Не верь глазам своим. 3

Виталий Рогатин
    В слезящихся глазах все еще плясали световые пятна, и Кортман видел кругом лишь неясные тени. Все остальные чувства убеждали, что случилось нечто из ряда вон выходящее: за короткое мгновение между вспышкой света и падением успели произойти вокруг непонятные изменения. Вместо пола подвала Том ощущал под собой ворох упругих прутьев. В носу свербело от густого травянистого запаха. Звуки, такие щемяще знакомые по раннему детству, проведенному в фермерской провинции, – легкий шелест да поскрипывание, словно бы что терлось друг о друга, раскачиваясь на ветру, – доносились сверху. После безмолвия подвала это казалось особенно странным.
    Журналист сморгнул пару раз, и зрение прояснилось. Резко вскинувшись на локтях, с оторопью огляделся. Подвала не было! А было: плотная, стеной обступившая со всех сторон растительность голубоватого оттенка. Пучками по нескольку стволов с узкими лезвиями листьев растения, отдаленно схожие со злаковыми, тянулись вверх, где смыкались в густой полог. Сквозь редкие прорехи высоко над головой светилось глубоко синее небо. Влажный духотный зной намекал на тропики или субтропики.
    Позабыв про боль в ноге, Кортман вскочил. Зашуршала под ботинками подстилка из серо-бурых стеблей отмерших растений. Голова кружилась от множества вопросов, на которые не было ответов. Но больше всего на свете ему хотелось знать одно: как? Каким образом он вдруг очутился здесь? На ум не приходило ни одного объяснения, с каким бы он немедленно согласился. Оглушили незаметно сзади? Вкололи наркотик? Усыпили газом? Возможно. Но чтобы проделать такое, требуется хоть немного времени. И уж тем более ушел бы не один час на то, чтобы успеть перевезти его в бессознательном состоянии куда подальше: в южные штаты или даже за пределы страны. Однако любую из классических версий похищения перечеркивала одна маленькая, но существенная деталь: он отчетливо помнил, что произошло все мгновенно. Перебирая в памяти случившееся, готов был поклясться, что ни на миг не терял сознание. Яркая вспышка, ненадолго ослепившая его, легко объяснялась резким переходом из полной темноты в свет дня. Да и споткнулся, вероятнее всего, уже здесь, зацепившись ногой за один из стеблей растущих вокруг гигантских растений. Или же его, Кортмана, заставили каким-то образом так думать, вырвав из памяти несколько часов или даже суток? Гипноз вкупе с нейролептиками или что другое. В конце концов, неспроста подвал имел такую странную отделку. Кто знает, чем там занимаются его хозяева. Может, испытывают на людях психотронное оружие. Предположение само по себе уже бредовое, но не менее невероятное, чем мысль о мгновенном перемещении в пространстве.
    Но над тем ли сейчас ломать голову, какими способами его сюда забросили? Пустая трата времени. Времени, что у него на самом деле не так уж много, стоило припомнить, как давно последний раз ел, пил. Долго ему не протянуть, если не озаботиться как можно скорее решением этой проблемы. Но прежде надо думать о том, что делать дальше. Искать пути выхода из ситуации, в какой оказался, между прочим, по собственной вине.
    От напряженных дум бросило в жар. Кортман расстегнул воротник, чувствуя, как трудно дается каждый новый вдох. Только сейчас он заметил, какая по-настоящему тропическая жара царила вокруг. Под ее гнетом тело налилось тяжестью, клонило к земле. Воздух, влажный и густой, словно парной кисель, застревал в горле, а под одеждой все плавало в липком поту. Борясь со слабостью, Том скинул пиджак, стянул насквозь пропотевшую рубашку. Согнувшись пополам, уперся руками в ноги выше колен, часто-часто задышал, стараясь делать глубокие глотки воздуха. Через несколько минут ему полегчало. Звенящая глухота и мечущиеся в глазах черные точки – первейшие признаки близкого теплового удара – отступили.
