпатиями. Достаю из кармана заготовленный реквизит в виде муляжа гранаты Ф-1 и продолжаю громко завывать.
- Раз так, жизнь моя закончена! Не доставайся же ты никому!
Никто даже ухом не повел. Закрыв глаза, увидел Раджа Капура презрительно наставившего на меня палец: «И эта бездарность хотела со мной тягаться?!». Сцену срочно нужно было спасать. На выручку пришел мой гениальный партнер и режиссер.
- У него в руках граната! - пуча глаза и завывая, вопил он.
- Да, у меня в руках граната! - немедленно подхватил я.
- Только не срывай чеку на гранате! - продолжил он завывания.
- Нет, я сорву эту чеку на гранате! - немедленно откликнулся я.
Жена смотрела молча, с легкой укоризной. Больше никто внимания на нас не обращал. Провал приобретал ощутимые очертания. Других реплик в запасе не было, поэтому последние мы с надеждой проорали еще пару раз без какого-либо видимого успеха. Пришла пора и мне заняться импровизацией.
- Тогда я выдергиваю чеку! - орал я, дергая за кольцо.
- Смотрите, он выдернул чеку! Только не бросай гранату! - срываясь до хрипоты, визжал мой партнер.
Заметив, что на нас наконец-то обратили внимание, я бросил гранату под ноги. Чека отскочила, и в полной тишине зала прозвучал хлопок замедлителя. Мой друг, мало знакомый с гранатами, посчитал это за имитацию взрыва, и картинно разбросив руки в стороны, рухнул на пол. Чтобы не ломать сцены, я поддержал его, упав рядом. Красоты нашей игры не оценил никто. Что поделаешь, люди далекие от искусства! Услышав такой знакомый хлопок замедлителя, боевые офицеры действовали слаженно, но в разных направлениях. Раз, и тяжелые стулья в руках. Два, и витражные стекла, разбитые вдребезги, осыпаются на пол. Три, и разбег, прыжок как в воду, рыбкой. Четыре, и разодрав руки и новый пиджак об асфальт, в луже под парапетом: рот открыт, уши закрыты. Это на переднем видимом мне плане, а сзади - просто выносят дверь вместе с косяком, не успев ее открыть. Сцена закончена!
- Похоже, мы чего-то не учли, -  шепчу я другу.
- Ты что, придурок? Бежать надо! Сейчас бить будут! - весело отвечает мой друг.
Не дожидаясь аплодисментов, мы рванули наружу. Луна выглядывала из-за тучек и скромно отражалась в недавно пролитых лужах, а мы неслись вниз по Дарвина, не особенно прислушиваясь к оценкам актерского мастерства, доносящимся от явно отстающей погони. Мы летели как птицы, лишь изредка мощно отталкиваясь от дорожного полотна, причудливо извиваясь, уходящего к морю. Чему мы так радовались? Не знаю. Адреналин бурлил в нас и мы, сжав кулаки, вытягивали большей палец вверх. Здорово!!!
Следующий Новый год я провел в наряде и, учитывая опыт предыдущих лет, решил использовать в качестве хлопушек взрывпакеты. Безопасность и надежность этих изделий военпрома была не единожды проверена еще в курсантские годы. Надежда на мирный исход хотя бы этого праздника была велика. Смотреть, как прогорает брошенный на землю бикфордов шнур взрывпакета, в ожидании хлопка целых 9 секунд, оказалось утомительно скучно. Родилась идея, подбрасывать его в воздух. Так показалось гораздо веселее. Взрываться в воздухе взрывпакет отказывался категорически. Подбросить его выше 10 метров, не представлялось возможным. Можно было дождаться прогорания шнура, держа его в руке секунд 6-7, но время прогорания было не стабильным. Взрываясь в зажатой ладони, взрывпакет как кувалдой отбивал руку и довольно прилично оглоушивал. После первого неудачного испытания от этой идеи вынуждены были отказаться. Посыпались предложения - от пращи до баллисты. От первых отказались ввиду отсутствия мастерства, от вторых ввиду сложности изготовления и отсутствия необходимых материалов. От бросков с крыши 9-ти этажки вынужденно отказались тоже, покидать дежурство негоже, не дай Бог какое ЧП. Предложения шли по возрастающей и постепенно добрались до миномета. Стоп! А в этом что-то есть. По сути, взрывпакет - это порох и в закрытой трубе может вытолкнуть что угодно, например, другой пакет, подожженный с некоторой задержкой. Труба нашлась тут же. Прямо напротив дверей какой-то Шумахер согнул столб со знаком «Остановка запрещена». Его, чтобы не рихтовать, спилили, а огрызок непобедимо, всем ветрам назло, остался стоять. Наличие в нем дождевой воды нас нимало не смутило. Поджигаем один взрывпакет, засовываем в трубу, а через 5 секунд следующий. Шарах! Мы все в ржавой вонючей жиже, а вылетевшего пакета не обнаруживаем.
