Человек

– Че-ло-век! Че-ло-век! – Скандировали они, тыкая пальцами в воздух.
Я окружен толпой, стены коридора стали размером с мозг, готовясь вот-вот сомкнутся. Человек – из их уст звучит как оскорбление. Их тон, их глаза, их действия, всё передает беспочвенную ненависть.
Я чувствую, как лицо морщиться, стыд и злость питают в животе тяжелый ком. Хочу домой, в мысли приходят картинки пустых комнат, стены которых защитят меня от моих одноклассников, преподавателей, и окружающих. Эти стены защитят меня от всего мира. Людям нужна защита, а я – человек. 
– Что ты застыл, хлюпик? Мамочка не учила тебя драться? – Заговорил толстый рыжеволосый мальчик, детский хохот заполонил воздух. Я, рослый восемнадцати летний парень, с клюшкой и хоккейной формой в сумке, попал в плен пятиклассников. Слова рыжего будто телекинез, заставили мой кулак подняться в воздух, я нацелился прямо в его нос. Вдруг он поднял ладонь, и её окутало черное пламя. 
– Ну давай, двинься, я тебя быстро успокою, человечишка. – Его голос вибрировал презрением. 
Толпу захлестнула тишина. Вот он, момент сопротивления, и расправы над существом, которому не повезло жить таким, какое оно есть. Толпа застыла в предвкушении схватки.
Я представил себя в объятиях черного пламени, и обжигающая мысль заставила опустить кулак, смириться с унижениями. В коридор снова вернулись оскорбительные возгласы.
– Достаточно! – Громко крикнул кто-то. – Быстро возвращайтесь в классы!
Приняв команду, щенки разбежались. Из соседнего коридора вышел директор Кингсли. Я опустил глаза, стыд своей тяжестью тянул их к полу.
– Иди домой, Эрик.
– Спасибо, директор Кингсли. – Я поправил сумку на плече, и поспешил удалиться, чувствуя, как пара черных глаз буравит спину.
На улице я решил заглянуть на свою почту, транслятор проецировал экран прямо на глаз. Час дня, две тысячи триста шестой год. Почта пуста.
По дороге домой я осматривался, асфальтные дороги прошлого редко были нужны, и пустовали. Я старался выбирать самые безлюдные проходы, но всё равно иногда натыкался на кого-то, минуя одноэтажные здания. В местах, где было полно народу, ходили стражи в двухметровых экзоскелетах.  На их запястьях тяжело качались длинные энергетические орудия, грозясь вскинуться. Стражи смотрели на меня, как на редкого зверька, иногда даже пинали, потому и их я избегал.  Длинная улица шла на встречу, и мне на глаза попалась парочка, метающая толстые молнии в небо. На светящихся лицах расплывались улыбки. Облака, сталкиваясь с мощным валом искр, спешили разбежаться в разные стороны. «Перешли на новый этап?» – подумал я, вспоминая уроки нейробиологии. Первое время, когда мозг открывает возможность контролировать молнии, разряды получаются очень толстые, и их рекомендуют выпускать в небо.
Заметив меня, парочка прекратила занятия, трещины на ртах сомкнулись. Их глаза заблестели, губы сжались.
– На что ты смотришь? Иди своей дорогой, человек, – Сказал парень нахмурившись. – Заразишь еще безмозглостью.
– Да-да, человек. – Повторила девушка, спрятавшись за спину друга. – Иди своей дорогой. Заразишь безмозглостью!
Я, спрятав глаза, ускорил ход, боясь получить молнию в спину. Иди своей дорогой, человек. А вы что, не люди? Нет, не люди. Нейрогетики, вот как они теперь себя называют. Этот новый идеальный мир не требует машин, не требует обычной медицины, не требует почти ничего традиционного. Каждый нейрогетик – маленькая моделька Бога. Он может летать, телепортироваться, подчинять себе материю, и других нейрогетиков.
Я – единственное существо на планете, которому нужен обычный транспорт, обычная еда, обычные занятия, и обычная медицина. Я – самый простой человек, что в нашем мире синоним фразы самый простой неудачник.
Дома я с раздражением бросил сумку на пол в коридоре, и направился в свою комнату. Около кухни меня окликнул отец, он обедал.
– Сын, привет! Ты как? Хорошо потренировался?
Мои глаза всё за меня сказали – злой, забитый взгляд окинул лысого мужчину с яркими голубыми глазами, такого же нейрогетика как остальные, только делающего вид, что понимает меня. Он отправил меня на хоккей, что бы я стал более угрожающим на вид, и сильным. Ну, скажем так, бой кулака против черной дыры в мозгах можно назвать неравным. Я хотел молча пройти в свою комнату, но вдруг в проходе что-то вцепилось мне в спину, заставив сделать шаг назад. Вид отца заставил несколько морщин прорезаться на моём лбу.
– Почему вы меня не сожгли до рождения? – Я посмотрел в его глаза, что волшебно сияли, словно неоновые лампы. – А?!
Лицо отца потускнело, он встал из–за обеденного стола, и подошел ко мне.
– Тебя опять донимали?
– Да! – Крикнул я. – Донимали малолетки! Сегодня у старшеклассников настроения не было! Вы думали, что будет, если я появлюсь на свет?! Решили – сынуля будет сильный, всё выдержит, достойную жизнь проживет, так что ли?!
