Мирабель

содержит эротические сцены. строго 18+
______________
Автор иллюстрации- Регина Обскура.
_____________________

1.
Никто бы и не вспомнил, как все это началось. Просто внезапно дождь превратился в ливень и затянулся до вечера. В темной приходской школе стало еще темнее. Ее подружки разбежались по домам, прикрываясь пластиковыми плащиками, а Мирабели было любопытно, что же происходит в церкви, когда нет никого внутри. Правда ли, что за статуей Девы Марии прячутся чертенята и в полночь с писком разлетаются, срывая цветы, и девы с красивых тусклых фресок спускаются на дубовые доски вытертого до блеска и вымытого до блеска пола, водят изящный хоровод, а их длинные белые хитоны развеваются, шурша как крылья белых мотыльков. Здание школы пристроили к церкви еще в прошлом столетии, и было так хорошо прогуливаться по опустевшим коридорам. Но церковь неизменно закрывали, и Мирабель оставалось только представлять, что она вдруг нашла секретный ход. Тогда девочка распускала волосы и кружилась, жалея, что вот опять никто ее не увидит тайком, не примет за нимфу или привидение, не восхитится ее расцветающей красотой. Осенью ей будет четырнадцать. Многие мужчины заглядываются на нее. Мальчики пытаются провожать Мирабель до дома. Но мальчики это не то.
 В тринадцать лет, как сказано в святой книге, Суламифь встретила свою роковую страсть- царя Давида. Суламифь гуляла в виноградниках и полюбила прекрасного незнакомца, что оставил ради нее тысячу женщин и вряд ли среди них были дурнушки. Ветхий Завет- чудесная книга красивых сказаний. Женщины здесь и герои и грешницы- Юдифь и Далила, Вирсавия и Иезавель- сколько сильных страшных и светлых женщин правили тем, древним миром. Да, положительно Ветхий Завет интересней Нового.
Их учитель классической латыни, какой-то родственник молодого священника, оставался субботними вечерами в церковной пристройке неподалеку от школы, углубляясь в чтение толстых книг с тусклой золотой вязью на потрепанных корешках. Его уроки всегда были удивительно нескучны. Он рассказывал о буйствах императоров, о кровосмешении и ненависти, о гладиаторских боях и стойкости первых христиан. Каждый урок, если это, разумеется, не была контрольная, проходил как маленькая история.
Но его никогда не расспрашивали после занятий, никто не делился с ним сомнениями, вопросами. Его принимали как должное. Может быть, потому что считали довольно мрачным. Мирабель находила его загадочным. Этим он казался девочке привлекательным. Ростом чуть выше, чем средний, стройный почти до худобы, только кости широкие и кожа цвета темной воды в Желтом ручье. Иногда он был дежурным учителем. В такие дни школа как будто бы замирала. Его тайком нелюбили малыши- он отбирал у них сигареты и циркули, но никто никогда не пытался восставать против этого тихого режима. Говорили, что он носил очки, правда, скрывал свою близорукость как все, что было связано с его внутренней жизнью. Это был не человек, а книга в черном переплете- непредсказуемая, неясная, тайная. Мирабель любила разгадывать книги и людей еще до того, как были перевернуты главные страницы.
 Священник называл его шепотом, по имени- Авель. Остальные же обращались не иначе как мистер Росаль. У него были темные, карие глаза человека, который предпочитает красноречиво молчать, а если скажет, то это обязательно будет что-то острое и неприятное. В самое сердце.
Когда он в своей нецерковной-немирской одежде прогуливался по двору, следя за малышней, Мирабель задерживала дыхание, ловя каждый его жест, каждую бессознательную улыбку. Росаль никогда не вмешивался в шумные детские забавы, разве что иногда прекращал драки, если они заходили слишком далеко.
Мирабель заметила однажды как стали горячеть руки, потеть ладони, когда Росаль проходил мимо рядов, в мягком пятичасовом сумраке, осторожной походкой, точно отмеряя каждый шаг, избегая шуметь. Ей нравился звук его шагов и тень. Ей нравился его голос, движения рук, взмах головы с темными развевающимися волосами. Когда Росаль шел мимо нее, то внизу живота схватывал странный спазм. Ах, как защемляло где-то около солнечного сплетения и кружилось все перед ней.
Мирабель волновал этот необычный профиль, нос с горбинкой, какие-то спокойные какие-то слишком глубокие удивительные темно-карие глаза, хотя в классе они становились совсем черными. Иногда он казался мальчишкой лет восемнадцати, иногда- совершенно старым. Ему шло тридцать четыре и его присутствие нельзя было незаметить. У Росаля была тяжелая энергетика человека, живущего временем Сейчас. Но безопасная. Люди с такой энергетикой никогда не пинают кошек. От них нельзя ожидать ничего плохого. Но и на припадки щедрой радости рассчитывать не стоит.
 “Странно,- думала Мирабель-,почему таких обычно считают неэмоциональными и черствыми? Может быть, просто никто не замечает, как неловко им делиться чувствами? Никто не понимает, что самые сильные эмоции не отражаются на их лицах, потому что им непривычно и неловко демонстрировать окружающим свои сомнения, боль и скорбь? А они могут оказаться достаточно хрупкими, такие как Росаль.” Разумеется, это было только ее предположение.
Он сидел за кафедрой, повернувшись к классу боком, иногда опираясь локтем на стол, иногда смотря на входную дверь, полуоткрытую, верно наблюдая, кто шатается по коридору, прогуливая или намереваясь покурить, пользуясь тем, что во время уроков дежурных нет, и положив ногу на ногу, слегка покачивал. Он чувствовал, когда списывают, и невозможно было списать и схитрить под направленным на тебя тяжелым взглядом.
Мирабели доставляло удовольствие и азарт сверлить его глазами. Пока он не начинал оборачиваться. Обычно это происходило всего четыре-пять секунд и тогда она, юркнув мышкой в свои книги, делала вид что рисует или глазеет в окно, считая дерущихся воробьев на скворечнике, склеенном из конфетного сундучка.    
Эти гляделки начались на изломе весны, а в расцвете июля Мирабель уже не могла остановиться, чтобы хоть разок, да не кинуть украдкой взгляд на Росаля. Ей было необходимо смотреть на Росаля во время урока. И во дворе- тогда он немножечко оживлялся. Прохаживаясь, щурясь от яркого солнца, он становился куда старее, чем его тридцать четыре земных года.
Ей стало необходимо смотреть на него, также как есть и спать. Забавный эксперимент, не имеющий никакой цели, стал незаметно самым главным увлечением. Мирабель чувствовала, как неспокойно ей не разглядывать Росаля хотя бы по три секунды в день, когда у них уроки латыни или античной истории. А если были выходные, то Мирабель, забыв о мороженом и шумных играх, сидела на скрипучей лестнице, выходящей в школьный двор, делая вид что заходила исключительно в библиотеку, брала там умную книгу по физиологии и всецело поглощена ею. На самом деле она лишь выискивала Росаля. Иногда она видела его, единожды пересекающим школьный двор, иногда, так случалось чаще, прождав половину светлого дня, уходила, не увидев его ни разу.
 “Я раскачаю этого недотрогу, заставлю его зашевелиться.”- мечтала девочка и не отступала. Он нравился ей до безумия, хоть нисколечко не был тем, что все остальные называют "красавчик", однако какое-то темное чувство мешало ей признаться себе в том до конца. Мирабель подозревала, что если хоть заикнется Росалю о своей симпатии, то скорей всего будет высмеяна. Или вероятно ее жизненный путь, на котором появилась фигура этого странного человека с темной и желтоватой кожей уже сломан, изуродован. Что бы там ни было, нужно всегда держать пути для отступления, знала Мирабель.
Однажды, на одном из самых любимых и притом ненужных ей уроков, когда девочка в задумчивости кусала кончик карандаша, вместо того чтобы подставлять необходимые окончания в ужасных латинских словах, прикидывая нужны ли ей на тринадцатом году непростой женской жизни эти проблемы с некрасивым и невероятно притягательным мужчиной с кожей цвета то ли корицы, то ли карри, как он был обозначен в запертом на два замочка дневнике, ведь проблемы в случае ее действий непременно последуют, откуда-то из далей кафедры появился Авель Росаль в традиционно-черном, точно черт-немец  из славянских сказок, наклонился над ней со словами:
-Мирабель, все в порядке?
