Легенда отечественной офтальмологии Святослав Нико

 

Интереснейший человек, рассказать о котором, используя только одну краску, неважно, чёрную или белую, совершенно невозможно.
Да и вообще, не очень-то я уверен, что у меня получится: встречались мы эпизодически, и, полагаю, мои впечатления во многом сложились не только на основе личного знакомства, но и по отзывам других людей, близко знавших его.               

 

Впервые Фёдорова я увидел и услышал (больше не его самого, а о нём) году в 1971.
К тому времени, приехав из Архангельска, он уже 2 или 3 года заведовал кафедрой глазных болезней в Стомате (Московский медицинский стоматологический институт).
По поручению ректора мы с К.М. Лакиным (проректор по учебной работе, я - зам.декана вечернего факультета) посетили базу этой кафедры.
Где-то у чёрта на куличках, в самом конце Димитровского шоссе располагалась база этой кафедры. Воспоминаний о первой встрече почти не осталось.
Я его не очень запомнил, так, показалось, что пижон. Когда показывал "площади и оборудование", он беззастенчиво себя рекламировал, хотя мне казалось, что хвалиться было нечем.
Но допускаю, что впечатление смазал последующий рассказ Лакина о том, как Фёдоров прорывался в Москву, что тронуло меня значительно сильнее увиденного: каким-то образом, будучи в Архангельске, он познакомился с дочерью Ферюбина (1й Замминистра иностранных дел, член ЦК, любовник Е.А.Фурцевой) и стал её бойфрендом, вот она-то и перетащила своего любимого в столицу. Связь продолжалось ровно столько времени, сколько Ферюбин занимал ответственный пост, и затем тихо заглохла. Напоминаю, передаю со слов Лакина и за строгость фактологии поручиться не могу. Поскольку в то время я сам жил в Москве на птичьих правах и мог быть насильственно депортирован по месту прописки (в Рязань), подобного рода истории меня живейшим образом интересовали. Каждый по-разному решал проблему трудоустройства в столице. Кто через женщин, а я через жену: сумел - сам теперь удивляюсь - выбить супруге "лимит на участкового врача" с жилплощадью, куда и прописался к супруге. Произошло сие знаменательное событие лишь в начале февраля 72 года, причём имел уже строжайшее предупреждение отдела кадров Стомата:
"не предъявишь паспорт с вожделенным московским адресом, 12 февраля будешь уволен".

Шеф сказал также, что Фёдоров является фиктивным автором искусственного хрусталика, приписавшись к работе своего сотрудника, некоего Захарова ("хрусталик Фёдорова-Захарова"), при этом сослался на слухи. Но тут  уж  был явный перебор. Теперь-то я уверен, что хрусталик был его и задуман задолго до Архангельска (там появился многообещающий аспирант Захаров). Да, забыл упомянуть, С.Н.Ф. в 1971 г. было 44 года. Внешность его тогда описать не сумел бы, разве только заметил сходство с взъерошенным терьером и лёгкую хромоту (объяснили - ступни нет).

Следующая встреча состоялась года через 2. Эту помню хорошо. Мы с Лакиным (ещё не заведующий и не ректор) имели на кафедре один кабинет на двоих, и зачем-то он (Лакин, не кабинет) понадобился нашему офтальмологу. Я говорю:"Ждите. Вот-вот он должен придти".
Долго молчать Фёдоров не мог, да и я в то время был достаточно общителен. Темой беседы стала лекарственная терапия глазной патологии (а о чём ещё разговаривать в кабинете, который делят профессор и доцент кафедры фармакологии). Поразил он меня нестандартным подходом к "вечным (понятно, в фармакологическом смысле) истинам". Я априори был убеждён, впрочем, как и вся современная фармакология, в полезности средств, суживающих зрачок, при глаукоме. Мне казалось, тут и обсуждать-то нечего. А собеседник неожиданно и начисто отверг эту аксиому, используя в качестве аргумента неопровержимое: "Ерунда всё это!"  Я аж задохнулся. Продолжить дискуссию помешало появление моего профессора.
Позже я с ним поделился возмущением, мол, как это можно! На что последовало безапеляционное:" Не бери в голову. Клиницисты фармакологии не знают, потому что м-даки". Честно говоря, всё-таки "в голову забрал" этот нонсенс, и много лет спустя напрямую поинтересовался у С.Н., чего это он охаял соответствующую группу лекарств? Тот, разумеется, ничего не помнил, но неожиданно подтвердил  "высокую значимость этих препаратов как средств, «эффективно снижающих внутриглазное давление" (его повышение – осньвной признак глаукомы). Сенсационное заявление 74 года отношу к "пижонству", к желанию поразить "оригинальностью" мышления.

Надо признаться, что известность Фёдорова к этому времени мощно нарастала, и его знали не только в нашем институте, но и в Москве. Злопыхатели связывали стремительный рост авторитета лишь с саморекламой, до которой С.Н. был действительно охоч. Но дело было, конечно, совсем не в ней (более правильно, не совсем в ней).

Потом целых 5-6 лет ничего не случалось (в смысле, значимого для моего отношения к С.Н.).
В институте о нём время от времени говорили: то он кого-то проперировал из "сильных мира сего", то организовал и стал директором НИИ микрохирургии глаза (будущий МНТК), то дал какое-то сногосшибательное интервью, то в очередной раз не прошёл в Академию (АМН), то ещё что-то... Хотя ничего такого сверх ординарного за ним не числилось. Были у нас фигуры и "покруче", скажем, академик Минх - "выдающийся" гигиенист, проф. В.В.Родионов - бывший Замзавотдела ЦК КПСС (которого попёр оттуда ставший министром Здравоохранения Б.В.Петровский - тоже хирург, но в интригах более искушённый), патриарх советских патофизиологов - Фёдоров (директор соответствующего института и по совместительству завкафедрой в Стомате).

