путиниада

Ужасна путинская власть
И нет в истории ужасней.
На Русь несчастную напасть
Куда страшнее всех напастей!
Ну что  нам глад и что нам мор,
Что нам нашествия и войны!
Все нипочем! Но Путин-вор…
Вот кто исчадье преисподней!
Откуда взялся он у нас,
На нашу голову свалился?
В ряду властителей былых
Как черный демон появился?
Ведь кто у нас пред ним царил?
Всяк образ  ангелоподобен!
Кого ни вспомни – он и свят,
И праведен, и… телом сдобен!

Иван Кротчайший – идеал
Поборника свободы слова.
В свободных диспутах решал:
Того в костер, на кол другого…
Всех злых боярей исказнил,
Которые народу язва.
А что  народишко побил -
Так лезли под руку напрасно!

Крутую кашу заварил,
За  тридцать лет не расхлебали.
Да и потом немало лет
Горшки побитые считали.
И вроде не живой уже,
Он этой   Смуте всей причина.
Всяк, кто желал на царство сесть,
Искал его родства и чина.
Так мертвый, он хватал живых,
Своим примером заражая.
Драконьих сеятель зубов,
Он не дождался урожая,
Что был обилен и кровав.
Но…  исторически он прав.

Ведь из кровавой пены Смуты,
Россия выползла и  бо'сой и нагой,
Израненной, но все-таки живой,
И, надо же,  готовой к переменам!
Их начала, династию  сменив.
Не абы как, а выбором народным!
Как  мы сегодня выбираем власть,
Голосованьем  честным и свободным.
Так и Романовым досталась эта сласть.

Лексей Тишайший, гуманист средь них.
Всего то пол-Поволжья и повесил.
Хоть мог бы все! Но -  нравом тих,
Смиренен сердцем, духом светел…
Ну, стырил серебро и соль.
Так ведь не всю же! И для дела!
А что бунтует рвань и голь,
Так всыпать ей, чтоб не гундела!

Герр Питер, славный  сын его,
Борец с коррупцией известный,
Допек беднягу до того,
Что ей Россия стала тесной!
Мала, узка, не по плечам!
Его гнезда птенцы лихие
Россию вволю расклевав,
Окно в Европу прорубили.
Через болото, напрямки,
Где  ливры, талеры, пиастры!
А что в болоте кто-то сгнил…
Так это было не напрасно!
Да и о чем тут толковать?
Всего то четверть от народа!
А бабы новых наплодят,
Как повелела им природа!
Мы в том поможем, это ясно.
И будет  все у нас прекрасно!
И вовсе  не о чем вздыхать.
Империя, едрена мать!

Екатерина Гроссе, о!
Вольтера спонсорша  и муза,
Идею равенства его
Рабам внушала через гузно.
Мол, предо мною  все равны,
А тем, которые равнее,
Дам во владение рабов,
И что нибудь еще на шею!
А что б рабов хватало всем
Она и тех поработила,
Кто до нее цепей не знал.
Цепями их и наградила!
Всем мать родная, даже тем,
Которые у ней в случа'е.
А что слаба на передок,
Так это от больших печалей
О государстве, о народе,
И все такое в этом роде…

Ее орлы птенцов Петровых
Своим полетом превзошли.
Те тыщи из казны таскали,
Сии к мильонам перешли!
А что там муж, да и  племяш,
О чем клеветники шептали,
Де, мол убийство, то да се…
В тюрьме удавлен, табакерка…
Пустые враки это все
От подлого и злого сердца!
Врачи научно доказали,
Что смерти те проистекли
От неких прежестоких колик
Постигших  их во цвете лет.
И легитимнейшей царице
Упреков в том и тени  нет!
Да и откуда бы им взяться,
Когда известен целый  свет,
Что добродетельней  Фелицы
Властительницы в мире нет!