Тем самым, нарушив ее без того хрупкое спокойствие.
С каждым днем все сложней становилось переступать порог класса латыни и античной истории- Мирабель мучили подозрения, что ее не слишком типичные для ученика взгляды обнаружены, расценены и скоро лезвие росальской гильотины неминуемо отсечет ее бедную, бледно-рыжую и верно, самую умную среди всех учащихся этого заведения голову. Такой исход был бы печален и справедлив. Ей бы грозило как минимум замечание в дневник, который просматривает бдительная бабушка, и максимум разговор у добродушного, неболтливого, совсем замечательного директора, однако обнародование такой тайны- вещь все же неприятная. Поэтому Мирабель Брайт будет держаться до конца, пока под пыткой острых росальских глаз из нее не выбьют ту страшную правду, которую она заталкивает в дальние уголки мозга, чтоб не испугать саму себя.
-Да. Конечно. Конечно мистер Росаль.-быстро ответила девочка не поднимая глаз, чувствуя как багровеют щеки, делая вид что возится с жутко сложным заданием. Почему он вдруг появился прямо около этого стола? Почему именно сейчас? Ведь сегодня она как могла, избегала смотреть на учителя. Раньше Росаль никогда не подходил к ней так пугающе близко, он даже отвечать к доске не вызывал ни разу. И по имени ее назвал. Случайно ли? Ей думалось, что он и имени не помнит, такая она девочка-невидимка.
Одноклассники позади захихикали- они-то всегда считали Мирабель упорной мечтательницей, зазнайкой, да еще и не в себе временами. Им и в голову не могло прийти, что она думала совсем не о латыни. И даже не о билетах на вечерний сеанс. На поздний вечерний сеанс, куда не всем суждено попасть, а только тем, кому уже шестнадцать. Потому что фильм был взрослый, и с поцелуями, да-да и еще много чем интересным, что взрослое и потому запрещено до шестнадцати. А взрослое оно всегда интересней тем, кому шестнадцати нет. И это, пожалуй, одна из тех несправедливостей, с коими нельзя мириться.
Росаль бегло просмотрел сданные работы. Последней свою положила Мирабель. Она так нарочно всегда делала- покопавшись с сумкой, пропуская всех вперед, чтобы выйти последней из класса. Еле заметно оглянуться на него, а потом сделать вид, что опять забыла какую-то вещь и вернуться. Раньше это было реже. Но в последний месяц постоянно. Росаль был озадачен рассеянностью самой тихой и самой неуспевающей ученицы.
Шумной стайкой упорхнули все. Вечерний сеанс, что должен был начаться через пять часов Мирабель ни чуточки не волновал- билет свой она великодушно отдала Лили, лучшей подруге и хранителю некоторых неважных секретов, приравняв акт дарения к четырнадцатилетию Лили, что наступит ровно через три дня.
-Мирабель. Останьтесь на минуточку.- попросил он. Девочка встрепенулась. Рука ее нащупала теплую деревянную ручку. Уходить! Не оглядываясь бежать прочь!
Дверь закрылась перед самым лицом. Это Росаль преградил ей путь. Мирабель зажмурилась и вздохнула. Обернулась. Почему когда что-то очень сильно хочется, это случается? И почему при этом такое чувство, что ты обязательно умрешь в ближайшие минуты? Может быть потому, что ты никогда не должен просить такое, о чем знаешь, что оно непременно плохо? Но что же тогда она делает здесь?
-Мне нужно с вами поговорить.
Мирабель вздрогнула. Слишком внимательный взгляд. Слишком. Ага. Вычислил.
-Вы стали очень рассеянны.
Мирабель сунула руки за спину и сжала пальцы. Руки дрожали, и было так странно. И самую чуточку весело, точно случится сейчас вот что-то такое забавное, точно что-то и впрямь случится.
-Проявите больше усидчивости. Ваша бабушка была очень огорчена вашими результатами.
“Ах, вот оно что!”- разочарованно подумала Мирабель. Она толкнула ладонью дверь.
-Вы поняли?
-Да. Конечно мистер Росаль!- ответила девочка, выбегая из класса.
Спускаясь вниз по скрипучей первой лестнице, Мирабель нащупала в кармане успокоительное, ключи и платок, пропитанный любимыми старыми духами. Сжала в кулаке, поднесла к лицу и прикрыла нос, чтоб не расхохотаться на весь пустой коридор. Бабушка. Результаты. На вечерний сеанс она не пойдет. Ее едва не раскусили. Как же все это смешно!
 -С вами все в порядке?- раздалось вдруг позади. От этого голоса Мирабель вздрогнула и похолодела от ужаса.
-Да-да. Все хорошо. Насморк. Я побегу.- ответила она, изумляясь тому как Росаль умудрился идти за нею целый коридор, след в след и она даже не услышала его шагов и не почувствовала его присутствия.
Мирабель умчалась, взмахнув рыжеватой косичкой. В ушах свистел ветер, а в сердце- удивление, ожидание тайны и радость. Все-таки он что-то знает.
2.
Нет, все было не как в той дамской книжке, которую они с Мартиной из соседнего дома так и не дочитали. И не могло быть как в той глупой и страшно затягивающей книжке.
Вспоминая перед сном в полутьме комнаты его морщинки, его смуглую желтоватую кожу, Мирабель гладила свои плечи, запястья, ноги. Тело, однако, совсем не отзывалось на прикосновения. “Наверно тридцать шесть. Или тридцать пять.”- и жмурясь и урча от восторга, девочка вспоминала его взгляд. Как будто он что-то хотел сказать еще, но в последнее мгновение передумал.
Как ловко он преградил ей дорогу!
Росаль немного похож на молодого священника, мужчину неполных тридцати лет про которого говорили, что он посматривает на грудастых девятиклассниц, но только чуть-чуть. На самом деле, он гораздо симпатичнее смазливого и крупного священника, от которого без ума все незамужние и, что уж там, некоторые замужние тоже. А Лилиана ляпнула на прошлой неделе, совсем не к месту, увидев Росаля, что он не обладает классической красотой.
“А святой отец значит обладает?!”-рассерженно сказала Мирабель. И покраснела. Лили посмотрела на нее как на ненормальную и захихикала. Росаль пересек школьный двор и даже не оглянулся. А ведь они прятали дымящиеся окурки, когда он проходил мимо.
“Конечно, нет. Это так, к слову пришлось. Но согласись, Мира, это ж несправедливо- учить летом эту дурацкую историю, эту проклятую биологию и это совсем ненужное рисование. Мне хочется гулять-гулять-гулять! Эхх!”
“Директорское слово- закон. И все родители поддержали эту идею.”
“Поменьше б ему таких идей. Все в июле разъезжаются кто в лагерь, кто к родственникам, а мы вынуждены посещать дополнительные занятия. Как будто мы не люди и не хотим развлечений.”
“Бабушка сказала, что это эксперимент. Если он пройдет удачно, то следующий учебный год начнется только двадцатого сентября.”
“А я не хочу отдыхать в сентябре. Я хочу отдыхать тридцатого июля!”
Тридцатого июля Лили собиралась отмечать в узком кругу “избранных” свое четырнадцатилетие и, надо же было такому случиться, новое расписание нарушило ее планы.
“Я тоже хочу вручить тебе подарок за праздничным столом, а не на перемене между черчением и биологией.”
“Не знаю, как ты решишь Мира, а я так прогуляю.”
Это было рискованно. Это означало, что кроме Лилианы обязательные занятия пропустят еще шесть человек.
“Ну, может быть, все не так устроим? Там лееекция.”-робко спросила Мирабель. Тридцатого июля ожидалась послеполуденная лекция о затерянном континенте, которую, если верить всезнающим малявкам, готовил Росаль. Мирабели не хотелось упускать такой возможности- сверлить дырки в росальском теле, не боясь навлечь подозрения. Да и тема казалась интересной.
“Нда. Хотя там видно будет. Накануне согласуем.”- Лилиана пошла на уступку и, судя по охотничьему блеску ее близоруких ярко-синих глаз, без отца Теодора не обойдется.