– Никто не знал, что мозг будет обычным, Эрик. И ты можешь прожить достойную жизнь. Тебе нужно…
– Меня ненавидят за то, что я есть! Нормальная жизнь?! – Перебил я его. – Нормальная?! Ты так жил?! Ты – вечен, а я подохну! Нормально?!
– Я сделаю что смогу, – Отец отвел глаза, и поспешил к двери подвала.
Вместе с криками из меня вышла злость, и её пришлось принять отцу, в пустоту эмоции, видимо, не уходят. Он схватился за ручку, и сжал её.
– Я сделаю что смогу, – Сказал он в дверь. – Что смогу.
– Пап, извини…
Он не ответил, и дверь захлопнулась за его спиной. Он почти всё время проводил в подвале, и никто не знает, чем отец занимается. Меня он туда категорически не пускал. За ним я идти не могу, и ничего не осталось, как войти к себе в комнату. Я прошел мимо фигурок атомов и протонов на столе и плюхнулся. Внутри царил полнейший хаос, но наводить порядок не хочу. Усталость заливает веки, поглощает сон. Взгляд вырвался из тела, и пронес сквозь потолок. Я поднялся над домом, и полетел. Подо мной мчались сначала города, потом деревни, дальше леса поползли перед деревянными домиками, я летаю…
***
Резкий гул пронзил уши. Он разносился по комнате, продирая узкие щели в досках. Я вскочил, кровать ходила ходуном. Ладони сжали простыню, мня, что смогут удержать меня на трясущейся кровати. Кругом мерцал свет, нарастающий вой заполнял мою голову и туманил взор, что происходит?...
Комнату заливал яркий свет, доносившийся снаружи. Я вскочил, и аккуратно подобрался к окну, прижимаясь к стене. Слепящая струя света резала глаза. Я щурился, стараясь приглушить боль и вырвать из вспышки хоть какой–то силуэт. То, что летает снаружи, вздымает опавшие листья в пылевые вихри. Меня сковали холодные цепи страха, неужели это палачи? Казалось, что за светом спряталось что-то агрессивное, оно вот-вот начнет метать лучи и сравняет дом с землей, похоронив в развалинах жильцов. Нейрогетикам надоело содержать ненужного человека, и они решили с ним покончить.
В знак отрицания луч качнулся, и плавно уполз, нырнув за угол. Отец! Кажется, сейчас он лежит где-то на пороге, стонет и ворочается в агонии, смертоносный свет мучает его, за то, что он держит у себя человека! Дикий и быстрый ритм сердца заставил меня отскочить от окна, я помчался к двери, раскрыв её.
Отец стоял на пороге, перед столбом света, и сложил руки на груди. Маленькую прихожую заливало сияние, и на дощатый пол падала отцовская тень.
– Пап? – Спросил я. – Что это?
Отец повернулся, и, опустив ладонь, убавил «громкость» моего беспокойства. Я замер, наблюдая.
– Перестаньте светить, пожалуйста. – Отец прятал глаза. – Больно.
Свет, подчинившись просьбе, ослаб, и стух. За ним скрывались стражи. Тяжелые ноги мяли деревянный порог, светящиеся синим изящные символы покрывали экзоскелеты, отбрасывая след на стены. Последние отголоски гула пропитали почву и растворились в ней.
– Извините за беспокойство. Нам сообщили, что в вашем районе повышенная энергетическая активность, и мы проверяем, всё ли у жителей хорошо.  – Дружелюбным тоном сообщил страж. – У вас всё в порядке?
– Да-да. – Ответил отец. – Можете не беспокоиться. Спасибо.
В соседних дворах не стихал собачий лай, что теперь вместо гула пролетал в открытую дверь. Учтиво кивнув, стражи развернулись. Я подошел к двери, и выглянул наружу. Взмыв в воздух, бойцы направились к следующему дому. Пока один мялся на пороге, ожидая хозяев, второй летал по периметру дома, осматривая окна. Стражи появлялись тут не в первые. За текущий месяц мы переживаем уже третий их визит, и каждый раз по одной и той же причине – повышенная энергетическая активность. Ранее мне было совсем не интересно, что за активность, но после этого визита любопытство справилось с безразличием.
– Что за активность, па? – Спросил я, обернувшись. – Что это значит?
– Такая бывает, когда нейрогетики начинают убивать или порабощать друг друга. –  Ответил отец. – Хорошо, что им удалось тебя разбудить. Пойдем. Я покажу кое-что.
«Вот дела» – подумал я. Никогда не видел, что бы один нейрогетик убивал другого, видел только порабощение, и то не понимал, чем это сопровождается, кроме лишения воли. Мне было точно известно одно – если ты поработил кого-то или напал, страж с тобой говорить не станет, и превратит в кучку пепла. В школе про энергетическую активность и стычки нейрогетиков нам ничего не рассказывали, говоря, что если никто из нас не планирует стать стражем – эти знания не нужны.
Отец направился к подвалу, и, открыв дверь нараспашку, поманил меня рукой. В подвал отца? Спустя четырнадцать лет отшельничества под землей, отец решил пустить жизнь в святилище? Мне, честно, было всё равно, чем он там занимается, но увидеть то, что он так тщательно скрывал долгие годы, всё же хотелось.
