8- Моя четвертинка Неба- часть 3- Мой Самолёт

Куська Посевный
Роман: «Мемуары советского мальчишки» или «Девять жизней Олежки Кошакова»
Жизнь первая: «Моя четвертинка Неба»
Часть третья: «Мой Самолёт»

«Мой Самолёт»

Директор ТЮЗа вызвал Олежика в кабинет.
— Ты тут недавно работаешь, но справляешься лучше всех, кто до тебя был. Актёры тобою довольны, спектакли без задержек начинаются, а до тебя и по сорок минут мариновали зрителя, бывало. Короче, с сегодняшнего дня, ты начальник монтировочного цеха, прибавка к зарплате символическая, но уже карьерный рост. Вот тебе план расстановок, откапывай декорации, чини, готовь к постановке «Маресьева».

А это круто — новый спектакль ставить. Точнее спектакль старый и декорации старые, но его давно не ставили по причине масштабности. Теперь театр решил сдуть пыль со старых спектаклей, которыми некогда завоевал себе имя в стране.

Олег прекрасно помнил свои первые впечатления от ТЮЗа. Давали «Аленький цветочек». Перед началом, зрителя как полагалось испокон веков, промариновали с полчаса, чтобы утомился и притих, видимо. Все эти крикливые люди на сцене, в одежде, с которой сыпалась пыль, были так себе, да и сказку Олежка уже знал, но когда на сцене погас свет и в зале воцарилась гробовая темень, Олежка вжался в кресло. Он ужасно боялся темноты. Он уже собирался переползать к мамке на коленки, как на сцене, из ниоткуда, развернулась сияющая невидимым мерцанием скатерть самобранка и, пролетев по сцене в чёрном пространстве, сама расстелила себя на невидимый стол. Страх как срезало! Да так не бывает! — думал Олежка, он сидел в первом ряду, до скатерти было метров пять, и казалось, кто-то её держит за уголки и даже сопит, но, ничего кроме скатерти не было видно. Далее, из-за ниоткуда стали появляться весьма бутафорские яства и летая по непроглядной темени и шаркая мягкими тапочками в итоге приземлялись на скатерть. На сцене зажегся свет и перед Олежкой оказался огромный стол с бутафорской едой. Это был триумф сценической физики над детским сознанием.

Когда товарищ предложил работу в ТЮЗе Олег сразу согласился, да и пора уже с ветром в голове что-то делать. Людей, которые были знакомы с декорациями к «Маресьеву», в театре не осталось. Весьма немолодая художница, зато, прекрасно помнила, как рисовала декорации к «Аленькому цветочку», она с энтузиазмом подкрашивала яркой краской яства двадцатилетней свежести из папье-маше, и штопала огромные полотнища чёрного бархата. Статичные декорации были очень простыми, и присутствие Олега на сцене не требовалось. Он пробрался в полупустой зал, на первый ряд, к самой мелюзге, и второй раз в жизни посмотрел этот спектакль. Теперь у него не было вопросов. Теперь он знал, как так получается. Работа в театре ему нравилась.

Полагаться пришлось на старые, рукописные планы сцены со скудными пояснениями. Понятно чего директор такой щедрый. Найти всё и собрать как надо то, что никто из работающих в ТЮЗе не видел. Кому ещё доверить, как не Олежику? Ну вот например, самолёт. На сцене масштабная инсталляция самолёта, но нигде в театре Олег не видел декораций похожих на самолёт. Директор почесал репу и достал из стола ключи.
— За сценой помещение, там уже давно склад ненужного хлама, ищи там.

Олег влез на подобие стеллажа, чтобы в полутьме разглядеть, что есть на складе. У ворот на улицу стоял огромный колёсный транспарант на прицепе.  А рядом с ним, вертикально, капотом вниз, прислонённый к стене, как картонный, стоял Як-50 без крыльев. Настоящий! Чуть дальше в углу, также вертикально чтобы не занимать место стояли облокоченные о стену плоскости. Всё это было завалено горою огромных, пыльных транспарантов с портретами людей ходивших за лафетами.

Раскидав бывших секретарей, парень влез на стремянку и поднялся до уровня кабины. Фюзеляж был полностью выпотрошен и гулко отзывался на касания, пластик фонаря был уже мутным и почти непрозрачным, а механизм таким пыльным, что сдвинуть крышку фонаря оказалось непросто, но Олег таки открыл. В кабине было пусто, даже сиденье, педали, приборная панель и пожарная перегородка были выдраны с мясом. Олег со злостью задвинул крышку фонаря, так что фюзеляж вздрогнул гулким эхом по складу. С пластика слетело облако пыли. В уголочке сдвижного люка показались какие-то каракули. Олег смахнул пыль ладонью и чиркнул спичкой. На пластике, кривым почерком было нацарапано «100%». Странная надпись, может инвентарный номер, а почему проценты?! Какой балбес мог написать номер прямо на пластике фонаря? И тут, будто стремянка качнулась, Олег вспомнил этого мальчишку, впервые оказавшегося на аэродроме весной 1982. Боже. Это же мой самолёт! он не сгорел, потому что стоял не в ангаре! Но тут Олег вспомнил, что это не его самолёт. Вспомнил, что это вообще уже не самолёт, а театральный реквизит. И как-то многое из некогда неочевидного сразу стало понятно. Стало снова обидно, как в детстве.