Благословенный  Александр …
Ни слов не хватит, ни елея
Все  совершенства  описать!
Но все ж решаюсь, робко млея!
Он, кстати,  сам не робок был
И совершенно не ребячлив.
Престол отцовский  восприяв,
Он царствовать прекрасно начал!
Он Бонапарта победитель,
Европы славный  избавитель,
Ее кумир и повелитель,
Монархов гордый покровитель,
Без мала с Господом на «ты»!
Но… жертва грязной клеветы!
Мол, слабый он,
Да и плешивый
Мол, щеголь он и враг труда,
Нечаянно пригретый славой…
Уж это вовсе ерунда!
Уж и в ворота ни в какие!
Но что с них взять,
С клеветников?
Черкнул, мазнул
И был таков!

А дальше все Коли, да Саши,
Друг друга милее и краше.
Россия под ними цветет,
И птицею-тройкою скачет.
Клеветник же трактует  иначе -
Не столько она  процветает,
Сколько  ворует и пьет!
И ропот клеветнический крепчает,
Де, мол, у них там пар да телеграф,
Науки вольные во благо расцветают,
У нас же щи, да лапти, да соха.
И всем столоначальник  заправляет,
Горазд лишь в карты,
Да обчистить мужика,
Да все бы стричь барашка,
Что в бумажке.
А без того ни шага, ни шажка,
Ни к делу государеву отмашки.
И уж война ли там, аль мать родна,
Но подношенье – дело столь святое,
Что без него и думать ни моги
Ни торговать, ни воевать, ни строить!
А что казна, так это ж свой карман!
И посему кончается роман
России и Романовых семейства.
Последний Коля вожжи упустил
Кому бы подхватить, все разбежались,
И птицу-тройку понесло вразнос,
И Чичиковы в ней не удержались.
Так что вполне всерьез стоял вопрос –
Меж кем  делить призы,
Что в ней остались.

Однако новые настали   времена,
И лики новые над нами вознесли.
Ульянов с Троцким, два поводыря,
В кромешный рай Россию завели.
В раю том реки кровушкой  текут,
А берега из черепов и грязи…
Но лозунги, но символы кругом!
И многие от них горят в экстазе!
Экстаз, энтузиазм, одушевленье!
Насилья мир разрушен до основ!
На горизонте мировое братство,
Республика свободы и   трудов,
Мечта, и цель, и сон  энтузиастов!
Зловредные основы все ж  остались,
Притом не просто в глубине скрывались -
Смущали и  морочили  народ.
Пока же те  основы корчевали,
Живых корней, побегов порубали,
Так, что едва  осталось на развод!
При этакой решительной победе
И самый  удалой  энтузиаст
В своей высокой цели усомнился,
И вроде бы морально оступился…
Тем более, опять клеветники!
Они ему шипели прямо в ухо,
Что вот, де мол, теперь у нас разруха,
Не где-нибудь, а прямо в головах!

И неизвестно, что куда б пошло,
Но тут Иосиф Мудрый объявился,
И дело снова стало на крыло.
Кротчайшего  Ивана ученик
И дел его достойный продолжатель,
Он знал, насколько вреден клеветник,
Змей подколодный и недоброжелатель,
Не верящий в конечное добро
Его, Иосифа, с Иваном Кротким дела.
Он меры взял уверенно, умело,
И клеветник в его тени поник,
Скукожился  и самоистребился.
Зато стократ расцвел энтузиазм!
И под овации  колонн одушевленных
Он вновь извел  боярей злокозне;нных,
(Тут надо бы злоко;зненных, но рифма!)
Ну и колонны малость  проредил,
В пыль растерев немалую толику
Что не туда смотрела, иль не так,
Иль просто – для отчета, или счета.
Ну, в общем, очень нужная работа
Для очищенья масс от всякой скверны.
И в этом деле он, бесспорно, первый.
Не в череде, а в результате. Так!

