Из воспоминаний Вольфа Бирманна
Утром 17-го марта 1982 года в Париже меня вырвал из сна телефонный звонок. Звонил Юрген Фукс из Западного Берлина: «Вольф, Роберт... Роберт умирает.» Зная Юргена, мне стало ясно, что я срочно должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы заполучить разрешение поехать в Восточный Берлин*. Я сел за свою старую Bonheur du jour и на одном дыхании отпечатал письмо Эриху Хонеккеру. Оно получилось, как глубокий вздох, как Cante jondo, как прусский вой из самой глубины души...
Письмо написано было быстро, но его ещё нужно было быстро доставить в ГДР. А как? Решил, через посла ГДР в Париже. Сработало: через два дня мне позвонили из Бонна и сотрудник тамошнего представительства ГДР военным голосом сообщил мне (отрапортовал), что против моего посещения Берлина никаких возражений нет...
В воскресенье я полетел в Западный Берлин. Переночевал у Юргена и рано утром на метро доехал до остановки Фридрихштрассе. Прошёл катакомбами к паспортному контролю. К счатью, всё прошло относительно быстро, только конфисковали 6 пустых магнитофонных касет, положили в пластиковый ракет до моего возвращения через 3 дня. Слава Богу, мою гитару пропустили. По лестнице вверх, потом опять вниз, длинные переходы Кафкавского лабиринта. Я был как в трансе. Мои ноги несли меня вперёд, наружу... Стоянка такси была пуста. Сосисочный киоск, естественно, закрыт. Всё как вымерло. Ноги понесли дальше через Вайдендамский мост. Я пошлёпал мимо Прусского-Орла знакомым путём домой. Шиффбауердамм, Райнхардштрассе — только здесь я пришёл в себя. Идиот, Бирманн! Драгоценное время! Обратно! Мне же нужно было к Роберту на пригородную электричку! Резко повернул — и тут увидел их, моих преследователей, борцов невидимого фронта. Они шли по пустынной Фридрихштрассе. Каждый одет, как обычный прохожий. Три ремесленника в синем. Одна любовная парочка под ручку. Три студента и ещё пара наряженных для создания толпы. Они шли мне навстречу, наши пути пересеклись. Примерно через 30 метров я оглянулся и увидел, что мои сопровождающие тоже повернули. Они меня приследовали...
На вокзале купил по тогдашним ценам самый дорогой билет ( за 50 пфеннигов) до конечной остановки Эркнер. Длинной лестницей поднялся на перрон. Поезд уже стоял. Он шёл до Рансдорф, не доезжая 2-х остановок до Эркнера.
Я вошёл в вагон. Всё пусто. Сел посередине вагона у окна. Двери захлопнулись, поезд помчался мимо моего Философского института, всё замелькало перед глазами.. Когда поезд достиг остановки «Яновитцбрюкке», только тогда я заметил, что за мной в вагоне развалились все «мои друзья».
Это случилось, как по-волшебству, как в кукольном театре, как-будто меня потянули за ниточки, я встал. Взглядом зафиксировал парочку наглецов. Кто сдастся? Кто первым опустит глаза? Только один выдержал. Он был немного старше, подозреваю, шеф. Игра, как пожать руку глазами. И внезапно он мне подмигнул и расплылся в улыбке, как старому знакомому. В этой игре я проиграл. Сел опять на своё место и невидящими глазами уставился в окно... Наконец, поезд прибыл на конечную остановку. Все вышли.