А ещё вспомнилось то странное предчувствие, уже возникавшее не раз, и никогда не находившее объяснения. Так было осенью семьдесят шестого, когда сгорел театр «Аркадия», так было осенью восемьдесят второго, когда сгорел ангар довоенной постройки с самолётами. Почему-то так было и теперь, осенью девяносто третьего.

У театра не было своей бригады слесарей, и ТЮЗ пользовался «шефской» помощью работников электронного завода, с вынужденно сокращённым рабочим днём. Двое несвежих мужичков возились с рулетками и фотографиями самолёта.
— Двадцать три года работаю на заводе, а такой заказ первый раз. Ничего сложного, стойки сварим из труб, а колеса из пенопласта вырежем. Что скажешь, начальник? — обратился тот, кто постарше, к Олежику.
— Да я даже представить не могу, как на одной работе проработать двадцать три года, — как-то отвлечённо, и наверное обидно ответил Олег. Ему самому было двадцать три, а его непрерывный трудовой стаж составлял четыре месяца. Ровно столько потребовалось восемнадцатилетнему негоднику осознать, что он не только не солдат, но ещё и не строитель.
— Я тоже так думал, когда молод был. И ты сейчас по молодости такой, ветер в башке, а в яйцах дети пищат, думать уже пора о будущем. Завод он и до пенсии прокормит. Завод это надёжно.
— А вот ответь мне тогда, отец, раз завод это надёжно, то какого хера ты сейчас не запчасти для ракет делаешь, а пенопластовые колёса для нелетающего самолёта?
— Молод ты ещё, не всё понимаешь, времена разные бывают, просто переждать нужно и всё вернётся на свои места.

Машиностроительный завод «Прогресс», был создан в годы восьмой пятилетки, и специализировался на производстве электронно-вычислительных машин, преимущественно блоков наведения для стратегических ракет. Был единственным в СССР предприятием, которое выпускало ферритовые сердечники для запоминающих устройств особо малого размера. По удивительному совпадению завод «Прогресс» горел в зиму восемьдесят второго. Тогда двоюродный брат, Михаила сын, он там работал, притащил с завода кучу электронных плат. Олежка уже интересовался радиотехникой и ему нужны были радиодетали, а тут целый ящик готовых модулей для усилителей и цветомузык, и куча совсем непонятных платпакетов залитых толстым слоем эпоксидки. Теперь же завод штамповал недорогие ночники, и пластиковые игрушки, отличительной чертой которых являлось 100% хромовое покрытие.

— Может я и молод, отец, но есть у меня предчувствие, что до твоей пенсии, всё-таки твой завод не доживёт.

Девяносто третий, как и восемьдесят второй был насыщен странными событиями: начался он с ссоры с Олей и гибели товарища в пещере. В марте Оля сообщила что беременна. В мае, на Богдо, Олег познакомился с Ахтубинскими парапланеристами, и впервые опробовал параплан. Летом страна меняла деньги, но Олегу менять было нечего, он работал на парусных маршрутах на Волге и познакомился там с москвичкой Анной. Темп жизни нельзя было снижать.

Наконец предчувствие разразилось поджогом «Белого дома». Но пожар этот был так далеко, что в провинции это мало кого интересовало, и жизнь текла привычным чередом. ТЮЗ готовил гала-концерт ко дню милиции. С назначением Олега начальником монтировочного цеха произошло выравнивание его полномочий с завхозом. Олега это устраивало, а завхоза нет. На день милиции как обычно истерика, у всех, кроме Олега, он накануне определил, что шестая штанкета заедает на середине пути, что-то с тросом.  Утром перед концертом Олег распорядился перевесить занавес, ибо он лёгкий, тюлевый, а ход тросов неровный и тугой. Время вполне было, но завхоз нагрузил бригаду какой-то хернёй. Олег ему стал говорить, прилюдно естественно, что занавес нужно перевесить, иначе будет казус, но завхоз ответил, что приказал просто довесить штанкетину грузами, — быстро и эффективно. Тогда Олег напомнил, что он начальник монтировочного цеха, то есть на сцене он определяет порядок работ.
— А я определяю всю хозяйственную деятельность и имею полномочия отстранять неугодных работников, даже если они начальники цеха. — Довольно пафосно заявил завхоз.
— Тогда отстраняй. Или будет как я сказал, или никак!
— Я отстраняю тебя от работы, — важно парировал завхоз. — Иди в зал, наслаждайся концертом, после поговорим.
Олег купил бутылку лимонада и пошёл на балкон, на самую галёрку.