 - Спокойно! Это все водичка виновата! С амортизировала! - совсем забыв о несжимаемости жидкостей, оправдывал я перспективную конструкцию. Убедившись, что взрыв высушил все до дна, повторяем беспроигрышную, на наш взгляд, комбинацию. Как ни странно с тем же эффектом, разве что не обрызганные вонючей жижей. Это неспроста, тут думать надо. Как всегда теоретическое обоснование нашлось достаточно быстро. Наверное, две взрывчатки в одном стволе детонируют. Вывод: их надо отделить друг от друга, то бишь запыжевать. Сложность в том, что плотно забить паклю или тряпку за 5 секунд да еще под угрозой неминуемого взрыва сложно чрезвычайно. Храбрых вокруг было много, но дураков не оказалось. Тем ни менее мы не отступили, решение было найдено. Пыж был построен из нетрадиционного материала. Из полужидкой глины лепилась длинная тонкая колбаска, которая как обмыленная влетала в ствол и, разгоняясь от силы тяжести, врезаясь, деформировалась и плотно запирала проход газам от взрывчатки. Произвели примерочный тренаж на холостую с отметками по секундомеру:
- Подготовились!
- Начали!
- Раз и два, поджигаем и бросаем первый взрывпакет!
- Три и четыре, бросаем следом глиняную колбасу!
- Пять, влетает в трубу второй!
Запас времени 4 секунды, а после отработки навыков и того больше будет. Ладно, пойдет. Переходим к практическим испытаниям.
Реализация проекта получилась проще и качественней, чем ожидалось. Сказался большой командный и боевой опыт. Быстрое распределение ролей и отработка навыков сопровождались четким руководством. Кто-то лепил колбаски из глины, благо в Сочи ее немерено, кто-то подносил снаряды; двое, с разрывом в 5 секунд, поджигали. Каждые 30 секунд звучал выстрел. Взрывпакет взлетал на высоту метров сто и красиво хлопал. С такого расстояния было почти не слышно. Это внушало безопасность и уверенность, а размеренная неутомительная работа убаюкивала. Вдруг, звонок от дежурного по Центральному райотделу милиции. Дежурили всегда одни и те же, и потому мы часто обращались без обиняков напрямую по любым проблемам.
- Ребята, откуда-то с вашей стороны к нам прилетают куски глины. Гляньте, кто там балует, чтобы наряд не дергать лишний раз перед Новым годом.
Нам враз поплохело. Засмотревшись на разрывы, мы совсем забыли, что глина то же куда-то девается. Понятно, что ее рвет взрывом и ветром при полете, но видать не всю или не до конца. Но каковы менты! Что значит полученный в Чечне боевой опыт! По разлету глиняных брызг враз определить примерное место пусков! Молодцы!
Своих не враз останавливаю. Разошлись не на шутку. В райотдел докладываю: «Пацаны баловались, уже разогнали».
К сожалению, для меня эта история не закончилась. Проводя занятия с личным составом, я не раз обращался к своим воспоминаниям о прошедших войнах. Иногда рассказывал о взрывчатках и фугасах, которые буквально на коленке делали афганские и чеченские умельцы. Никогда не рассказывая до конца, на всякий случай. Однажды меня спросили, а нельзя ли подобного рода взрывчатку было использовать в самодельных минометах. Прикинув на глазок ее бризантность, согласился, что некоторые из них вполне могли подойти, но точно рассчитать длину ствола, толщину стенок, количество и качество сделанной на коленке взрывчатки невозможно. В этом случае, из-за недостатка знаний, мы имеем классическую обезьяну с гранатой. Хотя если упростить задачу, использовать заведомо слабую взрывчатку и не затыкать ее снарядом, то какой-то пых может получиться. Как они меня уговорили, до сих пор не пойму… Взяли обрезок трубы и