Я родилась в небольшом подмосковном городке в эпоху, которую сейчас принято называть застойной. А на самом деле это было лучшее время в истории нашей страны – спокойное время брежневского правления.
Родители назвали меня в честь бабушки по отцу – Софьей. Моя мама, Нина Кирилловна, блондинка с серо-голубыми глазами, миниатюрная и хрупкая, всегда выглядела моложе своих лет. В юности это её огорчало и она пыталась казаться взрослее, но с годами осознала, какое это преимущество – быть стройной и грациозной, как девушка, когда самой уже за тридцать.
Мама человек творческой профессии – она художница, и в душе очень романтична. Мой папа, Алексей Григорьевич, тоже романтик; будучи инженером связи, он исколесил полстраны, побывал и в дружественных соцстранах – Чехословакии и Болгарии. В 28 лет он всё ещё напоминал мальчишку-подростка: невысокий, худой, остролицый, с живым взглядом карих глаз. Он много времени проводил в спортзале, но главным его увлечением были книги и шахматы.
Родня по отцовской линии была у меня по всему Союзу. Но в столице обосновалась только Валерия Ивановна, папина любимая тётушка, у которой он жил, пока учился в институте связи.
Валерия Ивановна с виду – аристократка. Со своей сестрой Софьей они были совсем не похожи. Баба Соня полная, кареглазая брюнетка, а её старшая сестра Лера – стройная, голубоглазая блондинка. Она с молодости работала в милиции, была военнообязанной, имела много орденов и медалей – как и мой дедушка Кирилл, заслуживший награды на войне. Замужем была недолго – её муж погиб на фронте. У них в браке родилось двое детей – девочка, которая умерла совсем маленькой, и сын, который в 1974 году в возрасте 44 лет погиб в автокатастрофе вместе с женой и 10-летним сыном.
Валерия Ивановна была мужественным человеком, но ей было очень нелегко в 73 года остаться наедине со своим горем. Жила она в трёхкомнатной квартире в Сокольниках, почти рядом с парком. Поскольку Алёша был её любимым племянником и она заменяла ему мать еще в годы его студенчества, тётушка Лера решила, что теперь он с семьёй должен жить у неё. К моей маме она относилась прекрасно и меня тоже любила. И когда она предложила моим родителям перебраться к ней в Москву, они согласились не раздумывая. К тому же отец работал в московском институте радио. А мама везде могла найти работу по специальности. Валерия Ивановна достаточно быстро сумела нас прописать – у неё сохранились старые связи.
Поскольку родители работали, а баба Лера не могла постоянно за мной присматривать – ей хватало её любимой болонки Сильвочки, которую три раза в день нужно было выгуливать, – меня решено было отдать в детский сад. Я подружилась с девочками из своей группы, но лучшую подругу встретила не в детском саду, а на детской площадке недалеко от нашего дома.
В один из выходных дней мы с мамой пошли на прогулку, и во дворе наше внимание привлекла красивая седовласая дама с девочкой примерно моего возраста, хорошенькой, как ангел. У неё были светло-золотые кудри, ярко голубые глаза и длиннющие как у куклы ресницы. Таких ресниц я ещё не видела и с нескрываемым интересом разглядывала их обладательницу. Мне сразу очень понравилась эта девочка и захотелось с ней познакомиться. Но я не решалась заговорить с ней. Между тем мама вступила в беседу с седовласой дамой, которая оказалась нашей соседкой по дому, – она жила в соседнем подъезде с семьёй дочери и занималась воспитанием внучки. Даму звали Анна Альбертовна, а внучку – Аля. От Али не укрылось моё внимание, на неё направленное, и она решила сделать первый шаг мне навстречу:
– Девочка, как тебя зовут? – поинтересовалась она.
– Соня, – ответила я. – А тебя?
– А меня Аля. Давай играть вместе? – предложила Аля.
– Давай! – с радостью согласилась я.
С этого момента началась наша многолетняя дружба. Я полюбила свою новую подругу, как родную сестру, и она относилась ко мне так же.
В детский сад Аля не ходила, и я завидовала своей подружке, что той не надо вставать в семь утра и ложиться спать в тихий час. И тем не менее бабушка воспитывала её довольно строго. Анна Альбертовна была полькой и ревностной католичкой; она регулярно посещала единственную в Москве католическую церковь на Дзержинской и крестила обеих своих дочерей и обоих внуков в католичество. (У Али был двоюродный брат Артур, которого также до семи лет воспитывала бабушка.)
Анна Альбертовна была из дворян, и дворянское происхождение чувствовалось в ней сразу. Она и в пожилые годы сохранила замечательную красоту, благородство черт и стройную осанку. Она получила великолепное образование, владела несколькими языками и была блестящей пианисткой. Её муж, как и мой дедушка по отцовской линии, погиб во время второй мировой войны, и она зарабатывала на жизнь уроками музыки и иностранных языков. Старшая из её дочерей окончила иняз, а младшая – московскую консерваторию. Младшую дочь, Алину маму, звали Еленой Николаевной; она была исключительной красавицей – классически правильные черты лица, великолепные волнистые волосы светло-золотого оттенка, миндалевидные глаза, длинные изогнутые ресницы, стройная фигура…
Елена Николаевна была арфисткой, а её муж, Виталий Игоревич Шаховской, кларнетистом; они довольно часто ездили на гастроли за рубеж, откуда привозили дочурке всевозможные подарки: разные игрушки, сувениры, переливающиеся открытки, чудесные платьица, туфельки и необычайно красивые заколки, а также мечту почти каждого советского ребенка – жевательную резинку. Привозили сувениры и для меня, – но моё воображение больше всего поражали заколки – таких на прилавках московских магазинов не было, и мама не могла порадовать меня чем-либо подобным, хотя платьица мне шила не хуже Алиных заграничных – модели рисовала сама; здесь проявлялась её богатая творческая фантазия. Она нередко шила и на заказ. Почти все местные модницы одевались у неё. Но вот смастерить мне хотя бы одну такую же красивую заколку, как у Али, она, увы, не могла. Однако сама Аля, видя моё восхищение её заколками, поинтересовалась, какие мне нравятся больше всего, и тут же мне их подарила. Я была счастлива.
Как всё-таки мало нужно ребёнку для счастья!
http://www.proza.ru/2017/04/29/211