871 день осады, как минимум 600 тысяч смертей - не столько от пуль, сколько от холода и голода - и 125 граммов хлеба, продлевающие жизнь на чуть-чуть. Сегодня едва ли найдется человек, который на вопрос о самой страшной странице Великой Отечественной войны, неуверенно запнется, называя два коротеньких слова. Блокада Ленинграда. Тысячи чувств, тысячи человеческих судеб, связанные одним горем, одним городом
"Знали, что где-то стреляют"
В их череде - и пережитое Евгенией Петровной Халяпиной. 88-летняя пенсионерка живет в станице Динской Краснодарского края больше 30 лет, переехала сюда с Севера. Однако родной город для нее – Ленинград! К началу войны Женечке было всего 13-ть
- Мы, дети, поначалу и не ощущали войну вовсе. Да, знали, что где-то стреляют, но казалось, к нашему городу немцы не подойдут никогда. Помню, как ходила с мамой на рынок, там слышала разговоры типа « скоро всем капут», «Ленинград падет ». Мама всегда спорила с паникерами…
.
Восьмого сентября 1941 года гитлеровские войска взяли город Шлиссельбург. Ленинград, где проживало порядка трех миллионов человек, оказался отрезан от остальной страны. Дальше холод, отсутствие воды, электричества и главный союзник немцев - голод. От него людей не спасали даже введенные для экономной траты припасов карточки.
Хлеб с целлюлозой
В ноябре – декабре 1941 го суточная норма хлеба для стариков и детей достигла предельного минимума - 125 граммов. И если в сентябре хлеб еще готовили, смешивая ржаную и соевую муку, то в первую блокадную зиму в ход пошла несъедобная гидроцеллюлоза. Ее добавляли для объема!
- Мой папа работал в каком-то министерстве, - вспоминает собеседница « МК на Кубани». - Еще до начала войны его отправили с эшелоном продовольствия в Германию, так и пропал без вести. Брат Сергей, выучившись на летчика, в 17 лет погиб под Чудово…. Мы остались с мамой вдвоем….
Не выдержав свалившегося горя и тягот осадного положения, Анастасия Тимофеевна вскоре заболела. Заботы о матери легли на плечи хрупкой Жени. Впрочем, как и обязанность добывать дополнительное продовольствие.
- Однажды вечером к нам пришел мамин знакомый - военный. Они вместе трудились на заводе. Он пожаловался: взяли ребенку няню, а кроха совсем захирел. Оказалось нянечка всю еду, предназначенную для малыша, забирала себе! Для собственных детей! Согласившись на предложение, я пришла поглядеть на воспитанника: батюшки! Он был весь синий, тощий, маленький…Ну чистый покойник! А ел как здоровяк: мое, свое и все ему мало! Взять же припасы было негде. Хозяева оставляли нам немножко, остальное запирали на замок. Жена военного трудилась в магазине. За работу я получала хлебные корки - подгорелые, испорченные. Этим поддерживала себя и мать.
Нянькой Женечка работала недолго. Все потому, что однажды очень испугалась за свою жизнь. Как-то днем в дом военного пришли двое взрослых мужчин. Назвав Женю по имени, приказали выдать продовольственные карточки, мол, так велела жена хозяина. Юная Женя не растерялась.
- Ответила: « Подождите, хозяин за молоком для ребенка пошел, вот-вот вернется». Услышав это, незваные гости поспешили на выход. Остаток дня я провела ни жива ни мертва. И едва хозяйка показалась на пороге, сказала, что больше к ним не приду. Меня могли убить за еду! Так мы с мамой начали жить на паек: 125 граммов хлеба в день на душу…
Один на один с горем
А в январе-феврале 1942 года Анастасия Тимофеевна умерла. Маленькая Женя спала с мамой и все поняла, едва почувствовала холод от ее тела. Женщину похоронили не сразу. В одной постели с трупом Женя спала еще 11 дней…
- Когда мама болела, всегда повторяла: « Умру, не отдавай меня, а сколько можешь получай хлеб». И я получала! К тому же на уборку трупов существовала очередность. Их было слишком много в квартирах, на улицах! Когда приехали гробовщики, приказали тело мамы в простыню зашить. Помню, я ревела белугой. Но не столько от жалости - не могла нитку в иголку вдеть, тело перевернуть. Хотела помощи у соседей попросить, так в одной комнате насчитала два трупа, а в другой – три. Умерли все!
