На даче старенькой
Мята и ирис.
Мягко крадется рыжая Инглес.
Жизнь параллельная, что тут сказать?
Можно рассказ для друзей написать.
***
Она совсем отощала. В последние дни охота не приносила ни сытости, ни удовольствия.
Слишком часто мальчишки кидали в нее, ради забавы, камни.
На дачах шумно, играет громкая музыка, повсюду голоса людей. Пробираясь сквозь высокую траву, – кошка думала только об одном,- поесть и отдохнуть.
Иван Николаевич рубил дрова. Сухонький и поджарый, довольно подвижный для своих семидесяти трех лет, он все лето жил на даче. По воскресеньям уезжал в город, чтоб навестить старуху. Скорей всего она не выкарабкается. Больно уж слаба, да и болезнь очень серьезная. А здесь, на даче - он отвлекается от своих тяжелых дум. Да и соседка богатенькая просит за ее дачей приглядывать. Вот он и приглядывает, где траву скосит, где дровишки к шашлычку наколет.
- Ну, чего уставился? – бросил он незнакомому рыжему коту сидящему неподалеку.
Инглес отвернулась. Улегшись на дорожку притворилась, что интересуется белыми гладиолусами.
Старичок добрый - это она сразу поняла. У нее сердце чуткое. Может быть, накормит ее, да приютит?
Вскоре старик бросил топор и, потирая руки, спросил у лежащей кошки:
- Как тебя зовут-то?
Инглес прошептала свое имя.
- А, ну молчи, молчи. Раз говорить не хочешь – будешь Васькой.
Ну, пошли, что ли, накормлю, чем Бог послал. Мышей, небось, лень ловить?
Да нет, ей не лень. Только не ест она их.
Открыв небольшой холодильник, он забрался туда чуть ли не с головой.
- Ничего-то и нет. Чем тебя кормить?
Стал шарить по полкам в шкафу:
- А вот, нашел, тушеночка!
Он ложкой наложил ей в чашку тушенки.
- Вкусно! - Инглес благодарно урча, потерлась о ноги, давая знать – я здесь, я с тобой.
- Ну, вот еще, всякие нежности, - старик усмехнулся в усы.
Спать кошка устроилась в старом, мягком кресле на веранде.
Полуголодный старик долго ворочался и кряхтел.
- Ну, ничего, ничего, хоть одно доброе дело сделал, – кота бездомного накормил, утешил он сам себя.
Утром приехала богатенькая соседка с подружками. Они весело щебетали на участке, рассматривая цветы и готовясь отмечать хозяйкино День рождения.
Иван Николаевич пошел колоть дрова и топить баню. А Инглес, прикрыв глаза, грелась на солнышке, наблюдая за старичком издалека. Не любит она шумные компании.
Дед остался праздником доволен. И водочку ему преподнесли, и окорочка жаренные на гриле. Даже кусок торта он вечером принес в свой домик.
Кошка радостно замурчала приветствуя.
- А это ты, прожора! А я тебе и мясца, и торт, - он вывалил ей кусочки курицы и крем с торта.
Крем она любит, да и курицу тоже.
Так и проходили день за днем, день за днем.
Однажды, старик уехал в город, да так и не вернулся. В больницу угодил, голубчик.
А зимой по первому снегу, как раз на Покров, решил на дачу съездить, – воздухом свежим подышать, посмотреть все ли ладно.
Увидев в своем домике свет сильно удивился. Воры что ли? А чего брать-то? Лопата да грабли. На цыпочках подошел к окну.
В домике ярко горел свет, и красивая молодая женщина с рыжими, пушистыми волосами, сидела за столом, и пила чай из блюдечка. Все–таки воры. Должно быть, здесь их целая шайка.
Он взял поленце и осторожно открыл дверь.
- А, это вы Иван Николаевич. А я вас здесь жду, поджидаю. Вот проходите, будьте как дома. Она придвинула стул к столу.
Огляделся. Сотоварищей нет. Да и спрятаться здесь негде.
- А ты чего это тут рассиживаешься, как дома? – он хотел рассердиться, но не мог. Женщина была очень знакомой, но где он ее видел, никак не вспомнить.
- Да я соседка ваша, здесь рядом живу, вот решила за вашим домиком приглядеть, и вас чаем напоить. Инглес я.
Объяснение показалось ему убедительным, и он сел за стол.
Чай был вкусный и ароматный - душица, мята, эвкалипт.
Проснулся он звонким, хрустящим утром. Потянулся, ощущая во всем теле легкость, молодость и здоровье. Радость подбросила его, и острыми когтями он нацарапал на березе свое имя. Откуда- то зная что, что у него впереди девять свободных, прекрасных жизней.
В больничке санитарки убирали в общей палате.
- Да, жалко старичка. Представился, Царствие ему Небесное. Так вместе со своей старушкой и ушел. Семьдесят с лишним ему было. За такой-то век разве грехов не наберешь?
- Наберешь-то, наберешь, только, кто его знает, как все окажется?
Все покреститься хотел, да так и не успел, болезный.
Вот сейчас его душа со всем что было, попрощается и на Небеси.
- Угу, на Небеси, – хмыкнула толстуха. Семьдесят лет мало ему было, чтоб креститься. Куда-то он теперь бесхозный? Так всех нас грешников и ждут.