Иван лежал держа удары,
Оно, бой и с тенью, не пустяк!
Народы били так Гайдары,
Хоть первый был и холостяк.
Каким путём он размножался,
Покрыто жутким мраком то,
Ведь и за бабу не держался,
И даже за её манто.
Так думал молодой повеса
Лежа в палате и кося,
Под одеялом теша беса,
И в мыслях в облаках вися!
Но, тут Каллисто сладострастно
Дала ему пинка под зад,
Поэта жизнь, ты так ужасна,
Повсюду вместо рая Ад!
Ну, вот зачем Апокалипсис,
Зачем перо наперевес?
Мир очертил судьбы эклипсис,
И мирно с потолочка слез.
Назавтра, дома на диване
Поэт допил свой самогон,
И долго пребывал в нирване,
Устроив мысленный прогон.
А мать-старушка лила слёзы,
Что не помог лекарствий цвет,
Желтели лепестки мимозы,
Торжествовал Москвы цветмет.
Зря Опекушин ты старался,
Где Пушкин давеча стоял,
Стоял поэт, он так набрался,
Что страх прохожих обуял.
Однако дева в кардамоне
Поэта привела к себе,
Лежал и плакал тот в шансоне,
Она же млела как в етьбе.
И эту деву звали Муза,
Среди друзей биксой слыла,
Давала многим, и от пуза,
Поскольку доброю была.
На раз поэт сошелся с нею,
Судьба судьбина, симбиоз!
Тут я от радости хренею,
Солома, дева, кантри Оз!