А теперь умножьте…
размышления о книге А. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг»
Эта книга в свое время претендовала на то, чтобы стать Библией диссидентов, бомбой, которая должна была взорвать сознание советских людей, навсегда отвратив их от идеи коммунизма, внушив, что он был хуже фашизма. В какое время ее не прочти (а это два огромных тома), вникнув в каждое замечание, каждую сноску и каждое уточнение, впечатление она производит убийственное. Психотравматическое. На это-то и рассчитано.
Я - не профессиональный историк, полемизировать – это их стезя. (Моя – история искусства.) И есть авторы, которые вступали в полемику с этим произведением: А. Островский, В. Бушин. Один из этих авторов (Островский) пишет о том, как он когда-то был заворожен личностью Солженицына, воспринимая его как уцелевшего в чудовищных лагерях святого, а потом произвел свое собственное расследование и ахнул! Книга ценна не только профессионализмом Островского, но и тем, что он – отнюдь не фанат коммунистической идеи. И вовсе не идеализирует Красную армию и вообще советский период. Бушин иронизирует по поводу личностных качеств автора «Архипелага», считая его не тем, за кого он себя выдает: мужественным борцом за высшую правду. Солженицын утверждает, что ему помогали в работе 227 человек. Есть гипотеза (у Островского), что текст написан разными людьми и скомпонован в нечто единое, глобально антисоветское.
Можно ли рассказать правду об ужасном государстве, умолчав столь многое о самом себе? В книге меня (как и других читателей) насторожило дозирование сведений о своей личной истории. Александр Солженицын рассказывает подробно (да и то не все) лишь о своем аресте. Его дальнейший путь заключенного несколько мутноват. И это еще мягко сказано. Его все время перевозят из одного места в другое, бросают то туда, то сюда, причем на условиях некого возвышения (он начальник). Почему это происходит? Солженицын это объясняет просто нелепостью самой системы – надо людей перебросить из одного места в другое, их перебрасывают на новый участок работы. Без объяснений. И все-таки… Создается странное впечатление, что человек там не умирает на работе (а если верить автору, большинство попавших на общие работы и не сумевших получить начальническое место, умирают очень быстро), а МАТЕРИАЛ собирает. Дотошно и кропотливо. Для будущего повествования, у которого должна быть определенная историческая миссия. Тогда, когда многие вещи уже невозможно будет проверить!
Солженицын уверяет, что до ареста человек не знает о том, что представляет собой пенитенциарная система в СССР. И только тогда сталкивается с ужасной правдой. Как это было с ним самим. Получается, он в открытую поносил Сталина в переписке со своим другом, о репрессиях ничего и не зная! Тогда за что же он ненавидел Сталина (будучи не в курсе его дьявольских замыслов и решений)?
Это обсуждение имело место во время войны, когда Сталин был Верховным Главнокомандующим, как к нему ни относись. Я не считаю, что за такие вещи надо сажать, но во время войны это выглядит далеко не так невинно, как в мирное время. И может вызвать подозрения в диверсии, изменничестве, разложении боевого духа армии и т.п. При этом друг Солженицына (который не поддерживал этот диалог) получает 10 лет, а сам автор – 8. «Наивный» Солженицын подставил своего друга, как бы не понимая, что втягивает его в историю, которая может закончиться очень плохо. (Как ни странно, такие случаи встречались – людей с откровенной антисталинщиной судили почему-то снисходительнее, чем тех, кто лишь ПОДОЗРЕВАЛСЯ в этом.)
Он был тогда слишком, слишком наивен, чтобы понять это! Ну, допустим… А что обозначает его признание в том, что до ареста, воюя, он совершал преступления? Речь вряд ли идет о том, что происходило на поле боя – это был его долг как военного. Но армии имеют дело и с гражданским населением врага и иной раз ведут себя не лучшим образом – мародерствуя, убивая, насилуя. Солженицын говорит, что в тюрьме уверовал в бога по-настоящему, и называет себя насильником и убийцей. Это его собственные слова! То есть, что-то серьезное на его совести есть, но тогда он рассчитывал на безнаказанность! Наша армия побеждает, и мы (не все, разумеется, но Солженицын исключением не стал!) ведем себя так, как хотим. И, ища свою подлинную вину, он упрекает себя именно в этом. Поверив в искреннее раскаяние, зададим вопрос: а может такой человек быть наивным?