выехали подальше в горы. Сделал какой-то беспонтовый порох на базе селитры, кой-чего добавил, чтоб дыма было побольше, запалил замедлитель из стерженька авторучки, кинул в трубу капитально вбитую в грунт и отошел подальше. Проходит секунд 10, … 15, … 30, … минута - и ничего. Делать нечего, надо смотреть. Только я заглянул в трубу, как шарахнет. Мало того, что отбросило на камни, вдобавок ослеп, и морда болит, вздохнуть больно. На одних рефлексах, разгребая локтями, ползу, главное - подальше от взрыва. Мне конечно не видно, а вдруг там еще горит. Жить уж больно хочется. Быстро из подручных средств сообразили носилки. Молодцы, моя школа. Повезли в больницу, а там любимый друг - реаниматор со своими шуточками:
- Зря привезли. Надо было добить, чтоб не мучился.
Немного спустя добавил уже для меня:
- А в общем-то, ничего страшного, бывает и хуже, только вот мода лица у тебя, наверное, изменится.
Редкий случай, когда его прогнозы не оправдались. Чему я несказанно рад. Привык как-то за 37 лет, и бриться легче.
Последняя история ко мне почти не относится, но явно является производной от предыдущих, поэтому не могу ее утаить. Я, конечно, видел, что с самого раннего детства моих детей окружала военная служба, и они непроизвольно тянулись к ней и всему, что с этим связано. Как ни мало уделял им внимания, но прекрасно понимал, что даже те крохи знаний, которые они получают от меня и окружающих, представляют серьезную опасность. Как мог, старался оградить их от этих знаний, но по большому счету бесполезно. Вокруг них была армия и только армия. Стрелять, как дышать. Взрывать, как поесть. Все разговоры, шутки и даже детские игрушки из армейского лексикона и атрибутики. Все игры на территории части, а там чего только не наслушаешься. Старший до сих пор не признается, где узнал рецепт хлопушки. Не удивлюсь, если, наслушавшись рассказов, переосмыслил, скомбинировал и придумал свое.
В это время мы служили уже в Сочи и только что получили квартиру. Денег на ремонт не было. Платили мало и нерегулярно. Приходилось и таксовать, и играть на пляже Нептуна. Кафель мне подарили друзья, он был скособочен винтом и его никто не покупал. Долго проколупавшись, я наклеил его в ванной комнате, а вот сантехнику пришлось оставить ту, что поставили военные строители. Однажды, возвращаясь со службы домой, наблюдаю странную делегацию, встречающую меня в коридоре. Жена, с явно заплаканными глазами. Малой, за ее спиной, с еще больше оттопыренными ушами, перепуганно хлопает глазами. Впереди всех старший, с опущенной головой, но расправив плечи, суров, как статуя Командора. Так … ситуация до боли знакомая, опять что-то старший отчебучил. Как положено отцу, сурово вопрошаю:
- Кто мне объяснит, что здесь происходит?
Старший без паузы, всегда готов отвечать за свои проступки:
- Пап, понимаешь … я … тут … сортир взорвал!
- Понятно … ладно пойдем, посмотрим.
- А зачем ты его изолентой замотал?
- Ну, … я подумал, может еще починится, другого все равно нет.
И тут меня пробило на ха-ха. Что я мог ему сказать? Унитаза нет и взять его негде, но все целы и здоровы. А старший, похоже, стал взрослым… Ржал, как строевая лошадь, минуты две. Потом отпустило. Не стал его ругать. В этом моей вины больше. Что вырастил, то и пожнешь. Просто поинтересовался:
- Зачем ты взорвал туалет и где взял бомбочку?
- Интересно было взорвется ли в воде, и испугается ли мама, если туда зайдет?
- Ну как, испугалась?
- Нет. Вместо нее зашел Данил.
- А он?
- Нет, не испугался, только мокрый весь.
- Ну и, слава Богу. Хорошо, что хорошо кончается.
Порядок наводили вместе с шутками и прибаутками. Точно такой же унитаз подарил сосед, работавший снабженцем в стройуправлении. Он благополучно простоял 15 лет, пока не скопили денег на ремонт. Взрывать больше стало некому. Дети повзрослели, поумнели, поразъехались по другим домам, по другим городам. Думаю теперь дописывать эту главу придется внукам. Никуда не денешься, гены - вещь суровая.   