Отправной точкой следующего этапа моего "познания" этой теперь уже легендарной личности стало 29 июня 79 года. Я, правая рука ректора, присутствую на выпускном банкете. Настроение не ахти - только что завершился не очень-то приятный разговор с ним по поводу моего ухода в НИИ. Я в сандалиях и каком-то легкомысленном летнем костюмчике сижу "за столом преподавателей". Фурорное появление Фёдорова. На нём чёрная бархатная тройка, умопомрачительный галстук и зеркально сверкающие штиблеты. Шум, гам, он в центре какого-то скопления студентов. Главбух, сидящая рядом со мной говорит, что с ним- его дочь - сегоднешняя выпускница, отсюда и "эффектное появление".
Проходит час, танцы в разгаре, и меня приглашает на вальс (возможно, был объявлен "белый танец") весьма симпатичная молодая особа. Я отказываюсь, возможно, несколько грубовато ("сандали", чёрт бы их побрал, пока ноги под столом, слава богу, не видны; вот и сиди, где сидишь). Девушка обескуражена (сразу видно, к отказам не приучена), настаивает, "теряя лицо". На меня все смотрят, как на сумасшедшего - "ты что! Это же дочь Фёдорова!"
Знакомство не состоялось.
Однако через какое-то время декан и мой приятель, которому на следующий день оскорблённая выпускница рассказала, какой "м-дак этот Ваш профессор с фармакологии" дал мне возможность в приватной обстановке принести извинения ("сандали" я поменял на вполне приличные туфли). Меня милостиво простили и... понеслось.
 Через 2 года дело закончилось свадьбой, коему естественно, предшествовал мой развод с первой женой, с которой, между прочим, прожили мы в мире и согласии более 20 лет. (См. мой рассказ "Первая брачная ночь во втором браке").

Моя вторая жена Ирина- основной источник негативных фактов о герое сих воспоминаний. Поскольку Святослав Николаевич оставил свою дочь с матерью много лет назад и делал для дочери "очень мало" (со слов Ирины- "ничего", как она утверждала, вопреки очевидному,  - взять, хотя бы помощь отца при поступление в институт, затем распределение в ординатуру).  Обе они особо тёплых чувст к отцу и бывшему мужу не питали. "Эгоист", "бабник", "скупердяй" - далеко не самые обидные эпитеты из лексикона дочери и её матери. Но так или иначе, на правах родственника я получил возможность рассмотреть С.Н. вблизи.

В описываемый период  Святослав Николаевич "женихался" со своей третьей и последней женой, жил с мамой. К бабушке моя будущая жена относилась прохладно, а невесту отца просто ненавидила. Тем не менее, пару раз мы там были. Ничего примечательного в Фёдорове-домочадце не заметил. Ни барства, ни сибаритства, ни эгоизма - нормальный обыватель, как и я, и многие другие. Пожалуй, лишь крайняя самовлюблённость его отличала и в домашних условиях. Разговор становился для него интересен, если темой был он сам или его дела и перспективы. Тут он загорался, делался красноречив и находил удивительные слова и выражения, дабы подчеркнуть важность и неординарность своей персоны и работы. В остальных случаях сидел статистом, ограничиваясь "да","нет", не стесняясь показывать, что "время идёт". Напомню, до превращения в "легенду" тогда было ещё далеко.

В мае 80-го он наконец женился. Ирена (именно "Ирена", а не Ирина) Ефимовна - фигура весьма колоритная. Врач-гинеколог откуда-то из под Ташкента ("на ловлю счастья и чинов" заброшена в Москву по воле рока), на 13 лет моложе аманта, с двумя девочками-близняшками - лет по 17, одинокая ("одинокий, страшно одинокий! Одинокий с дочерью...", И.Ильф "Записные книжки). Окрутить предмет своих ночных воздыханий (и забав) ей удалось чуть ли не после 5-ти лет борьбы, сопровождавшейся многократным "отказом от дома", "выгоняниями с полным разрывом" и т.д. Прельстила она его таки безудержной лестью и потаканиям всем и всяческим слабостям ("у Славы их нет!") и капризам. Однажды, было это на банкете по случаю избрания Фёдорова в членкоры АМН (1982), я сам услышал нечто потрясающее. Иренефимовна (именно так следовало к ней обращаться) говорила тост. Сути не помню, да она и не важна. Поразила меня и всех, я видел, присутствующих следующая тирада, попробую воспроизвести (позже я слышал от неё нечто подобное не раз). "Пусть мне разрежут живот! Пусть у меня вывалятся кишки! Но если Слава позовёт, я поползу к нему, и кишки будут волочиться по грязной земле. А я буду ползти и ползти... Чтобы припасть к ногам этого великого человека..." Ничего себе...?

Альянс, кстати, получился весьма гармоничный. Она взяла на себя "внешние" - немедицинские - связи, а таких было обилие, неустанно преумножала их, находя "нужных" людей в самых различных сферах, вела "дом и дачу", где постоянно гостевал пёстрый набор личностей, начиная с Председателя Госплана СССР т. Байбакова и др "членов ЦК и их помощников"(в основном, конечно, "помощников") и кончая "лицами кавказской национальности" с тёмным прошлым и неясным настоящим. Сам я общался (строго говоря, общением это называть нельзя - случайные однократные встречи, не имевшие никакого продолжения) с Байбаковым, с замом Зимянина (был такой серый, как тундра, секретарь ЦК, занимался наукой и искусством), А.Аджубеем (сосед по даче), Г. Жжёновым (народный артист и тоже сосед), с кем-то ещё, не помню. Где-то в 86 или 87 году сидел за столом с А Пугачёвой ("Аллочка" - "Иренка" - "Слава").

