Глаза закрываю - и как в цветном сне, отпечатанные в памяти эпизоды прошлого! Небо ясное, безмятежное, словно детские помыслы. Солнце, ласковое, тёплое, чем-то напоминает лицо матери над желанным ребёнком. Залитый светом двор в середине дня, забор из неровных досок и привязанная к нему с округлыми боками лошадь. Река, осока и камыш на воде, таинственный лес и хлебное поле - огромный золотистый ковёр из жёлтых колосьев. Избитая песочная дорога. Пыль хвостом за проехавшим транспортом. По той дороге бегал я в синем матросском костюмчике: шортики, курточка и бескозырка с лентами. Толстая баба в спортивных штанах и мужской рубахе, набирая воды из колодца, поворачивала ко мне пухлое лицо: «Какой симпатяга!»
Я жил у дяди Коли - брата матери - в деревне. Детей у него не было. Жена, тётя Хрестя, от зари до сумерек управлялась с домашним хозяйством. Каждое утро он запрягал в телегу лошадь и ехал на ферму, где от громадной кучи, сваленной в стороне, развозил комбикорм по коровникам. Приезжал на обед. Отдохнув, прикрывал облысевшую голову захватанным сереньким картузом и усаживал меня на телегу рядом. Произносил нараспев: «Но…!». Жигулька, так звали лошадь, направлялась привычной дорогой на скотный двор.
Частенько к концу рабочего дня дядя Коля с трудом забирался в телегу и ронял голову на охапку соломы. Его собутыльник, скотник Матвей, коренастый мужик с приплюснутым красным носом, держась за телегу, раскачивался на коротких ногах. Однажды он показал мне, «как держать вожжи». Ухватившись за них, он отцепился от телеги. Невероятным образом повернувшись, оказался под повозкой. Напрягаясь хрупким телом ребёнка, я тянул его за сапоги, помогая подняться.
На исходе одного из жарких дней повозку окружили пацанята. Чумазые, загорелые - кусочки солнца в глазах. Сняв с себя рубахи и майки, они резвились: «Айда купаться!» Белокурый и кудрявый, с веснушками на розовом лице Василёк, привязав вожжи к телеге, похвалился:
- Эту лошадь знаю, сама домой уйдёт!
Вся голопузая ватага на разные голоса поддержала его.
- Но… но… но! - понеслось над сочно-зелёной луговиной. Не зарастающим шрамом по ней петляла дорога. Жигулька, лишившись в моём лице возницы, смиренно потащила телегу с пьяным дядей Колей в деревню.
... Полыхал разгар лета. Полуденное солнце будто улыбалось. Синева небесная висела над деревенским благодатным покоем. Жигулька носом тёрлась о мою голову. Я гладил её морду, заглядывал в большие грустные глаза.
- Она умная! Иных людей поумней будет! - Дядя Коля похлопал лошадь по рыжегривой шее. - Полюбила она тебя, вишь, как ласкается. Они тоже любить могут. Могут, могут! - Он гладил меня по голове.
По пути на ферму привязали лошадь возле магазина. У продавщицы заканчивался обеденный перерыв, и на входе толпились бабы и дети. Белый легковой автомобиль, оставляя за собой шлейф пыли, подкатил к магазину. Постояв, дёрнулся и, подъехав к Жигулькиной морде, посигналил. Лошадь ринулась в одну сторону, потом в другую, едва не задев машину - та успела откатиться. Из неё появился рыжий Ванька - киномеханик. Двухметровый детина, с рябым носатым лицом.
- Ты что же, бугай этакий, Жигульку испугал? - пристыдила его грудастая, розовощёкая баба с зачёсанными назад русыми волосами.
- Эх, башка садовая, - поддержала её тихоголосая старушка в белой с горошком косынке.
- Разве это Жигулька? Вот у меня "Жигулька" - железный конь! Он хозяина не подведёт! - рыжий похлопал ручищей по крыше автомобиля.
- А ежели б моя кобыла твоего коня оглоблей помяла, небось мне бы претензию предъявил! - разозлился дядя Коля, который ничего и никого не боялся - ветеран Великой Отечественной, имевший медали «За отвагу».
- Да ладно, - отмахнулся Ванька и скрылся в машине. Помчался впереди пыли по деревне.
- На севере побывал - автомобиль привёз, - хихикнула русоволосая баба.
- Бревно он неотёсанное, - комкал в руках картуз дядя Коля, он всегда так делал, когда волновался.
Через пару дней, в обеденное время, у колхозной конторы уселись мужики на длинной, вкопанной в землю лавке. Рядом с дядей Колей примостился я. Жигулька с телегой поодаль прижималась к раскидистой берёзе. От моста, петляя и поднимая пыль, подскочила белая легковушка. Остановилась напротив лошади. Вывалился из неё пьяный киномеханик.
- Жигулька называется, - тыкал он пальцем в кобылу. - Вот у меня "Жигулька" - железный конь! Никогда не подведёт - хозяина домой доставит! - Ванька сжимал отвислые пухлые губы и утвердительно качал головой.
- Твоего коня рази с кобылой сравнишь! - поддакивали мужики.
Не улеглась пыль на дороге после Ванькиного автомобиля, как примчался милицейский «уазик». Затормозил впереди «Жигулей». Взвыла сирена, вызывающая и неуместная в деревенской тиши.
- Участковый, - заулыбался Ванька и растопырил руки как для объятий. А тот, подвинув на лоб фуражку, сделал руку под козырёк и принялся чеканить слова:
- Почему нарушаем правила движения? Сотрудники из района приехали - операция «Дорожный патруль», а вы в таком виде за рулём! Решили ДэТэПэ устроить? Придётся в отдел проехать.
Ванька ругался и упирался. Милиционеры посадили его в свою машину. Участковый сел за руль «Жигулей». Автомобили отъехали, а у конторы словно завис в воздухе и не смолкал раскатистый смех. Плечистый бородатый мужик сполз с лавки на колени и, стоя так на земле, громогласно хохотал:
- Вот тебе и железный конь, вот тебе домой довезёт! - Он тряс бородой и кивал дяде Коле. - Куда его коню с твоей кобылой тягаться!
Этот случай вспоминали часто. За глаза смеялись над киномехаником. Всем была по нутру, всех радовала, хоть и маленькая, но победа лошади над автомобилем, живого над неживым.
В последние дни августа мать увозила меня в городскую квартиру. К автобусу подвезла нас Жигулька. Развернувшись на заднем сиденье, я долго смотрел через стекло, сквозь оставляемую колёсами пыль, на исчезающий вдали силуэт запряжённой в телегу лошади. Потом в суете лет, за мельканием будней, как за той деревенской пылью, я часто хотел разглядеть Жигулькину морду, её грустные глаза, в которых навсегда для меня застыли терпение, преданность и, как утверждал дядя Коля, любовь!