“Я знаю, Мира, тебе очень хочется пойти туда и похулиганить от души. Но будь готова сбежать до двух. Мамочка с папочкой уедут в город и останутся там.-Лили подмигнула, что означало на языке ее жестов “шашни” и все в подобном роде.- Сестрички Марси принесут вишневую наливку. О-ла-ла!”
И Мирабель, колеблясь между двумя сильными соблазнами, решила довериться воле случая.
“Латиниста можно отравить. Тогда лекции не будет. Чертилке можно сунуть какую-нибудь жуткую анонимку, например, что ее драгоценный благоверный козел загулял с бакалейщицей или…”
“Росаля травить не будем. Анонимку одобряю. Сама текст напишу.”-согласилась Мирабель.-“Биологию пусть мальчишки сорвут.”
“Не рискнут.-Лили широко улыбнулась.-Ведь будет половое созревание. Они на такое не пойдут.”
Мирабель пожала плечами- все давно знают о половом созревании. Неужели кто-то станет терпеть июльскую жару, чтобы узнать про пестики и тычинки?
Она должна пойти на эту лекцию, главное не выдать свою тайну. Лили думает, что она опять начала что-то сочинять, потому вся такая рассеянная. Никто, даже Лили, хотя она не болтушка, не должен знать, кого представляет Мирабель в те минуты, когда темнота потихоньку оседает на крышах их сонного городка.
Росаль так прелестен! Головокружительно недосягаем и заманчив этой своей тайной. А еще- она сама себе с трудом в этом призналась- от его глаз ее начинает бить озноб. Нет, никак не может представить хранительница многих тайн Мирабели, что делает в своих мечтах она с этим не обладающим классической красотой созданием.
И утром следующего дня, во время службы, в свете готических окон, синих стекол, ромбчатых, двоящихся, троящихся, оплетенных терном лилий и белых как зефир ног плачущих святых дев и мучениц, скорбно сложивших руки, устремляющих взор к всемогущему Богу, Мирабель думала о том, что ей, похоже, начинает улыбаться эта весьма странная дама Судьба. Как во всех этих взрослых фильмах. Вокруг пели “Господи, помилуй нас”, но Росаля в церкви как обычно не было. Все улыбались, счастливые и близкие к высшему духу, а Мирабель была близка к тому, чтобы выбежать на поиски Росаля.
Лили опять обмолвилась вчера, что хотела бы интрижку со священником, он ведь настоящий сильный мужчина, но Мирабель колко заметила, что отец Теодор совершенный мальчик, у него ясные яркие черные детские перепуганные глаза и очки их не скроют. Конечно, у него чувственный рот и прехорошенькие длинные неуверенные ножки, нуждающиеся в заботе и прохладные приятные абсолютно нервные ладоши…
…а у Росаля рука сухая и теплая. Как у старушки из конфетного. Или как ветка рябины на развилке.
Это она запомнила еще весной, когда упала во дворе, мчась на чей-то оклик, споткнувшись о раздробленный разбросанный всюду кирпич. Росаль стоял себе в тени, пленительное исчадие тени и неверного неба, и тут же подал ей руку, помог подняться, хоть в том совсем не было нужды. И еще спросил тихонечко: “Вы не ушиблись?” Мирабель на это не сказала ничего, покраснела как дурочка и быстро умчалась прочь к подружкам. Ведь тогда ей совсем-совсем не нравился Росаль, она его не замечала, он у них ничего не вел, почему же тогда покраснела? Потому что он, как выразилась какая-то сопливая второклашка, “ой какой взрослый, совсем старый и очень непростая штучка” или потому что ей тогда показалось, что он умеет читать мысли?
 Нужно с ним объясниться, понять, почему так. Он умный, он ей скажет. Непременно. Хотя бы намекнуть. Мирабель вздохнула, вспоминая сухую и теплую руку Росаля. Вот было бы славно, положи он вдруг свою руку поверх ее пальцев. Хотя бы на минуточку. Может быть, стоит рассказать ему о своем волнении, сначала взяв с него слово о неразглашении этой тайны? Нет, и без обещания Росаль вряд ли кому-то передаст детский секрет. Он, может быть, посмотрит на нее снисходительно, и в независимости от его последующих слов между ними установится какое-то неприятное, щекотливое отчуждение. А все дальнейшие их встречи она будет с ужасом вспоминать, как выболтала свой секрет и как Росаль верно, тайком посмеялся над ней.
Но объясниться необходимо. Пусть будет сочувствие, пусть будет даже цинизм. Мирабель узнает Росаля и само собой схлынет это тягучее, интригующее, непонятное чувство.
Днем девочка набралась храбрости, поискала его. Росаля не было в коридоре. Но ее чувство вернулось. Мирабель пыталась выбрать самое нейтральное слово для его обозначения, но выходило что это именно то, что в мире взрослых именуется похотью. Это было так.
Расписание дежурства на желтой стене сменилось. Сегодня в списке ответственных Авеля Росаля нет. И в общем расписании уроков по латыни и античной истории тоже нет.
Пожалуй, это скорее хорошо, значит, он не следит за малышней, а сидит где-то дома и правит свою лекцию. Она сейчас немножко рассеянна- не нужно чтоб ее застали врасплох. Все мысли точно на лице написаны. А Росаль такой человек, он может и затаенные прочитать. Поэтому в глаза ему никто никогда не смотрел- примета пошла такая. Между старшеклассниками даже одна глупость распространилась: будто б отец Теодор, как чужеземец, легко сглазить может, и Росаль, как его родственник, следовательно, тоже. Глупость-то страннейшая- слишком у него добрые глаза, такие не могут сглазить.
3.
На следующий день Мирабели повезло: урока не было, но в открытом пустом классе порхала вокруг кафедры черная фигура. Затем Росаль сел и начал листать какую-то толстую книгу в черном переплете, подчеркивая в ней. Мирабель подумала, что Лили непременно сказала бы что-нибудь вроде:"Сатанинская библия". Хотя он скорей всего готовился к следующему уроку античной истории.
Постучавшись два раза для приличия и не получив ответом ни “входите”, ни чего бы то ни было похожего на отказ, Мирабель переступила порог. Росаль даже не пошевелился. И будто бы не заметил, как она подошла. Близко-близко. Скрестила пальцы в кармане.
-Можно попросить вас?- сказала она, склонившись к самому его уху.
Росаль, как любой пойманный врасплох человек должен был вздрогнуть, но он не был любым пойманным врасплох человеком. Он был пойманным врасплох Росалем. Тот никогда не делал ничего непозволительного и банального. Может быть, потому волноваться ему было не о чем, в отличие от замышляющей что-то Мирабели. Он поднял несколько мрачное лицо и сказал, едва двигая губами:
-Просите, мисс Брайт.
Мирабель радостно улыбнулась. Неплохое начало, но с наскоку в любви объясняться, пожалуй, не стоит. Так сразу не раздумывая или к черту пошлют, или еще куда дальше.
-Извините, что сразу, без расшаркиваний. Просто очень нужно. Вы не могли бы объяснить мне кое-что? Дополнительно. Латынь для меня это сизифов труд.
Он оживился.
-Хорошо. Послезавтра в семь.
Мирабель быстро поблагодарила и помчалась домой. Итак, все прошло без сучка, без задоринки. Росаль ее не отругал за навязчивость. Не сказал, что нужно больше самой заниматься. Не нахмурился, как бывало всегда, когда ученик совершал промах. Росаль неизменно красноречиво молчал. И было в этом молчании что-то неприятное для Мирабели. Хотя она ошибалась нередко, но никогда, точно ангелы спасали, никогда Росаль не вызывал ее к доске отвечать пересказ.
О дополнительных уроках она знала из рассказов бледного болезненного третьеклассника по имени Марк. Он любил латынь и древнюю историю до безумия, но частые простуды вынуждали его пропускать школу. Росаль, по рассказам Марка, столь захватывающе объяснял самые скучные сражения, что это было несравнимо ни с каким фильмом, и часто хвалил старательного ученика. Последнее удивило Мирабель- на ее памяти Росаль сроду никому таких слов не говорил, даже отличников не жаловал. Он всегда обозначал отметку “хорошо” либо “неплохо”. Были также понятия как “скверно”, “очень скверно” и “прискорбно”, но ничего сверх этого.
