Когда цвели тополя

Юрий Тихвинский
 КОГДА ЦВЕЛИ ТОПОЛЯ

       Лука Егорович Харламов любил по утрам стоять в своём саду и смотреть вниз на Волгу; небольшой уютный городок, в котором он жил, как раз расположился на высоком берегу в самом широком месте реки. Вот и сейчас он провожал глазами неуклюжую медленную баржу, казалось застывшую на месте. Воды много чего унесли в жизни Луки, но и принесли немало. Несколько раз глубоко вдохнув, он пошёл в дом, где жил с женой Капитолиной Авдеевной. Ещё недавно он ругал её за то, что она купила в его отсутствие пианино у спившегося хирурга местной больницы, топал ногами, что, мол, это всё зря потраченный капитал, а теперь был рад: он с некоторых пор стал замечать красоту мира, ну вот например, если на чёрную полированную поверхность пианино поставить белую вазу с цветами, то получается очень даже красивое отражение. А если ещё открыть окно, которое выходит на Волгу, то белые клавиши, кажется, сами начинают играть музыку. Жена шила на машинке, когда он слонялся возле неё  и горевал, что никто в детстве не обучил его нотам. Слух у Луки Егоровича был, ведь он сам без чьей-либо помощи, одним пальцем научился играть  вальс "На сопках Маньчжурии" и играл его часто.

   Да, жизнь может быть довольно красивой,  знать бы только с какой стороны к ней подойти, такие мысли в последнее время стали приходить ему в голову. До пенсии оставался ещё год, а что он видел кроме засаленных счёт и пыльных папок в своей бухгалтерии..да вот ещё очки на резиночке, да сатиновые нарукавники, на которые и смотреть уже тошно. Весь плешивый стал от этой работы, с обидой выговаривал он Капе по вечерам, хлопая ладонью себя по лысине, а она ему неизменно отвечала не от работы , а от возраста это, Лука, лет тебе уже много, поэтому... чем приводила счетовода в раздражение.

  Кроме пианино у хирурга так же было куплено большое зеркало в широкой чёрной  рамке с завитушками и совсем ещё малоношеная лисья шуба  его покойной жены - для Капитолины Авдеевны. Это вещи всё нужные, рассуждал Лука Егорович, здесь деньги на дело потрачены, с умом. И сам часто простаивал перед  зеркалом, то представляя себя капитаном парохода "Еруслан," этот пароходик от пристани у речного вокзала катал публику по Волге, то директором театра, мимо которого он часто ходил и видел какие красивые дамы скрываются за его дубовыми дверями. Надо сказать, что перед войной театр пользовался большой популярностью в городе.
      Зеркало повесили в полутёмной прихожей. Пусть пока здесь повисит, а там видно будет сказал Лука Егорович.

       Была одна тайна у счетовода, точнее даже не тайна, а неприятная история, которая приключилась с ним недавно, оставила глубокую занозу в сердце, и этим он ни с кем не хотел делиться, а в особенности с женой.