               


                ПОСЛЕСЛОВИЕ

                Жизнь продолжается даже тогда
                когда караван достигает цели.
                Восточная мудрость

Последняя война для меня закончилась 20 лет назад, но почему-то все помнится, как вчера. Странно. Ловлю себя на мысли, что стал забывать одноклассников. Пытаюсь оправдаться тем, что память после контузии стала слабее, но как же тогда война? Все как на картинке, и то, что не смог или не захотел записать, встает калейдоскопом лиц моих друзей. Фразы выскакивают вперемешку:
- Запомни, я не Аркаша! Я Аркадий,- говорит один.
- Шило надо пить не больше трех стопок,- философски замечает другой.
- А я из САУшек прямой наводкой два залпа всем дивизионом … и все,- утирает слезы кто-то огромный и добрый.
- До армии? Так на бойне работал! Быков? Зачем кулаком, конечно электричеством.
И где-то на заднем фоне, как бы слегка приглушая всю эту какофонию голосом моего напарника:
Что такое осень - это камни,
Верность над чернеющей Невою.
Осень вновь напомнила душе о самом главном,
Осень я опять лишен покоя.

;
         СТИХИ ИЗ АФГАНСКОГО БЛОКНОТА

          ПРИКАЗ

Карта горы с высоты полета
Божьего не птичьего крыла,
Глянь с высот шагает кто-то
Вдоль дорог уснувшего села.

Есть приказ, поставлю крестик,
Что под ним - дороги, города,
Сто крестьян, душманов двести -
Завтра им дорога в никуда.

Правых нет и нету виноватых,
Есть война - начало из начал.
На войне на той мы кто? Солдаты,
«Есть!» - сказал, исполнил, замолчал.

Треск земли, грохочут горы,
 Времени закончен чей-то срок.
 Прекратив и жизнь, и разговоры…
 Над горами виснет ржавый смог.

Вот теперь молись перед Аллахом,
Расскажи, что кто-то приказал.
Обвини всех чохом или махом,    
Только вот себе скажи: «Я знал, я знал, я знал…»
        СТИХИ НИ О ЧЕМ

Мы не стояли здесь спиной к спине,                И враг, лицо к лицу, нам не был страшен.                И не писали кровью на стене:                «Страна, прощай! Тебя нет в мире краше».

И я ничью судьбу не заслонял                Своей судьбой от всплеска пулемета.                Я скадом будто весь Афган обнял,                Громил врага на сотни миль полета.

Газ до полика жму, до отказа,                Пусть зеленка пройдет стороной.                А случись что - закончится сразу,                Жаль останусь в долгу пред тобой.

Дай закончить, пожалуйста, фразу                Хоть во имя жены и детей.                Но чем дальше страшней раз от разу,                Тем зеленка длинней и длинней.