    Окончательно придя в себя, журналист твердо решил: надо идти пока есть силы. Направление неважно – местность все равно незнакомая – хоть куда, только бы до захода солнца выбраться из этих травяных дебрей. Если повезет, найдет людей, а там уж не пропадет. Как ни было жалко, но кое-чем из одежды он посчитал нужным пожертвовать. После недолгих размышлений, что же брать с собой, выбор был сделан в пользу пиджака – из-за его плотного материала, способного защитить от возможных колючек и шипов, укусов москитов, и не в последнюю очередь – из-за наличия карманов. Но ради очевидных преимуществ пришлось заочно обречь себя на известные неудобства. Надев пиджак на голое тело, Том обследовал карманы: исподволь преследовала мысль о том, что кто-либо все же успел порыться в их содержимом. Но нет, все осталось на своих местах: в бумажнике не пропало ни одной купюры и ни одной кредитки, водительские права и журналистское удостоверение целы и нетронуты, в боковом кармане – недействующий фонарь и во внутреннем – револьвер. Проверил барабан – все пять патронов убойного сорок четвертого калибра в гнездах. Задумчиво повертел пистолет в руках. Сердце кольнуло – который раз за последние сутки – нехорошее предчувствие. Снова припомнился Сэндлер со своей охраной и их злополучная сумка. Последний факт Тому не нравился все больше и больше. Отчаянно не хотелось стать невольным участником чьих-то жестоких игр.
    Путь через заросли оказался намного труднее, чем представлялось поначалу. Глянцевые листья с пильчатой кромкой цеплялись за одежду, царапали и резали кожу до крови, и журналист был чертовски рад своей предусмотрительности. С пиджаком он не прогадал, а вот от рубашки наверняка бы остались одни лоскутья уже через пару сотен ярдов. Чтобы не поранить еще и лицо, продираясь сквозь травяную гущу, закрывался от листьев локтями. От того, что приходилось держать их на весу, руки быстро немели от усталости. Да и само хождение в новых условиях оказалось непростым занятием. Он часто спотыкался, порой с трудом удерживая равновесие: ноги постоянно путались в низах толстых побегов, проваливались в рыхлой подстилке. Но больше всего доставала жара и жажда. Там, в городе к его услугам были практически вездесущие кондиционеры и вентиляторы, а от жажды спасали холодные напитки. Здесь же от обеих напастей невозможно было убежать и скрыться. С завистью он прислушивался, как вздыхает над головой верховой ветер, путающийся в верхушках гигантских трав. Внизу же не было и намека на маломальский сквозняк. Соленый пот обильно струился по всему телу, пропитывая собой каждую нитку одежды, заливал глаза, вызывая в них резь. Приступы слабости не повторялись, но Том чувствовал себя словно оглушенным. Двигал ногами и руками с усилием, как если бы  преодолевал плотную среду. 
    Сколько он так прошел – ни расстояния, ни времени – неизвестно. По собственным ощущениям, каким доверяться было сложно, блуждания по зарослям отняли у него несколько часов. А проверить или уточнить – никакой возможности. Наручные кварцевые часы не работали. Стрелки на них остановились на десяти минутах десятого – как раз в то время, когда разрядился и фонарь. Еще одно устройство на батарейках, вышедшее из строя. Казалось, что-то в подвале разом высосало энергию из батареек фонаря и часов, и аккумулятора сотового телефона. И Том не пытался искать объяснения загадочному явлению, а просто мысленно поместил его в копилку всего странного и необъяснимого, что успело произойти с ним за весь день.
