2.3. Харчевня
Дверь харчевни приоткрылась и в нее просунулась девичья голова с миловидным личиком, обрамленным рыжими прядями, выбившимися из-под кепи-афганки, украшенным чуть длинным прямым острым носом с тонкой спинкой и посверкивающими зеленью лисьими глазами.
— Чего надо?! — сурово «пробудился» здоровенный почти под ноль стриженный мужик с многократно переломанными носом и ушами, пудовыми кулачищами размером чуть поменьше Лизкиной головы и бицухой, в обхвате превышающей ее талию, он восседал в огромном сделанном на заказ кресле чуть в стороне от двери, вытянув длинные крепкие ножищи в сталкерских суровых штанах и прочных здоровенных берцах, перекрывая проход к столам, прилавку и стойке.
«Борец! Классный рукопашник. Хрен отобьешься! — подумала шпионка, но под конец чуть не прыснула. — Как на бегемота похож!»
Если бы Лизка не зацепилась рюкзаком за ручку двери, то дала бы такого стрекача, что только б ее у Шаболовки и видели, но она застряла, путь был лишь вперед…
Издалека, то есть от стены, противоположной двери, раздался уже хорошо знакомый Лизке голос:
— Гип, пропусти! Это ко мне!
Здоровяк сместил ноги и, кажется, опять провалился в спокойную дрему.
— Лиза, не бойся! Дядя добрый, просто очень большой и усталый. Проходи! — Крысяныч сидел на диване позади главного почти во всю длину заведения стола, опираясь правым локтем на потертый подлокотник. Сбросив туннельное снаряжение, он изрядно «схуднул», но сквозь меховой жилет, тертый китель афганки и старый «братский» свитер проступал крупный костяк, обтянутый тренированными мышцами. Старик улыбался в густые усы и бороду, в его серо-голубых глазах плясали зеленые черти.
Бочком-бочком Лизка начала смещаться влево от двери, намереваясь проскочить между столом и стойкой-прилавком, она уже почти разлепила губы внезапно пересохшего рта, чтобы сказать, что вовсе не боится, как сзади сверху раздалось:
— Плащик, будьте любезны!
— И-ик! — сорвалось со шпионкиных губ.
— Га-га-га! — разразился слаженный дуэт густых баритонов. За спиной над не замеченной Лизкой гардеробной выгородкой возникли торсы двух очень похожих, лыбящихся в тридцать два титановых зуба амбалов, напоминавших заматеревших хрячков, помельче привратника, но не менее опасных, с лицами разукрашенными следами былых лихих схваток.
— Цыц вы, хрюндели! — рыкнул Крысяныч. — Совсем ребенка напужали!
— Как мы могли, шеф! — покатились со смеху кабанчики.
«Песец! — ругнулась про себя Лизка. — Дубины стоеросовые! Лукоморье! «Двое из ларца одинаковы с лица» при гардеробе, «Дрема» при дверях. Лукоморье!»
— Спасибо! — совладав с собой, буркнула Лизка отсмеявшимся здоровякам, протягивая плащ-палатку. Между делом вгляделась в лица: «Где я их видела?»
Посмотрела на Крысяныча, комплекцией он, имея вполне себе солидные габариты, значительно уступал другим участникам явно давно слаженного квартета, но кто тут главный ясно было и ежонку.
Чуть отдышавшись двинулась дальше.
У стойки чуть притормозила. Витрину заполонили разномастные сосуды — рюмки, стопки, стаканы, кружки, бутыли, графинчики — с напитками и тарелки-миски с закусками, впрочем, вторые значительно уступали в количестве первым. «1 п. к АК за порцию», — гласила вывеска, рядом висела таблица конвертации разнокалиберных патронов относительно патрона к АК-74.
«Забавные экспозиция и чтиво, — отметила Лизка, глотая голодные слюни. — Как бы местную закусь продегустировать? Но цены кусачие… Надо было Лешего слушать… — Заглянула за прилавок. — О! Кикимора с бабой Ягой!»
Кикиморой она окрестила фигуристую смазливую сероглазую брюнетку с пышной копной подхваченных яркой косынкой волос, одетую в облегающее темно-красное длинное платье с разрезом от вершины упругого пышноватого бедра и глубоким декольте, едва скрывающим крупненькие (в два Лизкиных кулака) и крепенькие полушария грудей с торчащими столбиками сосками. Та скользнула по посетительнице оценивающим взглядом, едва заметно дернула щекой — конкурентка, тощенькая и не дозревшая, но опасная.