На перроне остались стоять только я и моя «личная охрана». Товарищи конспиративно рассеялись. Я пошёл навстречу своему «дружку». Он стоял рядом со своими двумя молодыми коллегами. Я:» Мы так давно не виделись. Как это получается, что вас всё ещё можно узнать с первого взгляда? У вас что, совсем нет при обучении уроков театрального мастерства?» Мой подмигивавший возразил:» Ты тоже специалист!» «Приятно слышать», - улыбнулся я в ответ. И он:»Ты саавсем не изменился..» На эту фразу я отреагировал, как натренированная по-звонку собака Павлова. «Брехт!» - сказал я, «это Брехт! Тебе знакома его Kойнер-история?» - «Это какая?»- «Ну та, где господин Койнер встречает своего старого знакомого. И тот говорит ему: господин Койнер, вы саавсем не изменились! На это Брехтовский Койнер не отвечает ни словом, но при этом от ужаса бледнеет.» - «Ах, да, понимаю» засмеялся мой сыщик, как при удачном анегдоте. И потом доверительным тоном: »Зарабатываешь на Западе также достаточно денег своими песнями? И я, не моргнув, вру:» Конечно!..Больше денег, чем мне нужно.» И он уже фамильярным тоном:» А они ваабще-то тебя там панимают?» «Не-а» - отвечаю. «Видишь, я так и думал» - кивает мой сыщик.
Между тем подошла нужная электричка. Я опять вошёл в средний вагон. Мои сопровождающие, как обычно, собрались позади меня. Когда позже мы плечом к плечу маршировали по Эркнерской платформе в направлении Ризентреппе, я сказал моему доверенному:»Кто его знает, стоит ли там внизу такси. Надеюсь, когда-нибудь маршрутный автобус поедет... Вы же могли бы меня взять с собой на эти 8 километриков до Грюнехайде, это же всё-равно ваша дорога... и вам было бы проще!» Но мой «друг» возразил:» Не а, мы этого не имеем права.»
Мне повезло, автобус уже стоял на остановке и доставил меня до места...
Все дома вокруг объекта, кроме зубного врача, принадлежали агентам гос. безопасности. И после 2-х годового домашнего ареста они караулили днём и ночью Дом Хавеманна на улице Бургвальд 5. Многие из них поселились даже со своими семьями, выращивали редиску: внутри белую, снаружи — красную. Даже на озере патрулировала лодка, с её помощью пытались присечь проникновение на участок Хавеманна фанатов или рафинированных гос. врагов по воде. Вот такая идилия.
Роберт лежал в своей спаленке. Да, подумал я, Юрген был прав. Времени осталось мало. На похудевшем лице такие небычные совиные глаза. Несмотря ни на что, Роберт сиял, как-будто мы опять победили в классовой борьбе, как-будто он провёл смерть. Как всегда, он был спокоен, остался самим собой.
Его жена Катя подтянула ему матрас повыше, чтобы ему было удобнее при разговоре. Я протиснулся со своим стулом между кроватью и стеной, а позади нас сидела смерть, наряженная под синию стальную бутыль. Наверху — вентиль, измеритель давления и прозрачная трубка для чистейшего водорода. Каждые 10 минут Роберт делал пару вдохов с помощью носовой маски. Он делал это так просто, между прочим, как при рутинном опыте в химической лаборатории.
Ни слова о болезни, для этого было слишком поздно. Лёгкие Роберта работали на четверть их возможностей. Четыре причины: туберкулёз из тюрьмы, примерно 300 000 сигарет и ко всему этому в лёгких грибок. О четвёртой возможной причине он тогда не знал: его лёгочный врач и друг др. Х. Ландманн и его жена Ортрун — оба были агентами министерства гос. безопасности.
Роберт охотнее говорил о болезнях мира, чем о своих. Я спел ему мою новую песню: Огонь камина в Париже... Роберт спросил, говорю я, наконец по-французски. Я ответил, что нет, но зато немного лучше по-немецки. Он продемонстрировал свой школьный французский:» Au clair de la lune, mon ami Pierrot/ Prete-moi ta plum, pour ecrire un mot...“, и я понял каждое слово, потому что знал музыку песни. Естественно, я привёз копию своего письма Хонеккеру. Роберт прочитал моё заключительное заверение, не устраивать пресс-шумиху.
В этот момент, как по волшебной палочке, появился фотограф журнала Штерн. Естественно, Роберт проинформировал этого симпатичного западного журналиста через конспиративные каналы о нашей встрече. Но это противоречило моему договору с Хонеккером, в который был включён даже отказ от встречи в Берлине с сыновьями. Поэтому я на него наорал, хотя это было несправедливо и глупо. Человек делал свою работу... Мы договорились, что фото от нас с Робертом в журнале будет подписано его женой — Катей.