Привлекательная деталюшка: на даче Фёдоров держал лошадей, точнее двух кобылиц, которых арендовал на каких-то условиях у московского конехозяйства. Так что я в своей жизни дважды ездил верхом. Первый раз и без приключений в шестилетнем возрасте (шла война), когда жил с мамой в Свияжеске (посёлок-деревня в 40 км от Казани). Второй раз в 80-ом, на лошади "из конехозяйства". В холке она была ростом с меня. Перед гарцеванием получил инструктаж типа, "вскочишь в седло -натяни поводья". Я так и сделал: молодецки вскочил (как ни как, бывший гимнаст), натянул поводья (сила есть - ума не надо), лошадь, конечное дело, на дыбы, я с испугу продолжаю тянуть, она - на спину; а на спине-то у неё я. Прелестная на земле образовалась скульптурная группа: в основании -я,ничего не понявший и с дебильной улыбкой на лице, на мне - лошадь, ошеломленно перебирающая ногами, а вокруг многочисленные потрясённые до бледности зрители (картинка с их слов). Присутствуй там Клодт, не миновать бронзового увековечивания. Общими усилиями меня и лошадь поставили вертикально. Я, не взирая на истеричные протесты жены, снова по-чапаевски запрыгнул в седло (падение вышибло, слава богу, инструкции из головы, и поводья больше не натягивал), усидел, вопреки ожиданиям окружающих, а затем  поехал бок-о-бок с хозяином. Мне казалось, неслись!. С.Н. время от времени говорил: "Хорошо!", - и требовал подтверждения у меня. А я кивал... то ли потому, что соглашался, то ли в такт галопу.

   Кое-что из официальной биографии.
Родился в Ростове на Дону 8 августа 1927 г. В восьмилетнем возрасте попал под трамвай и остался без ступни. Постоянно носил протез (как-то на пляже я видел "надевание-снимание") и слегка прихрамывал. Школу и институт закончил там же в Ростове. Не выделялся, учился средне (по рассказам первой жены, объективность которой должно брать под сомнение). Женился, будучи студентом, а задумываться "о науке" начал под влиянием супруги, которая, конечно же(!), была "умнее и способнее"(дослужилась до звания доцента, к моменту нашего знакомства уже много лет была одна - с дочерью - и преподавала в каком-то химическом ВУЗ'е; как всякий преподаватель с многолетним стажем отличалась резкой категоричностью суждений, безапеляционностью и деспотическим характером; словом, осуждать Фёдорова за уход от неё я бы не стал). После института и ординатуры молодые попали в Чувашию, где. и родилась идея искусственного хрусталика, а ординарный врач-офтальмолог начал превращаться в пробивного организатора. Когда и как Фёдоров защитил кандидатскую, не помню. Только из Чувашии перебрался он в Архангельск и через короткое время стал заведовать кафедрой. Уже на кафедре организовал мастерскую по производству хрусталиков. Вы только представьте, сколько понадобилось труда, упорства, везения, наконец, чтобы в эдакой глубинке завершить начатое в Чебоксарах. Добывал сырьё, металл, пластмассы, станочки, инструменты, приборчики, многое делал и вытачивал сам (по его рассказам). Я однако думаю, что руками он был " не горазд". Главное, сумел найти людей, из которых сколотил коллектив, воодушевил и заставил работать не за страх, а за совесть. Докторскую написал по материалам всё того же хрусталика, который стал для него вроде волшебной палочки, открывающей наглухо запертые двери.

В 65 (или в 66) году в Архангельск прибыла проверяющая комиссия МЗ РСФСР во главе с одним из замов министра. "Хвалиться и показать товар лицом" ректор поручил завкафедрой глазных болезней. Сомнительно, что институту перепали какие-нибудь дивиденды от "похвальбы". Но, вот, выполняющий поручение использовал предоставившуюся возможность на всю катушку. Именно с тех пор фамилия "Фёдоров" стала звучать в коридорах республиканского министерства, сначала как "интересного и увлекающегося парня с периферии", потом как "пробивного и упёртого новатора из Стомата", а потом как "нахала и беззастенчивого хапуги, бессовестно ограбившего российское здравоохранение" (речь шла о финансировании строительства МНТК в 76-83 годах).

Кое-что из личных впечатлений. Не так уж много, потому что встречались редко. Между отцом и дочерью отношения были натянутые, а между мачехой и падчерицой - тайная война. То и другое безусловно не способствовало. Примерно один раз в месяц или в два месяца приезжали они к нам в гости. Как правило, после очередного вояжа папеньки за границу, обусловившего наличие сувениров и необходимость их вручения ("вечно привозит всякое г...о", - из репертуара дочери после ухода родителя). Накрывался чай, и начинался монолог, который превратить в диалог было невозможно - гость сразу отключался, и в глазах появлялась какая-то пустота, граничащая с тоской. В связи с этим вспомнил, что нечто подобное испытывал Я.Голованов от встреч с С.Н. Пожалуй, не поленюсь и поищу.

