Собираясь переезжать, я разбирал вещи в кладовке. В основном, самая нужная часть вещей там хранилась не сколько в самой кладовке, сколько в кладовке моей головы. Многие вещи там давно не имели хоть какого-то практического применения, единственная их важная задача – собирать пыль, чтобы потом я мог сдувать её не только с них, но и с моей уже не совсем молодой памяти. Старые видеоплёнки, кассеты, плакаты, журналы прямиком из страны пролетариата. Одно лишь не вписывалось в общую картину – маленькая деревянная поделка зайца, по-настоящему искусно вырезанная, жаль ушки у зайца давным-давно отломались, когда я сорванцом, таскал его в кармане. Я даже помню того, с кем я обменял его на книгу, его звали Мишей, добрый был малый, самый беззлобный из всех верзил что я видел. Мы учились с ним в одном классе, ну, как учились, я учился, а Миша в основном работал в поле – чинил трактора, работал по хозяйству, сеял, косил и ещё много-много дел, выполнением которых меня тогда пугали родители, если я не буду прилежно учиться, а героя моего рассказа всё время оставляли в одном и том-же классе, из-за малости у него времени как ударника труда, хоть и обещали после устроить его в ПТУ. Миша тоже хотел и любил учиться, но не из под палки родителей, так как их у него не было, ему нравилось думать и познавать, сам ход мыслей в голове, хоть и давалось ему это не очень хорошо. Чёрная от мазута, грубая и мясистая правая рука с трудом держала ручку, он всегда был закоренелым левшой. Как только Миша смел брать перо в свою родную руку, учительница востренькими глазками сначала пронзала его взглядом, а потом, если Миша не обратит внимания, и как ребёнок увлечётся чистописанием – подходила и била его линейкой по рукам. Забавно это выглядело, учительница смотрела на Мишу снизу вверх, да так, что у неё часто затекала шея, и долго она его отчитывать не могла. Да и линейка с ударов учительницы по грубым рукам не сильно беспокоила Мишу, хотя он и чувствовал вину.
Весь он буквально дышал жизнью – бычья, крепкая шея, широкие плечи и в общем правильное телосложение размеренное на добрые два метра роста. Квадратный подбородок и угловатые скулы дополнялись выступающими надбровными дугами, кожа на лице была бронзовая от зенитного солнца в полях, а голову венчали густые русые волосы. При всём этом у него была добродушная, искренняя улыбка и сияющие чёрные глаза. Всегда, как только его время лишалось того самого самоотверженного советского труда, он читал художественную литературу и мастерил поделки вроде той, которую я держу в руках. В его возрасте подростки проходят тот самый период, когда детская злоба остаётся в силе, а растущее нахальство, требующее подпитки и самоутверждения, искало агрессии. Мишино сердце было слишком велико для таких мелочей, кровь которого быстро учуяли сверстники. Они издевались над ним из-за его непомерного роста и неуклюжести, называя косолапым и неучем. Будь в нём хоть капля желания, он разогнал бы всю желчную свору в два счёта, но не обращал внимания и просто уходил, когда ему в спину летели оскорбления и камни. У нашего героя почти не было друзей, мало с кем ему удавалось найти общий язык, он слишком быстро замечал в человеке ложь, честолюбие и лицемерие, иногда он сожалел о том, что сам не имел всего этого, чтобы не замечать такого за другими. Поэтому он дружил с нашим классом – детьми, значительно младше его, он прекрасно знал, что нас ещё не достала вся эта человеческая мелочность. Но кроме нас водил он дружбу с одной девочкой, которую звали Вика. Она работала на текстильной фабрике и хорошо училась в школе, здоровье у неё было, мягко говоря, скверное. Страдала астмой, пёстрым списком аллергий и часто хворала. Они часто встречались вместе и читали стихи Маршака, Окуджавы, Ахматовой и множество других писателей за железным занавесом. Вика шьёт ему просторные телу рубашки в нерабочее время, а Миша приносит стопку книг из школы которыми они часто зачитывались допоздна, засыпая под звёздами в тёплое время. Им никто не мешал, в том числе родители Вики, которых не было. Они ещё и не думали о любви или о чём-то подобном, но их чувства были друг к другу самыми естественными, они просто тянулись друг к другу с нескрываемой потребностью – Вика черпала из него ту жизненную силу и рвение к жизни, только с ним её бледные щёки наливались краской. Миша нашёл себе лучшего личного учителя, который без надменности, понятным языком ему готов рассказать всё, что знает сам. Никто из нас не помнил сколько они дружили, 3 года, может больше, но мы уже устали им кричать тили-тили-тесто, жених и невеста. Часто до Вики докапывались сверстники, её не любили за нелюдимость, за то, что она не давала списывать и считали её высокомерной выскочкой, а после того как она пожаловалась родителям сверстников, те лишь пожурили своих чад и быстро забыли про их хулиганства, а ненависти скопилось ещё больше...
Однажды, когда Вика и Миша шли из школы вместе, когда они проходили через лесную опушку, ведущую в село, их окружили те самые подростки из классов и решили выплеснуть всё, что у них было против пары, да и вообще, пожалуй, против всего их подросткового мирка. Пара старалась не слушать нападки и идти дальше, пока кольцо из сверстников не замкнуло им пути для отхода. Миша пытался смягчить разговор, но цель у подростков была другая. Один из парней выхватил сумку Вики и вывернув содержимое, рассмеялся из-за растрёпанности старых тетрадей. Шибко умная, а денег даже на нормальные тетради нет?! Зато по родокам ходить мы горазды. Миша тут-же бросился поднять тетради и упавшую чернильницу, как один из парней обмакнув ладонь в чернильной луже, дал пощёчину Мише. У Вики потекли слёзы. Я всё это время смотрел неподалёку как окаменелый, но тут-же сломя голову побежал за подмогой, я смог встретить кого-то из взрослых. Вика с Мишей попытались вырваться, но Вику толкнул один из пацанов. Когда она упала, у неё начался приступ астмы. Миша как будто не видел ничего через глаза-щёлки на лице, сморщенным гневом. Он схватил того парня, значительно старше его, за грудки, и с силой ударил об землю. Руками-молотами он бил его до изнеможения, после 4 удара парень уже потерял сознание. Оттащить Мишу с трудом смогли лишь только быстро прибежавшие взрослые, но было уже поздно. Мишу отправили в колонию поселение. Все на селе говорили потом, что в тихом омуте черти водятся, называли Мишу бирюком, извергом, и при обсуждении говорили только о его невежестве, мало растраченной силе на работу, раз может так бедных детей колошматить, поделом ему! Вика тихо уснула в одну из летних ночей под звёздами, чтобы больше не проснуться.