И воцарились тишь, да благодать.
О клевете  и думать позабыли,
И так вот тихо-мирно жили-были,
Не ведая сомнений и тревог
Под справедливой  тростью Фразибула
В руке Мудрейшего.
Та  ж устали не знала,
Клеветникам  всем головы сшибала.
Чем и хранила тишь да благодать…

И тут  война. Неслыханная.
Что еще  сказать?

Но здесь  уж и  Россия пробудилась,
Из спецколонн в народ преобразилась,
Неведомо откуда взявши сил,
И под водительством  Иосифа-стратега,
Или  его стараньям вопреки,
С трудом, но  одолела супостата,
Кому подобного еще не видел свет,
И душ живых за то  отдав без счета.
Но этим не закончилась работа,
И предстояло дать еще ответ –
Останется Россия или нет.

Страна в развалинах.
Не то, что б бездыханна,
Но, кажется, жива  едва-едва.
Куда ни глянь – пожарища,  руины,
Да на погостах свежая трава…

Страна вставала  трудно, долго, тяжко,
Усильем  мощным   воли и  трудов.
И, вроде бы, уже спины не гнула,
Как до войны, под тростью Фразибула,
Что для  Мудрейшего опасней всех врагов.
Он начал вновь выстраивать  колонны,
И добиваться стройности рядов.
Но что то в этот раз пошло не так.
Уменьшилось число энтузиастов,
И вроде бы  влияние основ,
Искорененных якобы когда то
Вновь проявилось в шатости умов…
И,  наконец, испытанная  трость
Возьми, да преломись  в руке его
И руку ту при этом  проколов,
Как речено в пророках было древних
За долго, очень долго до того…
И слух пополз, что это  повлекло
Мудрейшего внезапную кончину…
Да что теперь выискивать причину!
Ушел, чем  очень многим дал остаться.
И незачем теперь в шкафах копаться,
Где что ни полка, то скелетов груда.
Нет, прочь и прочь! Скорее прочь оттуда!

Но он ушел, себе оставшись верен,
Собрав народ в колонны,  и забрав
С собою самых любящих и верных,
Которые стремились стать из первых
У изголовья на его  похоронах.

Так кончилась великая эпоха,
В которой места человеку нет,
А лишь рядам, шеренгам и колоннам.
Что впереди?  Россия, дай ответ!
Но нет. Пока ее ответа нет.

А есть грызня собачья под ковром,
За Мудрого Иосифа наследство,
Где когти и клыки к победе средство.
Народ же  совершенно не причем.

Но выползший наружу победитель
Народ не так стращал, как развлекал.
Он плотью от него был, от народа,
И кровью тоже был ему не чужд.
В том смысле, что пролил ее не мало.
Но по душе он крови не алкал,
А лишь служил Мудрейшему усердно,
Вникая в суть его державных нужд.

Никита Хрущ, что значит жук навозный,
А может майский, кто их разберет,
Чуть утвердившись  на вершине власти,
Решился все же  правду приоткрыть
Об ужасах  прошедшего правленья.
Нет-нет, не всю, конечно, и не всем,
Лишь часть ее, и только-только тем,
Достоин кто  особого  доверья.
Но вот, подобно  шилу и воде,
Слова его и через и насквозь
Продрались,  просочились и достигли
Всех  тех, кто сохранил не только уши,
Открытые для  правды, но и души,
Способные ее в себя вместить.
И тем себя Никита обессмертил
Наверно и  не ведая того.
А заодно и новый ввел обычай -
Предместника по власти обличать.
Уж для чего всегда найдется случай!
Ведь кто там   без греха? Да никого!

Он попытался в меру разуменья
И прокормить и расселить народ,
Но так и  не  стяжал ни уваженья,
Тем более любви, а уж скорей
Какое то брезгливое презренье,
Бог знает отчего и почему
И что же, черт возьми,
Тому  причиной?
И что в вину вменяется  ему?
Ботинок  на трибуне? Мать Кузьмы?
Посаженная в тундре кукуруза?
Иль «пидарас» на выставке в Манеже,
Заместо члена твердого Союза
Художников?  Теперь не рассудить.
Волюнтарист! О чем тут говорить!