Нашёл. Читайте:
"Вечером у нас гости: Святослав с Иреной. Слава мне нравится. Но всё время, что я с ним знаком, не перестаёт удивлять его глухота ко всему, что не имеет к нему или его делам прямого отношения. Иногда мне хочется рассказать ему, что я сейчас пишу. Но он это не будет слушать. Точнее, как человек воспитанный, он будет слушать, но он ничего не услышит". Написано в январе 89 г.
И ещё, уже в июле 2000. Пару дней назад С.Н.Ф. разбился на вертолёте. "Большая потеря: гибель Славы Фёдорова. Мы одно время дружили. Женя (Е.М.Альбац - последняя жена Я.Голованова; прим. моё) написала о Славе маленькую книжечку, да и теперь они часто перезванивались главным образом по делам газетно-политическим. Сказать честно, от Фёдорова меня постепенно отваживало его полное равнодушие к моим собственным делам. Впрочем, это не точно: к делам всех людей, которые не входили в команду самого Фёдорова. Слушал он меня всегда очень внимательно, но я видел, что он думает о чём-то своём. Это был эталонный деловой человек. Источник его энергии неизвестен, но богат бесконечно. Он умел решать самые сложные вопросы. Не знаю, какой президент из него получился бы (моё - Крылова - примечание: вообразил о себе и таки действительно выдвигался!), но премьер-министр получился бы великолепный (он отказался от этого поста)".
По поводу возможного "президентства" я выскажусь попозже.

А сейчас снова про "встречи".При одной такой услышал бредовую идею поставить некоторые глазные операции на конвейер. Засомневался в справедливости, так как полагал, что хирургия - это не производство, что-то, по моему, в ней должно быть от искусства, хотя к тому времени "стандартизация" стала моим коньком (как ни говори, директор Гос.НИИ по стандартизации... !), и, разумеется, был уверен, что до реализации «бреда» времени навалом. Ближайшее будущее показало, что я ошибся дважды. Буквально через год в его институте заработала поточная линия (без всяких "кавычек") по хирургической коррекции близорукости. И то, что Фёдоров рисовал на салфеточке за столом ("карусель", "линия") стало фактом. Больного укладывают на специальную койку и она -койка - движется от хирурга к хирургу, каждый из которых выполняет какой-то этап операции. В процессе задействовано 8 человек, считая пациента. За рабочий день (6 ч) "спецпомощью" можно обеспечить до 50 нуждающихся. Значит и "идея", казавшаяся бредом (не только мне, были у неё противники и покруче), таковой характеристике не соответствовала. В очереди на эту операцию люди стояли годами. С вводом конвейера очередь исчезла. Врачи, понятное дело, довольны не были, ибо бригадой брать бабки с больного стало не сподручно. Что хотел бы отметить. Сей, эпизод иллюстрирует всесокрушающую энергию С.Н., его умение идти напролом, действовать где-то убеждением (в основном, "наверхах"), где-то, ломая судьбы, устоявшиеся представления и обычаи. И смелость, граничащая с безрассудством. Например, обращается к нему за хирургической помощью секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро, которому глаз в "Четвёрке" изуродовали. Все "глазные" позиции в 4-ом Главном Управлении были прочно заняты Красновыми (отец и сын, оба Михалмихалычи; последний - академик, герой соцтруда, баловень судьбы и любимец всесильного Е.И.Чазова). Министр Здравоохранения СССР (С.П.Буренков) официально запрещает (позже говорили, по просьбе и Краснова, и Чазова) проф. С.Н.Фёдорову оперировать секретаря ЦК (фамилию забыл). А у того сильные боли, он работать не может. И вот однажды подъезжает к зданию МНТК "членовоз" с массой чёрных "Волг" сопровождения, в институте освобождают чуть ли не целый этаж, и директор - лично - начинает операцию. Всё кончилось благополучно, и Фёдоров на долгие годы заручился поддержкой благодарного и, главное, влиятельного пациента. А если бы осложнения или негативный результат? Да его бы с потрохами сожрали. Кстати, этот серетарь ЦК и Байбаков (Председатель Госплана СССР) пробили строительство нового здания для МНТК. А деньги сняли с бюджета Минздрава России, оставив его на голодном пайке на целых 7 лет. Именно поэтому весь республиканский Минздрав ненавидил Фёдорова. И ещё за то, что он плевал на их "просьбы" прооперировать вне очереди того или иного пациента. Я сам был в кабинете союзного замминистра, некоего Сафонова, отвечавшего за "клиники", когда С.Н. отказался взять кого-то на операцию. Разговор был по телефону, и Зам так хряпнул трубкой по рычагу, что я думал, она расколется.

Надо сказать, С.Н. весьма дифференцированно относился к "просьбам". Как правило, принимал, если их выполнение ничего ему не стоило, а на "благодарность" можно было рассчитывать. Я заковычил "благодарность", отнюдь не потому, что речь идёт о её денежном эквиваленте, хотя и это, видимо, не исключалось (иначе откуда средства на шикарную дачу со "степными кобылицами»). Главным образом его интересовала память облагодетельствованного, спсобность не забыть об оказанной услуге, дабы потом её - память –безудержно эксплуатировать. Он никогда не стеснялся обращаться с "просьбами", причём часто не совсем адекватными содеянному им. Если отказывали, он приставал снова, если (дальше цитирую врезавшийся мне в душу и выззвавший глубокое неприятие отрывок из какого-то спитча, произнесённого в узком кругу - за столом у нас дома) "спускали с лестницы, лез в окно, закрывали окно, ждал на улице и просил, просил, убеждал, настаивал, напоминал о "долге", коли таковой был, или обещал и обещал море разливанное ("если чего надо - обещай без ограничений!"; ещё один краеугольный камень жизненного кредо), пока объект не сдавался". Это настолько расходилось с моим пониманием "правильности" поведения, что я малость ошалел. Мне всегда казалось, просить надо так, чтобы не ставить в неловкое положение просимого в том случае, когда выполнить поручение трудно, невозможно или просто не хочется (последнее чаще всего и лежит в основе отказов), а повторно (!) обращаться... об этом не может быть и речи.
Ещё в юности прочитал я у Зелеранского и Ларина (повесть «Мишка, Серёга и я») на всю жизнь понравившуюся фразу: «Неизвестно, что дороже – оказать услугу иль никогда о ней не напоминать». Ею руководчтвовался и продолжаю…