Открывал концерт роскошный духовой оркестр в сотню человек. На фоне ажурного венского тюля, люди в милицейской форме выглядели действительно блестяще. Прожектора множили блеск кокард и духовой меди. Играл оркестр старательно и бодро. По сценарию, белоснежный венский занавес должен был уплыть ввысь открывая задний, алый фон, а там ещё и грандиозный детский хор. Ошеломительно. Оркестр стих, и пауза означала смену декораций. Из-за сцены, отчётливо послышалось — ёб! С неприятным скрежетом огромный занавес устремился вверх с такой скоростью, что стал похож на белое пламя льющееся вниз. На середине пути, как и ожидалось, занавес застрял на мгновенье, а нижняя часть, взлетая по инерции, раздулась как облако. В этот момент, что-то там соскочило, поддавшись весу грузов, и штанкетина вновь рванула занавес. Он оторвался, по всей ширине сцены. Медленно пузырясь и беззвучно снижаясь, занавес, накрыл весь оркестр. В хоре послышались детские смешки. В зале зарукоплескали. Режиссёр дал технический перерыв. Олег наслаждался своим пророчеством. Не прошло и пары минут, как на балконе нарисовался злой директор.
— Кошаков, какого ты не на сцене?!
— А так мне отсюда лучше видно, сколько народу накрыло, — ехидно ответил начальник сцены.
— Ты совсем распоясался, в чем дело?
— Меня отстранил завхоз. За что за то, что прилюдно потребовал перевесить занавес до начала концерта. Но он решил меня отстранить.
— Тьфу ты вас, что вы за люди такие? — сплюнул директор и ушёл.
Технический перерыв затянулся. В зале было душно и темно. Газировка ударила в ноздри, и начальник монтировочного цеха заснул на галёрке.

Дали сразу три звонка, технический перерыв окончился. Занавес расступился и я, с удивлением обнаружил полную перестановку. Неужели я так крепко заснул, что всё пропустил?! На сцене стоял отремонтированный Як-50, на роскошных колёсах из чёрного пенопласта. Полукругом его окружал духовой оркестр и детский хор.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам Сталин дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца — пламенный мотор.

Хор звонко перекрикивал медь. Это туше вообще не по сценарию, что происходит?!

Наиль Хабибулович, ни с того ни с сего взял и отдал всё, все плоскости и прочие запчасти от самолётов, что на пожаре успел прихватить. Дело не было простым и запчасти из прошлого были весьма кстати. Работа с алюминием была новой и интересной, и вот, вскоре самолёт был отремонтирован и заново окрашен. Я не стал ничего менять, классическая бело-красная раскраска, с чёрным капотом и размашистым логотипом. Мне нравилась именно эта расцветка. Мой самолёт стоял на лётном поле Осыпной Бугор. Он сверкал новой краской, но автограф, нацарапанный глупым мальчишкой, я не стал сполировывать. Ведь это же я нацарапал ведь это же мой самолёт.
— От винта! —  скомандовал я.
— Есть от винта, — ответили по рации.
Я нажал на кнопку. Ничего не произошло. Я снова и снова нажимал на «Пуск», но ничего не происходило. Вдруг, из-за кустов, в которые, одиннадцать лет назад я выкинул старые валенки, вышел сам Водопьянов, он держал в руках оба валенка и оценивал.  Выбрав покрепче, он накинул валенок на верхнюю лопасть пропеллера.
— Помнишь, как я в рассказе тебе рассказывал, как мы заводили самолёт сапогом?
— Грузов больше навесить надо, а то от полётов отстраню, — совершенно не в тему влез завхоз.
— Это бессмысленно всё, ребята, мотора нет, на мотор денег не хватило, — оправдывался я.
— Всё выше, выше и выше стремим мы полёт наших птиц,— грянул оркестр и хор.
— Да что вы за люди такие?! — разводил руками директор.
— Занавес! — Объявил режиссёр.

Олег проснулся на балконе театра с очень странным ощущением, что зря теряет время на работе. Платили в ТЮЗе издевательски мало, Олег работал только ради репетиционного зала, который со своей группой делил с труппой из актёрской школы, но группа, в которой он играл, на барабанах, распалась по причине призыва двоих в армию, работать в театре стало незачем. Олег ушёл. «Маресьев» в афише ТЮЗа так и не появился.