Да  и к чему?
Со временем пришла
Его неотвратимая пора
Быть сожранным
Опять  же под ковром.
Хоть и не до смерти.
Такая вот игра.

А Леня,  легитимнейший правитель
Хруща-волюнтариста победитель,
Он хоть имел и когти и клыки,
Но свой  покой ценил гораздо выше,
Жил сам, но  жить притом давал другим,
Особенно которые поближе.
Теперь  клеветники сказали б  - «крыша»!
Ну, так на то они клеветники!
При Лене каждый брал, сколь мог урвать,
Кто посмелее,  ел по два и  по; три.
А кто твердил мол «стыдно воровать!»
Тот и ишачил за  одну зарплату,
С которою ни жить, ни помирать!
Зато на службе можно и поспать.
Зарплата та же, те же дивиденды
Хоть стой, хоть падай,
хоть пляши, хоть пой!
Вот так страна раскисла и одрябла,
Что вместе называется «застой»…
Как говорят, он был душой незлобен,
И многое клеветникам спускал,
Которые за край не заходили.
Однако  кто зашел, не обессудь!
Таких шемякиным судом судили,
Кого в Мордовию, кого в дурдом.
Иных и за рубеж. Не в этом суть.
Суть в том, что бы не видно и не слышно.
Что б тишина, покой и благодать.
Что б сонного покоя в государстве
Клеветники не смели нарушать!
Он мира был поборник несомненный,
Хоть маршал и четырежды герой,
Четырежды! Но все послевоенный…
Из под ковра явился он без звезд.
Но не нашлось во всей  стране героя
В лицо ему задать такой вопрос!
Однако ж миротворец все же странный.
Пол-Африки, Вьетнам -  огонь и кровь!
Не говоря о Праге и Кабуле,
Где нас в дерьмо с макушкою  макнули
При том в свое… И раз, и два, и  вновь…

Так постепенно угасало царство.
Но Леонид его опередил,
Да и наследники его не задержались.
Всем  было ясно -  что то вызревает!
И вызрел говорливый Михаил.

К народу вылез он из под ковра,
Как все его предместники былые,
Но облачен, в отличие от них,
В блистающие  белые  одежды,
Без пятен крови, гноя и соплей
Своих соперников.
Их одолел не тем, что всех сильней,
А волей пятерых верховных старцев,
Как в древней Индии решал все панчаят.
Но в данном случае уместней будет
Тусовку эту называть секретарьят.
(Здесь снова жертва рифме, подтасовка.
По настоящему оно -    Политбюро).
Страна застыла, ожидая чутко,
Когда же  воспоследует добро.
Но ожиданье что то затянулось,
Пар и на этот раз ушел в свисток.
И вместо перестройки с ускореньем
Мы получили карточки на все,
Чернобыль, Сумгаит и Фергану,
И список этот можно длить и длить…
Ну, словом, в полном смысле разоренье!
В котором виноват, конечно, он!
И только он! Он Господом отмечен
И явно в наказанье послан нам!
Хотя за что? Ведь  жили тихо-мирно,
Тянул всяк  под себя кто что стерег…
Когда и как страна перешагнула
Тот роковой, губительный порог? 

Кто объяснит? Но вот ее не стало.
Вернее, снова в берега вошла,
В те самые, с которых    начинала
Еще при Кротком. Вот и все дела.

И посреди всеобщего смятенья
Был всенародно избран царь Борис
Он был из тех, кто ловок под ковром,
Но обладал недюжинной натурой,
И тем  привлек  к себе клеветников,
Что было приняли его за своего,
Как очень скоро оказалось – сдуру.
Его совсем другие люди окружили,
Из тех, кто точно знали, что почем,
И очень быстро все к рукам прибрали,
К чему отнюдь не приложили рук.
Что потом-кровью поколений создавалось,
Им по дешевке, в легкую досталось.
За что в ответе, ясно, царь Борис,
Создавший  при  себе подобный круг.

