Теперь было ясно. Совершенно очевидным для неё стало, что этот клуб – эта её надежда на нормальную жизнь, её забытье и отвлечение от мучительного сознания неизбежного, рассыпалась в прах. Ей стало не за что цепляться, не на что надеяться. Ведь то, что по-настоящему придавало ей сил, воодушевляло на жизнь – этот невероятный образ, этот удивительный парень, по имени Стрём, тоже стал недосягаем. И самое страшное, то, что больше всего мучило её в эту ужасную ночь – она сама себя винила в том, что произошло. Она ведь так сильно хотела, что бы он посмотрел на её танец. Она мечтала блеснуть перед ним настоящей звездой сцены. И блеснула. Во всей своей отчаянной красе она, любимица публики, непревзойденная Ночная Нимфа, с короной на голове, смотрела ему в глаза. Ему, пораженному до мозга костей, зрителю. Ему, который никак не может отделаться от мысли, что каждая их встреча сулит ему новый удар. Ему, который так долго не может её отыскать, что бы сказать ей это. Прервать этот замкнутый круг и превратить их встречи не в случайность, переходящую в истерический бред, а в наслаждение, ожидаемое, осязаемое и настоящее.
В их прошлую встречу, он пообещал себе, что в следующий раз, когда встретит её, не даст ей так просто уйти, не будет молча наблюдать за потоком её слез, немея слушать её леденящие душу слова... Кто же она такая? Из какой бездны на него свалилась настоящим несчастьем? И что её так мучит? Ведь это теперь стало и его собственной мукой. Он пообещал себе догнать её, но снова не сумел сдержать этого слова. Теперь, в этом зале, он стоял заколдованный волшебным зрелищем. Загипнотизированный непревзойдённым танцем, оглушённый от осознания, что невероятная Ночная Нимфа, уже ставшая легендой, и есть та самая, мучившая его, Надя.
В критический момент выступления, в его мозгу крутилась мысль, что нужно её спасти, что она в опасности. С ней что-то не так, нужно вытянуть из оцепенения, это же его присутствие не даёт ей продолжить танец. Все эти мысли, желание помочь, радость встречи, зрелищное выступление, были как бы на втором плане, проплывали мимо, как фон, в тумане и в бреду. И только когда он увидел слёзы стоящие в её глазах и едва уловил быстрое движение с которым она скрылась со сцены, в висках забили барабаны и сознание уже кричало "Да, это она! Беги! Ты должен догнать!" Он посмотрел на рядом стоящего друга, который, как и все остальные, ещё не мог до конца понять что произошло. Тряхнул его за плечо и уже разворачиваясь, сказал ему: "Надя! Это Надя!". И принялся расталкивать столпившихся у сцены зрителей. Обежал сцену, и пока охрана осознавала происходящее, ворвался в раздевалку, наполненную полуодетыми танцовщицами.
Поднялся женский крик и возмущение, но Стрём, пристально осмотрев всех присутствующих, с разочарованием отметил что снова опоздал – её здесь уже не было. Среди комнаты, у чьих-то ног лежали пару длинных когтей, которые она, видимо, обронила, когда бежала. Он, не смотря на возмущение девиц, с укором глядящих на него, медленно вошёл во внутрь. Бережно поднял эти когти, пристально на них посмотрел и так же медленно вышел вон.
Надя в это время уже ехала домой, на ходу размазывая салфеткой по лицу потёкший грим. Она так его и не смыла, накинув на колючий комбинезон рубашку, даже не потрудившись собрать свои вещи, выбежала прочь. Напугала водителя такси своим видом. Сама не знала, от чего так бежала, возможно, от собственной совести, возможно, от тех глаз, с презрением смотревших на неё из зала, возможно, от самой себя. Возможно от собственных мыслей, ведь до последнего момента, она так отчаянно отказывалась замечать всю пошлость и безрассудство своего занятия. Если бы она не поддалась этой прихоти, если бы она остановилась, задумалась и отказалась от этой затеи – всё было бы в порядке. Не было бы этой роскоши, ресторанов, такси и дорогих нарядов, но был бы покой. И Стрём обязательно пришёл бы на неё посмотреть, но он не увидел бы того, с чем ему теперь пришлось столкнуться. Он бы не был так в ней разочарован, а она не чувствовала теперь себя такой виноватой. Такой низкой, такой упавшей в своих глазах, в его глазах, в глазах всех тех, кто прежде её знал...
