ДОЛГАЯ ЛЮБОВЬ
Облетевшие черноствольные липы за моим окном сиротливы под осенним ветром и бесконечным мелким дождём. Ожидаемый снег задержался в других широтах, и унылая пора поздней осени, не пускающая к себе зиму, утонула в серой дымке коротких дней. Природа показывает свой характер, напоминая всякий раз о своих капризах, которых становится всё больше и больше. Что это? А может быть, это всё я лишь придумал? Или время изменило мой взгляд на вещи? Ведь раньше меня не очень интересовала погода за окном. Я был увлечён иным и принимал окружающее меня пространство, как должное, без каких-либо претензий, не замечая многого.
Да, видимо, я прав. Время стремительно меняет всё, и меня. Что теперь поделать. Так вот, постепенно, незаметно, наступает пора жизни, когда осмысление прожитого властвует над твоим умом, и даже катаклизмы погоды вызывают глубокие раздумья. Неужели это старость…
Старость не радость… Но, как сказал один мудрец, в ней есть и удивительное свойство! Она позволяет жить долго. Но когда наступает время, у одних раньше, у других позже, но обязательно наступит, постепенно ломается та стройная линия восприятия окружающего. И бывает время, когда видишь себя со стороны. Вроде бы всё знакомо, всё едино, но… А этот пыжущийся, комплексующий тип – я? Очень интересно! И забавно. И всматриваешься вдаль прошедшего, ища поддержки, судорожно хватаясь мысленно за прожитое, пережитое, твоё. А ты уж другой. Очень странно. Но, увы, так. О чём это я? О многом…
Старых друзей уже нет. Одни ушли в невозвратное. Другие в иные веси, далече, за океанами и высокими снежными вершинами известных гор и ухоженных пространств. И только достижения прогресса в виде Скайпа иногда позволяют общаться с ними воочию. О таком мечталось ранее, а вот оно и пришло в нашу жизнь. Удивительно, как быстро привыкалось к этим успехам. Вроде бы было это всегда. Для молодых – да! Но, вот память твоя помнит такое, что даже неудобно поведать внукам. Не поверят! Вообразить им этого, не дано. Их снисходительные улыбки и блуждающие по тебе взгляды, когда иногда ты случайно говоришь об этом, весьма красноречивы.
Время спрессовалось, натянулось струной, ускорилось и мчится «Сапсаном» так, что оглянуться некогда. Только вот позавчера ещё я учил внука ходить, ездить на велосипеде, плавать, да всему, что умел сам. А вчера он уже получил новую должность в своей фирме и улетел в Лондон, на «симпозиум по решению инновационных модуляций в системе оптимизации инверсных процессов совместимости глобальных сфер сосуществования биологических систем». Что это? Мне понять уже не дано. Как, впрочем, угнаться за временем.
Но пространство всё- же моё! И я радуюсь всякий день его первой заре, лёгкому туману в соседней лощине там, за околицей дачного участка, свежему майскому дождю и буйству соловьёв в соседней роще, белым облакам цветущих яблонь, буйству цветочных кустов и зелени подстриженного газона. Высокому голубому небу со стаей белых облаков, осеннему половодью цветовой гаммы и плодовому безумию в сентябре. И первому снегу, сейчас позднему из-за катаклизмов природы и деятельности человека.
Был и я молод…
Хочется верить, что сейчас молод душой. Ведь возраст – это всего лишь состояние души. И некоторая доля самоиронии…
Всё начиналось с ранней любви к чтению книг. Провинциальная обстановка кочевой жизни моих родителей, колесивших по великой стране во всех географических широтах, причиной тому была служба отца, рождала во мне любопытство: а что там, в иных сферах? И книги были моим запоем. Читал бессистемно всё. Цикломеновый трёхтомник Оскара Уальда, с его неповторимыми героями, сказками, афоризмами, «Тихий Дон» Михаила Шолохова, прочтенный мною в четырнадцать лет. Почему? Не могу сказать, но и сейчас первые четыре страницы – это сказочный прыжок в другой, изумительный мир полный истинными запахами прибрежных трав, тугим ветром над широкой рекой и неповторимым говором донских жителей с их характерами вольных людей.