Мирабель еле дождалась завтра. Маленькую часовню закрыли на ремонт, и все уроки латыни ее класса проходили теперь в старом школьном помещении на втором этаже. Место красивое, но не настолько, как часовня. Помнится, здесь Мирабель стояла на стреме, пока Лили крала мелки из кафедры. Тогда им было по восемь. И до сих пор Лили таскает все, что ей приглянется, а Мирабель ее покрывает как верная подруга и за это обе попадут в Ад.
Но это удивительно будоражит кровь- риск, азарт и мысль о том, что вот хоть кто-то получит свое справедливое возмездие. Так в детстве говорила Лили, желая отомстить незаметными кражами злобной классной руководительнице, преподающей литературу, по которой у всех были плохие отметки, даже у Мирабели, обожающей читать и прочитавшей книг больше, чем все в городке вместе взятые. И Мирабель помогала ей вершить нелепое детское правосудие. А еще, иногда, их вдвоем оставляли убираться в холодном классе, мыть полы, потому что мелкое самоуправление экономило на деньгах для уборщицы, и им с Лили неизменно доставался класс литературы, и приходилось вставать на колени, опускать руки в холодную воду и потом до блеска тереть тряпкой каждую паркетную доску, что Мирабель просто ненавидела. Все изменилось, а привычки остались. Лили, похоже, страдает легкой клептоманией.
Мирабель вспомнила, что одета не так, как нужно, ведь в готических романах героини ходят в белых шелковых платьях с камелиями или лилиями в руках. Ну на худой конец в веночках из фиалок. А вампиры подкрадываются к несчастным девушкам незаметно, оборачиваясь то летучей мышью, то собакой, либо волком. Они насылают чары на красавиц и дурнушки почему-то остаются не у дел- только красавицы. Они ж не дураки в самом деле, эти вампиры- уродин кусать?   
И Мирабель тут же представила, как мелкие желтоватые зубы Росаля впиваются ей в запястье. Или в шею. Тоже весело. В книжках не написано, что еще вампиры делают со своими прелестными невестами, но не может же быть, чтоб только кусали? Вампир, если верить классическим романам ужасов, бродячий мертвец. Мертвецы не испытывают голода, не могут мыслить. Значит, умирает только какая-то часть души, или что там отвечает за личность, а жизненные процессы протекают. Но кроме крови организму вампира ничего не требуется. И это странно.
Мирабель представила, как танцует с Росалем в заколоченной какой-нибудь заросшей церкви далеко-далеко отсюда, и чуть не завизжала от восторга. Все-таки, белое платье подошло бы для тайной встречи. Но у нее такого нет, есть только длинная ночная рубашка, да и то не белая, а нежно-голубая, отделанная кружевом. Или можно сшить две красивых простыни как тунику. Правда, явись она в таком виде на дополнительный урок латыни, Росаль незамедлительно вызовет врача для сумасшедшей девочки. Пока сойдет юбка длиною много выше колена, легкая кофточка поверх блузки без рукавов. Легкая небрежность- незастегнутая пуговка, якобы случайно прилипшая к рукаву нитка, чуть размазавшийся карандаш на верхних веках и даже самый опытный глаз не поймет, что весь наряд Мирабели тщательно продуман. Духи легкие: ирис, гвоздика и сирень, выбраны в позапрошлом месяце наугад, по каталогу рассылаемому теткам Лили, стояли без дела и вот пригодились.
4.
    Нет на свете вещи мучительней, чем наблюдение за чьим-то ребенком, ребенком неполных четырнадцати годов, весело резвящимся во дворе. Ребенком, который притягателен и прекрасен, сожалея о том, что ребенку всего тринадцать. Шестнадцатилетний тоже, по сути, ребенок, но будь ей шестнадцать, он мог бы с ней поговорить. В шестнадцать все только-только начинается. Сможет ли он ждать? А если…?
Росаль прикусил нижнюю губу в наказание за слишком смелые мысли. Это- ребенок, тринадцатилетняя девочка. Ее психика очень ранима. Она испугается, если он начнет намекать на что-то. А если не испугается, если все же поймет, то на что он рассчитывает?
Ему казалось, что девочка как-то уж странно смотрит на него. Глянув чуть-чуть, она быстро прятала глаза. Догадалась разве? Маловероятно. Росаль старался смотреть на Мирабель только в те минуты, когда был уверен, что никто из преподавательского состава не находится поблизости. Детей можно обмануть, опытных учителей- нет. Мирабель, казалось бы, тоже избегала лишних глаз.
 Нет, просто латынь трудна и эта смышленая девочка ее ненавидит. Или она выжидает, а потом попытается попросить у него помощи. Да, похоже, она немного боится провалить экзамен. Однажды он поймал взгляд Мирабели. Какое-то странное напряженное выражение, смесь суеверного ужаса с восторгом- девочка закончила читать историю Сцеволы в учебнике. Или делала вид, что несколько минут читает. Росаль подошел поближе, словно бы стереть пыль с умирающего цветочка, какого-то ублюдка семейства розовых, что забросили на одну из полок скрипучего шкафа, где лежали книги по общим дисциплинам, и это было так близко от Мирабели. Опасно близко от Мирабели. Он ласкал пальцами нежные листики, представляя, что это гладкие пряди его девочки. Он уже начал осознавать, что про себя называет Мирабель Брайт ‘моя девочка’, хоть и боялся, что эти слова вырвутся когда-нибудь во время урока. Он смотрел на опущенные над тетрадками головы, но никто не интересовался им. Кроме Мирабели, то и дело беспокойно ерзающей на своем месте. Росаль вообразил, как подходит к ней, перебирает ее верно очень мягкие волосы оттенка опавшей листвы и скамья Мирабели неизменно превращалась для него в скамью подсудимых.
Девочка закрыла книгу и уткнулась в свои записи- было ей дела до какого-то грязного цветка и старого учителя. Вечером, проверяя контрольные работы, Росаль не удержался и погрешил против совести- написал на работе зеленоглазой девочки “удовлетворительно”, там где было ровным счетом ничего. И карандашом аккуратно переправил все ошибки. Успеваемость у нее, судя по оценкам остальных дисциплин, хорошая, а по литературе и биологии так просто отличная. Разве латынь так трудна ей?
Росаль был встревожен, когда узнал, что девочка в тот день прогуляла следующий после латыни урок живописи и заперлась в туалете. Он слышал голоса одноклассниц, твердивших, что Мирабель горько плакала там, не пуская никого и никому не сообщая о причине своих слез. Но что такого произошло? Девочка живет с двоюродной бабушкой, родители в другой стране. Врагов у нее нет. Подруга, кажется, одна и некоторые знакомые из старших классов, с которыми она изысканно и по-старинному здоровается во дворе. Мирабель много читает, причем все без разбору. Скорей всего в голове у нее типичный для умного ребенка кавардак. В компании мальчиков замечена не была никогда. От мальчиков она держится на расстоянии, изредка забрасывает их крайне обидными, но совсем им непонятными медицинскими терминами от которых Росаль хохочет как сумасшедший.
 Но не исключено, что у такой красивой девочки завелся тайный поклонник. Тринадцать- возраст когда подростки тискают друг друга на перевернутых соснах в тихом лесу или на захламленных чердаках, пока не пробьет десять. Десять- время идти домой. Возможно, Мирабель обидел какой-то мальчик. Или она просто прочитала грустную книжку.
 Когда-то Росаль был органистом, а потом, устав, забросил все и после смерти матери переехал в дальний город. Скука преследовала его и в городе, поэтому он с радостью ухватился за предложение Теодора. Пригород был куда более тих, живописен и нуждался в нем.
 Это началось в расцвете зимы, когда холодные ветры наметали сугробы величиной с человека, а по высоким заборам развесили гирлянды красных и синих лампочек. Церковь украшали фигурами Святого Семейства, снежинками из цветной фольги и Теодор мурлыкал что-то басом себе под нос, и замолкал, смущаясь, натыкаясь на Росаля. Дети играли в школьном коридоре, стуча зубами и было очень холодно, но все веселились и рисовали поздравления и стенгазеты, придумывали загадки и пели с воодушевлением рождественские гимны. Какое-то лохматое существо кинулось к его столу, сцапав тюбик клея, а потом с ужасом заметило присутствие преподавателя и то ли невнятно извинилось, то ли просто выругавшись, молниеносно исчезло за дверью.