В развитие сказанного. Когда мы стали "родственниками", Фёдоров буквально через несколько дней заслал ко мне - Директору «Всесоюзного Государственного НИИ по стандартизации и контролю лексредств МЗ СССР» - своих эмиссаров, дабы я организовал проверку каких-то лекарств, поступающих в его клинику. Пришлось долго объяснять, что делать тотальный анализ в приватном порядке нереально. Тогда он сам несколько раз звонил , пока не заручился обещанием, что " в некоторых случаях..."," в порядке исключения..." Самое интересное, как я и предполагал, всё это оказалось абсолютно ненужным и потому не востребовалось. Но... принципы: "на всякий случай" и "с паршивой овцы хоть шерсти клок".

Каюсь, дважды и я стал его просителем. Первый раз, была, собственно, не просьба - он, узнав, что мой сын имеет "минус 6", а я - проблемы с высокодиоптрийными стёклами (сын вечно бил их, а они в Союзе, как и многое другое, были в страшнейшем дефиците), вызвался нормализовать зрение хирургической коррекцией. Та самая операция, очередь на которую двигалась годами. И прооперировал (даже теперь, прошло уже больше 20 лет, у Кирилла только минус 2, и он обходится без очков).

Второй раз это произошло в 83 году, и повод был гораздо серьёзнее. В двух словах. Я взял на работу человека (единственного "своего" за 9 лет директорствования), выдернув его с семьёй из Оренбурга (когда-то - в 68-71 гг - он был в целевой аспирантуре на нашей кафедре в Рязани, отсюда и знакомство), дал лабораторию, протолкнул в партию - и всё без постановки на учет в военкомате и московской прописки. Без "шума" прошло аж 4 года, но вопрос оставался открытым, и его как-то надо было решать. Парень был мне близок, бросить его на произвол судьбы ("нарушение паспортного режима" вкупе с "уклонением от воинского учёта" пострашнее какого-то туманного "произвола судьбы") я не мог. Дабы помочь, старался использовать любую возможность, в том числе и влиятельного родственника. Нарвался на завуалированный отказ (мол, связи у него сейчас "не те"; "вот, если бы годом раньше... Где ж ты был?!", сам, мол, виноват). С тех пор зарёкся о чём-либо Фёдорова просить (а упомянутого сотрудника таки прописал, хотя стоило мне это сердечного приступа на соответствующей комиссии Моссовета). Самое интересное, что много лет спустя (мы уже давно-давно перестали быть "родственниками") у меня - Председателя Государственного Фармакопейного Комитета, официально признанного ведущим спецом России по лекарствам -, раздаётся звонок: "Юрий Фёдорович?... Сейчас с Вами будут говорить..., - пауза, слышу, - Крылов у телефона, - и напористо-вкрадчивый легко узнаваемый голос, - Юрочка! (так и на "ты" меня называл только С.Н.) У меня просьба (как будто не прошло лет 10, может и больше, с последнего разговора). Ты же в курсе всех современных разработок. Проконсультируй моих, правилен ли список лекарств, которые они закупают в клинику. А то, понимаешь, деньги большие, и, подозреваю, тратятся напрасно". Всё. Отказывать бывшему тестю, да ещё и кандидату в президенты страны (шутка) я не стал. Приехали "его" с огромным - страниц сто - списком лекарств. Оставили и сказали, что им бы "надо срочно получить обратно". Я, как Му-му, пахал, стараясь закончить дело в обещанный трёхдневный срок, и закончил весь в поту и мыле. Позвонил Фёдорову, говорю:"Пусть приезжают, готово". Выслушал благодарность, массу комплиментов и как меня "ценили и ценят за интеллект, верность слову" и что-то ещё, и как ему «нужен этот список». Вы будешь смеяться (как смеялся и я), за ним приехали лишь через месяц или около того. И опять звонок от Фёдорова с предложением стать платным консультантом МНТК, потому как "лекарства -архиважное дело" и "без тебя - как без рук". Консультировать согласился, а от должности и, значит, платы по обыкновению отказался. Но это потом. В 98 году. А пока возвращаюсь к первой половине 80-х.

Когда, вопреки моим сомнениям и в кратчайшие сроки, была реализована задумка с "конвейером", я сильно зауважал автора. К тому времени уже был знаком с здравоохраненческими порядками и рутиной, чтобы ясно представлять, какие препоны стояли на пути. Дальше больше. На моих глазах запустили новый комплекс.
Роскошные здания, напичканные современным дорогостоящим импортным оборудованием (как директор знал, что выбить валюту на необходимый прибор почти безнадёжно; до меня Гос. НИИ по стандартизации и контролю лекарственных средств - единственный в стране -10 лет не имел ни одной инвалютной копейки). Да ладно бы, оборудование. Люстры и кресла в актовом зале, (может не только в нём), тоже (!) из зарубежья.
И это на фоне нищенского существования здравоохранения в целом.
За весь послевоенный период в СССР для медицины соорудили три "объекта века":
- методом всенародной стройки Онкоцетр ("Блохинвальд"),
- усилиями Чазова, поддерживаемого "лично Леонидом Ильичом"- Кардиоцентр, на который в течение почти 10 лет ухлопывалось (точнее, могущественный начальник "четвёрки" забирал) чуть ли не половина ежегодного бюджета союзного министерства, и, наконец,
- МНТК микрохирургии глаза, построенный, не в пример, быстрее первых двух.
Умело играя на противоречиях союзного и республиканского министерств ("у них есть стройка века, а мы что, хуже!"), используя своих бывших и настоящих пациентов, привлекая прессу к "глазным проблемам" и призывая её открыть на них глаза общественности, Фёдоров сумел сделать то, что было под силу лишь "всесильным" Чазову и Блохину.
Неуёмная энергия (источник которой, как написал Я.Голованов, "неизвестен") и колоссальные организаторские способности. Гений организации - такую я бы дал ему характеристику.