На его ладони – веревка, она обхватила шею, и тянула меня вниз, за собой, в мир тайн моего двухсотлетнего отца. Спустившись по винтовой металлической лестнице, я осмотрелся. Свет выдергивал из середины пыльного помещения полуовальный алтарь. От него к электронным блокам тянулось множество прозрачных кабелей. На стенах висели разные фотографии, и отрывок из газеты, сразу бросившийся в глаза. «Авторитный нейробиолог Генрих Шнайдер отстранен от науки и арестован за тайные эксперименты», под заголовком красовалась лысая голова моего отца. Я перевел  взгляд на алтарь.
– Ты мне хотел его показать? – Спросил я, мои брови поползли вверх.
Отец кивнул.
Алтарь – вещь, которая питает нейрогетиков, если те переиграли со своими силами, и стоят такие чуть ли не на каждом углу. Они соединены вместе и питаются от земного ядра. Мне было тяжело поверить, что алтарь, собранный, наверное, с помощью старых компьютеров и Лего – плод многолетнего труда отца.
Отец снова кивнул, и подошел к алтарю.
– Он необычный, сынок, – начал Генрих. – За него меня отстранили от кафедры, и я всё равно закончил разработку, правда уже тут.
– Ну… – Я пожал плечами, – классно.
– Он собран для тебя, – отец повернулся ко мне, на его лице прорезалась улыбка. – ты теперь можешь стать нейрогетиком, Эрик!
Отец тряс ладонями в воздухе, а казалось, что он схватил и трясет меня.
– Чушь, – возразил я. – Как это возможно? Ты же знаешь, мы говорили об этом, мне не стать таким как остальные, я отстаю в развитии лет на триста, если ты не забыл!
Он подошел, и взял меня за плечи, улыбка была настолько теплой, что доброта отца стала смешиваться с отрицанием внутри меня, образуя отчаяние. Кому лучше поверить, отцу, или своей интуиции?
– Я четырнадцать лет собирал это, и поверь, всё уже много раз проверено. Оно работает, ты просто попробуй! Ты сможешь стать тем, кем хочешь! Тебя перестанут донимать, ты будешь полноценным членом общества, сынок!
Папа давил на кровоточащие мозоли. Да! Это то, чего я хотел. Я хотел стать таким как все, хотел стать частью общества, и когда отец об этом говорил, я не обижался, а напротив, расцвел. Я смогу стать нейрогетиком, смогу управлять стихиями, материей, смогу искажать физику, которую так люблю, и понять тайны мироздания! К отрицанию и отцовскому теплу примешалась третья сила – возможность. Это трио выдавило из меня слезу, которую я тут же вытер, стиснув зубы.
– Я попробую, – Я энергично кивал. – Как делать?
Отец отошел в сторону, и сказал.
– Как и все делают. Положи ладонь на панель.
Приняв короткую инструкцию, я подошел к алтарю. Моя ладонь повисла над сияющей белой панелью, и будто зацепилась за что-то, не желая опускаться. Меня бросило в холодный пот. Что случится на самом деле? Вдруг меня разорвет? Вдруг я не выдержу этого и умру? Вдруг стану овощем до конца жизни? Вдруг отец просто решил под красивым предлогом прервать мои мучения?
– Не бойся, – Подбодрил папа. – Ничего страшного не будет, я всё предусмотрел.
Его слова разбили сомнения, и стали прессом, придавившим ладонь к панели.
Раздался глухой звук, громадная кувалда ударила по плите океанского дна, разнося теплую волну в теле. Мозг кинули в стиральную машину, и он начал вращаться там, сильно прижимаясь к стенкам. Появилось мерно нарастающее гудение, от которого звенело в ушах. Я как будто оказался среди множества магнитов с противоположной полярностью, и они растягивали меня как резиновую куклу. Что со мной будет?
Щелчок. У меня темнеет в глазах, но я чувствую возню отца и поверхность панели.
– Пап? – Тихо спросил я, пытаясь взглядом развеять тьму. – Ты тут?
– Да, да Эрик, – Рядом с парой голубых глаз возник светящийся шарик. – Тут.
В ноздри ударил запах гари. Кабеля, шедшие к алтарю стали обугленными, разорванными. Металлическая поверхность компьютеров будто угодила под разлитую краску, став бесформенной и жидкой. Алтарь остался цел.
– И… я ничего не чувствую, – Сказал я. – Что–то изменилось?
Отец не ответил сразу, но по его лицу пробежала грустная тень, что была громче слов.
– Я не чувствую в тебе человека. – Он подошел ко мне, и прислонил к телу ладонь. – Возможно, нужна электронная диагностика.
– Почему? – Удивился я. – Как понять, во мне нет человека?
– Нет. Нейрогетика тоже. – Он отвел глаза в сторону, осматривая расплавленные компьютеры уставшим взглядом. – Алтари по всему миру перестали работать. В общем мыслительном узле много шума. Мне надо прибраться тут, а тебе  стоит прогуляться.
Дальше слов «Нейрогетика тоже» я ничего не услышал… я чувствовал себя уродцем с накинутым на голову черным мешком. Что же, по крайней мере, я не буду раздражать окружающих. Но и приобщиться к ним тоже не получится. Желая что-то сказать отцу, я не смог найти слов, и медленно побрел к выходу.
