Когда Страна бить прикажет -22

Владимир Марфин
                22.

                …В МИРОВОЙ многотомной истории человечества есть немало имён мужчин и женщин, чью судьбу можно выразить коротенькой фразой:
                «ОНИ ЖИЛИ, ЛЮБИЛИ, СТРАДАЛИ, НАДЕЯЛИСЬ...»
                Полно, точно и коротко, как эпитафия. И хотя, как утверждает классик: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» - эту часто цитируемую и вроде бы непререкаемую истину не однажды пытались оспорить и передоказать.    
                Потому что, как ни мудрствуй и как ни лукавь, но при всей нашей  л и ч н о й неповторимости, несравненности и незаменимости человечество, в общем-то, однообразно.
                Радость есть радость. А боль есть боль. И ушибленный палец болит у всех одинаково, и в мучениях рожают королева и прачка, и простреленная или проколотая грудь точно так же кровоточит у солдата и у пахаря...
                А уж если и дальше искать аналогии, то любовные страдания престарелого Гёте в чём-то очень сродни страданиям юного семиклассника, безответно влюблённого в свою преподавательницу.
                Хотя ставить знак равенства между Гением и ничем не примечательным глупым мальчишкой не только наивно, но даже и кощунственно.
                Однако сравнивая свою давнюю школьную влюбленность с гораздо более зрелыми  в з р о с л ы м и увлечениями, человек неизменно приходит к выводу, что те, первые,  д е т с к и е  неповторимые чувства были ярче, острее и богаче переживаниями.
                И опять, как огненно возникшие на пиру у Валтасара «МЕНЕ ТЕКЕЛ ПЕРЕС» до сих пор потрясают воображение, так и «ЖИЛИ ЛЮБИЛИ СТРАДАЛИ НАДЕЯЛИСЬ» продолжают томить и будоражить сердца. И уже не удивляет, что и подлинные шедевры и не претендующие на славу исследования безвестных авторов всегда  б ы л и   и   б у д у т  посвящены  р а с ш и ф р о в к е  этих вечных четырех слов.
                Потому что каждое из них заключает в себе все глубины и тайны человеческого бытия.
                И любая, даже самая пустая и никчемная судьба может стать тысячестраничным захватывающим романом или просто уместиться всего в пяти буквах, составляющих всеобъемлющее слово  «Ж И З Н Ь».
                ...Я ЖИЛА, Я ЛЮБИЛА, Я СТРАДАЛА, Я НАДЕЯЛАСЬ...

                ...В КОРИДОРЕ возле «расстрельной» топталась обычная компания. Прокурор Крулевский, замначтюр Коробицын, младший лейтенант из похоронной команды по фамилии Сумченко, врач Гуняев, старшина Василевский, исполняющий обязанности начальника конвоя, и два коридорных надзирателя, стоящих в отдалении от общей группы.               
                Увидев неожиданно появившегося комиссара Гладыша и сопровождающую его лейтенанта Переверзеву в полной форме, с пламенеющим на груди значком «Ворошиловский стрелок», все тотчас подтянулись, напряглись и забеспокоились.               
                Комиссар как комиссар, тут мгновенно сработали дисциплина и субординация; но вот женщина в этих стенах была явлением редким, да к тому же такая красивая и молодая.
                Благосклонным кивком поприветствовав всех сразу, комиссар посмотрел на стоящий у стены табурет, заменяющий столик для документов, и устало поинтересовался:
                - Много на сегодня?
                - Кто знает, - явно красуясь перед Зинаидой, нараспев ответил прокурор, молодой, хлыщеватый, выслуживающийся на этом жутком контроле. - Пока только это. Но ведь работа идёт...
                « Да, «работа» идёт, - мрачно подумала Зинаида, словно не замечая обращённого к ней игривого взгляда Крулевского .- Раньше исполнителя днём с огнем искали, вон ведь и Толстой об этом писал. Да и время приговора не от суда, а от палача зависело, когда с а м  он будет готов... А сейчас по часам и минутам, побригадно, поконвейерно, и всё равно не успеваем.               