          

Image result for фото Федоров С.Н.-фото

 

Построил и воцарился. И спокойно "царил". Пару лет. А потом та же неуёмность характера. Открыл в нескольких городах страны филиалы МНТК, где конвейером исправляли близорукость, чем сильно разгрузил Москву. Ездил по всему Союзу, показывал, учил, организовал курсы у себя. Дальше больше. Автобус - движущаяся операционная, самолёт ТУ-154 - летающая операционная -на борту которого тоже "оперируй-не хочу". Наконец, апофеоз - теплоход (плавучий госпиталь) для страдающих глазной патологией, где оперировали и в комфортных условиях средиземноморского круиза выхаживали больных (не всех, понятно, а способных сие оплатить). Мало. Занялся экономикой и начал пропагандировать свои "идеи", так и не поняв, что экономика (здесь дальше "бригадного подряда" его фантазия не пошла) - не офтальмология, и что новым Леонтьевым ему не стать. Но шуму наделал ой-ё-ёй. Сначала поддержал Горбачёва, потом примкнул к демократам (Ельцин, Попов, Афанасьев, Собчак и др.) Словом, началась политическая карьера: прошёл в Думу (ни разу не слышал об его речах там), и даже выдвинулся на выборах 96 года в Президенты (говорили, был уверен в победе, однако набрал менее одного процента голосов; столько же и Горбачёв). Где-то в 87-90 годах ходили слухи, что Горбачёв предложил Фёдорову возглавить правительство. Если бы он согласился, было бы много хуже, чем при Павлове (может помните этого члена пресловутого ГКЧП и автора идиотской денежной реформы, который у народа заслужил кличку"свиноежа"). Думаю так потому, что у Фёдорова при массе достоинств был один жутковатый (даже для директора, не для главы правительства) недостаток: уверенность в своей непогрешимости, кою ничто не могло поколебать. Причём базировалась она на смутном ощущении, неустанно подогреваемом Иренефимовной, своей предназначенности к великим делам, к роли нового мессии, призванного, по меньшей мере, вывести страну, а то и мир из хаоса. Слава богу, поволюнтарничать ему удалось лишь в рамках НИИ и подсобного хозяйства (какой-то совхоз в Подмосковье, над которым шефство взял МНТК). Справедливости ради, должен заметить, что и НИИ, и оное хозяйство добились процветания.

По поводу "непогрешимости" и "всеядности", обещающей великие открытия в любой области, коей сей гений соблаговолит заинтересоваться, имею конкретную иллюстрацию. Как-то, опять-таки за столом у нас дома, задумчивый С.Н. в присутствии Иренефимовны, сказал, что занят сейчас продумыванием "причин и путей происхождения вселенной" (вот такая заявочка! Не более и не менее). Я застыл, моя жена тоже. Иренефимовна не преминула заметить: "Гениально!". Малость придя в себя и едва справившись с изумлением, спрашиваю, мол, ну и как. И пошла полная ахинея. Всего пересказать не смогу, многое выветрилось из памяти, но главное заключалось "в любви", эдакой всеобъемлющей, так сказать, вселенской. Оказывается атомы под влиянием этого сверхчувства сближаются и сливаются в единое целое, образуя молекулы, ну а дальше...всё само собой, и получается материальный мир. Я, ей богу, ничего не выдумал. В тот момент каким-то страшным волевым усилием мне удалось удержаться от приступа гомерического хохота. Приступ-таки имел место, но после ухода гостей. Оставшиеся - дочь и зять - единогласно решили: налицо признаки чего-то похожего на маразм. Дочь по известной причине - см.выше - считала виноватой во всём мачеху, а я - возраст и непомерное самомнение. История, говорят, имела продолжение. С.Н., может и потому, что не слышал мой хохот, собрал в своём институте известных математиков и физиков (каково!) и выступил с докладом "О происхождении вселенной". Знаю, что приличия удержали и математиков, и физиков от откровенных издевательств. Тем не менее, кое-что автор "идеи" понял и попытки "объяснить мироздание" прекратил.

К сожалению, я практически не видел С.Н. в служебной обстановке и вынужден пользоваться чужими впечатлениями или рассказами дочери, которые, как я уже упоминал, имели в большинстве своём негативный оттенок. В институте, судя по всему, он был бог и царь, "диктатор-демократ" -мол, говорите (лучше не в слух), что хотите, а поступайте, как велят.
Не терпел возражений, непослушания и безжалостно расправлялся с нарушающими главный принцип - "никаких отклонений от приказа". Процветали в основном лизоблюды и... хитрые подхалимы, проявляющие себя таковыми в первую очередь по отношению к Иренефимовне (где-то года с 84-го взвалила она на свои "хрупкие" - крупная, я бы сказал, полноватая женщина - плечи завидное бремя ведущего советника директора, и без неё не решался ни один кадровый вопрос). Пару раз я бывал в его институтском кабинете и видел, как мгновенно меняется лицо, если в словах и глазах подчинённого он не находил привычного желания "услужить".