– Сын, – окликнул он. – не переживай. Я разберусь, в чём дело, и мы попробуем ещё. Главное – не говори никому, что видел. Хорошо?
– Хорошо, пап. – Я ответил не повернувшись. – Пойду на стадион.
***
Ступив на порог дома, я заметил, что какие-то изменения всё же произошли. Раньше внутри себя я постоянно ощущал горячий ком, селившийся в разных местах, и теперь его заменило нечто другое. Дыра без дна растянулась под желудком. Вместо злости и обид я получил пустоту. Раньше я бы захотел обвинить отца во всём,  разозлиться, мысленно накричать на мать, повесить на родителей невзгоды. Но мне этого не хотелось, мне ничего не хотелось. Пришла пустота, или может, покой?
Я брел к стадиону прогулочным шагом, осматривая опавшие осенние листья. Передо мной вытянулась длинная полоса высоких деревьев, и на их ветках, греясь, ворковали птицы. Нейрогетики, навесив на лица мрачные мины, брели по своим делам. В этой картине почти каждая деталь стояла на своем месте, и лишь несколько несовпадений разрушали её рутину. Я заметил, что деревья, лица, животные – вдруг стали белого оттенка, поместив вокруг себя легкое разноцветное сияние. Будто бы моросящий дождь заливал тонкие радужки у поверхности всего. Я пытался прятать взгляд в землю, но сейчас, что-то побуждало меня поднять глаза на Нейргетиков. Они смотрят прямо, думают о чём-то своём, отвлеченном от меня – позорного центра вселенной.  Я не ощущаю их неприязни или презрения, не чувствую даже малейшей капли внимания. Они, наконец, за все эти долгие годы, решили в моем присутствии думать не обо мне, а о других вещах. Может, магический алтарь отца сделал меня недоступным для их восприятия?
Спокойствие продолжалось недолго. Через несколько кварталов я снова стал ловить на себе взгляды, но не такие, как раньше. Теперь презрение сменилось страхом и любопытством. Что так привлекало их внимание? Я то и дело сталкивался с ними взорами, а они отворачивались, ускоряя шаг.
Устав от внимания, я решил срезать путь через улицы, где людей поменьше, и свернул. Перед первым закоулком я ощутил, как от спины отлип рой любопытных глаз, и с облегчением выдохнул почти весь воздух. Сильный толчок в живот обжег внутренности, и выбил остатки углекислого газа из легких. Невидимая рука схватила за туловище, и быстро понесла к стене мимо алтаря, стоявшего в небольшом переулке. Кирпичи кашлянули пылью, столкнувшись с позвоночником. В ушах зазвенело, картинка перед глазами размылась.
– У тебя с памятью хорошо, Эрик? – Спросил кто-то. – Ты не должен сюда приходить.
Сквозь дымку, накинутую на глаза, я смог разглядеть силуэт Анатолия Кевларова. Он нахмурил брови,  ладони вскинуты, он медленно приближался ко мне с парочкой прихвостней. Как же я мог забыть о том, что это его владения? Он был из параллельного класса, и ненавидел меня больше всех. Когда другие лишь оскорбляли, этот – избивал. Нейрогетик с потрясающей силы телекинезом. Он приближался ко мне, и я собрался терять самообладание. Я подготовился встретить ужас, но он не пришел. Злобное лицо Кевларова, и вид его шестерок умиротворял меня. 
– Ты что такой спокойный? Наркоша? – Кевларов усмехнулся. – Напугать всех решил?
– О чём речь? – Спросил я. – Я не понимаю.
Я почувствовал, как прозрачный удав на туловище стал сжимать кольца. Но я даже не почувствовал боли, не стал глотать воздух, он мне не нужен. Я заметил, что уже пару минут как не дышу.
– О твоем теле, ты нормальный? Хотя, вряд ли, у вас, людей, таких как ты, называют психами. – Уголок губы пополз вверх. – Нашел старых технических побрякушек, и решил себя изуродовать? Думаешь, если мы что–то не знаем, то бояться будем?
– О чём ты говоришь? Я ничем себя не уродовал.
– Хватит мне зубы заговаривать. Не сработал твой трюк. – Бровь кевларова изогнулась. – Нэд.
Прихвостень поднял руку и из ладони помчался вихрь льда. Кирпичики соседней стены покрылись ледяным зеркальным наростом. Двигая сжатый кулак, Кевларов задвигал меня. Я подлетел к зеркалу, и, по идее, должен был удивиться, встретившись с отражением. Этого не произошло, но мне стало ясно, что возбуждало любопытство окружающих.
От плеча исходили длинные языки света, напоминающие пламя, а под ними расширялась пустота. Словно проказа, она медленно расползалась от шеи до остальных частей тела. Кевларов повернул меня к себе, и ослабил хватку, я приземлился. Вместо тела он решил захватить шею.
– Решил прервать существование? – Он улыбался, прихвостни повторяли за ним. – Я не удивлен. Самоубийство – поступок, достойный человека. Тебе помочь?
Невидимый груз сомкнулся на шее, руках, и губах. Глаза Кевларова загорелись. Он сейчас, наверное, воображал, как будет убивать меня. В свободной ладони заискрила небольшая шаровая молния. Прихвостни перестали улыбаться и Нэд сжал плечо Кевларова.
