Ичкин Валерий Германович (1940- 2008 гг) - ассенизатор, апологет японского учения Кодокуси (не через хиккомори, конечно же - ну как вы могли подумать!!!).
Родился на конюшне в Гардиёле — есть такая деревушка под Ухтой, где на поселении были мама будущего губернатора Свердловской области Эдуарда Росселя и мама Валерия. Понятно — на конюшне в белые простыни и пеленки не кутают и пахнет вокруг не спиртом с камфорой, а конским навозом, потом и холодным металлом. Он так и запомнился этот запах — теплого г... и ледяных, в инее, подков и цепей над головой. Вместо детских игрушек.
С 1954 года, т. е. С 14 лет он работал возницей на упряжке из 2-х лошадей, вывозящей отходы жизнедеятельности организмов из выгребных ям под бараками. Он хорошо знал свое ремесло. В деталях, в запахах и в нюансах.
- Не надоело тебе всю жизнь г.. возить? - спросил как-то у него односельчанин, а теперь шофер с черной райкомовской «Волги». Спросил громко, при всех. И при начальстве.
- А тебе? - грустно спросил Валера...
Его хотели наказать, понизить в должности. Но как-то не получилось у них — воображение «понижения» просто отказывало.
Он очень любил своих лошадей. Похоже, что лошади его любили тоже до невероятности. Они показывали чудеса «цирковые» - они понимали его речь. Например, мужики на спор скажут задание: проехать прямо до забора, развернуться поворотом направо, заехать на сложенные доски, с досок съехать и сделать ещё один круг, а потом поворотом налево и обратно уже бегом... Валерий подходил к лошадкам, объяснял им это все , повторял, смотрел им в глаза, а потом говорил «Ну, вперед!». И лошади делали многоходовку, как будто в это время кто-то ими управлял. Но Валера стоял среди мужиков и только наблюдал.
Когда ему было под 50, и когда лошади уже умирали много раз, он воспитал конягу , наверно, уже пятого поколения ( жил он тогда уже в Емве). Однажды, он сильно напился и уснул прямо с вожжами в руках. Мела страшнейшая метель. Почти буран. Конь довез пустую бочку из под столовских отходов(тогда у Валерия рейсы были на свинарник с кормом для свиней) до домика на окраине городка, встал напротив только ему понятной калитки и заржал. Один раз заржал, второй раз...Выскочил старик, молодая женщина - дочь того мужика, и маленькая внучка лет восьми... Они жалели не Валерия, а коня, заметенного снегом и «умного такого...». Они завели повозку , не распрягая, в большой дровяник, укрыли коня мешками, а девочка накормила его хлебом и морковкой. Спать Валерий оставался там же — просто свалился набок в повозке. Но утром он проснулся с мыслью «Даже говно люди за собой убирают, а меня — человека — не убрали. Если бы не конь...Нет, не убрали бы», - думал он, глядя на мешки на коне. Он, конечно, не знал ни про хиккимори, ни про кодокуси. Но он знал про одиночество. И знал не хуже инженеров какого-нибудь дзайбацу из Иокогамы или чеболи из-под Сеула. Он знал русское одиночество. Юродское. Антимир России. Одиночество среди всех.
Коня утром девочка снова покормила. Его не покормил никто. Он с трудом растоптал опухшие от затекания ноги. Достал из глубокого кармана полушубка мятую пачку «Примы» и закурил.
Глядя на молодую маму девочки он теперь почему-то знал точно, что всё в его жизни так, потому что он родился года на 4 позже того времени, когда надо бы... А и женщина эта родилась немного раньше своего времени. Он видел людей по-другому теперь каждый день, что «вот этому человеку не надо так спешить домой после работы, ему надо приходить на 20 минут позже, и его будет встречать другая жена , которая будет менее напряжена и более спокойна. А, значит, они вечера проведут в другой атмосфере. И в другой атмосфере будут расти дети». И так он видел теперь всё...
Мир стал понятен. Всё, что в нем не стыковалось, что было нескладным и конфликтным, он видел через объяснение «потому что не вовремя», «потому что разошлись во времени или в разных ритмах». Ему стало легче жить. Он и раньше-то не сетовал на несправедливость и не обращал внимания на то, что кто-то ходит в норковых шубах, а кто-то всю жизнь в телогрейках, а сейчас и вовсе. Он видел теперь даже такие «пустяки», которые многим людям могли бы быстро и безболезненно изменить судьбу на более добрую, богатую, лучшую. Но кто же будет слушать советчика, пропахшего говном? Антисоветчиком он не был, но и советчиком не состоялся. Впрочем, пару случаев у него все-таки было.
Первый — с ним самим. Как же давать советы, не проверив на себе? Он перестал работать. Вообще. Сказал — не буду, сдал коня, поцеловав его в морду, как перед последней атакой в бою. И ушел из сарая подсобного хозяйства ремонтно-эксплуатационного участка не оглядываясь. Шел 1990-й год.
На оставшиеся деньги от зарплаты он купил... сигарет «Прима». Много получилось . Пачек 120... По мелочи купил — спички, сахар, соль докупил.