За детьми приходили родители, а за этой длинноногой девочкой с уже сформировавшимися ягодицами,  небольшими грудками и изящной шеей никто никогда не приходил. У девочки были очень умные глаза, искрящиеся топазами за длинными светлыми ресничками и аккуратная густая косичка толщиною с канат. Косичка, которую ему тогда вдруг захотелось распустить и ярко-розовые чуть подкрашенные губы, которые какой-то счастливчик будет целовать долго-долго, пока не распухнут. 
“Фу, какой стыд.”-думал Росаль, отворачиваясь, но не мог пересилить себя. Она была почти ангелом. Или же не была? Скоро эту девочку он увидел среди шестиклассников, стал учить группу из девятнадцати очень шустрых и очень талантливых ребят.
 Ее звали Мирабель Брайт. Она жила с двоюродной бабушкой, души в ней не чаявшей. Мирабель казалась очень рассеянной, но у нее был цепкий ум. Она не замечала, как Росаль увлекшись, смотрит на нее, и это было хорошо. Но глаза Мирабели горели как две свечки, когда Росаль рассказывал про хитроумный развод Мессалины и распутные императорские каверзы под покровом ночи. Он воодушевлялся, искоса наблюдая за самой неприметной ученицей, и ему хотелось до дрожи в руках, до боли в висках лизнуть ее губы.
Девочке нравились римские шалости. У девочки определенно горячая кровь. А потом он вдруг понял, что ей нравится еще кое-что. Девочка сверлила его глазами. Сперва это показалось Росалю невозможным. Нет. Но день за днем...и он все больше убеждался, что Мирабель разглядывает его. Может быть, девочка ставит какой-то интересный эксперимент? Может быть, она пытается понять, как ей сдать латынь, не уча ничего? Это было бы более вероятно. Вероятно, с плачем кинется к нему и попросит “удовлетворительно”.
Однажды, когда он проходил вдоль рядов, Мирабель вдруг подняла ясные глаза, и он увидел в них то, что видел у своей бывшей экономки, стремительно стареющей тридцатилетней блондинки, когда та вдруг вломилась к нему глубокой ночью в комнату в одних панталонах цвета молодого поросенка. На обвислой груди было чудовищно много морщин, а глаза горели как у валькирии. Росаля тогда едва не вырвало, он пришел в ужас и подумывал вызвать полицию. Сумасшедшая на его счастье убралась сама- ему даже не пришлось отбиваться метлой, которую он случайно схватил. Может быть, женщина решила, что хозяин намеревается улететь от нее на метле и сама испугалась?
 Росаль как-то услышал от Теодора, что с утра выглядит как черт-распорядитель на балу Сатаны. Росаль тогда ехидно поинтересовался, сколькими визитами почтил преподобный Теодор Князя Тьмы, раз запомнил черта-распорядителя, и по какому случаю его до сих пор не призвали в Ад, отправлять таинства причащения и венчания. Теодор выпучил глаза, потерял дар речи и перестал подшучивать над находчивым родственником.
Мирабель побледнела, облизала губы и сунулась в свою книжку. До конца урока она признаков сознательной жизни ленивого ученика не подавала.
Нет. Девочка определенно потеряла совесть. Наслушалась о развлечениях Калигулы и, скорей всего, с подружками вела нескромные разговоры про эти картины до шестнадцати в местном кино.
Не по годам развитый подросток.
Однажды Росалю снился странный, но очень приятный сон. Он как обычно, преподавал в одном из старших классов, а на первом ряду сидела эта девочка. Она смотрела на него в упор и глаза ее искрились весельем, а пальчик играл то золотистыми локонами, то пуговками форменного пиджачка, под которым совсем ничего не было. Росаль проснулся и понял, что во сне у него встал на Мирабель Брайт.
“Вы не могли бы объяснить мне кое-что? Дополнительно. Латынь для меня это сизифов труд.”-вспомнил Росаль. Мирабель улыбнулась, скорей всего бессознательно, и в голосе ее было что-то, заставившее его сдаться. Точно девочка знала, что он ей не откажет. Росаль хотел было отказать- такая опасная близость, но губы сами ответили “Хорошо. Завтра в семь.”
Надо смотреть правде в лицо. Он не смог сказать “нет” девушке, которую хочет, несмотря на то, что это его ученица, и, если уж включить голову, малолетняя ученица. Без пяти семь. Уже никого нет в школе. Если кто-то его подозревает, то верно, один Теодор. Но он-то никогда не заговаривал с Росалем о его сонной болтовне и одиночестве.
5.
Как-то в грязном коридоре, где они с Лилиан, вдвоем, точно рабы на галерах оттирали полы, произошло событие, перевернувшее жизни двоих человек.
 Ах, этот сволочной старенький коридор в этой проклятой школе, до каждой трещины знакомый девчонкам! Лилиан выругалась в очередной раз, как всегда, просто и грубо, без какой бы ни было фантазии, и ушла с ведром. Мирабель села на коленки. Просто несправедливо, можно подумать, только они с Лилиан дерзят и срывают уроки, а эти уроды экономят таким образом на уборщице. Всегда находят виноватых.
А ведь любой урок бесполезен, как там еще мама говорила: "Урок это перекладывание знаний из тетради учителя в тетрадь ученика, минуя головы обоих". А мама все знает.
Моя хорошая, дорогая, дерзкая и умная мамочка, где же ты сейчас?  Агнес писала часто, две недели назад пришла карточка- старинная усыпальница и ее красавица-мама, в темном костюме и белом платке на светлых косах. Хорошая, четкая карточка. Вот только уголки замялись- Мирабель носила фотографию в своей географической тетрадке. Вот закончится через два года эта проклятая учеба, и мама возьмет ее с собой, а может быть и на раскопки. Мама она ведь все в жизни Мирабели- приезжает редко, но пишет часто, привозит с кем-то подарки, вызывает ее к себе в город на каждое событие. Мама занята, все время ищет что-то, стремится, но никогда не забывает о своей принцессе.
-Вы решили вымыть коридор своей юбкой?- раздалось над ее головой. Мирабель подняла голову. Черт, ну что за неприятность- могло ли быть, что в шестом часу остался еще кто-то кроме них с Лили? Оказалось, есть и такие товарищи. Где там Лили? Кажется, она ушла набрать в колонке чистой воды. Сейчас по дороге стащит что-нибудь, ведь она упрямая клептоманка, а тут возник этот мужчина. Учитель латыни.
-Нет. Я просто сижу.- ответила Мирабель.
-Просто сидеть можно и дома.- сказал учитель, и как ей показалось, насмешливо. У него были немного неровные зубы, с желтоватой эмалью, но улыбка была очень даже неплоха. Мирабель не ответила ничего. Только рассматривала его. Странно, но у них уже был урок с ним, первый урок латыни, да и вообще, она видела его иногда в школе, но совсем не обращала внимания.
-Дайте мне руку.- сказал он и поднял Мирабель с пола.
"Немножко спесив, немножко заносчив, немножко перчен. А ресницы длинные."
-Что вам принести для счастья?- спросил он и Мирабель смутилась- молчала минуты две как дура, разглядывая мужчину. -Тряпку?
-У нас есть ключик от кладовки.-сказала Мирабель.-Мы с одноклассницей сегодня...дежурим по уборке.
-Не опаздывайте на вечернюю службу.- сказал он и переложил из руки в руку молитвослов в черной обложке.
-Хорошо, мистер...- и запнулась. Потому что имен она не запоминала.
-Росаль.
-Что-что?- переспросила изумленная девочка.
-Росаль.- повторил он и пошел себе туда, где начинался свет- прямо к выходу.
"Росаль.- подумала Мирабель.- Своеобразно. Но ноги ничего. Да и руки тоже. Улыбка неплоха." 