– Пусти его, с него хватит.
Кевларов вырвался.
– Он зараза, и его нужно вылечить. – Холодно произнес Кевларов, одарив прихвостня презрительным взглядом. – Ты ему сочувствуешь?
Нэд промолчал. Рука с шаровой молнией тряхнулась, и искристый шарик стал увеличиваться в размерах. Где картинки, что обычно заполняют голову в страшных ситуациях? Я ничего не вижу, ничего не чувствую, ничего не боюсь. Вот–вот мне предстоит расстаться с жизнью, но что–то там, за гранью, успокаивало меня. Так тому и быть, я закрываю глаза.
– Не боишься? – Прошипел Кевларов. – А?
Груз оставил губы. Кевларов хотел, что бы я пресмыкался перед тем, как он убьет меня. Он хотел, что бы я рассказал о своем страхе, хотел, что бы унизился. Слова остались в коробочке, а коробочка там, где я не смогу её найти. Я растянулся в улыбке.
Кевларов скривил лицо, вскинул руку с шариком, и, громыхнув, шарик устремился ко мне. Холод пронзил тело, я глазами пытаюсь искать недостающую часть своего туловища. Никогда не видел живьем, что внутри человека, но явно не то, что перед взглядом. Молния отняла руку. Вместо крови, мяса и мышц я увидел пустоту. Пустота съедала одежду и кожу, миллиарды маленьких клещей взяли себе по кусочку, и ринулись в разные стороны. Рука растворилась.
Один из прихвостней с ужасом посмотрел на меня, а потом на Кевларова. Попятившись, он бежал. Нэд схватил Кевларова за руку, и я освободился из хватки.
– Прекрати!
– Беги следом за Кайлом, трус! – Крикнул Кевларов, выдернув руку. – Я не оставлю следа от этого недоразвитого!
Кевларов кинулся к алтарю в переулке, и приложил к нему ладонь. Ему в запястье вонзились прозрачные щупальца. Зарычав, Кевларов оскалил стиснутые зубы. Закончив питаться, он повернулся ко мне, заряжая руку очередным разрядом. Рука вскидывается, направляется в мою сторону, и вылетевший разряд гаснет на половину пути к цели. Кевларов нахмурился – в отлаженной механической работе что–то пошло не так.
– Как ты это сделал?! – Он выпучил глаза, осматривая ладонь. – Как?!
Он снова вытянул руку, целясь в меня, и пытаясь схватить. Я ощущал легкие, теряющие силу толчки. Страх в глазах делал Кевларова похожим на зайца, загнанного в угол. Раньше – мне было страшно при его виде, теперь – ему при своем. Он лишился силы.
– Ты что наделал?! – Он со слезами бросился ко мне, и схватил за уцелевшую одежду. – Верни! Верни! Верни-и-и-и!
Знакомый гул и знакомый свет врывается в переулок, воздух возмущается, став обдувать нас с Кевларовым.
– Отпустите его! – Потребовал механический голос стража. – Отпустите и сдавайтесь!
Кевларов разжал ладони, и кинулся в свет. Он утонул в нем, и оттуда до меня долетал только голос.
– Он меня убил! Понимаете?! Он убил меня! Я человек теперь! – Кевларов стонал. – Убил меня!
– Успокойтесь! – Требовал страж. – Оставайтесь на месте! Для вашего же блага!
– Я убью его! – Завизжал Кевларов. – Убью!
– Оставайтесь на месте, или я буду вынужден вас аннигилировать!
На ярком полотне вырисовывался щуплый образ Кевларова, он бежал ко мне с вытянутыми руками.
– Я выдавлю тебе глазные яблоки!
Синий луч вылетел из груди Кевларова, и слой праха покрыл мою кожу. Ветер разносил по переулку пыльные останки. Стражи погасили фонари, и встали недалеко от меня, разглядывая.
– Посмотри, что с ним сделали, – Послышался страж. – Его изуродовали…
– Я заряжусь, а ты хватай парня, и тащи к ближайшему целителю!
– Понял.
Страж подошел ко мне, и его рука протянулась к моим остаткам. Вид двухметрового экзоскелета сменился видом асфальта. Я у стража на плече.
– Лечу на Каппадону. Встретимся там. Ты об аннигиляции сообщил?
– Да.
Страж оторвался от земли, узкий переулок стал отдаляться, становясь меньше. Голоса стражей, теперь они стали человеческими… раньше я никогда не слышал их человеческих голосов, только механические. Они общались с окружающими через рупоры в костюмах, а вот между собой только обменивались мыслями. Я не мог понять из-за шлемов, двигались ли их губы. Когда мы отлетели дальше, и приблизились к целительному центру Каппадоны, я всё так же отчетливо слышал голоса стражей.
– Избегай контакта с алтарями, – Дрожащим голосом произнес страж, оставшийся в переулке. – не трогай их.
– Почему? – В ответ тишина. – Даниель?
***
Страж оставил меня в Каппадоне, и улетел прочь. Я смотрел в потолок не моргая. До ушей доносились многочисленные голоса. Я слышал обрывки фраз «Я не знаю, что произошло» «Скажите, что со мной?». Странно, такое говорят в мире, где казалось, знают всё обо всём. Меня подняли в воздух два целителя, и тащили по коридору, перед взглядом поплыли длинные лампы.