По дороге в школу, у красивого здания, в котором было наше почтовое отделение, стоял маленький киоск. В киоске, среди множества томов книг, буквально «замурованным» в них, работал очень добрый старик. Встречая меня, он спрашивал: а что сегодня? И я, из скромных, собранных за неделю грошей, покупал очередной томик русских писателей, проглатывая его в течение нескольких дней. Боже, как это было увлекательно!
А толстые журналы, появившиеся в моей жизни позднее: «Новый мир», «Иностранная литература» и другие. Что за откровенное признание о жизни знатока и гениального переводчика немецкой поэзии Льва Гинзбурга «Разбилось лишь сердце моё»! И это ещё до внимательного и захватывающего чтения его переводов Вагантов, что было, было! И тут же в «Новом мире», «Комбайн косит и молотит» Юрия Черниченко. Казалось что, ну какое мне дело до селекции пшеницы? Но как здорово и душевно всё было сработано. Роман и только!
Помню моё удивление и восхищение, которое я испытал, читая в журнале «Иностранной литературе» воспоминания Федерико Феллини о своей юности. Ну, точно и моя, когда я жил в приморском знаменитом городе с торговым портом, иностранными кораблями, моряками со всего света и портовыми жрицами любви экстра класса. И они участвовали в нашем становлении в этой припортовой жизни большого города… А эти иностранные кудесники литературы и другая мне незнакомая, интересная жизнь!
… Она появилась случайно. Меня заинтересовал журнал в её руках. Прервать её чтение я смущался, ожидая, когда она оторвёт глаза и посмотрит на меня. Ждал неприлично долго, стоя подле неё. Она оглянулась, посмотрела на меня с некоторым недоумением.
– Правда, интересно! – поинтересовался я.
– Да. А вы откуда знаете, что я читаю? – спросила она.
– Да я прочёл его от корки до корки, – отвечаю ей.
– Вот как! Любопытно. Не часто встретишь любителя литературы. И что вам особенно по душе в этом номере?
– Всё, – выпалил я, понимая, что знакомство состоялось. Осталось только узнать её имя, – конкретнее «Лавка чудес» Жоржи Амаду, – продолжил я.
– Вот как! И мне. Да, по вас не скажешь, даже интересно. А что вы стоите. Присядьте, – предложила она мне, – я Соня, – представилась она, – вот не успела подписаться и хожу в библиотеку за журналом. Я назвал своё имя. Соня улыбнулась.
Сидим с Соней и обсуждаем прочитанное. Время пролетело стремительно. Я опоздал везде, но это меня не волновало. Волновала Соня. Боже, как она говорила, как много она знала. Какие у неё при этом были глаза, полные интереса, искрящиеся и радостные. Каким был я, узнал от неё позже…
Театр полон, ложи блещут… Нет, это не восклицание нашего любимого поэта, нет. Это на самом деле. С большим трудом достал билеты в ложу-бенуар на гастроли столичной оперы. Дают «Фра-дьяволо» композитора Обера. Французская комическая опера с увертюрой, насыщенной барабанной дробью, переходящей в марш с лёгким чередованием тонов, то тихих, то громких. Соня вся там, в древней Италии, среди героев сюжета и звуков музыки. Мне она отдала только свою ладонь левой руки, которую я не выпускаю из своих рук. Её переживания я узнаю по нервному пожатию. Должен признаться, что в этой опере у меня была тогда своя главная героиня – Соня.
Провожаю Соню домой, переполненный впечатлениями вечера. У необычного парадного своего дома Соня предлагает:
– Зайдёшь на чашечку кофе?
– А не поздно ли? – спрашиваю её, чертыхаясь про себя – дурак, ну что ты стесняешься.
Вспоминаю наш домашний быт в середине двадцатого века. Непритязательность к вещам, скромность, почти спартанская обстановка, но главное – этажерка с книгами. Сейчас смешно! Но та, почти сотня любимых мною томов была для меня дороже всего. Но то, что я увидел в квартире Сони, честное слово, поразило меня! Поразило возможностью видеть широкий выбор книг и … картин. Не репродукций, нет! Старинных, в дорогих рамах. Я, признаться, растерялся.
