Первый кирпичик этого мира я заложил в пятнадцать лет на уроке биологии. В школе тогда проходили анатомию – первую, по-настоящему занимательную главу в этом предмете. Тогда, размышляя над предметами, я поражался непредусмотрительности учителей. Количество совпадений превышало все границы, но никто не заострял на этом нашего внимания, все также продолжая каждый учить лишь своему предмету. Разве это смущает лишь меня одного? Заострите свое внимание на фактах из этой короткой выдержки из учебника по биологии за 9 класс в вольном исполнении: «Функционирование организма подчиняется строгим и организованным законам. К примеру, конкретная клетка делает то и то, а вот эта клетка ее защищает. Следующий конгломерат клеток выполняет одну функцию, а другой конгломерат – другую». Ясно, что много чего еще не изучено, но описываем то, что есть. Сейчас известно, что организм – это слаженно работающая система. А описывает такую систему что? Правильно, математические функции или еще проще – математика. Какими конкретно функциями, я тогда представления не имел, но я четко улавливал связь, что между предметами она есть. Идем дальше: по каким законам взаимодействуют молекулы в организме? Правильно, по законам химии. А молекулы состоят из чего? Из атомов. А атомы делятся на протоны и нейтроны, которые в свою очередь состоят из кварков, а это уже описывает квантовая физика. А теперь, наверное, смущает. Между всеми предметами есть связь, изучая один, ты изучаешь все.
Ждать больше не имело никакого смысла: такое обилие информации, но нет нигде стройной структуры. Вот таким вот образом на воображаемом поле, цветущим разными душистыми травами, выросли первые деревья. Сначала это были низкие ростки, которые в своем зрелом виде должны напоминать дуб с шириной баобаба и высотой секвойи. Они росли по мере того, как я учился и узнавал что-то новое о предмете. Например, начав изучать уже в старших классах генетику, я снова увидел правила взаимодействия генов по математическим законам. Поэтому два дерева, растущих дерева в своей части знания пересекались ветками разной толщины, в зависимости от своего вклада в общий выхлоп. Ветки множились, создавались новые плоскости пересечений, которые мозг дорисовывал автоматически. В итоге, я уже не мог сказать, какая конкретно ветка за какую конкретно связь отвечала. В моменты осознания взаимопроникновения предметов подходила любая из доступных веток-связей, она выбиралась интуитивно, и этот мир это устраивало.
Позже на этом поле рядом выросли деревья остальных предметов. Приходилось тратить уйму времени, чтобы посадить дерево в нужном месте, протоптать к нему тропинку, раскинуть ветви в правильных направлениях.
От дерева математики появлялись саженцы. Они росли близко к нему, потому что связь только ветками была слишком слабая – они сцеплялись корнями. Это деревья Физики, Геометрии и Астрономии. От них, переплетаясь ветвями, уходили связи к деревьям Химии, Географии и Биологии. Поодаль стояло дерево Языков. Лишь значительно позже я увидел, что ветви математики соприкасаются и с ним. Таким образом, в моей голове взаимодействовали все предметы.
Через пару лет это уже был обширный лес, который выполнял функцию не только взаимопроникающей гармонии наук, но и как напоминалка.
Деревья имели необычную структуру, ширину и высоту, которая менялась в зависимости от памяти и желания. Мало того, что в каждом из деревьев был проход в храм той науки, которой дерево принадлежало, это была настоящая библиотека, со всевозможными двигающимися лестницами, проходами и тайниками. Знания записывались на тонкие пластины, которые напоминали книги, и вставлялись в пространства между стенами. Цвет пластин был нежно-пастельного оттенка одного из цветов видимого спектра. Чтобы что-то вспомнить, формулу, изображение, звук, достаточно было прийти в то дерево и взять со стены знакомую пластинку. По закону этого мира, цвет пластинки определялся ассоциативным чувством, которое образовывалось в момент получения конкретной информации. Поэтому двух одинаковых оттенков не было. Но все пластинки были также уникальны своей формой и фактурой. Поэтому количество знаний, которые могли поместиться у меня в голове, ограничивались лишь моим воображением, которое в данный момент гуляло где-то в подвалах дерева Математики, в конце коридора, посвященному подсчету натуральных чисел.