Впрочем, «преступления» свои против людей (мужчин, женщин, детей?) он не описывает. Я думала, что ознакомлюсь с его личной историей ареста и заключения подробно, детально и обстоятельно. Уж если бы она была «кровавой», беспощадной со стороны государства, он с удовольствием описал бы все, что только возможно! Пыток не было, об избиениях не говорится, о карцере не упоминается, «общие» работы были, но как долго? Он тут же соображает, что надо спасаться от них любым способом, иначе не выжить, и готов соврать, что у него медицинское образование – место врача в лагере было самым льготным в то время. Это ж как надо стремиться во что бы то ни стало спастись (не в духовном смысле, как предпочел бы истинно верующий), чтобы допустить такую ложь! Ведь от неправильного «лечения» могут погибнуть люди, это уж точно бы было убийством! За которое никто не судил бы его – он это понимал. Потому и все думал: решиться на этот обман или нет? И все же, поняв, что уколы сделать не сможет, отказался от этой идеи.
Он в открытую ведет антисоветские разговоры, смеется над «ортодоксами», которые отвечают на его вопросы о жизни в стране, и никто его за это не хватает, не бьет, не тащит в ужасное место, не морит голодом. В него никто не стреляет!
Солженицын понимает, что его личная история выглядит несколько… скромной. Она не обрушится кровавым потоком на сознание современников и потомков. И потому решает написать труд не о себе. А о тех, кого нет в живых. А их дела задним числом можно трактовать как угодно – никто уже не возразит!
Он описывает тот или иной судебный процесс и предлагает: а теперь умножьте… Приводит цифру, на которую нужно умножить. Это его любимый прием. Мы умножаем, и получаем гигантское число жертв. Причем тридцатыми – пятидесятыми годами он не ограничивается. Все это началось с первых лет Советской власти. И все время истории ареста, следствия, суда, наказания – с предложением умножать, умножать, умножать и умножать… Называя предположительную цифру 66 миллионов. Оппоненты Солженицына репрессии не отрицают, но их цифра другая: 3 миллиона. Главный спор как раз о цифрах-то и идет, а не о том, были репрессии или их не было.
Я бы поняла, если бы Солженицын ограничился описанием пенитенциарной системы, желая ее улучшить, очеловечить, либерализировать, - этого хочет любой человек, у которого нет кровожадных инстинктов. В скотских условиях люди не исправляются, а звереют. Или мгновенно ДОХОДЯТ на сверхтяжелых работах без соответствующего кормления – их называют «доходягами». (Хотя в книге ВДРУГ появляются люди, которые 8 лет вот так проработали, и почему-то прекрасно себя чувствуют, и их любит начальство.) Солженицын описывает, как людей даже без рук и без ног гоняли! Ну, может, и были садисты среди надзирателей, но я бы не предлагала в этой ситуации взять некую цифру, умножить, и получить чуть ли не триллионы инвалидов, над которыми издевалась система. А разовые случаи беспричинной жестокости есть в любое время, в любом государстве. Насчет инвалидов – я сама в детстве читала книги и о летчике, который летал без ноги, и о девочке, которая без руки прекрасно училась. У нас этих людей превозносили, считали героями. Может, и были недалекие чиновники, которые считали, что своим видом они портят праздничные церемонии, но такие есть и сейчас. Они всегда есть.
Главная мысль книги – все государство представляет собой большую зону. Здесь автор снова противоречит себе – до ареста человек ничего об этом не знает, так почему же живет в жутком страхе? Никто из моих родственников в жутком страхе не жил, а мать (1949 года рождения) всегда говорила, что думает, даже в идеологических инстанциях, и никто никогда ей не мстил, не вредил, не мешал свободно высказываться. А наивные иностранцы думают, что ВЕСЬ советский период – это тотальная несвобода. Так же думает теперь нынешняя молодежь. Они и года при этой власти не жили! А я практически до совершеннолетия при ней дожила и тоже болтала все, что хотела.
За границей в интервью (если их не искажали журналисты) Солженицын говорил, что с шести лет знал всю жуткую правду, видел очереди из жен заключенных, верил в бога и т.п. В «Архипелаге» он пишет иначе – АРЕСТОВАЛИ, и я, наивный, узнал. Надо как-то определиться с версией своей жизни, чтобы не возникало столько недоуменных вопросов! Впрочем, деятели Перестройки, которые о капитализме в восьмидесятые годы и не заикались, за границей говорят, что чуть ли не с рождения ненавидели социализм и сознательно разрушали систему.