– Ну, ты что? Проходи. Я сейчас заварю нам кофе. Не стесняйся. Родители на даче, так что не волнуйся, – щебетала Соня из кухни, пока я приходил в себя перед книжными шкафами и картинами в гостиной.
Поздний кофе и редкая возможность взять в руки любимую книгу, вспомнить нить содержания и поспешить признаться в этом, что так доступно вот сейчас и всегда, когда захочется. И обсуждение, лёгкое, радостное с обнаружением и озвучанием наперебой запомнившихся отрывков, любимых мест и изречений. Сладкое путешествие вдвоём по литературным весям. Господи! До чего прекрасна молодость! За полночь вдруг вышел из этой сладкой комы.
– Мне пора, Соня! Пойду – вяло вещаю ей.
– Куда, ночь ведь? Оставайся.
Остался. Так началась наша дружба. Что? Только дружба? Да! Это возможно только в молодости, когда желания познавания мира вокруг сильнее инстинктов, вполне естественных. Да, ещё природная скромность, стеснительность, пусть даже и придуманная часто мной. Как оправдание моей нерешительности…
Несколько лет тому назад, на книжной ярмарке в столице, случайно, как невероятный подарок душе, встретил Соню. Простите, Софью Львовну. Она меня узнала сразу, я нет. Долго ещё не мог представить, что это она. Двоилось: видение той, далёкой и вот этой, совершенно иной. Но голос и глаза те же.
– А я помню нашу первую встречу, – говорит так доверительно совершенно незнакомая мне величественная, полная интереса ко мне великосветская дама, глаза которой выдают её волнение, но сияют и полны радостью от нашей встречи. – Ты был таким забавным и независимым, особенно в суждениях. Но твоё знание тогда литературы сразило меня. Этот независимый босяк, так свободно откликающийся на любой вызов, с редким для того времени пониманием значения вечных истин! Боже, какое же это было время! Помнишь ли ты?
– Помню, помню, Соня! – спешу навстречу её воспоминаниям. – А как ты? – спрашиваю с интересом.
– Вот, видишь. Привезла наши книги. Я руковожу издательством, тебе оно известно, думаю. – Дальше действительно узнаю это издательство, их продукцию и удивляюсь широте охвата и специфике материала. Но, это ведь Соня, Софья Львовна. По-другому и не могло быть…
Долго не расставались, нить воспоминаний держала нас крепко. Да так и не признался ей, что являюсь участником книжной ярмарки, что на стенде недалеко от стенда её издательства стоят и мои книги. Прости, Соня! Так, видимо, и не изжил я эту юношескую болезнь ложной скромности. Но вернуться в дивное время юности было приятно…
Этот латиноамериканец увлёк меня, легко и изящно. Его сага, которую я нашёл в журнале «Иностранная литература» с необычным названием «Лавка чудес» захватила меня своей необузданностью. И я был покорен. Что за дивный аромат экспрессивный, терпкий, доселе не знакомый. И сейчас помню ту атмосферу нашего знакомства. А потом всё, что мог достать. Помнится, что в те времена было это сделать нелегко, но страсть вела меня к цели. «Донна Флор и два её мужа», « Тереза Батиста, уставшая воевать», да всего не перечислить. Живые образы живых людей и … места их обитания…
Помнится, когда я как-то признался одной из моих подруг, что обольщён этим автором, она, высокообразованная, знакомая профессионально с классикой и не только русской, удивилась.
– Не читала. А что, это интересно?
– Отличный автор, – воскликнул я и на волне восторга дал ей пару книг Жоржи Амаду.
Наша дружба была не долгой, куда пропала подруга, я уже забыл. Но, вот книги эти у неё так и остались. Уверен, что их перечитывают, и не только она. Магия волшебника всесильна! И он не один! А Борхес? И Маркес, этот мудрец!