Он, верно, растворился б  в пене смуты,
Когда б не тень Мудрейшего над ним.
Одни ее  с надеждой призывали,
Другие же с проклятьем изгоняли,
И под угрозой красного возврата
Семибанкирщина допущена во власть,
Как будто  меньшим злом она чревата.
Но допускали, как глотали хину
Чуму на оба дома призывая…

Борис  во власти вновь,
Но стало ясно,
Что  упованья и на этого царя,
Как на былых предместников его
Увы и ах! По прежнему   напрасны, 
И вера и надежды снова зря.
Ни мира, ни покоя, ни достатка,
И вновь искоренение основ,
Но только в этот раз социализма,
Чечня, прихватизация, дефолт…
Ну, никаких причин для оптимизма!
   Царь угасал, читая документы,
А царедворцы шустрые его
Скорей куски полакомей хватали,
Твердя, что  это все эксперименты
Для  возрождения  России и так дале…

Тут кстати вспоминается частушка
Послевоенного московского двора.
Что  вроде бы какой то  рыжий пес,
Чего то будто там в портки нанес,
И это самое  в Америку отнес…
И будто бы в Америке сказали,
Что своего полно, мол, на базаре…   

Но это к слову…
Странно все ж, однако …
Ведь шестьдесят годков уже тому …
Прови'денье, случайность, четкий план,
Продуманный вперед на поколенья?
И даже с рыжим! Вот где удивленье!
Как ни суди, но так оно и вышло,
И в том, увы,  сегодня нет сомненья…

Чего уж там хватило у Бориса,
Инстинкта, что ли, здравого ли смысла,
А вдруг и  совести?
Чужую душу кто же разберет,
Когда она  в густых  потемках вся
От наших дней, и аж до Гостомысла…
Но он не стал цепляться за венец,
А принародно, всем на удивленье,
Собственноручно взял, да снял  с себя.
Чем  новой смуте положил конец,
И дал начало новому правленью.

Вот тут то и явился миру Путин,
Не абы как, не с ветру и не вдруг.
Но восприяв венец царя Бориса
Из собственных его державных рук.

И вот такую величавую картину,
Такую цепь подвижников святых,
Когорту праведных, безгрешных,
Беззаветных и бессеребреных
Властителей былых,
Он  осквернил, и запятнал,
И опорочил своим
Присутствием в ареопаге их!

Он России разоритель,
Он свобод и прав душитель,
И законов осквернитель,
Произвола покровитель,
Духа вольного губитель,
Гей-движенья не любитель
Оппозиции гонитель,
Тирании учредитель!
Вот о нем как говорят,
Те, которые не быдло,
Ленты правильные носят,
Каждый жутко креативен,
Честен и рукопожат!   

Когда таких клеветниками звали,
Им рты то кляпами,
То глиной забивали,
Тогда то их слова и  вес имели…
Зато теперь им полная лафа!
И на дворе Емелина неделя,
И никакая там кровавая гэбня
В неделе этой не  испортит дня,
Ни песни испортит, ни обедни.
И Моське вольно гавкать на слона…

Но это к слову. Главный же вопрос:
Так как же он во власти  очутился
Как затесался, как в нее  внедрился,
И чьим же попущеньем в ней возрос?
Как будто бы он  взялся ниоткуда,
С какой-нибудь неведомой звезды,
А то из ада прямо к нам засланец,
Нам посланный по нашим же грехам, 
Ну, в общем, чужеродное явленье,
Проклятье лишь на наше поколенье!
Всем ведомо,  что  не было такого,
И в том  свидетелем у нас
Весь белый свет, что в благолепном
Славном прошлом нашем
 Ему корней и оснований нет!
Подобья нет, и даже нет намека!
Почто ж судьба сегодня столь жестока!?