Вернувшаяся Лили едва не застала подругу врасплох: Мирабель словно зачарованная смотрела на выход. По счастью, мужчина с молитвословом ушел очень быстро, чтобы Лили смогла связать как-то его появление с Мирабелью.
-Ты что, привидение увидела?
-Лучше.-сказала Мирабель и ухмыльнулась.
Учитель латыни. Вот он-то наверняка много знает. Да еще такие ноги. И руки. Улыбка тоже неплоха.
-Так будем что-то мыть?
-А не, ни черта тут мыть не будем. Зальем все водой, шваброй разотрем и по домам.
-Ты знаешь, кто ты Мирабель?
-Кто же?
-Молоток.
-И я того же мнения.- улыбнулась девочка.- Лили, а ведь ты наверняка успела забежать в гардероб и посмотреть за вешалками?
-А то.- ответила подруга.-Как говорится, не жди милости от природы, а ходи с мешком в чужие огороды.
-Ух ты,- восхитилась Мирабель, рассматривая принесенное.-Почти целая пачка. Интересно, у кого ее забрали?
-А кому какая, черт дери, разница? Досталась-то она нам.
-Тихо!
Это был школьный сторож. Он крикнул "Девочки, домывайте, а то я закрою с вами!"
-Сука!- выругалась Лили.-Закроет ведь. Закрыл однажды двоих бедняг.
Мирабель разлила ведро воды.
-Уборочка по-мирабельски.- сказала она, мстительно щуря светлые и серые как ледышки глаза.-Вот так моют полы все Брайты.
-Честно?
-Да нет, конечно. Дома же не халтурим- дома для себя.- объяснила Мирабель. Она была счастлива и спокойна: минимум затраченных усилий, пачка доставшихся бесплатно сигарет и встреча с приятным мужчиной в коридоре. Что-то он там говорил про службу сегодня?
-Лили, ты в церковь сейчас пойдешь?
-А то! Поколупаю лавочку, попою со всеми. Ты со мной хочешь?
-Да.
-Ты же вроде как атеистка.
-Уже нет.
-Давно?
-Уже двадцать минут как верующая.
-Не знаю, что ты там затеяла, Мира, но я с тобой.
Эта девичья дружба была крепка уже восемь лет- с тех пор, как Мирабель привозили погостить к бабушке, где она познакомилась со своей ровесницей, щедрой на выдумки Лили. Потом Мирабель переселили в городок насовсем, где она и пошла в первый класс, вместе с Лили. Это была странная дружба- если пакостила Мирабель, то Лили делала вид, что ничего о том не знает и уклонялась, а если сама Лили задумывала какую-то шалость, Мирабель участвовала и прикрывала ее как могла. Со всей щедростью натуры Лилиан Нортон делилась с закадычной подругой всеми маленькими радостями и вкусными благами, что посылали небеса, пытаясь аккуратно влиять на острую на язык и чересчур смелую Мирабель. А сама Мирабель считала иногда своим долгом бороться с несправедливостями и несовершенством окружающего их маленького мира, попутно развивая цепкий и любознательный ум. 
Если Лили, например, впадала в ярость, то на следующий день от ее дурного настроения не оставалось и следа. Мирабель же смолкала, но могла довольно долго вынашивать планы мести. Лилиан в этой паре была заводилой и инициатором приключений, в то время как осторожная Мирабель просчитывала все варианты, перестраховываясь и уничтожая малейшие улики.
Лили часто привлекал облик вещей, в то время как Мирабель стремилась, точно въедливый хирург, докопаться до их сути. Если на свалке им попадалась красивой формы баночка, то Лили украшала ее и делала вазой. Мирабель же находила тридцать способов использования и переиспользования баночки. Лили ела яблоки, разрезая пополам, снимая шкуру и вычищая сердцевину, в то время как Мирабель съедала плод целиком, вместе с семенными коробочками и пыталась обжевать хвостик. Вот такая это была дружба.
-Юбка!- сказала вдруг Лили.
-Что?
-У тебя на подоле юбки пятно.
-А ну и хрен с ним!
-Но оно красное.
Мирабель оглянулась. Мало ли где-то села.
-Ты какая-то злая сегодня. Особенно злая.
-Пустяки. Просто живот болит.
-Мира, у тебя начались месячные?
-Странно. Так рано. Мне только тринадцать.
-Первые месячные. Поздравляю, подруга. Ты стала женщиной.
Мирабель только стянула форменную кофту и завязала позади.
-Надо дойти домой. Хочется есть.
-И что-то подсказывает мне, что на службу ты не пойдешь.
-Нет, чуточку опоздаю.
6.
-Я люблю лещину и вафли.
-Пионы, похоже, тоже тебе по вкусу.- отметил подросток, рассматривая оттопыренные карманы собеседника. Мальчишка на это только широко улыбнулся. Протянул ему обе руки, сжатые в кулак.
-Ящерица.
Авель скривился, презрительно протянув “А-а, ящерица. Детская забава.”
-А тебе сколько лет? Мне восемь.
Авель решил, что отвечать на этот вопрос ниже его достоинства и еще сильней стиснул книгу в газетном переплете.
-Ну так сколько?
-Много будешь знать, состаришься раньше срока.
-У тебя Светоний, да?
-Откуда…?
-Это дядина книга.
-Ты племянник священника?!
Мальчишка кивнул, озаряясь новой улыбкой, и продолжал протягивать ему ящерицу. Хорош племянник- по полям лазает, болтается где-то без присмотра.
-Брось. Это грязь.
-Не грязь, а ящерка.
-Любишь их?
-Все люблю. Все живое Бога славит.
“Чертов назола!”- разозлено подумал Авель. Ему не терпелось вернуться домой и изучить новую книгу, съесть ее от корки до корки, а тут этот простодушный мальчишка. Он развернулся и пошел по направлению к дому. Вечер был такой хрупкий и ясный. Небо нежно-розовое.
-Меня зовут Теодор.
-Ты еще здесь?- удивился Авель. Мальчишка шел за ним. И судя по его болтающимся рукам, ящерицу он все же выпустил.
-Я домой иду. Почему бы мне не проводить и тебя?
-Кто сказал, что меня нужно провожать?
-Это очевидно.- ответил Теодор. Авель вновь смерил его презрительным взглядом. И заметил развязавшийся шнурок на правом ботинке мальца.
-Нет. Так не пойдет.- сказал он, всучивая Теодору книгу.-Ногу на камешек поставь.
Шнурки были мокрые, как и ботинки. Вероятно, этот любитель ящериц не только залез на чужую клумбу, но также и в ручей, где вымочил ноги, ловя эту никчемную животину. Теплое дыхание в затылок, запах пионов. Кажется, этот приставака еще и абрикосов где-то поел. И Авель был уверен, что знает, где болтался Теодор.
-Ну вот. Свободен.
-Да.-бесхитростно ответил мальчик. Авель недоуменно уставился на него. Что он, совсем никаких слов не понимает?
-Я живу за тем синим забором. Тебе дальше.- Авель указал на старенький дом, увитый диким виноградом.
-Да.
Всю дорогу до дома Теодор шел за ним как маленькая собачка, не отвечая на его ворчание. У самой калитки он отдал Авелю книгу.
-Ну до встречи.
-Прощай.-ответил подросток.
-До завтра. Авель, а ты на речку ходишь?
-Откуда ты знаешь, как меня зовут?
-Ты хочешь сказать- только приехал, а уже все-все знаю? Знаю.- подмигнул Теодор.
-Смени обувь!- огрызнулся Авель и скрылся за высокой калиткой. ‘Какой противный пацан!- раздраженно подумал он.-Болтается без присмотра где попало, привязывается к незнакомым.’ Но в следующие секунды его мысли поглотили двенадцать Цезарей.
7.
В дверь постучали. Трижды.
-Да-да.-тихо произнес он. Ну что ж, объяснит Мирабели все трудности. Ведь она этого и добивалась, и безмолвно просила его помощи все это время, а Росаль догадался сперва, да придумывая себе какую-то приятную чепуху, не желал заметить очевидное. Нужен ли тринадцатилетней жизнерадостной девчушке какой-то угрюмый учитель? Нет, нет и нет.
Мирабель поздоровалась с ним. Росаль поднял голову от словаря. И едва не поперхнулся.