      На базаре, он часто покупал у молодой красивой торговки рыбу, была она черноволоса с большими тёмно-синими глазами, в которых счетоводу чудилось то бездонное небо и кротость, то доступность и порочность, и вот эта неразгаданная двойственность обжигала его похлеще всякого кипятка. Лука Егорович не преминул отметить  про себя как  распирала грудь молодухи кожаный фартук, а на его заигрывания или, точнее сказать, липкие шутки..она отвечала ..не смущаясь и не отводя глаз..Поразмыслив, счетовод решил идти напрямики и, набравшись храбрости,  попросил о свидании. К его удивлению Тамара сразу же согласилась, и даже пожурила его за то, что он долго ходил вокруг да около, и что она "устала уже ждать"..Лука Егорович подивился смелости красавицы и даже крякнул про себя на свою недогадливость...
    И вот на следующий день, после полудня, Лука отправился в её домик у пристани, подогревая себя сладкими картинами в объятьях чудесной брюнетки. Встречен он был радушно и ласково, а разобранная постель со взбитыми пуховыми подушками на самом виду,  растрогала старика до слёз. Едва разделись, и Лука Егорович потянулся руками к молодым грудям...как на крыльце затопали, хлопнула входная дверь и раздался рык:"Ах он бес заморский, живой теперича не уйдёт ..Томка, ты каво привела, шалава?!"
И над счетоводом навис огромный рыжий мужик в расстёгнутой на груди рубахе..
      "Муж мой, грузчик, - успела шепнуть торговка.- не иначе как опять пьяный, ох и злой он теперь, убить может за здорово живёшь. Ты ему не перечь".
   Лука Егорович трясущимися руками всё пытался и никак не мог найти свои подштанники, Тамара голосила что есть мочи, мол, не трогай его Андрюша, он не выдержит твоих кулаков и "опять в тюрьму сядешь" ..А рыжий, брызгал слюной, бил кулаком в стену и топал ногами так, что ходуном ходил весь их маленький домишко. Кое-как его успокоили только слова жены о том, что дедушка заплатит за позор. И Лука Егорович согласился заплатить немалую сумму, как нагло сказал рыжий  "за то, шоб ты ещё небо покоптил".
   На следующий день Лука передал Тамаре у пристани пачку красненьких, перевязанных бумажным шпагатом и, не глядя на неё, ссутулившись, зашагал прочь. Он не стал слушать чепухи про то, что мол, она не виновата, "просто так вышло", что "жизнь дороже денег" и "другую себе найдёшь". Он уже понял, что попал в ловко подстроенную мошенниками ловушку, что его провели и обвели вокруг пальца проходимцы.   
      Вот такая была тайна у Луки Егоровича Харламова. И как-то сразу после этого перестала Волга казаться полноводной, а отражение вазы стало просто отражением, да и вальс "На сопках Маньчжурии"начал сильно раздражать. Излишне говорить, что даже сам вид рыбы стал вызывать у Луки Егоровича сильное отторжение. В общем, вместе с Тамарой ушло из души что-то ещё.
    Больше месяца счетовод не мог забыть эту злую шутку над собой:"И ведь как карась на крючок",- корил он себя. Наконец время взяло своё, стало потихоньку стираться унижение...да и лето буйствовало, оно казалось театром с быстро меняющимися декорациями: всё цвело, искрилось в лучах солнца, пахло мёдом, свежей рыбой, цветущей акацией, а летающий тут и там тополиный пух забивался в ноздри, лез в глаза. Это было время цветения тополей. Вот только денег было по-настоящему жаль и, вспоминая эту пачку хрустящих бумажек, Лука Егорович начинал сердито сопеть.   

    В пивной у городского парка было многолюдно, впрочем, как и всегда. Где же ещё гражданам отдохнуть как не здесь, выпить пива в павильоне увитом плющом, потом посидеть в холодке на лавочке под высокими липами, глядя хмельными глазами на озеро с двумя белыми лебедями. Завсегдатаи так и называли это место - "у лебедей". Но возможно живые лебеди и не имели отношения к названию заведения, ибо над входом были прибиты свои, выпиленные из фанеры и покрашенные белой масляной краской.
        В тот день, видимо, чёрт понёс Луку Егоровича мимо этого заведения, обычно он, как человек непьющий, обходил его стороной. Ну а всем известно, за что берётся чёрт - то хорошо не бывает.
      Прямо из дверей пивной вывалился на него рыжий грузчик и старый обидчик, Андрюха, впрочем и дверей-то там не было(их на лето просто снимали с петель для лучшей вентиляции помещения), а был просто широкий проём.
   "Ну наконец-то, а я тебя, раб божий, ищу везде. Вляпался ты по самое..дышло,- на губах у рыжего появилась нехорошая улыбка.- Да, вляпался..жену мою обрюхатил, пока я в порту мешки таскал, а теперь тут петухом гуляешь. Так не годится..Я ей: Тома, кто это тебя?..А она: Андрюша, старик напакостил.Только не говори что не ты, я знаю что ты!"- заводил себя грузчик, делая страшное лицо.
     Весь этот монолог прозвучал на редкость фальшиво, сразу было видно, что актёр из грузчика никакой. Рыжий придвинулся вплотную и положил тяжёлую ладонь на плечо счетоводу, от него несло кислым пивом и потом.