По моему, Фёдоров первым в стране обзаводился всякими техническими новшествами, облегчающими жизнь руководителя, хотя и не думается, что делалось это по необходимости. Так, в силу привычки. Ну и чтобы говорили:"Во, даёт!". Например, он ни дома, ни на работе, ни в гостях не расставался с диктофоном, выполнявшим при нём роль "историка-биографа". Объяснял, что "мысли и идеи" могут появиться неожиданно и их необходимо фиксировать. Персональные компьютеры в МНТК появились и были освоены раньше, чем в "Четвёрке". Поражало разнообразие и обилие демонстрационной техники. Я уж не говорю о специальной аппаратуре. Здесь НИИ микрохирургии был на голову «впереди планеты всей». Оперировал много и часто. Больных для него отбирали и тщательнейшим образом готовили. Однако славы "выдающегося хирурга", по моему, не добился. Только именитые и снобистые пациенты пробивались к его скальпелю, а знающие предпочитали, говорят, "учеников и сотрудников". В частности, на "катаракту с имплантацией хрусталика" больше стремились к Захарову, а на "насечки"(коррекция близорукости, астигматизма) - к дочери и другим хирургам, не отягощенным званиями.

В институте вечно было полно иностранцев-стажёров. Для них с разрешения "компетентных органов" и Минфина были открыты платные курсы. При этом часть зарабатываемой таким образом валюты переходила в собственность устроителей - редчайшая для совдействительности ситуация (личная заслуга С.Н.). Стажёры - это, так, мелочь. Чуть ли не ежедневно приезжали представительные зарубежные делегации, направляемые и ЦК КПСС, и ВЦСПС, и различными министерствами и ведомствами, среди которых Минздравы (союзный и, тем более, республиканский) были далеко не главными. Помню один из визитов Ф.Кастро (он, кстати, чуть ли не каждое посещение СССР совмещал с посещением МНТК): шум, гам, "кричали женщины "Ура!" и в воздух чепчики бросали". Журналисты и телевизионщики имели наверное "постоянную аккредитацию", ибо, как говорили знающие люди (и злопыхатели), куда ни плюнь - попадёшь в представителя СМИ. Они прилично зарабатывали на Фёдорове, его сногосшибателышх идеях и сомнительных парадоксах, на которые постоянно был спрос, создавая соответствующий базис и вылепливая "легенду".
К началу 90х, кто такой Фёдоров, в стране не знали только дебилы.

Отдельного рассказа заслуживает эпопея "окавалеривания" Золотой звездой Героя соцтруда. Произошло сие эпохальное событие по случаю 60-летия, и его подготовка потребовала 2-х летних, как минимум, усилий Иренефимовны. Она, не стесняясь (уж, чего ей не занимать, так это стеснительности), признавалась (где только можно; я слышал в тосте), что "Славу бы непременно обделили", если бы не она со своей энергией и друзья ("за Вас, дорогие, до дна!").

О науке. Был по моему честен. Написал лишь одну монографию (совместно с Захаровым). Не стремился к увеличению списка "опубликованных работ" (больше заботили публикации о себе). Особых идей не родил. Внедрил в стране имплантацию искусственного хрусталика и хирургическую коррекцию близорукости вкупе с астигматизмом. Про хрусталик я уже упоминал несколько раз.


"Про близорукость".


В середине 50 (может и раньше) некий Сато предложил уменьшать кривизну роговицы, делая своеобразные насечки, которые, конечно же, требовалось точно рассчитывать по глубине, размерам и количеству. Больших успехов не добился - масса осложнений. Во-первых, иссекал внутреннюю, покрытую эндотелием (не регенерирует!) поверхность, а во-вторых, постоянно ошибался в расчётах (компьютеры-то были не входу). Идея С.Н. - работать снаружи (эпителий!) и рассчётную часть поручить вычислительной технике. Апробировали. Разбили противников, пугавших обывателя "неизученностью" и "страшными последствиями". Сокрушили бастионы защитников контактных линз ("мозоли, понимаешь, аллергия, постоянная головная боль и заботы"). Благодря СМИ, в кратчайшие сроки операция стала необычайно популярной ("Советский человек не должен и не будет носить очки!"). И не только в СССР и России, но и во всём мире (врачи делают на ней приличный бизнес).

Лучше знаком с проблемой оперативного исправления астигматизма (в зависимости от его степени и характера по строгим рассчётам на роговицу наносят полуразрезы - их глубина тоже рассчитывается - радиальные, продольные и тангенциальные, то бишь по касательной), ибо своей дочери Фёдоров именно эту тему дал в качестве кандидатской. Она набрала соответствующее количество больных, прооперировала их, и оставалась самая малость - написать диссертацию. Буквально тогда на кухне у себя дома я имел неосторожность - супруга присутствовала - продиктовать (6 или 7 вечеров) диссертацию своему приятелю«заслуженному ортопеду» (что-то про лекарственную регуляцию микроциркуляции в области зубных протезов). И получил на полную катушку: "Ты каким-то жирным диктуешь. Благо бы деньги брал! А то, ведь бесплатно. А жене помочь не хочешь!..." Ну, и такой-сякой... Наверное, подсознательно меня постоянно сравнивали с отцом, а я, точно, не тянул. Ни в смысле званий, ни с денежной массой. Не мог я делать то, что делал Фёдоров - нехватало способностей, а особенно, как он это делал - мешал мне избыток совести. К тому времени наша семейная жизнь шла под откос. Мне пришлось снять квартиру и я фактически ушёл. Тем не менее, диссертацию пришлось создавать. Признаюсь, много сил и времени сие у меня не заняло. Всё оказалось на редкость понятно и не сложно. Описать по таблицам результаты - вообще, ерунда. Труднее было с трактовкой. Помню, Фёдоров прочитал первый вариант, одобрил, но высказал недоумение, почему помогают, так называемые, тангенциальные разрезы ("помогать-то должны. Но почему? Нужна теория!").
За ней - "за теорией" - диссертантка пришла снова ко мне. Нужна? - Получайте. Сляпал я какое-то объяснение. Достаточно логичное... как показало последующее развитие событий: лет пять спустя, слышал я жалобу Фёдоровой-младшей, что "отец на конгрессе в Венециии под аплодисменты выдал за свою теорию тангенциальных разрезов", которую она "выдвинула и сформулировала в кандидатской диссертации".