– Что с парнем? – Спросил целитель у соседа. – Кто его так? Алтарь?
– Нет, – Второй целитель подошел ко мне, и на ходу рассматривал растущие пустоты. – Он, ну… растворяется. Я не знаю, какое описание придать происходящему. Энергетических признаков в нём нет, я даже не могу сказать, кто он. Человек или нейрогетик.
– В каком смысле?
– Он пуст. Буквально пуст. Вот в каком смысле. Единственное, что в нем ещё живет – мозг, и то как-то странно. – Вдруг, он обратился ко мне. – Парень, тебя как зовут? Ты откуда?
– Эрик, – произнес я. – Карнеги Стрит пятьдесят два… позовите отца, пожалуйста.
– Позовем, не волнуйся. – Он повернулся к соседу. – Ты чувствуешь душу?
Тот покачал головой.
– Я тоже не чувствую. У парня отняло часть плеча и руку, а он даже не пикнет.
Меня пронесли в палату, и положили на кровать. Приятно обняла перина. Ко мне наклонился целитель.
– Я связался с твоим отцом, он скоро будет здесь.
– Стойте, – Я взял его за белый халат. Любопытство требовало ответов, – что с алтарями? С чего вы решили, что со мной такое мог сделать алтарь? И что со мной происходит? 
– Не знаю, мы допустили такой вариант, – Он аккуратно отцепил мою ладонь, и заботливо приложил её к моей груди. – Не двигайтесь, это ускоряет растворение. Старайтесь не говорить. Мы вам потом всё расскажем. Скоро придет лекарь, и восстановит вас. Всё будет хорошо.
Улыбнувшись, целитель удалился. В маленькой палате стояло всего четыре койки, на одной из них кто–то громко прокашлялся. Следом за кашлем прорезался хриплый голос.
– Это правительство, – Сказал парень, лежащий слева от меня. Он подпирал ладонями затылок, и смотрел в потолок. – Уверен, они захотели просто забрать себе всю власть, что бы всё было, как в старые времена. Много нейрогетиков – много сильных мира всего. Все власть держащие. Я тоже коснулся алтаря, и потерял силу. Стал чувствовать боль, представляешь? – Он повернулся ко мне. – Еще спать стало хотеться. Я конечно никогда не был человеком, и не сталкивался с ними, но думаю, нейрогетики хорошо относятся к людям. Это мир равных возможностей для всех.
– Ага. – Обронил я, не обращая на него взора. – Равный мир равных возможностей для всех.
Услышав это, я сразу увидел ряд картинок, опровергающих каждое слово соседа. Увидел то, как меня травили одноклассники, как избивал Кевларов со своими прихвостнями, как косились окружающие, глазами вырывая мое человеческое сердце. Какое уж тут равноправие?
Мой сосед уснул. Несколько раз приходил главный лекарь, и осматривая меня, обдавал целебными вспышками. Я подозвал его.
– Как мои дела? – Тихо спросил я, безразличным тоном. – Или сколько осталось?
– Ваши дела тяжелы, но, возможно, поправимы, – Ответил Лекарь. – Я поговорю с вашим отцом, и пущу к вам.
«Как бы мягче сообщить его отцу… Ваш сын неизлечим, или я не в силах ничего сдела…» Ко мне подселили чужие мысли, зазвучал чужой голос, и растеряв концентрацию на лекаре, я потерял их ход. Неизлечим. Это всё, что мне требовалось знать от лекаря. Сам я уверен, что здоров. Тело в полном спокойствии, я умиротворен, и ничего не чувствую. Лекарь вышел.
Вдруг я переместился в коридор, и стал смотреть на всё будто через обмотанное прозрачной тёмной пленкой стекло. За дверью стоял отец и главный лекарь, я слышал их разговор.
– Вы отец Эрика? – Спросил Лекарь. – Генрих?
– Да. – Отец кивнул. – Что с моим сыном?
– Я не знаю. Понятно только то, что он из чего–то превращается в ничто
– Он погибает?
– Нет, он превращается. Бозоны оставляют скопления элементарных частиц вашего сына. Это всё, что доступно моему взгляду и опыту. То, что с ним происходит – дальше квантового уровня, и дальше моей компетенции.
Я не до конца понял, что сказал лекарь, но явно что-то плохое. Слова омрачили лицо отца, и глаза его потускнели.
Взгляд вернулся ко мне. Пришел отец. Хотелось бы мне сказать, что я рад его видеть, но слова не находились, да и чувства для них тоже. Он тоскливо улыбнулся. Одновременно он нашел и потерял своего единственного сына.
– Как ты себя чувствуешь, сынок? – Он создал стул рядом с койкой, и присел. – Всё хорошо?
– Не знаю, пап, – Ответил я, – никак.
Его ладонь сжала мою, он не мог выдержать моего взгляда, и стыдливо отводил глаза.
– Прости, сын. – Глухо произнес он. – Я не думал, что всё так обернется. Я столько раз проверил устройство, и не знал, что так получится.
– Как получится? – Спросил я. – Всё получилось хорошо. Я наконец, чувствую покой. Меня не донимает никто, и я похоже, могу читать мысли.
Генрих поднял глаза. «Эрик сошел с ума…» – подумал отец.