ОДНООБРАЗНЫЙ ДЕНЬ В АФГАНЕ
               
Просыпаюсь с утра. «Кукареку», -                Сам себе одиноко кричу.                «Вот убраться скорее б за реку», -                По привычке, вставая, ворчу.

И свои грязно-желтые дранки                Одеваю на босу ногу.                Пошагаем еще по загранке,                Поживем еще слава Богу.

Дав мотору немного прогреться,               


Газ до полика - с этим тут строго,                Да и как мне от этого деться,                В сотый раз все в ту же дорогу.

Проезжаем, взмахнули сарбозы,                И все те же бугры и канавы.                Вдоль дороги с ослами обозы                И в чалме старикан чисто бравый.

Раскиваемся в доброй улыбке,                С парадором своим шестипалым.                И хоть с виду он кажется хлипким,                Но Бача, он конечно удалый.

Входим в дом с ракетой напротив,                Командир словом добрым приветит.                Значит снова сидеть на работе,                Пока солнышко нам еще светит.

      
          ПИСЬМО С ПРОСОНЬЯ

Я пишу в пустоту, в безголосье, в бессмысленный разум. Застывает на строчках и каплями капает кровь, Превратясь в немоту, затухает как будто не сразу. И ожившею точкой несется навстречу мне вновь.

Раздербанясь опилками, прется чужая дорога.                И проносится горе по тяжким дорожным верстам. На больничных носилках я с ним протащился немного, Вдоль дорожного моря, кивнув автоматным постам.

                ПИСЬМО С ПОХМЕЛЬЯ

Не спиши, нас еще тоже вздернут на старой березе,  Я Россию свою не понять, не предать - не могу, Разреветься б, упасть в Бога душу на полном серьезе,  Тоже лишний, как те, хоть и рыло не больно в пуху.

Размахнуться бы шашкой в припадке, в дурацком экстазе, Сокрушить, разорвать, окровавить сплошной пеленой.               
Что б тошнило в блевотине собственной, пакостной мрази, А потом разберемся, ну, если кто будет живой.

                ОДИН

Один, лишь горы, треск и пламень.                Один, лишь солнце и песок.                Да вот скала, разрушенная в камень,                И пыль с осколками набилась под носок.

Дрожит в оранжевой струе                Такой же пламенный закат.                И горы, будто все в огне,                И старый обгорелый склад.

Пройдусь по выжженной земле,                Глядя, бессмысленно вперед,                Туда, где часто был во сне, там                Где нас вряд ли кто поймет.

Ну хорошо, сейчас один.                Никто не сможет помешать,                Себя винить, что невредим,                И что стал слишком много знать.


        НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Да, мамочка, я здесь, в Афганистане.                Я жив, здоров и бодр, и силен,                Но, если что, ну вдруг меня не станет,                Письмо последнее доставит почтальон.

Мамуля, не грусти, я все исполню.                Пусть Божья Матерь будет на груди,                Я б все молитвы, как твой стон, запомнил,                Когда бы знал, что будет впереди.

Она малым спасителя ласкает,                А он мне брат, себя я вижу в нем.                Мы будто с ним вдвоем в Афганистане,                Не на Лагман мы, на Голгофу прем.

Друзей своих прикрыл тщедушной грудью,                Ты шел к распятью, не прикрывши срам,                В поступки верил, но не в словоблудье,                Других спасая, ты не спасся сам.

Мой старший брат, ты старше на три года.                Встань рядом, вот твой автомат.                Хоть телом слаб, не ведал страха сроду.                Ты с нами брат, я очень, очень рад.

Вся жизнь пройдет послушной чередою,                Но будет день всего один в зачет.                Мое распятье встанет предо мною                И жизни здесь начнет отсчет.