   "Я ж тебя, склизняка, насквозь вижу",- продолжал он распалять себя. Лука Егорович попытался было возмутиться, но пьяный верзила встряхнул его так, что у Луки чуть не слетели очки. "Меня слушай..все какие деньги найдёшь дома, все отдашь мне. Цепочку золотую у жены снимешь, серёжки там, крестики..Ну не мне ж тебя учить баб обманывать",- нагло подвёл итог рыжий."А когда всё принесёшь, я ещё посмотрю сколько и чего...тогда и получишь полный расчёт. Завтра вечером ковыляй в затон, на старую баржу, я там буду, а теперь пшшёл". И он придал худенькому телу Луки Егоровича такое ускорение, что до ближайших кустов счетовод летел как на ковре-самолёте.
     Вот на такой грустной ноте и закончился для счетовода этот ужасный день. На летней эстраде ожил духовой оркестр, смеялись дети, журчал фонтан; лучи заходящего солнца выхватывали из тенистых глубин парка то яркое женское платье, то кирпичную стену строения, придавая всей картине особый, насыщенный колорит. Только не для Луки Егоровича играло солнце лучами, чувствовал он себя тараканом, раздавленным на дороге равнодушным ботинком. Кто-то отдавил ему заднюю часть тела, и теперь он только передними лапками цеплялся и полз, везя по асфальту вываливающиеся кишки. Нет, смерть для таракана ещё не наступила, но она была неотвратима и шла  по пятам.

    Придя домой, Лука Егорович сразу прокрался в свою комнату. Супруга, Капитолина Авдеевна, не поднимая головы от шитья, заботливо спросила:"Лукаша, что так быстро? Нагулялся уже?" "Голова разболелась",- соврал счетовод. В комнате он закрыл за собой дверь на засов, достал из-под половицы завёрнутый в промасленную тряпочку старенький револьвер и два патрона к нему. Сейчас он пожалел, что по осени бесполезно расстрелял по чайкам целых 11 штук. Впрочем, припугнуть эту скотину хватит и двух. К сожалению, один патрон пришлось забраковать из-за вмятины на гильзе. Когда все приготовления были закончены, револьвер протёрт и начищен до блеска, а единственный патрон вставлен в барабан, Лука Егорович лёг на диван и уставился в потолок. Все трещины на нём он знал уже наизусть.
       "Мало ему моего унижения... взять, да ухо наглецу отстрелить так, для острастки..Эх, и почему надо ждать до завтра, вот сейчас бы самый раз!..Как же руки чешутся. А Тамару это он втянул..не такая она, а впрочем, муж да жена одна сатана"...
      Мысли Луки Егоровича беспокойно блуждали, постоянным было только одно желание -поквитаться. Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает, а Лука Егорович был обычным человеком - не плохим не хорошим, а обычным, каких миллионы, и поэтому Бог не интересовался его планами.

        На следующий вечер, ещё и солнце не успело, как говориться, "свесить ножки", а Лука  уже нервно расхаживал по палубе "Советской Осетии". "Вот ведь, словно на дуэль пришёл с одним патроном",- пытался он шутить сам с собой. В воздухе столбом толклись мошки, а широкая полоса неба цвета яичного желтка охватила полгоризонта над Волгой и заволжскими далями. В этот момент на берегу показался рыжий Андрюха с холщовой сумкой в руках. Шёл вальяжно, лениво выбрасывая перед собой ноги в мятых парусиновых брюках. Так ходят уверенные в себе люди, лодыри, эгоисты да и все те, кто считает что Вселенная вращается вокруг них, ибо остальное  просто обочина. "Сумку для добра прихватил, - со злостью подумал Лука Егорович, - счас будут тебе денежки, сухотка тебя забери!" Он крепко сжал в кармане пиджака тяжёлую ручку револьвера. Грузчик влез в пролом корпуса баржи и через минуту уже шёл по палубе, всё так же выбрасывая перед собой ноги и выворачивая пятки. Лука Егорович решил не вступать с негодяем ни в какие переговоры, а сразу навести на него оружие. Увидев пистолет, грузчик матерно выругался, сравнив Луку Егоровича с Чемберленом..А дальше произошло то, что никак не могло произойти, но, тем не менее, случилось, опять же не иначе как по воле чёрта. Андрюха влепил Луке Егоровичу "леща", т.е. оплеуху, отчего последний покатился по наклонной, грязной палубе и ударился головой о железный люк. Сознание на какое-то время покинуло счетовода, а револьвер, описав в воздухе некую кривую дугу, выстрелил от удара о доски палубы. Андрей удивлённо и медленно опустился на колени и, постояв так какое-то время, упал лицом вниз, да так и остался лежать неподвижно, сжимая в руках теперь уже бесполезную сумку. От выстрела всполошились чайки, загалдели вороны из прибрежной лесополосы и этот их суматошный  гам и привёл в чувство Луку Егоровича. Он встал сначала на четвереньки, потом сел, помотал головой, как бы вспоминая что-то. Ничего не понимая, счетовод уставился на лежащего ничком грузчика. Он помнил как тот шёл по берегу, свернул к барже...а дальше в памяти был провал. Может он пьян?..Но тут внимание счетовода привлёк, лежащий на палубе револьвер - его револьвер! - с пустым барабаном и пахнущий свежими пороховыми газами. В жизни любого человека хоть раз, а была ситуация, когда несчастный думает так: если это не сон, то что тогда?..Увы, такая минута настала и для Луки Егоровича Харламова. "Как же я его застрелил-то, батюшки святы?"- перекрестился счетовод... 