В каждом дереве были свои законы и правила. Например, пространство внутри башни Ньютоновской Физики было самым узким и полностью соответствовало внешней толщине ствола минус ширина стен. Поэтому знания располагались и снаружи, и внутри корпуса и уходили далеко ввысь к самой кроне. Почему башня Физики, а не дерево? Это очень легко объясняется: оно просто совсем не было похоже на дерево.Разработкой задания занимался какой-то древнегреческий архитектор, поэтому постройка была больше похоже на Пизанскую башню, с которой когда-то бросал шары Галилей. В подвалах там изучалась квантовая механика. Для того, чтобы туда попасть, приходилось выпивать зелье из сказки «Алиса в Стране Чудес», которое уменьшало, а чтобы вернуться обратно, есть пирог, который увеличивал. Поставками и того и другого руководил какой-то алхимик, который жил в специально отведенной комнате в дереве Химии. Иногда с ним можно было даже перекинуться парой-тройкой слов, но чаще он не отвечал, а просто непонимающее смотрел на тебя, одним словом, сильно замкнутый в себе старичок.
На крыше башни Физики находилась совместная с деревом Астрономии площадка, где, помимо обсерватории, был небольшой космический корабль. И, хотя околозвездные путешествия я совершал редко и плохо прорисовывал этот район, выход в другие галактики все же был.
Деревья Биологии и Географии содержали общий огромный зал, где находились различные организмы и животные в их средах обитания. Начиная от простейших, на которых нужно было смотреть в микроскоп, и заканчивая бассейном во всю стену с настоящим синим китом. Страусы рассекали наперегонки с дельфинами, бегая вдоль стены аквариума, суслики и ежики вынуждены были жить в коммунальных норках в виду отсутствия места, а лошади сторонились зебр и паслись всегда в противоположной от них части поля, так как считали их выпендрежниками из-за их раскраски. Такой себе зоопарк.
В дереве Языков царил долгое время хаос. Разобщенные фразы, изобилуя смыслами, летали по прилегающей территории, норовя быть неправильно понятыми или истолкованными превратно. Непонятные правила стремились влететь в голову с большим ускорением, чем твоя черепная коробка способна их выдержать и удержаться там, особо не задаваясь вопросом: «Как эту кашу потом понимать?». Похожий бардак творился в банке для иллюстрации Броуновского движения молекул в дереве Химии. Но там это происходило со смыслом, а тут… Одним словом, не любил я это дерево.
Дерево Геометрии внешне выглядело совсем не примечательно, но стоило зайти внутрь, как ты сразу попадал на огромную радужную сферу, где могли работать одновременно три известных геометрии. Находясь вне сферы – Лобачевского, на сфере – Евклида, а внутри сферы – Римана.
Несколько позже, недалеко от дерева Математики я посадил дерево Искусства. Рядом с ним моментально выросли саженцы Поэзии, Музыки, Изобразительного искусства, различных поделок. От саженцев росли свои саженцы: рядом с музыкой была построена комнаты Гитары, Фоно и Вокала.
С храмом изобразительного искусства однажды случилась забавная история. Как-то раз я заинтересовался работами Маурицо Эшера. Его оптические иллюзии и бесконечные лестницы так меня поразили, что я решил оформить зал именно в этом стиле. На различных плоскостях, под неестественными к земле углами, нарушая законы физики, висели репродукции картин великих художников. В этой огромной галерее я проводил недели. Боюсь, что введу читателя в заблуждение, но я не был таким большим ценителем искусства. Если честно, меня хватало максимум на пару часов, остальное время я искал оттуда выход. Думаю, не нужно говорить, сколько я плутал по зацикленным коридорам, пока в первый раз не сделал небольшую дыру в стене. Когда я приходил туда в последующие разы, ситуация не менялась, поэтому этот храм имел один вход и множество выходов, а снаружи выглядел как отполированный муравейник. Результатом я был доволен.