Мирабель пришла на урок с распущенными волосами и не в форменной одежде- знак тревожный. Но, может быть, дома она всегда их распускает.
А еще она накрасила ресницы. Сев поближе к кафедре, за первый стол, девочка достала тетрадь и учебник. Ничего страшного не случилось. Просто Мирабель Брайт забежала с прогулки.
-Открывайте книгу. Страница тридцать восемь, абзац три, строчка пять и до конца.- продиктовал Росаль. Девочка зашуршала листами. Он приблизился, опустился за испорченный циркулями стол, исписанный чернильными афоризмами и прожженный, на длинную скамью. Близко-близко. Совсем рядом.
Расстояние между ними всего в ладонь шириной. Опасная близость. Но может быть, утешал себя Росаль, ему хватит лишь одной ее близости, чтобы успокоиться, чтобы больше не думать об этой восхитительной юной хулиганке.
-Читайте вслух.
Росаль выбрал упражнение попроще, готовясь объяснить незнакомые слова, если Мирабель рискнет переводить.
Все будет неплохо- он учитель, а она не догадывающаяся об его порочной склонности к ней ученица. Вот те границы, за которые нельзя переходить Росалю.
Мирабель водила пальцем левой руки по строке, точно пытаясь разобрать фразы. Росаль понял, что все гораздо хуже. Девочка никогда не читала вслух ни одно домашнее задание. Он всегда знал, что она не сможет и не вызывал ее позорить перед всем классом.
-Fide sed cui vide.- прочитала, наконец, Мирабель.
-Неплохо. Совсем неплохо.- он решил ее приободрить.-А что на второй строчке?
-Malus animus.
-Вы молодец…
Сказал Росаль и тут же осекся, чувствуя, как что-то касается его колена. Левой рукой девочка трогала книгу.
Правой же она блудила под столом, неведомо где.
Хотя очень даже ведомо где. Да-да, вот тебе и malus animus. Не замедлило последовать.
Нет, вовсе нет. Нервничая, она случайно коснулась его.
Мирабель убрала пальцы, видимо попытавшись проверить, сошло ли ей с рук и это, боясь, что он прогонит ее. На первое прикосновение- оно могло сойти и за случайное- Росаль никак не отреагировал. На второе он тоже не пошевелился. Что бы там ни было, она просто сделает невинные глаза, возмутится вполне натурально или заплачет- такое уже происходило не раз, когда другие учителя ловили Мирабель на чтении в коридоре запрещенных книг, настенной росписи или драке. Об изворотливости Мирабели Брайт можно слагать песни.
Мирабель читала вслух, это было единственное, чему она научилась за эти месяцы, Росаль больше не издавал ни звука. И тогда случилась третья попытка. Он опять не сказал ей ни слова. Удивленная и ободренная, Мирабель продолжила гладить его по колену, одновременно вполголоса читая свою ломаную фразу и продвигаясь рукой все выше, по бедру.
Росаль шевельнулся, и Мирабель убрала руку. 
-Плохо. Очень плохо мисс Брайт.- с этими словами он вышел из-за стола, оказавшись вне ее досягаемости.
Мирабель вздохнула и спрятала лицо за ладонями.
-С такими знаниями вам не сдать ни одного теста.
Девочка поерзала. Где-то чуть ниже живота было уже нестерпимо горячо.
-Жарко, мистер Росаль.- извиняющимся голосом сказала ученица.-Здесь очень жарко.
Учитель качнул головой в несогласии и отошел к кафедре.
-Я потеряю сознание.- умоляюще прошептала Мирабель.
Росаль сделал вид, что не услышал ее.
Его ноги, ягодицы, спина, упрятанные под черной одеждой, его аккуратные сильные руки с красивыми пальцами- все это живое, человеческое. Но реакции никакой. Почему? Она ему не нравится совсем? Или, что может быть кошмаром, вдруг мистер Росаль предпочитает мужчин?
 Мирабель развела ноги и прикрыла глаза. Он, конечно же, ее понял, просто сделал вид, что все хорошо. Вот сейчас. Еще чуть-чуть. Росаль должен подойти. Непременно к ней подойдет. Он умный, и сразу понял, что она накрасилась только ради него. И он ей не скажет грубость- просто выставит за дверь без объяснений и разбирательств. Может быть даже не засмеется- она его попросит об этом одолжении пока он будет выкидывать ее из класса.
 Мирабель услышала стук. Открыла глаза. За окном крутились вороны и клевали подмокшее просо из кормушки для синиц. Кормушку повесил Росаль, обосновавшись в этом классе. Тот, кто любит птиц, вряд ли обидит нахального ребенка. Вряд ли, утешала себя Мирабель.
Росаль взял что-то с кафедры и развернулся к ней. Он подходил аккуратно, быстро и тихо. Как на уроках. В руках его был плетеный стаканчик для мелков.
-Представьте себе что это ваша голова.-сказал он.-Что вы там видите?
Мирабель заглянула. Мелков там не было.
-Пусто, по-моему.
-Да. Именно так. Пустота.
Мирабель проглотила обиду. Очарованная линией его аккуратных бледно-розовых губ, она не могла пошевелиться. Есть некоторые желания, те, за которые выкидывают из Рая коленом под зад.
 Рай ли для нее Авель Росаль или он сейчас сам Люцифер?
Он поставил перед ней стаканчик и сев на соседнюю скамейку, чуть поодаль от нее, оперся на спинку одной рукой, второй на стол, забросил по привычке ногу на ногу и откинул голову назад, точно какой-нибудь из этих римских императоров. Глаза его были и нежны, и печальны как сухой тростник, и светлы как третья часть закатной полосы. Мирабель вдруг увидела его лежащим на спине, на матрасе, расстеленном прямо на полу какой-то полупустой неведомой комнаты, где Росаль, изогнувшись точно дракон, смотрит куда-то вверх, зачарованно, точно он и в самом деле видит свой Древний Рим и полчища варваров, разрушающих его оазис.
-Заполнить ее- ваш главный долг, Мирабель.
Она пожала плечами, открыла сумочку и положила три мелка в стаканчик.
-Хорошо как.-он весело засмеялся.-В сообразительности вам не откажешь. Теперь скажите, зачем вам нужен был мел?
Мирабель вздохнула и начала рассказывать:
-У Лили, Лилианы Нортон, моей одноклассницы, которая живет в доме на развилке, на чердаке живут привидения. Ну повесившийся там, какая-то старушка воет… говорят, если обвести мелком по углам, то они уйдут. Но мелки нужны церковные, обычные не помогают. Вот я их и приодолжила. Стянула с возвратом.
Пока она объясняла, Росаль встал и, обойдя ее, остановился позади. Мирабель подумала, что в его запахе определенно есть что-то, провоцирующее ее. Хотя от Росаля пахло ровным счетом ничем…просто это был его собственный запах, едва уловимый. Если б от латиниста пахло той же гадостью, что и от всех старикашек школы, она бы попросту его не заметила. От него пахло книгами, голышами с берега мельчающего Голубого озера, сухой рябиной, изморосью, стылым февралем и самим собой. Возможно, запах Росаля и был запахом февраля и рябины.
Он положил руку ей на правое плечо, сверля взглядом, от которого, Мирабели казалось, затылок вот-вот расколется.
-Привидения- сказки. А воровство- грех.-наставительно сказал Росаль. Мирабель поерзала на скамейке. Рука сползла ей на спину. Очень низко. Ниже лопаток. Такие прикосновения не может позволить себе учитель.
-Грехов ведь жутко много. Можно страшно нагрешить и даже не заметить.
-Да. Точно Мирабель.- теперь он встал перед ней, наклонился и Мирабель почувствовала тепло его дыхания у правого уха.
А еще- что он взял часть ее волос в руку. Совсем ничего удивительного- мужчинам нравятся длинные волосы, а вторых таких как у нее во всем городке не сыщешь.
Росаль странно долго молчал, его правый глаз почему-то казался гораздо светлее левого. Скорей всего из-за тени его темных волос, произвольно убранных на левую сторону лица. Губы его были чуть приоткрыты, и девочке захотелось коснуться этой щелки языком. Прошло бог знает сколько минут, а может быть всего две, или три, ведь время тянулось так медленно…
-Больше никаких краж. Договорились?-наконец сказал он вкрадчиво и его раскосые глаза блеснули как-то страшно.