Я не из тех, кто смотрит на мир через розовые или через черные очки, в любом государстве, в любой политической системе есть разные периоды, есть плюсы и минусы. Вот, к примеру, творчество Диккенса. Тридцатитомник. То, что он сделал при жизни, - это без преувеличения можно назвать нравственным подвигом. Человек изучил и предъявил обществу все социальные язвы своего времени! Для того чтобы их исправляли. Но отнюдь не желая этим показать, какая ужасная страна – Англия. ТАКОГО подтекста в его произведениях нет!
Любимой темой либералов, пишущих книги и сценарии для антисоветской пропаганды, была наша следственная, судебная, так называемая «исправительная» система. Придя к власти, они кинулись ее исправлять? Или им все это надо было только лишь для того, чтобы побороть власть предыдущую, влезть наверх и поживиться… чем только можно? Изменилась ли наша пенитенциарная система к лучшему с 1991 года – это вопрос к специалистам. По телевизору регулярно показывают, как арестовывают случайных людей, стараются им «пришить» дело, во что бы то ни стало обвинить и посадить. Причем игнорируются все возможные несостыковки, доводы адвокатов не учитываются, не принимаются во внимание даже явки с повинной! Люди приходят к следователю, в суд и признаются: виновен я, а не он! И на это не обращают внимания. Кого первым схватили, того и посадим. А наши либералы в своей массе озадачиваются этим вопросом, только когда в СИЗО сел олигарх. Права человека при нашем либерализме – это права богатого человека. И я не слышу их возмущенных воплей по поводу других осужденных, допустим, невинно! А сколько их, начиная с 1991 года, когда они пришли к власти? Или мы будем говорить, что и в этом Сталин виноват? Он в 1953 году умер. Интересно, а в его время тоже игнорировались явки с повинной? По бытовым, уголовным делам?
Теперь, когда мы пытаемся сравнивать свою жизнь с жизнью позднего социализма или более ранних эпох, нам в ответ предъявляется: вы хотите в «ГУЛаг»? Любая критика либералов оборачивается возражением: ведь сейчас нет «ГУЛага»? В понимании сталинской эпохи. Да нет ли? По отношению к тем, кого судят не за политику, а предъявляют им рядовые будничные обвинения… Каждый день, каждый час, каждую минуту.
Я не знаю, правильно ли было преподносить марксистско-ленинское учение как нечто святое, что нельзя критиковать. Ведь именно это когда-то отвратило многих от церкви. Нельзя запрещать людям думать и возражать – это естественно для человека. Касается ли это партии или истории церкви, которую в наше время стали преподносить как некую святыню. В обществе формируется стереотип: у той или иной партии руки в крови, а история церкви якобы чиста и незапятнанна, она была абсолютно бескровной и исключительно гуманной. В советские времена о церкви говорили всю правду. Забыто все: и инквизиция, и религиозные войны, конфликты, отлучение от церкви Толстого… Забыты случаи, которые сплошь и рядом имели место в жизни тех, кто отрицал науку и превозносил мракобесие: люди отказывались от лечения врачами и говорили, что их спасет бог. Естественно, умирали. Неужели мы в двадцать первом веке будем думать и говорить, что гром и молния – это гнев божий? С достижениями современной науки? Умберто Эко всю жизнь посвятил истории церкви, и книги его – откровенно иронические.
Солженицын пытается создать стереотип: верующий человек – это такой, как Алеша Карамазов или князь Мышкин. Но это в реальности совершенно не так! Кто только ни называл себя верующим! Даже пособники Гитлера в концлагерях. Правда, можно возразить, что это – не православие, но тем не менее – ветвь христианства. И сейчас люди из любого политического лагеря себя считают религиозными, каждый вкладывая в это понятие что-то свое. Да и сам Солженицын – был ли он подобен Алеше или князю Льву Николаевичу? До «обретения бога»? А после? Сталин, так проклинаемый автором, религиозное воспитание получил.
Я вовсе не против «низменных истин», не красящей конкретных людей правды… И не нужен мне «нас возвышающий обман». Это как раз-таки слабость – нежелание видеть мир таким, какой он есть. Но, если уж говорить правду, то не избирательно. А всю. И обо всех.
Царская власть действительно была терпимее к политическим оппонентам, нежели советская. Но терпимость эта была – классовая, люди принадлежали к привилегированному классу, поэтому их не судили, как «чернь». А если бы они были простолюдинами? Та власть тоже бы церемонилась с ними?