Да, мамочка, я здесь, в Афганистане.                Я жив, здоров и бодр, и силен.                Ты знай, что если вдруг меня не станет,                Христос со мной и мной доволен он.
                ПИСЬМА ЖЕНЕ
                1
Видишь, снова прошу, удержаться не смог.                Напиши мне, пожалуйста, несколько строк.                Если день, напиши, что не светит луна.                Если ночь, напиши, что ты снова одна.
Напиши, что скучаешь, и любишь, и ждешь,                И, что письма читая, тихонько ревешь.                Напиши, что на сердце все также один.                И ты рада узнать, что пока невредим.
Напиши про себя, что легка и стройна.                Но вот день бесконечен, а ночь холодна.                Напиши, что тоскуешь и ночью, и днем.                А закроешь глаза, мы как будто вдвоем
Напиши мне, пожалуйста, несколько строк,                Чтоб от слез удержаться я снова не смог.                И сидел под огромной щербатой луной,                И мечтал о любимой, далекой, родной.

                2
   
Сниться дом и дальняя дорога,                И березки, что идут по ней.                Снится мне родная недотрога,                Снятся лица юных сыновей.
Мне приснилось, будто бы в рыданьях                Ты тоскуешь ночью обо мне,                Позабыв о собственных страданьях,               
     Думаешь о проклятой войне.
Снится, будто мы среди полыни                Пьяные от горечи кустов,                И объят безветренным уныньем:                То смеяться, то всплакнуть готов.

Мы приляжем вместе возле стога                В травушке душистой отдохнуть.                Жаворонка слушаем немного,                Отдохнем и снова, снова в путь.
Снится, счастье наше где-то рядом,                Может где-то там, среди полей,                Может там, где и не видно взглядом,                Только ты в него, родная, верь.
Может рано утром спозаранок                Я увижу наш родимый дом,                Даже шум семейных перебранок,                Мне родной, до одури знаком.

3

Я целую твои руки                И смотрю на твой портрет.                Я считаю дни разлуки,                Знаешь ты об этом - нет!
Ты куда-то смотришь взглядом,                И совсем не помнишь обо мне.                Я не близко, ты же рядом,                Днем и ночью, как во сне.
И волос твоих роскошных                Запах кажется вдохну.                Запьянею понемножку                Сновидением в плену.

                4

Снова день проведенный в разлуке                Пробежал, как загадочный сон,                И твои бледно-нежные руки,                И весенней капели трезвон.

За тобой и Россией тоскую,                Пусть соломой постелен ночлег,                Вряд ли мягче постели найду я,                И хрустящее вряд ли есть снег.

Плечи, будто бы в брызгах соломы,                Твоих пышных душистых волос.                И как царские чьи-то хоромы, стал                Сарай, где привязан Барбос.

  Ты сбежала уже, непоседа,                Эту ночь я провел не с тобой.                И смеюсь после дождичка в среду,                Видно будешь родная со мной.

  Вновь приснятся мне звоны капели,                И тепло дорогих милых плеч,                Но в моей неуютной постели                Место есть, да вот некуда лечь.

              ПИСЬМО СЫНУ

Как живешь, сынок? Я тоже очень.                Не забыл еще? Как видишь, тоже нет.                Получил письмо твое и срочно,                Написать решил тебе ответ.
Не волнуйся, сын, у нас спокойно.                Береги, заботься, слушай мать,                Жди меня, высоким будь и стройным.                Приду, когда закончу воевать.
Не знаю скоро, или может позже…                Война несет вперед, в белесый дым,                Несет, как в бешенстве почуяв вожжи,                Беззубый конь, вдруг ставший молодым.
Несет судьба с тоскливым ржанием,                Глаза в крови и пене рот.                А ты ее опять вожжами,                Глядишь, и вырулил опасный поворот.
Ну, как там ты? Жалеешь, любишь маму.                Отца, наверно... ладно, хоть чуть-чуть                Послушным будь, не будь упрямым.                Взрослее будь, мужчиной, в этом суть.
Малого тоже не балуй без меры,                Хоть младшенький, а все мужик!                Смотри, что б был ему примером,                Девчонкой пусть не плачет, не блажит.
                ПЕРЕЛЕТ ГУСЕЙ
Проплывал над землей клин гусей - это строй их стаи. Тянут строго на север, наверно, домой,                Грустный крик из души, будто стон вырастает ,
Словно им попрощаться хотелось со мной,
Ну зачем, мой родной, ты сказать хочешь: «Здравствуй,» - Этим выдал себя и немножко меня, Улетай поскорей - здесь война, здесь опасно.  И в ответ на твой крик саданут по гусям с ДШК,
Ты, вожак, прибавляй, кабы не было поздно.                Чтоб попасть, им прицелится надо ловчей,                Твоя жизнь для меня - это очень серьезно.                Хотя знаешь, у нас тоже так до хрена сволочей,
Гусь, лети поскорей над афганской сторонкой,                И всю стаю быстрее веди в облака,                Там исчезнешь вдали, за родным горизонтом,                Я хочу, чтобы в нас здесь никто не попал.