Самым большим трудом моей жизни оказалась работа в дереве Психологии. Проще всего в его главный зал можно было попасть через дерево Математики и коридор Софистики. Это был самый живой зал во всем мире. Здесь находились все люди, которых я когда-нибудь знал или общался. При встрече с человеком, я всегда создавал его образ внутри себя. Так люди попадали в мое сердце и навсегда оставались там. Это были простые копии, с которыми при желании можно было вести диалоги. Люди отвечали в той манере, в которой я их запомнил или представил, могли обнять или дать совет в сложной ситуации. Мне удавалось создавать даже встречи многих знакомых, когда целая группа людей могла общаться, как будто встретилась в действительности. Без моего участия они находились в спячке, но стоило их оживить энергией действия, как они превращались в моих жизнерадостных друзей.
Я жил на своем плато, ухаживал за ним. Когда учился, я приходил в дерево соответствующего предмета и легко вспоминал предшествующий материал и осваивал новый. Сейчас, например, чтобы писать, я сижу за столом Прозы в комнате Поэзии, передо мной в камине мягко потрескивает огонь, а помещение обволакивает приятный аромат корицы с мятой. Муза сидит совсем близко и что-то шепчет, то строки, то отдельные фразы – так сильно она хочет помочь.
Через 10 минут мне нужно будет встать и отправиться на кухню в физическом, реальном пространстве для того, чтобы приготовить себе еду, когда как в голове, по знакомому лесу я пройду мимо высоченных исполинов до дерева Географии, в котором находится, на пересечении ветвей с деревом Химии, зал Кулинарии, где собраны известные мне травы и растения.
Хотя, знаете, этот зал тоже тесно связан с деревом Искусства, поэтому лучше, все же, я пройду через него. Так ближе.
Наверное, случайного читателя может застать врасплох мысль о том, что в этом мире может быть скучно и одиноко. Но это было так. Позже, когда я в жизни встретил любовь, я выпустил зверей из зала-зоопарка между деревьями Биологии и Географии. Теперь, гуляя по этому лесу, можно было увидеть птиц и животных. Совсем неагрессивных ко мне и занятых своими делами. Кошачьи жили вблизи широко раскинувшегося дерева Истории, а копытные предпочитали находиться больше на краю леса, недалеко от тропинки, ведущей в степь. Обезьяны селились в кронах деревьев, вместе с птицами и другими мелкими животными, а по тропинкам вместе со мной шмыгали сурикаты. После это место по-настоящему ожило.
Честно признаться, некоторые вещи не укладывались в полки между пластинками. Не могли висеть на высоких ветках, прятаться в листве или стоять, как старый велосипед, который прислонили к стене сарая. Одним словом, эти ощущения можно было назвать Духовностью. Но деревом также это быть не могло. Как не могло быть и чем-то иным, кроме гор с одной из сторон моего плато. Так на краю леса появилась тонкая извилистая тропинка, ведущая вверх, к скалам, которые венчали снежные шапки. В ясной и холодной выси не было беспокойства, которое царило внизу. Там были ответы, которые деревья наук ранее не давали. Было забавно наблюдать, как живой лес пускал корни в сторону чистых горных источников, как бы сопротивляясь силе тяготения и ища ответы там, так же, как и я.
В небольшом укрытии на краю мира проходили дни и ночи. Иногда приходилось спускаться вниз для того, чтобы пользоваться знаниями и навыками, которые от меня требовала реальность на работе, среди друзей или новых знакомых. Во время того, когда я надолго мог оторваться от реальности, там проходили недели. Чаще всего это случалось во время отпусков и сопутствующих им путешествий, тогда уже не хватало скорости тропинки и необходимо было строить собственный фуникулер.