Кое-как Женя справилась со страшным заданием и…осталась одна в пустой квартире на улице Подольской. Без еды, воды, света и надеж на будущее.
- За водой нужно было ходить к Неве. Берешь общий ковшик и прежде чем наполнить его, топишь покойника. Помню, один все всплывал и смотрел на меня. А что делать? Страшнее всего было видеть, как умирают люди. Вот идешь ты по улице вслед за незнакомцем. И тут он вскрикивает, оседает. А ты должна обойти и топать вперед как ни в чем ни бывало. Жуть!
Дорога к жизни
Таких воспоминаний у Евгении Петровны тысячи. И все же пенсионерка уверена: в Блокаде была и светлая сторона. Она, как лакмусовая бумажка, обнажила благородство человеческих душ.
- Все друг друга поддерживали, кто бы что ни говорил. Вскоре после смерти мамы меня забрали в детдом. Никогда не забуду нашего директора – Беккера! Он поручил мне приглядывать за малышами. Поражала стойкость двухлеток-дистрофиков(это слово, кстати, появилось в русской речи именно во время блокады Ленинграда, - прим. авт). Вот перед ним кладут кусочек хлеба, малыш понимает, больше он не получит. И не плачет, не просит. Сегодня такого уже не встретишь. Помню, ходили мы и на вокзал: собирать зерна злаков, высыпавшиеся с составов. Солдаты нередко специально стряхивали их с брезента. Бывает, зажмешь в ладошке всего пять-шесть зерен, а рад несказанно. Хочешь съесть их, но терпишь!
После была «дорога жизни» - водный и ледовый путь, лежащий через Ладожское озеро и связывающий Ленинград с «большой землей». По данным разных источников, благодаря нему из города в ту пору эвакуировали порядка 500 тысяч человек.
А на «большой земле» их ждал поезд до Новосибирска, там - новая жизнь. Спасенные дети с утра до вечера работали в колхозе, ведь практически все взрослые ушли воевать. Зато в отличие от своих менее счастливых ровесников, были живы!
"Не могу выкинуть ни крошки"
- Закончив школу, я поступила сначала в сельскохозяйственный техникум, а потом, бросив его, в ремесленное училище, что в городе Прокопьевске. Была и сварщиком, и слесарем, и аппаратчицей, вышла замуж…
Вместе с мужем Василием Евгения Петровна прожила 62 года. Говорит, под венец ее забрали прямо с рабочего места. Представ перед шумными гостями в рабочей одежде и услышав, «с законным браком!», она оторопела, ведь и не была в отношениях с женихом. Просто работали вместе на заводе. Василий же уверил: Полюбишь! А что до меня, ты – самая - самая…»
- Родили дочь, которая, выйдя замуж, первой отправилась на Кубань. Хотели второго ребенка, но я, упав, не сохранила беременность. У меня есть два внука – Сергей да Роман, пять правнуков. Они живут в станице Динской. В Ленинграде была после всех событий лишь однажды. Знаю, маму похоронили в братской могиле № 1 на Пискаревском кладбище. Мне предлагали квартиру в Ленинграде - отказалась. Зачем? Родственников там не осталось, крышу над головой имею. Считаю, другим жилплощадь нужнее. Я, знаете ли, так воспитана: всех жалею, всем довольна, никому не завидую. Наверное, потому так долго живу (смеется)
В этих словах действительно она вся! Чего только не пережила,(даже статус блокадницы из-за чиновничьей волокиты получила только в 2000-х) а не озлобилась, не сломалась. Открыта, добра, весела. Вроде возраст почтенный, да и старая травма дает о себе знать (разорвавшийся снаряд повредил девочке ногу), а не сидит на месте. Охотно встречается с детьми и рассказывает о себе, о войне. Насколько это непросто, выдает лишь вырвавшееся между слов признание.
- До сих пор не могу выкинуть ни крошки хлеба. Положу оставшиеся кусочки на батарею, а потом отдаю соседям: для домашней птицы. И все-все помню. Ни за что не забыть!
Источник: " Московский комсомолец на Кубани "(номер 16, апрель 2015)