                МОЛИТВЫ

Прости, Господь, за то, что не люблю,                Прости за то, что я люблю безумно.                Прости за все, пожалуйста, молю,                За глупость, и что есть разумно.

Прости мне, Господи, что я не верю Вам,                Прости и то, что верую послушно.                Прости, что верю всяким чудесам,
И что бываю слишком простодушным.

Прости, Господь, забытых мной друзей,                Прости за то, что многих помню.                Прости за жизнь, ведь я остался с ней,                Но и старухе той не прекословлю.

Прости, Господь, за первую любовь,                Прости за ту, что я люблю навеки.                Прости, что вспоминаю вновь и вновь                Лицо ее, когда закрою веки.

Прости, Господь, мне взрослых сыновей,                Прости за то, что так их мало вижу.                Прости, что я люблю их все сильней,                Ну а разлуку, Господь, ненавижу.

Скажи, Господь, когда же умру?                Скажи, что будет мне судьбою?                Скажи, Господь, скажи, и я уйду,                Назначь свидание с собою.


                ПРОЩАЙ АФГАН

Нет, не стихи теперь, одни молитвы,                Прощай, суровый горный край.                Друзей моих здесь пот и кровь пролиты,                И жизнь прожита - далеко не рай.

Давай прощай, подруливает борт,               
    Теперь уж не стихи, наверно притчи.               
    И видится другой аэропорт,               
    Там шум друзей и радостные спичи.

Но взгляд летит с неудержимым скадом,
Взрываясь, словно сотни тонн.
Ну кто позволил, мне б хотелось матом,
Да стыдно, рядом снова он.

Там сад стоял, бананы рядом с речкой,
Рос апельсин, а через речку мост.
Теперь Господь стоит с зажженной свечкой,
Там, где пустыня - был цветущий хост.

Афганистан, здесь белые березы                Во сне мне приносил Иисус Христос.                Он их полил, и лились вдовьи слезы,                А я распятье на двоих принес.

Здесь места хватит тем, кто развязали,                И тем, кто бил, и тем, кто заплатил.                Да жаль друзей и жаль мне их медали,                Безногим место б на кресте не уступил.

А как позвать тех, кто в мученьях помер,                С осколком в грудь и пулею в живот.                Здесь места всем хватило бы, ну кроме                Друзей, упавших с криками: «Вперед!»

Нет, не стихи теперь, одни молитвы,                Вам здесь не рай, скорее даже ад.                Здесь кровь и пот друзей пролиты,                Я не забуду, обещаю брат.

               ПОСЛЕ БОЯ

Ты жалеешь, мой брат, то что было?                Вот я рядом и слов твоих жду.                Помнишь, как будто с грохотом взвыло,                И земля сотряслась как в аду.
И еще на земле, озаряя                Ржаво-красным горит все окрест,                Я стоял, до крови прижимая                на груди со Спасителем крест.
Страшный рев и все выше, и выше,                Где-то смерть, ужас, горе и боль,                Я потом то затихнет, то слышно,                Ты со мною, брат, молча постой.
И вдали пополам от удара                Разошлась и земля, и кишлак.                Крик в дыму замолчал от угара,                Лишь шипит остывающий шлак.
Размели и орудье с прислугой,                И мужчин, и их жен, и детей.                Нам спасибо за эту услугу,                Тихо, скромно, почти без затей.