                Н е  у с п е в а ю т», - тут же гневно поправила себя она, безоглядно отделяясь от общего дела и имея в виду остальных сотрудников, для которых  р а б о т а  была не испытанием и мукой, как для неё, а завидной и выгодной синекурой.
                - Та-ак, - несколько задумчиво, словно прикидывая что-то в уме, протянул Гладыш и, взяв под руки прокурора и замначальника тюрьмы, отошёл с ними в сторону. - Кто сегодня задействован на  а к т а х?
                - Казалинский и Крыгин, - радостно отрапортовал Коробицын, обалдевший от столь вольного общения с комиссаром. Эх, увидел бы Миронов, как он запросто обращается с самим Гладышем, небось , помер бы от зависти! - Да вы не сумлевайтесь, товарищ комиссар. Всё будет как надо, не впервой...
                - А я и не «сумлеваюсь», - подыграл ему Гладыш. - С чего мне сумлеваться?
                «И откуда ты взялся такой «культурный»?- неприязненно подумал он. - Понабирали шпаны, нацепили им шпалки... Хотя сам ты не такой же, - сразу же оборвал он себя. - Тоже ведь два класса и три коридора! Ну а что же нам делать, если образованных нет? Ну да ладно, не о них разговор...»
                - Значит, Казалинский и Крыгин? Хорошо, - снова заговорил он. - Только первой на сей раз будет лейтенант Переверзева. Вот по этой бумажке, в порядке эксперимента...               
                Он вынул из кармана гимнастерки аккуратно сложенный вчетверо листок и протянул его прокурору.               
                - Ознакомьтесь... И ещё... Поскольку Переверзева не вполне освоилась со своим положением, сделайте вид, что ничуть не удивлены и всё это у вас здесь в порядке вещей.
                - Слушаюсь! Будет выполнено! - гаркнул Коробицын и даже каблуками прищёлкнул от служебного усердия.
                - Да зачем же так громко? - поморщился Гладыш. - Так ведь и оглохнуть можно. Ведите себя спокойно, и уж если понадобится ваша помощь, то об этом попросят...
                Он хотел дать ещё какие-то указания, но в это время из-за угла вышел невысокий грузный человек, поддерживаемый двумя охранниками, и Гладыш, тут же забыв обо всём, остро впился взглядом в лицо Зинаиды.
                «Ну, давай, дорогая! Пришла та минута…»
                Зинаида, однако, казалось, не замечала ничего из того, что делается вокруг. И вдруг, будто что-то ударило её в сердце, кровь буйным всплеском прихлынула к голове, и она чуть не вскрикнула и не потеряла сознание.
                Перед нею был... её отец!
                Да, да, это был именно он, всякие сомнения исключались. Но каким образом он оказался здесь, если в двадцать девятом году погиб на КВЖД?
                Она ринулась, было, к Гладышу, но тут же опомнилась, понимая, что этим лишь осложнит положение. Несомненно, комиссар знал заранее, а вероятнее всего, сам подстроил эту встречу и теперь только ждет её мгновенной реакции.
                Значит, надо молчать и не показывать вида, обмануть его бдительность, притвориться бесчувственной.
                «Я спокойна... спокойна!.. Я держу себя в руках...»
                "Что за чёрт? - между тем, не веря своим глазам, думал Гладыш. - Почему она как мумия? Неужели не узнала?»
                Многократно изучая личное «дело» подчиненной, он и сам был уверен, что её отец погиб. Но когда недавно узнал, что он в том же двадцать девятом по просьбе Компартии Китая был направлен военным советником в НОА, то приложил все силы к тому, чтобы  в ы ц а р а п а т ь  его оттуда.