На роль бабы Яги определила сутуловатую немолодую женщину схожих с собой габаритов, с головы до ног упакованную в линялое хаки. Тело ее было облачено в свободноватые рубашку и юбку, верхняя часть лица пряталась за очками-авиаторами с зеркальными стеклами, а платок помимо волос скрывал и левую половину лица. Смотрела она на Лизку странно, но, даже не видя глаз, шпионка уловила избыток материнских ноток, многовато их было для случайной встречной.
На всех присутствующих были однотипные меховые жилеты.
«Униформа», — решила Лизка. Она еще несколько секунды незаметно повтягивала ароматы, плывущие от плиты, глотая слюни, а потом сделал последние шаги на пути к своему туннельному знакомцу.
— Вот и я!
— Вот и ты… — негромким угасающим голосом откликнулся бодрый с виду старик. Резанула Лизкин слух интонация, странные эмоции пробудив. Крысяныч спохватился, прибрал ноги, вжался в диван. — Проходи, присаживайся, вон стул, рюкзак в угол на ящик.
Ловко балансирую меж столом и диваном, Лизка добралась до старого, но крепкого стоящего сбоку стула, пристроила рюкзак, сняла и повесила на спинку кожанку, поерзала, удивляясь удобности конструкции сидения и спинки. Глянула на старика: «Какие у него добрые глаза… Отеческие… Сколько любви неистраченной… А я… А я в него пестиком тыкала. Дура!»
— Крысяныч, а как вы узнали, что меня Лизой зовут? Я же не представилась…
— Угадал. Рыжая, на лису похожа, значит Лизавета или Алиса… — соврал старик. Шпионка чуть прищурила глаза: «Слабо верится…»
— А почему Лизавета или Алиса?
— В сказках так лис зовут… — Старик решил сменить тему. — Как пробежалась?
— Класс! — Лизка чуть покраснела.
— Голодная?
— Не-а…
— На-а-астя! Пять «пролетарских», большие кружки бульона и чая… сладкого.
— Есть, шеф! — откликнулась кикимора.
— Крысяныч, у меня денег в обрез.
— Ты моя гостья. Не хватало, чтобы ты в харчевне в голодный обморок рухнула, — проворчал старик и, сменив тон на приказной, прибавил. — Лисьонок, идя, лапы мой!
Лизка вспорхнула со стула. Идти вдоль кухни было выше ее сил — жрать-то хоте-е-елось, спасу нет. «Заодно и другую сторону харчевни осмотрю», — решила она. Правда, дорогу преграждал «Дрема», но кто гостью Крысяныча здесь тронет?
Обходя стулья, стоящие вдоль стола, она приблизилась к стене, утопающей в густой тени, что-то бликануло, Лизка приблизилась, разглядывая… «Фотки в рамочках со стеклом! — поняла она. — Вот только чьи?»
Без приключений доскакав до рукомойника, она с удовольствием вымыла руки с кусковым мылом, кабанчики подсуетились, положив в мыльницу новый ароматный кусок, подсунули чистое полотенце.
На обратном пути она шла медленно, вглядываясь в лица на развешенных портретах. Усевшись на стул, спросила, указывая на стену:
— А что это?
— Стена памяти.
— Странная она какая-то. Неясно по какому принципу фото развешаны.
— Ну-у, все просто, — Крысяныч крякнул в кулак, прочищая горло. — Слева безоговорочно Герои станции, справа придурки
— Безоговорочно?
— Что безоговорочно?
— Придурки!
— Сама посуди, они сами сгинули и еще доверившихся им людей погубили.
— Придурки! Дебилы! А зачем их помнить?
— А мы не их, а их проделки помним. Слышала, что все уставы и инструкции кровью писаны? — Лизка кивнула. — Вот мы и помним, чтобы ошибки кровавые не повторять.
— А тот самый правый у двери кто?
— Это Песец.
— Песец? — Крысяныч кивнул. Лизка фыркнула. — Ну и погонялово… А что он сотворил?
Продолжение http://www.proza.ru/2017/04/29/1573