«Никогда. Слышишь? Никогда тебя не предам.
Я благодарна тебе так, как никто и никогда на этой грешной земле. До мурашек, до последнего приглушенного стука сердца. До тех пор, пока не разорвутся невидимые нити между мной и тобой, если этому суждено случиться. Но и потом я буду вспоминать тебя с нежностью и молить богов о том, чтобы ты был счастлив».
Ты, конечно, помнишь тот промозглый осенний вечер, накрывший завесой дождя и безысходности неоновые улицы. Город мучился бессонницей - он не спал уже полвека, недовольно ворочался, гудел клаксонами матовых иномарок и заходился в исступленном кашле, вдохнув грязный дым закопченных теплоэлектроцентралей.
Ты куда-то спешил, безуспешно пытаясь спрятаться от потоков воды за поднятым воротником, и неуклюже перепрыгивал лужи, в которых дрожали размытые огни улиц.
Никому нет дела до тебя в такую отвратительную погоду. И тебе ни до кого нет дела, когда пальто насквозь промокло, и свежая рубашка, так любовно отутюженная утром, омерзительно прилипает к спине. Она больше тебе не нравится. И забытый дома зонт ты сейчас ненавидишь больше всего. И новый день, кажется, уже никогда не будет радостным, и…
Что это?
Ты остановился на секунду. Повел плечами. Показалось, наверное.
Да нет же.
Ты почти ничего не мог разглядеть сквозь непроглядный дождь — все вокруг стало одинаково серым, несвежим, вчерашним.
И вдруг ты увидел ее. Всю и сразу. В озарившей беспокойный город болезненно-белой вспышке молнии. Вот так - ежесекундно, без предупреждения, мятущейся от страха она вошла в твою жизнь.
Ты никогда не спрашивал, какой была ее жизнь вчера. Кого она любила? Да и любила ли когда-нибудь? Можно ли вообще стать частью ее большого сердца?..
Ты долго искал ответы в ее глазах. Янтарно-карие, глубокие, они тоже внимательно изучали тебя украдкой. Вы оба молчали о самом главном, как будто одно лишь неосторожное слово могло разрушить все, как карточный домик.
О другом вы могли говорить часами. Вернее, говорил обычно ты, а она просто внимала твоим словам. Иногда чуть заметно ухмылялась, если ты вдруг слишком откровенно приукрашивал свои рассказы. Иногда задумчиво глядела сквозь тебя, полная своих мыслей. Иногда ложилась рядом с тобой, доверчиво кладя голову на колени. Это был жест полной капитуляции, и ты принимал его, нежно и неумело проводя рукой по ее голове.
Ты впервые полюбил город. Он больше не казался равнодушным и серым. Он вдруг заиграл красками, рекламными вывесками, уютными скамейками в прохладе парков — эти зеленые оазисы, выросшие среди каменных джунглей, открыла для тебя она. Вы каждый день бродили под тенью стройных кленов. Не плечом к плечу, но уже гораздо ближе, чем раньше.
...Иногда ты просыпался глубокой ночью и взволнованно пытался нащупать ее рукой. Ты все время боялся, что однажды не найдешь ее рядом. Напрасно. Она слышала каждое твое движение и просыпалась мгновенно, вздрагивая и прислушиваясь к ночной тишине. Она уже впитала тебя, и ее сердце наполнилось щемящей любовью.
Ты узнал об этом позже.
Намного позже.
Когда она, наконец, смогла навсегда забыть свою прошлую жизнь, полную обид и предательств. Когда призналась самой себе, что больше не может дышать без тебя.
Ты понял об этом без слов, без труда увидев в ее карих глазах однажды и навсегда расплескавшуюся горячую нежность. Время остановилось, пали оковы страха.
Счастье сплеталось в дни, перераставшие в годы. Теперь не ты стал каменной стеной, а она, и кто бы ни встречался тебе до или после, ни в одном из них ты не был даже наполовину уверен так, как в ней...
Но однажды она пришла к тебе проститься.
И ты понимал, что больше ничего не вернуть.
Ей пора.
А ты должен остаться один на один с городом, свет которого померк и упал истлевшим окурком на самое дно твоей выжженной души.
Ты не мог себе простить… Ты прижал ее так крепко, словно пытаясь впечатать в свое сердце, а она только глотала слезы. «Спасибо тебе за все», - рвалось из ее груди с каждым хрипящим от невыносимой боли выдохом. «Я буду всегда любить тебя», - вторил метавшийся в груди пожар.
Она умерла на твоих руках, прожив с тобой счастливые десять лет. Она была всего лишь собакой, и выпросить большего у небес ты для нее не смог.