                Бывший комдив, а затем комкор, Переверзев прибыл в Наркомат обороны к Щаденко, который тут же «переадресовал» его на Лубянку к Гладышу. Так что сомнений в том, что Зинаида - дочь комкора, у комиссара не было. Да и сам Переверзев не скрывал этого. Хотя других каких-то сведений из него выбить не удалось, ни одно из предъявленных ему обвинений он не принял и никого из тех, на кого требовались его показания, не выдал и не оклеветал.
                Всё это в какое-то мгновение пронеслось в голове Гладыша, и он, видя, что Зинаида стоит совершенно спокойно, устремил жадный взор на её отца.
                Заключённый шёл неторопливо, сохраняя достоинство, всем своим видом показывая, что презирает этих равнодушно и злобно взирающих на него подонков.               
                И вдруг глаза его дико расширились, рот приоткрылся, словно он хотел что-то крикнуть, однако сдержался и лишь неловко мотнул головой, зацепив подбородком стоящий торчком воротник гимнастерки, на петлицах которого темнели следы с корнем вырванных ромбов.
                - Если у вас исполняются последние просьбы приговорённых, то прошу развязать мне руки, - громко сказал он.               
                И Зинаида вздрогнула от родных незабытых звуков его голоса.
                - Обойдёшься, - процедил сквозь зубы Крулевский. - Для врагов народа у нас послаблений нет.
                - Я не враг! - гневно сверкнув глазами, закричал заключённый. - Это вы изменники Родины и парт...
                Договорить ему не дали охранники. Навалившись, они зажали ему рот и бегом потащили в камеру.
                -Аааааа... Ааааааааа! - захрипел он от боли и отчаяния.
                Зинаида стояла бледная и помертвевшая, как на первом своем расстреле. Неужели этот волевой несдающийся смертник - её отец? Но, как и откуда он появился, у неё не укладывалось в голове. Неужели дядя Леша и тётя Рита специально лгали о его смерти? Неужели они хотели, чтобы между ней и отцом не осталось даже крохотной связующей ниточки?
                Нет, это абсурд, это было невероятно. А может быть, и они сами не знали всей правды? Может быть, и их ввели в заблуждение, чтоб они не предпринимали каких-то действий?
                Совершенно теряя нить рассуждений, Зинаида, наконец, повернулась к Гладышу, но его уже отвлёк начальник тюрьмы Миронов, трудной, медленной рысью подбегающий к нему.
                - Что случилось? В чём дело?
                - Ва-ас... вас, - по-рыбьи хватая захлебывающимися губами воздух, доложил капитан. - Вас... товарищ комиссар, срочно, из Приёмной наркома... к телефону!.. Немедленно...
                - О-о, чёрт, как не вовремя, - сквозь зубы выругался Гладыш и растерянно огляделся. - Где ближайший телефон?
                - На контрольном посту... в конце коридора!
                - А переключить на него разговор можно?
                - С кем? С Лаврентием Павловичем?! - округлил побелевшие от ужаса глаза Миронов. - Я-а... я не знаю... никак нет... Это внутренний... Да и время... и товарищ нарком...
                - Ну, хорошо... Пошли!.. Я сейчас, - кивнул он Зинаиде, точно приказывая обождать его, и сам чуть ли не бегом устремился к телефону.
                «Папка милый, любимый, - стиснув зубы и прикрыв глаза, про себя рыдала Зинаида - Ты живой, живой!.. Но где же ты был и как теперь оказался здесь? Это всё работа Гладыша, он действительно дьявол... И опять хочет крови... чтобы я... своей рукой... Но я спасу тебя, папа! Спасу, спасу! Лишь бы он не вернулся и не помешал мне это сделать. Ведь ты узнал меня, узнал! Вон как изменилось твое лицо, как дрогнули губы... Но ты смолчал, сдержался, видимо, желая спасти кровиночку и не подозревая, что я должна была тебя убить...А теперь успокоиться и не выдать себя... Я спокойна... спокойна!» - убеждала она себя, в то же время лихорадочно придумывая  повод для того, чтобы узнать фамилию обречённого.