Однажды я возвращался на плато из гор другой тропой и увидел, как мой собственный мир дышит самостоятельно без моего сознания и участия. Широкая, быстрая горная река. Она брала силу почти у самого пика и стекала на плато, туда, где я никогда прежде не ходил. Ниже по склону она теряла скорость, превращаясь в рай для раков, рыб и выдр. Стало ясно, где все это время пропадали бегемоты, крокодилы и остальные водоплавающие. С тех пор этот пляж стал одним из моих самых излюбленных мест, куда я возвращался для того, чтобы успокоится и просто полюбоваться видами.
Гораздо позже я понял, за что отвечает река в этом мире. Во время моих болезней в реке появлялась темная слизь, которая стекала вниз по направлению течения. И пока она полностью не кончалась в реке, здоровье не восстанавливалось. Я никогда не пробовал себя в роли создателя собственных видов животных до того раза, но с тех пор, в этой реке живет, созданный мною, особый вид: крохотное существо, гибкое как осьминог, но имеющие клешни как у рака. Я их создал огромное количество. Они питались этой слизью, помогая очищать и приглядывать за рекой, когда меняне было.
Но это был не единственный сюрприз, который преподнесли мне горы. Однажды я заметил, как несколько образов моих друзей выходили из зала дерева Психологии. Это был первый раз, когда они начали действовать сами, без моего вмешательства и оживления. Они что-то говорили мне время от времени, но я не мог этого понять. Я долго изучал этот вопрос, но так и не понял, почему они стали жить своей жизнью. Они могли сами уходить с моего плато туда, где я не мог их найти. Иногда они приходили измученными, тогда я давал им отдых и укладывал спать в тени кроны какого-нибудь дерева. Все также наполняя их своей энергией, оживляя, я мог поговорить с ними или получить совет, но даже когда я прекращал их питать, они не засыпали, а продолжали жить своей жизнью. Мечтая, играя, любя.
Находясь в горах, я часто задавался вопросом, куда уходят корни деревьев в моем саду. Я знал, что они соединяются между собой, но у меня не выходило никогда почувствовать или использовать эту связь. Как-то раз я прогуливался в центре своего сада, рядом с широко разросшимся деревом Математики, когда увидел в прошлогодней листве какой-то круглый щит. Диаметр его был не больше метра, а на гравировке находилась перевернутое дерево, растущее вниз, причем с любой точки зрения. Он вращался таким образом, что с какой бы стороны я на него не заходил, то всегда видел вверху его корни.
Посидев на щите часок другой, я увидел закономерность. Похоже, корни моих деревьев уходили вниз и образовывали там собой огромное древо. Или наоборот, это древо имело корни – мои деревья-предметы. Тогда я первый раз почувствовал огромное растение, которое располагалось внизу. Название я позаимствовал из скандинавской мифологии (хоть чем-то дерево Истории пригодилось) – Иггдрасиль.
Сколько я не копал вглубь подвалы и коридоры внизу башен для смежных отраслей знаний, казалось, что этого древа не достичь. Даже при моём приближении к нему, оно отползало, защищая что-то, что пока мне знать было не нужно.
За долгие годы на обычном гречишном поле вырос целый мир. Этакий эко-комплекс с элементами древнегреческой архитектуры и современных технологий. Его размеры впечатляли, а функционал приятно радовал. Даже когда я уже начал стареть, он не подводил меня, всегда вселяя в меня уверенность.
Правда, так было до тех пор, пока мне не исполнилось 62 года. В один момент все изменилось – я увидел неестественный цвет коры на деревьях. Словно какой-то лишай. Первое время его было немного, но через несколько месяцев им цвел весь лес. Никто из животных не мог с ним справиться. Ни один вид старых, ни придуманных мною новых. Я тратил долгие дни, чтобы открыть закрытые им участки пластинок, но пока я очищал метр, вырастало два. Пока счищал два, вырастало четыре и так далее. В один момент мне надоело, и я бросил это дело, решив, что этот парадокс мне не по зубам. В течении нескольких дней мы это определили с Зеноном, наблюдая часами за его апориями.