– Нет, я не сошел с ума. – Возразил я. – Необычно вмещать в голове сразу свои и чужие мысли.
– Я знаю. – Отец улыбнулся, и грустно произнес. – Что ты хочешь? Я могу что–то для тебя сделать?
– Найди маму. Помирись с ней. Тебя это тревожит. А со мной всё будет нормально.
Вспышка в глазах прервала меня, в голову врезался длинный кинжал боли. Я вскрикнул, ладонь отца сжалась сильнее.
– Лекаря! – Крикнул он. – Быстрее!
Спустя миг в палате были врачи, вспышки из их рук заливали меня, но боль лишь усиливалась. Я слышу «Что же будет, как мне теперь жить дальше?» «Алтари уничтожены, как мне пополнять силы? Восстанвление же кучу времени требует!», потом один–два голоса превратились в снежный ком, и стали нарастать. Отчетливые слова обратились в бессмысленный набор звуков. Сначала голосов десятки, спустя секунду сотни, потом тысячи. Голова стала пухнуть, я чувствовал, как буквально расширяется мозг.
– Помогите мне! – Я вцепился в руку Генриха. – Папа, помоги!
Я вспомнил, что такое страх. Вспомнил, как только боль коснулась органа, что у меня ещё был. Натиск голосов усилился, неразборчивые звуки стали сплошным потоком раскатистого шума.
– Держите его, он ускоряет реакцию, когда двигается! – Скомандовал главный лекарь. – Держите!
Слух воспринимал голоса присутствующих с трудом, я почувствовал, как в меня вцепились несколько пар рук, и прижимали к койке. Я старался вырваться. Взглянув на тело, я увидел, что от него уже немного осталось. Клещи цеплялись за него, и медленно отрывали множество кусочков. Языки света, исходившие только от плеча, теперь торчали из живота, ног, груди, и я стал покрываться трещинами. В глазах темнеет, на рокочущий поток голосов грубо наступает чья-то гигантская стопа, освобождая место для желающей царствовать тишины.
***
Разум вспыхивает, меня окунает в белую пустоту. Космос перекрасился и темное стало светлым. Я будто одновременно попал во все места сразу, и нахожусь нигде. Я чувствую множество вещей, но они меня не окружают. Я слышу много звуков, вроде тех, что были в моих мыслях, но они далеко. Я стал ощущать, как вокруг что–то вибрирует, вакуум чем–то наполнился. Это обращено ко мне, но я не понимаю, как. Вдруг вибрации прекратились, и я услышал очень знакомый голос.
– Эрик, – Обратился ко мне кто-то, – ты видимо, еще не готов общаться сложнее, чем вербально.
Я точно знаю этот голос. Чей он? Мамы, папы? Может, он кого–то из знакомых, которого я забыл?
– Прекрати гадать, Шнайдер. – Перебил голос. – Я, это ты.
– Что? – Сказал я. – В каком смысле?
Я не чувствовал губ, конечностей, любого признака организма. То, что я произнес, появилось неоткуда, и заметалось в пространстве, как будто выскочило из параллельной реальности.
– В прямом, Эрик. – В той же манере ответил голос. – Ты, это я, а я – это ты.
– Где мы? И хватит шутить. Кто ты такой?
Я всё еще не мог поверить, но мне отвечал действительно мой голос, а не чей-то. Свой тембр, свою манеру речи я узнаю в любом месте и в любых условиях. Это определенно я. Но куда я попал и почему слышу себя же? Это рай? Ад? Или дебри моего собственного подсознания, трусливо сбежавшего от гибели?
– Где мы?
– Везде, – ответил голос. – Я уже сказал, кто я.
– Как понять везде? Который год сейчас?
– Ты везде, и я везде. Мы с тобой присутствуем в каждой части информационного поля. Год? А когда ты хочешь тут быть?
– Что ты имеешь в виду?
Я ничего не понимал, ничего. Как можно быть во всех местах одновременно, и как можно выбирать год, в котором ты хочешь быть? Всё, что нес мне мой голос, звучало полной околесицей даже с учетом того, что я жил в мире, где возможно почти всё. Что за бред? Куда я попал? Опять эксперименты отца? Или иллюзия каких-нибудь извергов, подаренная мне Кевларовым перед смертью? Я ничего не понимаю!
Космос вскипел, и во все стороны побежали невидимые волны, искажающие вид мерцающих светил. Белизна стала пропадать, и взору открылся красный пылающий шар огромных размеров. Он начал быстро расширятся и тянуть всепожирающее тело к окружившим его несчастным планетам. Первую попавшую под раздачу сферу я узнал сразу – Меркурий. С него, к небу, пытались бежать громадные клубы пара, планета мучилась. Серая кожа Меркурия покраснела и обуглилась, растворяясь в беспощадной поверхности, решившей отцепиться от ядра звезды. Меркурий утонул, захлебываясь огнем, и настала моя очередь. Огнедышащие поля двигались ко мне, грозясь поглотить вслед за Меркурием, и я захотел прикрыться руками. Вместо рук, я увидел Венеру и Землю, мчащихся друг к другу. Земля мчалась так быстро, что воды вышли за пределы своих хранилищ, заливая северный полюс, и Земля облысела. Через секунду планеты столкнулись. Они покрывались пылающими трещинами и освобождающие жар ядра топили поверхности магмой. Многочисленные огромные пласты и маленькие кусочки камней в ужасе сбегали от своих хозяек, заполняя космос. «Папа!» – машинально подумал я, вспомнив, что на Земле мой отец. Поток звуков вдалеке, что были мыслями, стал немного тише.
