Дмитрий долго не мог заснуть. Разговор с Фауном то и дело вновь возникал в его голове. В душе он где-то соглашался с ним.
Фаун прав, зачем и кому нужна эта правда, если она может причинить страдание, отнять любовь, сделать его, Дмитрия и Дину несчастными.
Тогда что же получается? – говорил он себе, – выходит иногда ложь бывает лучше правды? Какая ложь? – продолжал он рассуждать сам с собой. — Ведь, собственно говоря, если разобраться, я не единым словом не солгал, ибо ничего еще не успел сказать.
Она бросилась ко мне так стремительно, приняв меня за Фауна, и упала в обморок, а когда очнулась, призналась мне в любви и просила не оставлять ее больше никогда.
Разве мог я в этот момент сказать ей, что я не тот за кого она меня принимает? И я сказал, что никогда не оставлю ее, потому что люблю так сильно, что готов отдать за нее, если потребуется, свою жизнь. И это было истинной правдой!
Скажи я ей в тот момент, что я не тот за кого она меня приняла, – для нее это было бы ужасной трагедией, и неизвестно, чем бы это кончилось.
Представив это он вздрогнул, в горле перехватило дыхание. В груди он ощутил такую тяжесть, как будто кто-то положил ему на нее тяжеленный камень. Несколько минут он не мог прийти в себя. Он встал с кровати и, держась рукой за сердце, вышел на балкон.
Свежий ветер, дующий с моря, освежающей струей дохнул ему в лицо. Дмитрий с наслаждением вдохнул его; с каждым вдохом ему становилось все лучше и лучше.
Тихий шум волн, доносившийся с моря, действовал успокаивающе.
– Хорошо-то как! – сказал он. Радостная улыбка осветила его лицо.
Ему захотелось прямо сейчас увидеть Дину, прижать ее к своей груди, почувствовать пьянящий запах ее волос и задохнуться от неимоверно огромного счастья.
"Утром скажу Фауну, чтобы переправил меня в мой мир".
Он постоял еще несколько минут, наслаждаясь ночной прохладой и шумом волн, доносившихся с моря. Затем, вернулся в комнату, лег в кровать и моментально провалился в сон.