    Скоро усталость начала брать свое, и Том все чаще стал останавливаться, чтобы давать себе передышку. В одну из очередных остановок, когда он сидел, расслабленно привалившись спиной к упругим стеблям, ему довелось пережить несколько волнующих минут. Неподалеку послышался оглушительный хлопок, как если бы щелкнул в воздухе, с оттяжкой, гигантский бич. И тотчас какое-то неведомое животное издало отчаянный рев, а через несколько секунд резко умолкло. И столько в этом внезапно оборвавшемся зверином вопле прозвучало боли и предсмертного ужаса, что по коже прошелся мороз. Первой мыслью было, что это ружейный выстрел. А значит кто-то охотился. Люди! Журналист потянул из кармана пистолет: надо подать сигнал, чтобы его нашли. И остановился в нерешительности с зажатым в руке оружием. Нужно и было всего – направить револьвер вверх и нажать спусковой крючок, а затем ждать помощи. Но интуиция противилась столь очевидному порыву: не могло быть все так просто. Не того ли от него и ждут? Чтобы он выдал себя? Трудно дался этот выбор, но сигнальный выстрел так и не прозвучал, а револьвер вернулся на место. После того случая журналист долго не позволял себе расслабляться и, продолжая дальнейший путь, напряженно прислушивался к посторонним шумам. Несколько раз ему казалось, что узнает те же звуки, похожие на удары пастушьего кнута, но всегда еле различимые, издали, ослабленные стеной густой растительности. Были ли они реальны или только чудились, определить точно он уже затруднялся.
    Потом он снова и снова ломился через заросли, чувствуя, что окончательно дуреет от однообразия рябящих перед глазами стволов и листьев. Иногда на частых привалах его посещали, но ненадолго, совсем не закрепляясь в сознании, сомнения. Всплывали в памяти обрывки информации – все то, что некогда было услышано и прочитано про обычные неприятности, сопутствующие  туристам в южных странах. И тогда Том откровенно недоумевал: москиты, мухи и всякий другой гнус, что вроде как обязаны в изобилии встречаться в подобных местах  - где они? Где клещи или тропические пиявки, сыплющиеся за шиворот? Ничего этого не было и в помине. Встречалась только незнакомая, безобидная на вид оранжевая пушистая мелюзга, что прыгала с листа на лист. А, поднимаясь на ноги, Том, одолеваемый все более усиливающей жаждой и слабостью, вновь впадал в прострацию и шел дальше, механически передвигая ногами.
    Внезапно заросли расступились и Кортман очутился на залитой солнечным светом прогалине. Тряхнул головой, прогоняя овладевшее им оцепенение чувств и разума, огляделся. Перед глазами предстала изгибающаяся полумесяцем узкая просека из полегших растений протяженностью в пару десятков ярдов: как если бы здесь кто прошелся гигантской косой с затупленным лезвием. И совсем недавно – краски поверженной растительности еще не успели поблекнуть. Любопытство  взяло верх над усталостью, и Том обследовал прогалину загадочного происхождения по всей длине. Обнаруженный им в самом начале – или конце, в зависимости с какой стороны смотреть, – глубоко впечатанный след полукруглой формы, не меньше шести футов в диаметре, поставил в тупик. При всем желании невозможно было представить, что могло бы оставить подобный отпечаток столь внушительных размеров.
    Новая тайна, подброшенная окружением, отозвалась приступом головной боли: измученный обезвоживанием организм подавал недвусмысленные знаки. Чтобы отвлечься, Кортман поднял глаза и на некоторое время отдался бездумному созерцанию раскинувшейся над собой густой синевы небес в редкой кашице неподвижной облачности. Сбоку слепило послеполуденное солнце с янтарным отливом. Только в эти минуты Том осознал, насколько успел соскучиться по солнечному свету и чистому куполу неба. Живя в многомиллионном городе, где небо видно разве что со дна ущелья из домов сквозь флер постоянного смога, забываешь, каково оно на самом деле. Не оттого ли это небо с его необычайно сочными и яркими красками казалось совсем незнакомым, чужим? Эйфория длилась недолго, жаркие лучи палящего светила скоро угнали журналиста в тень высокой растительности рядом.