            На теле грузчика не было ни царапины, вот только над левой бровью зияла маленькая чёрная дырочка, из которой и крови-то вытекло всего ничего - две капли. Понимая, что надо что-то делать, Лука Егорович кое-как подтащил верзилу к люку, перевалил тело через железный обруч-бортик и через несколько секунд услышал внизу приглушённый всплеск, известивший что несчастный обрёл своё последнее пристанище. Туда же Лука Егорович бросил и револьвер, и последний мятый патрон. После этого осталось только оглядеться по сторонам и бежать..бежать быстрее отсюда, но и этого сделать он не мог, ибо у него начался нескончаемый рвотный приступ, а силы покинули старика настолько, что вместо того чтобы идти, он мог только бессмысленно ползать по палубе, мычать и хвататься за разные железки. И уже под утро Капитолина Авдеевна обнаружила еле живого мужа, лежащего  на пороге дома, оборванного, перепачканного рвотными массами и искусанного комарами. Она обмыла его, напоила горячим чаем и уложила в постель.

              На следующий день Лука Егорович, чувствуя слабость в членах, залез в чугунную на львиных лапах ванну, где он рассчитывал вернуть силы и обрести душевный покой.
 Ванна  стояла прямо посреди сада, под яблонями и хорошо было лежать в ней, в прогретой солнцем воде, в полном безмыслии, разглядывая белые барашки облаков или кружащего высоко в небе ястреба. Он не просто отмокал или смывал вчерашнюю грязь, он чистил от греха убийства душу. Садились на край ванны стрекозы, привлечённые солнечными бликами воды, таращились на Луку  выпуклыми глазами...Глупые насекомые, что они знают о жизни, вот бы им с моё. Нет, человек не самое лучшее место для души. Душа, суть, чистый продукт, а тело оно червивое и подлое, ему только удовольствий подавай, да побольше...нет, душа и желудок не должны быть в одном сосуде. Примерно так рассуждал счетовод, отмокая в тёплой воде.
     Прошло несколько дней. Как-то поздним вечером, когда Лука в халате и вязанных носках лежал с газетой на диване, в дверь постучали. Накинув на плечи старое пальто, он нехотя вышел на крыльцо. В жёлтом свете лампочки, под моросящим дождём стояла Тамара. На ней была застёгнутая до подбородка зелёная кофта и длинная чёрная юбка, а мокрые волосы, схваченные сзади в пучок, блестели и отливали чернотой как вороново крыло. Красота женщины казалась непререкаемой.
     "Ты чего пришла?"- спросил Лука Егорович и холодок беспокойства прошелестел в его душе. Тамара, не отвечая, приблизилась к нему вплотную под навес, где не капало и не сводила с него глаз.