Святослав Николаевич не курил, не пил. То-есть когда-то и то, и другое, возможно, имели место, но я не застал.
Впрочем, идейным противником потребления алкоголя он не был. И в доме у них всегда сохранялся солидный запас вин, водок, коньяков. Весь вечер Фёдоров мог просидеть с одной, ну, двумя крошечными рюмками коньяка или выпить бокальчик сухого вина, и всё. Не надо ему было. Мне как-то объяснил: "Я ж хирург. А в нашей профессиии пить - это смерть".

Женщины. Ходили фантастические истории о его многочисленных романах и победах. Думаю, большинство их было выдумано. Доподлинно знаю, имел 3-х жён (последовательно, а не параллельно). О первой я уже вкратце упоминал. Вторая, с ней знаком не был, тоже родила ему дочь - эту видел (закончила наш институт), ибо несколько раз заскакивала она к сестре. Наконец, третья никого ему не родила, но привела двух своих дочерей, к которым С.Н. относился по отечески - обе они под руководством и примеру матери безудержно и умело льстили отчиму и ублажали его, как могли (по крайней мере, значительно выраженнее, чем родные). Фёдоров в многочисленных интервью постоянно подчёркивал, что у него 4 дочери. Эти заявления до глубины души возмущали (возмущение от окружающих не скрывалось) мою законную жену. Что касается внебрачных связей, доподлинно ничего утверждать не могу. После и наряду с Иренефимовной, скорее всего, не имели места. До - не исключено. Но в любом случае их было значительно меньше, чем приписывает молва.

По моему мнению, Святослав Николаевич относился к противоположному полу весьма своеобразно, рассматривая женщин "не как цель, а как средство", пытаясь их помощью решать "всяческие" проблемы: производственные, сексуальные, бытовые и пр.

Наблюдая его много лет, как говорится "снаружи и изнутри", я постоянно ловил себя на мысли, насколько этому человеку будет трудно стареть, постепенно лишаясь привычного поклонения, теряя физические силы. Представить себе "старика" Фёдорова я был не в силах, да, наверное, не только я. С годами он всё более откровенно занимался собой, не обращая внимания на окружающих (раньше хотя бы делал вид, что "слушает", потом и это исчезло). По-прежнему ставил перед собой конкретные задачи и ломал всё, мешающее их реализации. Задачи, правда, становились пожиже. Последняя глобальная - неудавшееся президентство - как-то приземлила, не умерив амбиций и самомнения, возникшие позже.
Будучи без ступни, прекрасно водил машину, скакал на лошадях ("прекрасно" ли, утверждать не могу) и мечтал управлять самолётом. До самолёта не дошло, а, вот, вертолёт МНТК приобрёл, и его директор даже пытался получить права. Этот чешский вертолёт в конце концов  и погубил Святослава Николаевича. Он с двумя сотрудниками и пилотом вылетел куда-то, кажется в Пензу, открывать очередной филиал института. Открыл и тут же засобирался обратно. Якобы ему говорили, что машина требует профилактики, что полёт надо бы отложить. Верю, Фёдоров никого не послушал и приказал возвращаться немедленно. На подходе к Москве, почти долетев до посадочной площадки, с аппаратом что-то случилось, и он рухнул с высоты 200 м. Все погибли, Федорова опознали по обутому протезу. Вот такой трагический, но по своему закономерный финал. Умер, как жил - со взрывом, заставив всех снова говорить о себе, но теперь уже, увы, на похоронах.

Вот такая жизнь и судьба. А было ему неполных 73 года...

Р.S
Под занавес чуть-чуть личного, лишь косвенно связанного с С.Н. В середине 80 пришла на меня в Минздрав анонимка - единственная за время моего директорствования в НИИ. Там указывалось на несовместимость морального облика Крылова с моральным кодексом строителя коммунистического общества, который (дальше дословно) "бросил жену с ребёнком и из карьерных побуждений ушёл к дочери академика и директора института Фёдорова". Мне пришлось дважды давать письменное объяснение, поэтому хорошо помню и письмо, и свои объяснительные записки (сначала на имя министра, а потом и секретаря парткома). Вот что я разъяснял, внутренне потешаясь и очень надеясь, что моя ухмылка до сознания руководства не дойдёт. "Всё правда. Действительно оставил жену с ребёнком. Но... ребёнку-то шёл 21-й год. И у меня и сейчас нормальные отношения и с бывшей женой, и сыном. Действительно женился на дочери Фёдорова. Однако... не могу признаться в "карьеристских побуждениях", потому как Фёдоров тогда не был не только академиком, но и членкором, а его "директорство" не могло как-то повлиять на мою судьбу - тоже и уже директора НИИ".
Сознаюсь, время от времени сравнивал себя с ним, с сожалением убеждаясь, что "не тяну".
И хотя кое в чём его превосходил - шахматы (когда-то он имел 2-ой разряд, а теперь завидовал моему умению играть "вслепую"), я превосходил и в знаниях литературы, живописи, театра, кино (кстати, они с Иренефимовной не пропускали ни одной шумной премьеры, вернисажа, выставки, презентации), но мне особого удовлетворения сие не давало.
Святослав Николаевич был очень яркой незаурядной личностью и своей жизнью ( и смертью) это доказал.