Все эти мрачные мысли накапливались, переплетались и накладывались одна на другую. Возрастали до бедственных размеров и выливались наружу потоками горячих слёз, заливающих раскрасневшиеся щёки. Все эти горы, чёрной пеленой закрывали ей глаза и она ничего не видела вокруг себя.
Сон не шёл. Перед её глазами стояла чёрная непроглядная тьма, отчаяние и страх снова сковали её сердце. Она ощутила всю силу безысходности своего положения. Жестокость этого призрачного мира, в котором она была заперта уже целый год. Это страшное заключение измотало её, высушило, истощило, сделало обозлённой. И больше всего на свете в этот момент, она мечтала выбраться отсюда. Забыть свой позор, Стрёма, клуб, танец, всех этих людей, весь этот мир просто выкинуть из своей памяти навсегда. Не знать что такое может быть. Забыться в привычной жизни, и стать той, кем была ещё год назад.
Всего один год, а она так сильно изменилась. Казалось, от прежней, жизнерадостной, обожаемой всеми Нади, ничего не осталось. Всё пропало, она пропала. Не случись бы этого рокового события, сейчас Надежда уже отгуляла бы выпускной бал и поступила учиться в университет. Там её жизнь тоже сильно изменилась и продолжилась новыми знакомствами и возможностями. Она и в этом мире могла бы закончить учёбу. Но зачем? И какими мучениями ей это досталось бы, ненавидя эту школу, ненавидя этих людей, и мечтая растрощить всё вдребезги. Лучше было от всего отказаться, стиснуть зубы и ждать, пока всё закончиться. Это единственное во что она верила.
Днём и ночью, не обращая внимание на подозрительные сны, она убеждала себя в том, что скоро всё образуется. Она снова заснёт и проснётся в реальности. Может, на уроке – последнее, что помнила из прежней жизни. Может, на год повзрослевшей, когда все её сверстницы закончат учебу. И плевать, что она от них отстанет, на всё плевать, лишь бы снова очутиться дома. Но она понимала, что даже если ей удастся вернуться обратно, она уже никогда не станет прежней. Она видела слишком многое, что бы как раньше, с безмятежностью, смотреть на это мир и пользоваться всеми его благами. Она многих видела другими, что бы относиться к ним с прежней любовью и уважением. Всё это усиливало чувство безысходности.
Она уже позабыла о Стрёме, о сегодняшнем происшествии. О том, что снова без работы и нужно как-то жить. Ей сейчас казалось, что над ней висит какое-то страшное проклятье. Она самая несчастная и невезучая на всей планете и больше никогда не найдёт работу, никогда и никто её не полюбит и жизнь её уже кончена и нечего надеяться на спасенье. В итоге, она дошла до такого исступления и эмоционального истощения, что просто не могла ни плакать ни смеяться. Но заснуть ей тоже никак не удавалось. Ей мешало всё: мешали редкие шумы за открытым окном, закрыла окно – мешала духота, включила кондиционер – мешал его чуть слышный гул.
В таком полусне она провела практически всю ночь. В пять часов, когда в квартире было темно, зазвонил телефон. Надя включила кнопку вызова:
– Алло. – Сказала она в трубку.
– Алло. Наденька. Это твоя тётя Света. Узнаешь?
– Да.
