Анна Сергеевна жила одна в маленькой деревне в домике с видом на реку. Ей очень нравилось смотреть, как вечерами солнце прощалось с дневным миром и отправлялось на покой на другую сторону земли. Красноватые лучи заката ласково отражались в реке, все это делало вечера красивыми и немного грустными, наполняло неповторимым колоритом и смыслом предстоящую ночь, завтрашний день и, казалось, приближало будущее.
К одиночеству она как-то уже привыкла, не отталкивала его, не роптала, а принимала его, как оно есть - с грустью и сожалением. Хотя как можно привыкнуть к одиночеству? Иногда оно перерастало в тоску, и тогда-то ей становилось по-настоящему тяжело.
Анна Сергеевна всю жизнь проработала в школе учительницей. Школу давно закрыли, учеников не было, потому что деревня стала неперспективной. Она давно овдовела, поднимала одна троих детей. Было трудно, но была цель их вырастить и определить в жизни.
Дети давно разъехались и редко приезжали к ней. Но она все равно их ждала, каждый день ждала, тревога и беспокойство в последнее время стали ее постоянными спутниками, особенно вечерами, поэтому природу Анна Сергеевна чувствовала как-то глубже и по-особенному. Нередко на глаза набегали слёзы, и ей становилось жалко себя, и досадно было, что она уже не может сделать ту работу по дому, которая всегда удавалась. Стала замечать, что и походка, и привычки тоже изменились.
Носовой платочек тогда намокал от её слёз, слёз бессилия из-за надвигавшейся все неотступней проклятой старости. Этот кусочек материи стал её постоянным спутником, даже собеседником, с ним становилось как-то легче на душе.
Но вот сегодня всё озарилось для неё радостью: приехала старшая дочь Лена, специально, чтобы повидаться, бросила какие-то свои наверняка важные дела. У дочери была своя семья, дети, муж, и они забирали на себя всё то время, которое нам отпускает судьба для общения с родителями. Но зато иногда дарит взамен такие вот короткие встречи, ради которых Анна Сергеевна последнее время только и жила.
После ужина обе сели у открытого окна под багряные лучи вечернего солнца и разговорились.
- Как ты мама? – спросила Лена. - У тебя всё хорошо?
- Нормально всё, доченька. Пью таблетки, лекарства, скучаю только очень. Что вы редко звоните? Понимаю, некогда. Да что я всё о себе? А как вы там?
- Тоже нормально. Дети в школе, мы на работе. Я на две ставки, мам, работаю, чтобы денег было побольше, а их всё равно не хватает.
Лена глубоко вдохнула и поглядела на реку, в которой купалось солнце.
- Благодать-то какая, как здесь хорошо, тихо и красиво!
Она подошла к матери и обняла её за плечи. Анне Сергеевне стало так хорошо и тепло, что она неожиданно для себя решила пожаловаться.
- Ходила к зубному. Зубы надо вставлять. Развалились. Надо аж десять тысяч. Такие огромные деньги требуют, а неизвестно, как еще сделают. Мне так плохо, когда жевать нечем, да и больно.
- Да это же всё просто, мам, возьми! - Лена вдруг достала из сумочки и протянула матери две пятитысячные.
- Ой, доченька, да не надо, тебе самой не хватает.
- Мам, я тебя прошу, возьми деньги, вставь себе зубы, не мучайся.
- Какая же ты у меня умница и красавица. Молодец, но не нужно! Ведь всю жизнь только я тебе давала деньги, а тут….
И отодвинув руку дочери, мать обняла Лену:
- Обойдусь, поверь. Немного припасла на смерть. Возьму оттуда. Правда, не переживай.
Анна Сергеевна погладила с любовью волосы дочери, посмотрела ей в глаза.
На другой день после обеда Лена уехала, и Анна Сергеевна опять осталась одна.
Носовой платок опять был мокрым. А потом, как всегда, она провожала вечер с красноватым закатным солнцем. «К ветру», - подумала Анна Сергеевна. Одинокая, жалкая, она подошла к окну, чтобы закрыть его, и тут увидела две пятитысячные бумажки.
– Доченька моя!..
Платочек снова мочили её слёзы, но это были уже другие слезы!
«А если бы ты не приехала, – всхлипывая и чувствуя, как сердце наполняется радостью и гордостью, думала Анна Сергеевна, - как бы я дальше жила?».
Она поглядела на свой насквозь мокрый платочек и подумала: «Надо будет завтра обязательно его постирать…».
Утром её тело обнаружили соседи у открытого окна. В руке был зажат все еще влажный платочек.