Если бы партии обладали способностью признавать свои ошибки – правые, левые… какие угодно! Да и та же церковь… Но – нет! Апологеты того или иного «святого учения» яростно борются с совершенно естественной критикой или самокритикой, которая как раз помогла бы смягчить мнение населения и привести к подобию консенсуса по важным вопросам. Я сама с возрастом стала понимать правоту Тургенева, который был за спокойное эволюционное развитие общества, а не рывки, чреватые кровопролитием. Когда людей, не подготовленных к этому, заставляют выполнять функции, которые им пока еще не по силам. И они больше зла делают, чем добра. Я против «шоковой терапии», не важно, идет ли речь о построении социалистической или капиталистической модели. Об этом – его роман «Новь», где описываются люди из народа, которые ПОКА ЕЩЕ совершенно не готовы управлять. И должно пройти много времени, прежде чем будут готовы потомки этих людей. Дело не в том, что они не способные от природы, а в недостаточной компетентности, отсутствии кругозора, практики, опыта.
Когда говорится о том, что люди не рождаются равными, это не значит, что им не должны быть предоставлены ВОЗМОЖНОСТИ самосовершенствования и роста. И если при наличии этих возможностей (равного доступа к образованию) человек не подает больших надежд – это одно. И совсем другое – когда эти возможности не предоставлены. И учат его от силы – писать-читать кое-как. И никто никогда не узнает, способный он или нет - от природы. Он и сам не узнает себя. Борьба была именно за равенство этих возможностей! А уж как кто ими распорядится – дело другое.
В книге «Архипелаг» дается своя версия такого количества «посадок»: нужна была бесплатная рабочая сила для амбициозных проектов государства – каналов, железных дорог, предприятий. Осуществлены эти проекты должны были быть в кратчайший срок (как в СССР иной раз иронизировали – пятилетку в три дня). При этом заключенных, как утверждает автор, практически не кормили, все время старались ударить, что-нибудь у них отобрать, изолировать, запугать. Они чуть ли не мгновенно вымирали – прожив от силы несколько месяцев. Работать не старались – понимали, что чем больше сил приложат, тем хуже будут себя чувствовать. При таких условиях жизни и мизерном пропитании. Делали вид, что работают, а сами берегли драгоценные силы. Потом выяснилось, что все они делали плохо, потому что не было мотивации, а было желание самосохранения. И вроде как эту затею признали невыгодной для государства.
Есть здесь некоторое противоречие. По идее и так понятно, что если людей почти не кормить и держать в одном белье в холодной палатке на деревянных досках, они быстро ДОЙДУТ – и какие из них работники? И не нужны для этого многолетние эксперименты, можно любого врача спросить, и он за пару минут объяснит, что будет. Это объяснение мне представляется слишком простым. А это было сложное время.
Когда Солженицын жалуется на суровый климат, то надо понимать, что уж в этом-то никакая партия не виновата. У нас один из самых холодных климатов в мире – это биологическая данность, от «режимов» не зависящая. Об этом писал Паршев в книге «Почему Россия не Америка»? Очень многое объясняя банальными климатическими условиями, не выгодными для инвестиций и дешевого производства, потому что есть страны, у которых проблема отопления так, как у нас, не стоит. И территории куда меньше.
А то у нас что получается? Дождь пошел? Это такая страна. Снег пошел? Ну, не страна, а какая-то катастрофа! Град? Нет, из этой страны пора уезжать. И вся «либеральная критика» в таком духе. Беспристрастным сравнительным анализом систем разных держав они себя не утруждают. Зачем теперь? Та власть-то свергнута… А если сейчас что не так, опять можно на «прежних» списать… А мы не виноваты.
В результате общество убедили, что за границей – рай земной (Солженицын в интервью говорил, что Америка выиграла две мировые войны, будучи очень благородной страной). Люди поверили. Ринулись туда. И обнаружили, что это вовсе не так. И проблем там хватает, причем тяжелейших. И больше уже создать ложную картину мира (когда Россия – это черная дыра, а Запад – это Эдем) не удастся. Как бы ни старались нанятые пропагандисты понятно, какого толка.
Островский в своей книге о Солженицыне пишет, что разговоры о свободе и демократии – предлог для развала той или иной страны. Иностранцы ставят перед собой конкретные финансовые цели. А отнюдь не альтруистические. Ими они прикрываются. Разрушая одну за другой – стабильные политические режимы. Желая на этом заработать – вогнав страны в хаос и кровь гражданских, межнациональных конфликтов, которые искусственно провоцируются и раздуваются. Как Ретт Батлер – типично американский подход: а почему бы не заработать денег на крахе системы? И кто циничней, они или гипотетический Сталин? Это еще вопрос.