Сегодня я понял, что некоторые пластинки уже не восстановить, а в некоторые залы не зайти. Словно обтянутые полицейским ограждением, которое возводится на месте убийства, они запрещали проход, утверждая, что мне не нужно смотреть на то количество трупов, которое осталось за их стенами.
Память тускнела: я уже с трудом вспоминал, где и что находится, какая пластинка стоит на какой полке и куда какой поворот ведет. Сначала от этого уныния я прятался в горах. Но снежные шапки не смогли меня успокоить, а путь назад чуть не лишил меня жизни. Лишь чудом я избежал участи быть засыпанным лавиной, спрятавшись в расщелине. Но на этом мои беды не закончились. Тонкие и извилистые горные тропы. Они никогда не были безопасными, всегда был риск оступиться и упасть с крутого склона, но тогда эрозия горных пород достигла своего предела, а я стал той маленькой песчинкой, с которой начинается обвал.
Очнулся я многим позже в больнице и со своего плато в горы больше не поднимался – этот мир больше не был дружелюбным. Но покинуть я его не мог.
С тех пор все время я проводил на каменной пластинке, означающей центр Иггдрасиля, смотря как сохнет и гниет лес, разрушаются горы и чернеет река. Травы вяли, а ветер уже не был свеж и легок. Когда он налетал, деревья по-старчески скрипели, угрожая рухнуть в любой момент.
Все звери оставили свои дела, пришли ко мне и легли вокруг. Лишенные сил, как после сильной раны, чувствуя, что энергия покидает этот мир. Я помнил этот миг до самого конца, даже когда ее не стало. Животные всегда были дружелюбны, но старались лишний раз никогда со мной не взаимодействовать, но в этот раз львица сама пришла и легла у моих ног. На моих коленях лежала ее голова, а влажные угасающие глаза неотрывно смотрели в мои. Я гладил ее выпадающую шерсть и говорил нежные слова, надеясь, что все вновь станет хорошо.
В тот день образы людей, жившие собственной жизнью на плато, подошли ко мне. Я никогда не понимал их языка, но тогда понял: они прощаются. Я смотрел на их лица, пытаясь запомнить, навсегда сохранить в памяти, выжечь как клеймо, но когда они поворачивались, я забывал их черты, звук голоса, тепло прикосновений. На этом месте оставалось ощущение, что я забыл что-то очень важное. Что-то, без чего вся последующая жизнь не имеет смысла. Пустое усилие вспомнить, как дикое напряжение мышц, но напрасно. Мгновение упущено.
Забыл.
Я оказался в незнакомом месте, сидя на холодном щите с изображением дерева. Вокруг лежало много мертвых животных, а у моих ног львица. Я успел услышать ее последние дыхание перед смертью.
Несколько следующих лет я пытался понять, что тут раньше было такое. Старые, высокие деревья высохли, многие наклонились под неестественным углом, а некоторые уже лежали, лишь помня о былом величии. Руины прежних грандиозных построек напоминали о чем-то колоссальном и о гречке. Со стороны некогда высоких гор лежала пустыня. С нее дул колючий ветер, который нес песок на все плато, покрывая безжизненным ковром, словно, огненным снегом, желтую листву и сухие травы. Нетронутым остался лишь круглый щит, с выгравированным на нём перевернутым деревом – туда не ложилась ни одна песчинка.
Там сидел я. Вокруг ходили люди в белых халатах. Мои руки тряслись, а во рту был вкус песка. Вдруг ко мне кто-то подошел и произнес что-то на языке, которого я не понимал. И снова. И снова. По их лицам было видно, что они чем-то обеспокоены. Глаза у женщины были влажными, а мужчина смотрел с суровой снисходительностью. Лишь маленький человек, который пришел с ними говорил на понятном языке:
– Дедушка, а кто такой твой Альцгеймер? – это была единственная фраза, которую я разобрал.
На следующий день меня не стало.