Катя рассказала мне о ежедневной войне с «тараканами» - так называл Роберт, начиная со своего домашнего ареста в 1976 году** своих охранников гос. безопасности. «Да, так мы говорим, как в нацисское время! Ведь они как паразиты, потому что днём и ночью лезут из всех углов и ниш, и закоулков , и опять прячутся в щели.» Роберт рассказал о своём совместном с пастором Эппельманом «Берлинском призыве», который он опубликовал на западе, призыв к разоружению на западе и востоке.
У Роберта всегда были наиновейшие западные приборы, между ними видеокамера. На следущий день он попросил свою жену, установить японскую новинку. Катя поставила штатив у подножья кровати, так чтобы мы оба попали в объектив. Роберт помогал указаниями, как режиссёр, звуко- и кинооператор в одном лице. Наконец, всё было готово. Я достал из футляра гитару, он указал мне место рядом с его постелью и попросил спеть мою старую песню «Солдат солдат»***. Я подумал: типично Роберт! Это как было и раньше, когда он записывал мои первые песни. И Катюша всё снимает, чтобы они оба, когда я завтра утром уеду, могли , кто знает как долго, порадоваться этим документом нашей встречи.
Роберт кивнул, и Катя нажала на нужную кнопку Теперь Роберт говорил в камеру в несколько торжественом тоне:»Ах, Вольф... сыграй мне ещё раз песню «Солдат, солдат! Никогда не забуду, как ты много лет тому назад первый раз в Грюнехайде её пел, и твоя мама Эмма тебя слушала... и как старая коммунистка, при этом плакала, так её песня за душу взяла.» Я начал, как если бы это было в студии звукозаписи, и при этом наблюдал, как тонкие ослабевшие пальцы Роберта отбивали ритм по одеялу. В конце припев: « Soldaten sehn sich alle gleich / lebendig und als Leich! (Солдаты выглядят одинаково/ живые и мёртвые!)». Сразу же с последним аккордом Роберт начал свою кассандрово- пророческую речь о войне и мире:»Даа, Вольф, мир...» и в заключение потребовал разоружения на востоке и западе. Говорил всё это он не мне, а всему человечеству. Было ясно, что это должно стать его завещанием!
Я слушал и думал, может быть, Роберт осилит свой недуг, и моё посещение было для него как маленький элексир. Но надежда была слабой. Вспомнилась народная песня, которую мне пела мама:» Сегодня и завтра ещё хорошо /И я остаюсь с тобой /Но когда настанет третий день /Тогда мне нужно будет уйти..»
На третий день Катя отвезла меня на их траби в город. Я получил от пограничников свои пустые касеты, переночевал у Юргена и Лило, рассказал им о встрече и поехал в Дортмунд на большое политическое выступление в Вестфаленском зале..
Утром 9 апреля 1982 года мы сидели за сценой в большом грязноватом помещении, и каждый ждал своей очереди. Люди ели, пили, курили. Там стоял и телевизор с огромным экраном. Как всегда, в 8 часов были последние известия. Огромная фотография Роберта — я сразу всё понял:»Критик ГДР-овского режима сегодня в возрасте...» И к моему восхищению и одновременно возмущению внезапно пошёл видеофильм: Роберт сидит в постели, рядом я с гитарой. Роберт:»Ах, Вольф, сыграй же мне ещё раз песню «Солдат, солдат! ...Даа, Вольф, мир..» Как тут не радостно рассмеяться. На смертельном одре он был всё ещё живее, умнее и эффективнее меня. Роберт позаботился, чтобы Катя передала видео-касету в нужные руки и в тот же самый день какой-то западный журналист или дипломат переправил её по другую сторону стены.
В наши дни в Германии существует общество его имени.
*К тому времени Вольф Бирманн уже был лишён ГДР-овского гражданства.
**Под арест Роберт попал после того, как он написал протест в связи с лишением Вольфа Бирмана ГДР-овского гражданства
***песня "Солдат солдат" стала неофициальным гимном молодых людей, отказывавшихся служить в армии