"А ведь это ты Андрюшу убил,- наконец сказала она. Лука проглотил застрявший комок в горле и отвёл глаза. "Ты-ы,- повторила она,- он мне сам сказал. Вот здесь пулька у него". Тамара показала на левую бровь. Лука Егорович вздрогнул, оглянулся на дверь, боясь что выйдет жена и затравленно уставился на Тамару. "Чего несёшь -то?! Умом попятилась?"- зашипел он на женщину. "А как же,- продолжала она,- пришёл ко мне ночью миленький и говорит: Тома, холодно мне тут и мокро, забери меня скорее и в землю положи - мёртвый я теперь". После этих слов Лука побелел лицом. "Скажи, скажи где он, я похоронить его хочу по-людски, на погосте".- заволновалась женщина и, видя что  счетовод стоит молча как истукан, она взяла его руку и, расстегнув на груди кофту, стала запихивать её туда. "Ты ведь этого хотел? На, бери, только скажи где Андрюша, отдай мне его". Опомнившись, Лука Егорович вырвал руку, но никаких слов произнести не мог, ибо зубы его стучали друг о друга, а челюсти ходили ходуном. Красавица истолковала это по-своему: "Тебе мало, да?- сказала она с укором,- пошли ко мне..сделаешь, что хочешь только отдай Андрюшу, я похоронить его должна, как жена". Голос у неё задрожал. "Умом тронулась,- догадался Лука Егорович с некоторым облегчением и покосился, на выпиравшую из расстёгнутой кофточки грудь, - иди домой, а то жена, неровен час выйдет на крыльцо..Не знаю я никакого Андрюшу и никого не убивал".
    Тамара ловила каждое его движение, не спуская с Луки глаз, но как-то вдруг поникла, осунулась, пошатнулась..."Иди-иди, нечего здесь..ходишь, людей пугаешь, ерунду всякую мелешь,- счетовод уже, овладел собой, подталкивал молодую женщину к калитке, к выходу,- да застегнись, глупая баба, нечего титьками-то трясти"...
     Грубые слова и тон видимо подействовали на Тамару, она повернулась и медленно пошла, не разбирая дороги, ступая ботиночками прямо по лужам. А Лука ещё долго стоял у калитки, слушая как стучат капли дождя по листьям в саду, глядя в черноту ночи, туда, куда ушла женщина, иногда смахивал ладонью с плешивой головы дождевую воду.
      "Хороша, до чего же хороша.. А глаза - два озера - чудо, как у ребёнка,- вздохнул он,- теперь наверное не оправится. Помутилась. А чёрт её знает как догадалась, может и вправду он ей приснился".
      Вернувшись домой, счетовод остановился в прихожей перед зеркалом. Он смотрел на своё отражение и думал.
     "Кто приходил, Лукаша? - крикнула ему из комнаты жена. "Да соседка приходила, курица у неё, вишь, пропала. Спрашивала не у нас ли". "Курица!?"- Удивлённо переспросила жена, глядя на него недоверчиво поверх очков, но так больше ничего и не добавила.

 Молочный робкий рассвет прокрался в спальню  незаметно. Лука Егорович посмотрел на спящую жену, которая лежала на боку, с вывернутой как у сломанной  куклы рукой, осторожно сполз с тёплого супружеского ложа, прикрыл за собой дверь спальни и стал собираться. С вечера он всё приготовил и продумал: в деревянной беседке в саду, спрятал связанную в узел лисью шубу, ту, что купил у хирурга, положил в карман пачку денег и с этим всем вышел за калитку. Дождь недавно перестал, стоял густой туман, пахло мокрой корой, молодыми берёзовыми листьями и сладковатым липовым цветом. На Волге тревожно гудели суда, под ногами чавкала вода в траве. Лука Егорович и сам не знал зачем он шёл к ней. Задобрить? Пригрозить? Откупиться? Какая-то тайна гнала его туда.

     На стук в дверь ему никто не открыл, тогда он сам толкнул её...и она, заскрипев, отворилась. Он готов был побожиться, что в этом скрипе явственно послышался сиплый голос грузчика, и покойник зло обматерил его. Это было так неожиданно, что счетовод даже отпрянул, замер и подумал, а не повернуть ли ему обратно, но пересилил себя и шагнул в полумрак дома. Тамара сидела на кровати одетая как и вчера в застёгнутую до подбородка кофту и чёрную юбку с павлинами. По всему было видно, что она и не ложилась вовсе. На подоконнике, между горшками с геранью, сидела белая кошка и внимательно смотрела на гостя. А Лука Егорович с узлом в руке стоял в дверях и нерешительно переминался с ноги на ногу.

   "Убить меня пришёл?"- безразличным голосом спросила женщина. От этих слов Лука передёрнул плечами, потом положил узел на пол."Ты это..прости меня...не хотел я его..., бес попутал, сам не знаю как вышло". Он вздохнул, помолчал, достал из кармана деньги и положил их на край стола. "Возьми, это тебе и шубу вот принёс..зимой холодно будет, пригодится". Он ещё подождал не скажет ли Тамара чего, но она молчала, глядя прямо перед собой. И тогда Лука Егорович решился:"На старой барже он, в трюм свалился...не достать его теперь, вот оно что". И, словно сняв с души камень, почувствовал непреодолимое желание побыстрее уйти отсюда; не взглянув более на женщину, вышел.

       Больше Лука Тамару не встречал, но как-то, месяца через два, слышал он - болтали в городе про некую молодую черноволосую красавицу, которая будто бы плавала по реке на лодке в одном нижнем белье и засеивала её, реку,  горохом. Над ней смеялись, просили прекратить безобразничать, а потом сознательные граждане просто вызвали милицию и санитаров.