Мне всегда нравилось высказывание, которое я слышал давно. Реплика автора
«Госпажи Бовари» писателя Флобера: «а кто это госпожа Бовари?» – спросили его. И он ответил: «Госпожа Бовари – это я…» – гордо и легко. Конечно, он был прав! Я не говорю уже о стиле письма. Нет. Но что он за человек? Возьмите его переписку с Луизой Кале и многими друзьями по литературному цеху. Ничего более откровенного и прекрасного не читал о характере писателя и человека. Много лет перечитываю и удивляюсь жизненности его высказываний и глубине чувств, переданных в своеобразной манере повествования. Конечно, эпистолярная форма известна ещё с времён «Персидских писем» Монтескье и даже раньше. Вспоминается известная мадам де Савинье и её переписка с дочерью. Впрочем, литература Франции знает и блистательный эпистолярный роман Шадерло де Лакло – «Опасные связи». Боже, наверно французское артиллерийское военное образование даёт не только гениальных полководцев и императоров, но и романистов на все времена. Хочется при этом заметить, что наша, русская литературная критика с не меньшим блеском представила нам в начале двадцатого века очередную русскую версию данного шедевра в лице истинного знатока этого дела Абрама Эфроса. Читать его предисловие очень интересно. Блестящий литературный материал.
Жизнь не простая вещь. Всякое случалось. Нахлебался всего, вдоволь. Но эта любовь всегда была со мной и помогала во многом.
Знаменитые шестидесятые! Время всеобщего увлечения Эрнестом Хемингуэйем, с его запоминающейся прозой и необычным для нас повествованием. А его известный портрет в наших жилых интерьерах! Далёкий, загадочный американец, так близкий нам. И здесь же Эрих Мария Ремарк, Лион Фейхтвангер, Ромен Роллан и его жизнелюбец Кола Брюньон, величественный жизнеписец Томас Манн. Да ведь не перечислить всех этих мастеров слова так увлекавших нас в те годы. Но наиболее откровенных душевных высот достигла поэзия…
Молодой, весёлый народ просто ломится в зал Чайковского. Даже Маяковский, стоящий вблизи на площади, явно удивлён. Мест в зале нет. Многие сидят в проходе. Пробираюсь с подругой к своему ряду через ноги и тела сидящих в проходе на ступенях. А дальше – два часа восторга, бурного всплеска эмоций зала и упоение Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной, Евгением Евтушенко и Булатом Окуджавой! И нескончаемость восторга, общего всех, кто заполнил сегодня этот зал. И не только, а всегда, особенно в Политехническом. Поэзия правила нами.
Она ворвалась в театр. «Таганка» первая предоставила ей подмостки, соединив с драматургией. Драматургией наших дней.
Прошли годы. Время стремительно изменилось, да так, что прежние кумиры ушли безвозвратно. Новые не созрели в этой жизненной борьбе за праведные дела. Но мир открыл нам свои новые веси. И стало всё возможно. Но, увы, не всем. И только литература осталась по-прежнему мерилом нравственности и отдохновение от порой тяжёлых будней. И пусть суета сюжетов современной отечественной, да и не только её, но и зарубежной прозы, всеядна, но есть ведь всё та же, так любимая и знакомая Литература с большой буквы. Всё те же гении русской литературы: Пушкин и Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов, Тургенев и многие их последователи. А как же без них! Да это же воздух, которым дышишь, основа нравственной жизни, её причина и следствие. Да, что об этом говорить! Лишнее. Это ведь сама жизнь! «Тёмные аллеи» и «Солнечный удар» Бунина! А?!
Погружаюсь в откровения великого Иосифа Бродского. Стихи на все времена! Но личное отношение к жизни не только в его стихах. Его «Набережная неисцелимых» необыкновенное почти поэтическое объяснение в своих пристрастиях и любви. Истинная проза поэта сродни прозы не менее великого Осипа Мандельштама, современника и друга Анны Ахматовой, Николая Гумилёва, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака…
Любовь к литературе осталась у меня на всю жизнь.
Как хорошо, когда состояние души требует проявления творческих сил. Это вне возраста, это подарок Судьбы. И любой возраст имеет свои прелести и преимущества. А старость и подавно.
Будем жить!
21.11.2015.