                ПОКАЯНИЕ

Вы не видели, как                В небо рвутся взмывая ракеты,                И огромный кулак,                Громом вздрогнув, раздвинет рассветы.
Сократив чью-то ночь,                Разорвал тело матери нашей планеты.                Как спастись, чем помочь,
Сам себе закричу: «Кто ты? Где ты?
Чей ты сын?                Посмотри на чужих матерей,
От росы                Греют ноги погибших детей.»                И не могут расстаться,                Хоть теплится еле душа.                Своя жизнь может статься                Для них не дороже гроша.
Сколько лет                Пролетит над моей головой,                Сколько бед,                Что останусь до смерти седой.
Как забыть                Этот стон, разорвавший сердца,
Дед лежит                На могилах мальца и отца.

                ПОКАЯНИЕ 2

Не видел я, как сотни мин,                Скад гробил женщин и мужчин.                И растекался бурый газ,                И слезы материнских глаз.
Как уходя от ржавой гари,                Безногий дед мычал у твари,                Как проползая у плетней,                Закрыл глаза своих детей.
Как платьем павшего отца,                Прикрыл их синие тельца.                И как он, побежденный болью,                Дедов могилы залил кровью.
Потом увидел я в бреду:                Встал дед в оранжевом аду,                А я за ним едва бреду,                В том старом брошенном саду.
Нет, не присядет отдохнуть,                Идет он в свой последний путь.                Христа увидев, спросит строго:                «За что, скажи мне ради Бога?»
И я, Господь, тебя молил,                Чтоб эту боль ты мне простил,                Хоть эту кровь не я пролил,                Себя терпеть - нет больше сил.
Прости, Господь, нет сил, нет сил, нет сил…
               

                15 ФЕВРАЛЯ 1990 г.

Мы с тобою, брат, немного задержались,                Год прошел, как кончилась война.                Сыновей своих обстрелянных дождались,                И не плачет больше, бедная страна.
Год прошел, как павших помянули,                Слезы высохли у бедных матерей.                Только мы с тобою как-то не вернулись,                И твоя молит у Господа с моей.
Мать твоя попросит у Аллаха,                А моей поможет Господь Бог.                И болят сердца за нас от страха,                Ждут, чтоб этот, или тот помог.
Не сердись, родная, мне так больно,                А что плачешь, больно мне вдвойне.                И что мною сильно недовольна,                Разве я один тут на войне?
Десять лет братишки воевали,                Пусть теперь немного отдохнут,                Этой драки ждать конца уже устали,                Но как нравится домашний им уют.
Там уже забыли, как кассетка               
Сбрасывает сотню лягушат,               
Ходят за картошкой с драной сеткой,                И в пивную посидеть спешат.               
Может быть вспомянут там за кружкой                Тех, кого еще эрэсы бьют,                А под третью, взглянут на друг дружку                И в молчаньи горькую допьют.
Мы с тобою, брат, немного задержались,                Продолжается для нас еще война,                Но так хочется, чтобы дождались…                и для нас закончилась она.


               

                ПРОЩАНИЕ С МЕЧТОЙ

Все пройдет, не бывает весна слишком поздней,
В мгле осенней напрасно звучат соловьи,
Кто-то походя рвет налитые колосья,
Просыпайся, весна, мы к несчастью уже не твои.

Век поэта не долог, да что в этом плакать,
Снова видишь усыпан цветами миндаль,
И дворами идет чуть хромая собака,
То ль она, то ли мы удаляемся вдаль.

Мне почудилось, это безбрежное море,
Южный крест выполз вдруг у Полярной звезды.
Шум боев не затихнет никак у загадочной Трои,
И с героями пляшешь сиртаки не ты.