– Извини, что разбудила, но у нас горе. Наденька, ты должна сегодня же приехать! Я знаю, в семь пятнадцать идет маршрутка, Виталик на прошлой неделе ездил в город по делам, но не важно. В общем, к десяти будешь дома. Тебе необходимо. Я тебя встречу на вокзале, отведу к отцу. Он сейчас с той живёт... Ты не знаешь, где.
– Да, что произошло?!
– Наденька, с твоей мамой горе. Ой, как это ужасно! Ты не переживай, она жива, но с ней очень плохо. Вчера вечером бросилась с крыши. Я знаю, это всё он! Подлец, довёл женщину своими похождениями! Я всегда говорила, что не будет от него счастья. Вот и получили...
– Так что с ней? С мамой?!
– Она в реанимации, поломала обе ноги, ребро, руку, что-то там с позвоночником и ещё сильное сотрясение. Я всю ночь была в больнице, её оперировали. Она так и не очнулась. Только пришла домой – сразу тебе позвонила! Ну ладно, ты давай там собирайся. Я тебя жду. Может, твой приезд ей как-нибудь поможет, она ведь так давно тебя не видела...
Надя не заметила, как поднялась с постели. Это она, да это она, не отец. Вина на ней и только на ней. За то, что прогнала мать, за то, что нагрубила. Это за жестокость, за небрежность, за злость. Но мать была не виновата. Она такая, как есть. Не такая, какой хотела её видеть Надя, но она ведь такая как и все здесь – иная. И в этом нельзя её винить. Виновата только Надежда в том, что не соответствует этой действительности. За то, что не вписывается в рамки, и поэтому всех ненавидит и презирает. Это не они, это она такая неправильная!
Только трагедия смогла направить её на верные мысли. Она ошибалась. Всё это время, Надя была не права по отношению к остальным. Они счастливы в этом солнечном мире. И она ненавидит их за это. Остальные не знают иного, правильного мира. А она обрушилась на них своей мрачностью и злостью. Своей ненавистью пыталась отравить их сердца. Хотела наполнить их солнечный мир сырым ветром, из которого сама пришла. Но ради чего? Это она пришелец, гость, чужая. Её должны все ненавидеть.
В шумном автобусе, Надя также не спала. Тяжёлые мысли не отпускали. Она пыталась с ними бороться, вспомнить что-то приятное, например, Стрёма, парк. Но всё это теперь казалось ей настолько незначительным и мелким, по сравнению с той болью, что ощущала. И ей становилось стыдно за эти мысли. Она опять погружалась в тяжёлые думы. Так продолжалось всю дорогу, пока не вышла на знакомом вокзале.
То же летнее солнце беспощадно палило. Несколько дворняг бегали шайкой в поисках пропитания. Кучки маленьких магазинчиков, парикмахерских, фото-студий. И люди, люди, люди... Они везде, куда не посмотри: в тени под навесом, на узких зелёных скамейках. Заходящие в автобус, выходящие с автобуса. С огромными сумками, с пакетами, с пустыми руками. В здании, у касс, сидящие на своих чемоданах, ругающие непослушных детей. Поглощающие мороженое, пьющие пиво, с аппетитом едящие, кажется, несъедобные пирожки и хот-доги. Курящие прямо на тех детей, которых рядом ругают родители. Бедняки, копошащиеся в мусорных урнах, уборщицы с мётлами и большими совками, собирающие пустые пачки сигарет и обвёртки от мороженого, отгоняющие бедняков от урн. Голуби и воробьи, скопившиеся вокруг булочки, брошенной кем-то, на асфальт. Лушпайки семечек вокруг зелёных лавочек. Шум, духота и вонь. И все вокруг, какие-то серые и немытые, в грязных, помятых лохмотьях, странных нарядах, мода на которые прошла уже десятки лет назад. В порванных сандалиях и с огромными клетчатыми сумками. Пыльные и потные, загорелые и радостные. Редко среди этой толпы найдётся какая-то с виду, приличная фигура. Надю все эти толпы настораживали и она спешила, как можно быстрее, выбраться из этого устрашающего места.