Тут грянул дефицит курева. А Валерий из своего барака никуда особо не выходил. Разве что погреться на солнышко. Шел уже апрель-май. Выйдет и курит, глядя, как идут угрюмые люди по пыльной улице с работы и на работу. На четвертый день, когда доел сухой хлеб и лук, когда казалось, что все — наступает голод, к нему подошел еле знакомый мужик с его улицы: «Дай закурить». На... А потом «не одолжишь ли штук 5?». На... Вечером приходит опять — есть сигаретка? Но пришел уже с картошкой и с бутылкой водки (жена, видимо, ругалась, что выпивает). На следующий день за сигаретами потянулись уже трое. Через два дня уже человек десять. Завалили мужики Валерия и картошкой, и луком, и морковкой, и крупой. Хлеб просил на обмен — принесли «на тебе, пожалуйста...». А пенсии нет ещё...Денег нет. Сигареты скоро закончатся — дальше что? Долго ли — коротко ли, в сентябре Валера купил себе новое пальто. У него были пальто, но все с чужого плеча — ношеные да дареные. А тут за лето он грибы и курево по деревням собирал — везде дефицит, а в деревнях мужики в магазинах да в заначках, да по потребительской кооперации имели курево гарантированно. Так на целый сезон стал Валерий в маленьком районе маленького города табачным снабженцем. Ну и грибов-ягод набрал за август-сентябрь тоже много. Сдал. Телевизор купил. Да. А что? Но затосковал. Нет, не потому, что лето закончилось и прошел дефицит табака — сигареты вдруг вернулись на прилавки — а потому что всё происходящее почти не работало на его новую философию. «Не надо никуда ходить и спешить» — это пока не получалось. И он снова закрылся в своем бараке. Благо, в мороз на улицу выходить и вовсе не охота. Разве что за дровами.
Но главное уже произошло — к нему совсем иначе теперь относились мужики. За то, что не жадничал, за то, что не торговался (сигареты мог и так просто отдать). Не часто, но стали к нему захаживать. Иногда просто — покурить-поболтать, иногда — бутылочку распить, но голодным Валерий теперь точно не сидел. Почти. Иногда случалось все-таки...
Второй случай влияния его совета тут-то и сработал. Пришел один из мужиков, из тех, с кем «по сигаретам познакомился». Пьяный сильно. Печальный до слез. Говорит — сын без руки приехал. Работал где-то на вахте. Руку в механизме зажало, а тут ещё и приморозил, пока добирался до фельдшерского пункта. Отняли у парня руку, и в печали он жуткой, жена с дочкой ушла, а он в петлю залезал. И вот сейчас опять... Еле успели с женой вытащить. Говорит, говорит, говорит... И вдруг, будто споткнулся. Валерий смотрел на него прямо, жестко, как Кашпировский, которого каждый день по телевизору показывают. «Пусть идет твой сын...». И сказал Валерий мужику про тот двор, где он с конем ночевал в метель, где есть молодая женщина и девочка, которая кормит лошадей хлебом и морковкой... «И пусть скажет точно «мы вместе должны быть»... Просто. «Мы вместе должны быть»». Мужик криво недоверчиво усмехнулся... помолчал, озираясь. Потом его снова понесло рассказывать — пьяный, что с него возьмешь. И в печали все-таки. Валерий его нервным трепом тяготился. Слушал молча все остальное. Позволил мужику выпить у него. Покурили вместе. А потом мужик, нелепо скомкав разговор , ушел...
Сын того мужика и молодая женщина, однако, поженились. Скоро. Месяца через три-четыре. Никто , правда, не пришел к Валерию и не сказал «спасибо». Может, без его слов у них как-то все получилось. Но факт остается фактом, как и то, что вдруг поплелись к Валерию за советами. И чем дальше, тем гуще. Тут уж окончательно Валерий сбежал из города. Сначала придурялся. Ерунду плел всякую, ведро с дерьмом из кухни своего барака не убирал, чтоб воняло побольше. Но потом все-таки уехал из города. Поселился в пригороде Сыктывкара. В строительном вагончике. Только зимой тут совсем невмоготу было — все 90-е годы на самые суровые зимние месяцы в Ульяновский монастырь ездил, то при скитах в Максаковке поживет, то в Важкурье, а летом — снова вагончик. Но в итоге — стал в Бога верить. Пообщался с монахами молодыми («много поверхностного пока, внешнего, но суть мнения моего — о ВОВРЕМЯ и НЕВОВРЕМЯ только подтверждает»). Но совсем уж с церковниками сближаться не стал. Зато познакомился с чокнутым поэтом, который рассказал ему, что учился в Российском университете Дружбы народов им. Лумумбы, что изучал факультативно японский язык и любит Японию, писал какие-то дурацкие стихи, которые называл «сексуальными танками»:
Грибы делают путешествие быстрым.
Как х..., похож на гриб,
так колодец в Лемью
похож на Тодзи...
или....
В п...ду все эти камабоко,
они и пахнут, как манда,
Раскинулось море широко,
росу хаму сожрешь когда...
Валерий не считал парня дебилом, но пока тот жил с ним в одной келье, хотелось почему-то спать с молотком и ножичком, а не только с молитвой.
Однако этот сексуально-японистый странный парень рассказал Валерию про такое явление как « Кодокуси» - жизнь и смерть одиноких японцев. Дело в том, что японцы четко верят в карму и такую смерть выбирают, чтобы исправить карму.
Ещё месяц Валерий разбирался — что же такое карма? Понял, что в карме есть то же самое — Время и соответствие человека Времени и Месту. Он окончательно убедился, что только через кудокоси исправит четырехлетнее опоздание своего рождения, и что только через кудокоси он сможет родиться в другой жизни вовремя и с хорошей судьбой. Теперь весь вопрос был только в одном — хватит ли сил прожить 4 года в абсолютном одиночестве?
Валерию удалось прожить восемь лет, не выходя из помещения-пристройки продуктового склада на одной из улиц Сыктывкара. Ещё бы - бесплатные грузчики всегда нужны. Там он и умер.
Из магазина были уволены кладовщик и заведующая. Уволен участковый из органов внутренних дел. А в региональных циркулярах Отделов по противодействию экстремизму и терроризму УВД и ФСБ обязательная проверка складов и подсобных помещений поднялась с 14 строчки до 2-й.