                - Удалой старикан, - криво усмехнулась она, выразительно кинув взгляд на дверь «расстрельной». - Все обычно скулят или молчат, а этот го-ордый. Генерал, видно, какой-то?
                - Да чёрт его знает, - искательно улыбнулся ей прокурор. И схватив лежащий на табурете листок, пробежал его глазами. - Комкор Переверзев или Передерзев... Можно сказать, ваш однофамилец.
                «Вот сейчас до него дойдет», - испугалась Зинаида Сергеевна и невероятным усилием воли заставила себя улыбнуться.
                - Что ж, бывают и другие. Например, Крулевские, Коробицыны, - назвала она фамилии присутствующих. И опять отвернулась лицом к стене, и опять сцепила пальцы до лома, до боли, с трудом сдерживаясь, чтобы не забиться головой о стену и не завыть во весь голос.
                Нужно было что-то предпринимать. Надо было бежать к Берии, к Кобулову, объяснять им всё, молить о снисхождении. Но она сознавала, что никто из них и пальцем не шевельнёт для того, чтобы помочь ей.    
                Потому что машина запущена, процесс идёт, и остановить его может лишь один человек,  имя которого бесполезно даже называть.
                Теперь она ясно понимала это. А от неё, если только она признается в родстве со смертником, также быстро избавятся. Ведь во всех анкетах она указывала, что отец погиб во время конфликта. А теперь окажется, что  то была ложь, и она, вероятно, сама является скрытой пособницей изменника Родины. И законной, хотя и бывшей женой другого предателя... Значит, ей не спастись, если только она безоглядно не сделает ожидаемый выстрел...
               - Развяжите осуждённому руки, - мягко попросила она и, наткнувшись на изумлённый взгляд Коробицына, не привыкшего слышать подобные просьбы, пояснила, снисходительно цедя сквозь зубы: - Не люблю совершенно беспомощных...
              - Развяжите, - продолжая рисоваться, жеманно дернул плечиком Крулевский.
              И замначтюр подчиняясь, открыл дверь камеры, что-то крикнул охранникам и, дождавшись, когда они наконец вышли оттуда, улыбнулся - гадливо и сладенько. - Развязали... Пожалуйста! Ждёт, стоит, не дождётся...
              - Ну, тогда я пошла, - решительно сказала Зинаида и, демонстративно вынув из кобуры наган, для чего-то залихватски дунула в дуло. - Только не мешайте мне!
             Больше всего она боялась сейчас, что они воспротивятся её попытке. Ведь Гладыш, уходя, недвусмысленно приказал ждать его и вот-вот, конечно, должен вернуться.
             Ну, что ж, если кто-то из них попробует помешать ей, она силой оружия пробьётся к отцу. Однако все приняли ее демарш как должное и следили заворожено за каждым её движением.
             - Про-о-ошу! - словно швейцар, придержал перед нею дверь Коробицын и  затем осторожно и бережно прикрыл её. - Зверь-баба! - восхищённо обратился он к компании. - Не дай бог попасться такой в руки!
             Зинаида Сергеевна постояла секунду, прислушиваясь, не хлопнет ли кормушка, через которую любопытные иногда наблюдали за казнью. Но обречённый на смерть человек был, по их понятиям, слишком ничтожен, чтобы тратить на  него нервы и чувства .
             Вот если бы это был маршал или, по крайней мере, генерал армии. А то какой -то комкор. Мало ли их перебывало тут за последние месяцы.             
             Хотя посмотреть на  то, к а к  работает женщина, было очень заманчиво. Но приказ комиссара и её пожелание вынуждали комиссию просто стоять и ждать.
             - Па-а-апа, - тихо сказала Зинаида и шагнула к обречённому. - Па-апка мой, откуда ты?