– Перестань злиться, Эрик, – говорил мне голос. – Ты прерываешь естественный ход событий. Солнцу еще не время гаснуть.
После реплики я увидел нечто невероятное – кусочки планет, опомнившись, развернулись, и стекались назад. Магма поползла обратно в трещины, и поверхность снова стала прежней. Планеты лениво побрели на свои места. Огнедышащее поле потянулась к ядру, снова приобретая желтый оттенок. Время пошло вспять? Как такое возможно? Кто существо, которое заявляет, что оно, это я? Я, даже в самых больных своих фантазиях, и представить себе не мог контроля над временем! Время можно сжать, ускорить, но повернуть вспять? Существо, говорящее со мной, Бог?
– Я не Бог, Эрик, – ответил он на мысленный вопрос. – Повторяю ещё раз, я – это ты. Человек.
– Как понять человек? Люди это мешки с мясом и костями, они не парят в космосе, не управляют временем, они живут и умирают! Почему ты лжешь, Бог? И почему не появлялся, когда людям нужна была твоя помощь?! Почему мне умереть позволил?!
– Я  – не Бог, Эрик, – повторил он ледяным тоном. – Я человек, как и ты. Твоя смерть – результат замыкания цепи вероятностных событий. Я не вмешиваюсь в это. 
– Тогда объяснись, наконец, – проговорил я. Хотя не понятно, говорил я, или вселенная озвучивала мои мысли. – Кто ты и почему называешь себя мной?
– Мы то, что людьми принято называть Высшей формой жизни. Мы – очередная ступень эволюции, на которую своим экспериментом нас забросил отец.
– То есть, подожди, нас? Ты мой брат?
– Нет. Я запустил заново, внеся кое–какие изменения, жизненный цикл нашей планеты, и наблюдал, что произойдет.
– И что произошло?
– Ты тут. Случилось то же самое, что и со мной. За тем исключением, что в этот раз нейрогетики лишились своих сил.
– Стоп, стоп, а как мы можем существовать в одном месте?
– Мы с тобой за пределами информационного поля, мы им управляем. – Он взволновал космос, и по нему снова пошли невидимые волны, исказившие солнечную систему. – Там такая встреча спровоцирует катастрофу, а тут это значения не имеет.
– Ты один? – Спросил я. – Или вас много?
– В этой реальности – один. Теперь с тобой. Есть и другие измерения, их бесчисленное количество, и там до Высшей формы доходит множество цивилизаций.
– А почему у других доходит много, а у нас мало?
– Люди идиоты, – ответил голос. – Они эгоистичны. Это стало мне понятно, когда я в первое время пытался связаться с нашим отцом.
– А что пошло не так?
– Мы не можем напрямую общаться с простыми организмами, они не выдерживают этого. Потому нужно искать какие–то косвенные способы. Я стал приходить к отцу, а потом и к другим людям в виде сновидений и случайных мыслей. Сигнал в таких случаях очень слаб, и их мозг способен к его восприятию. Как думаешь, что вышло?
– Вышла религия, – догадался я. – Кем тебя нарекли?
– Богом.
Я осмотрелся. Солнце освещало ряд планет, мерно дрейфующих в пространстве, и пояс из огромного количества каменных обломков, надетый на нашу солнечную систему. Вокруг солнца летала отбросившая красивый синий хвост ледяная комета. Всё выглядит спокойно, органично, так, будто это осознанный промысел, а не дело случая. Выходит, до начала времен что-то было? Вселенная создана разумным существом, и она им управляется, но люди, не понимая происхождения существа, сами решили придумать ему название и роль.
– Ты прав, – подтвердил догадки голос. – И в этом нет ничего плохого, они даже правы, в какой-то степени. Идиоты они по другим причинам.
– Каким? – Он разжег мое любопытство.
– Среди людей находились властолюбивые «пророки», с которыми я общался. Они, объединившись с правительствами, держали людей в информационном страхе, а люди им верили, подчинялись, и позволяли себя контролировать.
– А люди разве единственная цивилизация в этой вселенной? Ты не мог заниматься кем-нибудь более смышлёным?
– Нет, но желание понаблюдать за другими цивилизациями, в других реальностях, более пристально, у меня есть. Потому, ты очень кстати.
– В смысле?
– Тебе ясно, кто ты, и на что теперь способен?
– Ну… – начал я неуверенно. – Да.
Я дожидался ответа, но голос окончательно смолк. Остался только я, и наша солнечная система.
– Эй! – Растерялся я. – Куда ты делся?!
Снова молчание. Я остался один. Мой взор вдруг стал крепнуть. Вместо единственной картины нашей звездной системы я стал видеть тысячи других, в конце концов, увидев всё. Я был в каждом уголке космоса, чувствовал любое движение. Прозрачные волны, снова прозрачные волны, и снова я ощущаю их каждой своей частичкой. Они исходят не от меня, они идут по мне. Перед моим взглядом замыкается бесконечное кольцо, вмещающее в себя миллиарды галактик.
Не я управляю вселенной, я и есть – вселенная.