В конце семидесятых я жил в Норильске. Иногда приходилось биться с местными хулиганами. Спросил у одного, не помню у кого – кто ваш вождь?
- Бульдозер.
- И что - великий боец?
- Нет, бивали и его, крали у него.
- И что, за что...?
- А придёт с братвой в ресторан, как даст кулаком по столу, О… Уважаешь?
- Уважаю, не вру. Батя у меня, как дал по столу, дырка в столе. Сам не видел, но дырка есть. Уважаю.
В конце девяностых я жил в Красноярске. Лампочки крутил на ТЭЦ, в Оперном театре, в Офсете. В церкви колымил, лампочки не крутил, я автотрансформатор им поставил - чтоб не сгорали.
Настоятелем был тогда Антоний. Диву даюсь. Бабки нищие - основные фанаты храма. Антоний час с кафедры плачется бабкам, что у него спёрли 50 тыс. баксов и золотые подвески. Бабки сочувствуют. Я хренею. Лампы в моей модифицированной люстре Антоний грохнул. Техника бессильна, он горящие лампы окропил святой водой. Я не обиделся, в конвейере на ТЭЦ угольщики гасили любые лампы со шланга, когда ленту мыли. Уважаю Антония, он на О.
Тусовка была в концертном зале. Скрипачи, баянисты, баритоны и мэры. Антоний до кучи с каким-то бочкообразным татарином в грязной рясе. Я дивился, ладно здесь курултай, но татарин рядовой тут причём. Оказалось, что татарин был не рядовой. Когда музыканты отыгрались, отпелись, трубы потихли, вышел татарин и нетто сказал, нетто спел не понять что, но раскаты грома потрясли зал. Шаляпин отдыхает, ведь я Шаляпина не слышал. Никто Шаляпина не слышал, Антоний предъявил на курултае его татарский дубликат. Специально притащил бочку на музобоз и не помыл, чтоб татарин был страшнее и люди бога уважали.
И сказывали ещё про Антония местные хулиганы, что придёт он с братвой в кабак, как даст кулаком по столу... Уважаю, они наши вОжди.