 “Договорились?” зазвучало как “мы с тобой договорились, что это нас двоих секрет”. Мирабели захотелось, чтоб между ней и Росалем был еще какой-нибудь небольшой значительный секрет. И желательно такой, о каком вспоминать стыдно, весело и интересно.
-Ну может быть и нет.-сказала она, усмехаясь.
Он на это только сжал губы, морщинки заострились. Это было великолепно до нестерпимого. Мирабель едва не взвизгнула от восторга. Как будто она укусила его, и он понял и раздумывает над ответом.
Росаль о чем-то размышлял более минуты. Может быть, решил сыграть на ее симпатии и это прикосновение, слишком странное, слишком нежное- не более чем воспитательная мера к трудному подростку.
-Мирабель.
Он назвал ее имя нараспев, как заглавие какой-то странной красивой легенды. Как имя цветка. Она не знала, любит ли он цветы, но почему-то была уверена в том, что Росалю нравятся красивые имена всего живого. Такие как мальва и повилика, жимолость и горицвет, купавка и мирабель.
Росаль издевается, он все понял. Мирабель приготовилась симулировать обморок. Потом можно будет сделать вид, что она не в себе. Но вот если б хоть один-единственный раз коснуться губами его шеи или запястья...
Он почувствовал еще один разряд, там внизу. Девчонка нагло усмехалась ему в лицо, облизывалась, раздвигала ноги под небольшой такой темно-серой юбочкой. Он намотал ее волосы на кулак и притянул к себе, зверея от страсти. Мирабель удержалась от восклицаний, хотя от боли сощурились зеленые как листочек сирени глаза. Росалю это понравилось, хоть в натуре его не было ни капли жестокости.
 Девчонка решила легко и досрочно сдать трудный экзамен, заметив что он ею интересуется- вот что задумала эта маленькая стерва. Придется поставить ее на место. Припугнуть. Желание его старательно боролось с разумом. Слезы показались на глазах девочки. Победила жалость.
 Мирабель вздохнула, крепко сжимая зубы. Вот, небесное наказание за это запрещенное чувство незамедлительно последовало. Но все-таки это очень даже ожидаемо- ведь ее поведение было более чем вопиющим нахальством. Она потрогала учителя. Которому скорей всего неизвестно, что у самой незаметной ученицы в его дисциплине, у заумной Мирабели Брайт к нему больше, чем простая симпатия.
Больше, чем простая симпатия. Ладони ее вспотели. Вот так так. Доигралась.
 И он сейчас даст ей понять, что лапать учителя- грех, и грех больший, нежели воровство мела. Лучше стерпеть любое наказание от Росаля и никому не рассказывать.
Росаль вдруг отвел голову Мирабели и засунул руку в вырез ее кофточки. Сухие теплые пальцы коснулись маленькой груди. Он погладил ее было, точно пробуя можно ли ему это, и неожиданно быстро вытащил руку. Вздыхая и прикусывая губы, девочка с облегчением поняла, что ей не грозит быть высмеянной или униженной. Он узнал или почувствовал ее растущую тягу к нему. Или же он только сейчас понял, почему она так высматривает его. Мирабель не глядя, протянула руку, пытаясь коснуться его, приласкать. Росаль вдруг отстранился, отпустил ее волосы.
-Нравится, Мирабель?
-Несколько грубо.-прошептала девочка.
-Зато доходчиво. Надеюсь, на следующий наш урок вы принесете все остальное.
Он встал и, давая понять, что на этом все, отвернулся к доске. Мирабель разочарованно вздохнула. Но он сказал “следующий урок”, значит там будет что-то интересное. Росаль сдерживался, чтоб не окликнуть уходящую девочку. Оставаться одному было адски невыносимо.
8.
Росаль толкнул дверь, прошел в гостиную и заглянул через плечо священника.
-Ты чего, опять читаешь и пишешь одновременно?
Теодор снял очки, потер усталые глаза.
-Знаешь, эта славянская Марина, более известная как Маргарита Антиохийская, была более чем удивительная женщина.
-В общем, почему-то из четырнадцати святых помощников тебе почему-то приглянулась именно та, что устроила крестом несварение дракону-дьяволу.
Теодор закрыл книги, отодвинул записи. Лицо его сияло, несмотря на измученный вид.
-Понимаешь, сколь сильна была вера человека, раз Бог явил ей свою милость.
-И пытали ее с особой жестокостью.- напомнил Росаль, гадая, спал ли этой ночью его друг, или опять устроил себе покаяние в холодной часовенке.
-Так и становятся святыми. Ты голоден?
-Нет. Думаю, сейчас повесим чайник, и ты поподробней расскажешь мне, чем вызвано твое новое увлечение.
Теодор вздохнул неопределенно.
-Мы, миряне,- сказал Росаль, набирая воду и протягивая ручку чайника над старой печью,-Мы миряне, можем влюбляться в земных женщин. Однако подвиги их не столь велики.
-Земные женщины творят чудеса рождения и, подчас, терпение их сопоставимо с серафическим.
Росаль покачал головой, что значило отрицание. Он всегда недолюбливал ту породу женщин, что приписывали себе в заслуги естественные потребности, будь то мочеиспускание или деторождение. В юности Росаль даже подсмеивался над такими женщинами, с каждым годом теряя надежду найти свое Совершенство- вечно голодный ум и абсолютную красоту.
-Женщина- мать, хранительница очага, в некоторых языческих племенах глава рода.
-В общем, ты не считаешь женщину исчадием Сатаны.
-Да.
-И даже ребром мужчины?
-Авель, я настоятельно рекомендую тебе, хотя, как ты знаешь, нисколько не одобряю этого, провести ближайший выходной в городе.
Росаль скомкал салфетку, которую вертел в руках, пытаясь замаскировать дрожь, и бросил в угол. Теодор слишком хорошо изучил его. Даже если б он пришел поздно и тихонько прокрался бы к себе, Теодор по скрипу половиц догадался б, что с ним опять что-то не то.
-Ты знаешь, я больше не хочу уходить в это безумие, похожее на пьянство. Я вижу свет.
-Как-то не верится, что ты наконец станешь добрым христианином.
-Нет. Но можно сублимировать энергию до бесконечности.
-Не нравится мне эта твоя незнакомая терминология.
-Перенаправлять в творчество, в работу.
Теодор вздохнул. Вздохнул снова. Верно, вспомнил попытки Росаля заниматься живописью.
-Ты прости, но ты мне как брат, Авель. Я знаю тебя всю жизнь, и ты знаешь меня столько же. Люди не меняются. Могут измениться какие-то привычки, но люди не меняются.
Вечернее солнце заглянуло в половинку желтого стекла, подсветило стопку свежестиранного белья на столике, опалило золотым и багровым голову Теодора. Росаль пристыжено вздохнул. Не обмануть его, такого в общем-то довольно земного Теодора.
-Нет, это ты прости меня. Ты не должен все время быть моим старшим братом, отцом, мамой.
Морщинки на лбу священника распрямились.
-Если это напрягает тебя, то я перестану быть слишком навязчивым. Просто я заметил, каким убитым ты был позавчера, а сегодня ты снова похож на узника, отважившегося на побег. Дай слово, что ты не замыслил чего-то, о чем тебе придется сожалеть.
-Я клянусь.
Росаль подставил ладонь, пытаясь поймать солнечные пылинки. Даже если рассказать все Теодору, все свои сомнения, муки совести, то, что произошло сегодня- неисправимый, непоправимый грех. Или поддаться ему, или сойти с ума окончательно. Даже друг-священник не в силах вытащить его из этого наваждения, прекрасного и опасного, именуемого…именуемого…да самым обычным скотским влечением именуемого. Вот так. Росаль наблюдал за тем, как ловко, практически жонглируя, Теодор готовится к чаепитию. У Теодора, похоже, только одна слабость- чай. Чай не вызывает угрызения совести. Чай может только обжечь, а может и согреть, спасти, вылечить и успокоить. Мята, ломтик лимона, два неровных кусочка сахара, такого белого, как…как запястья ее. Черт. Как запястья. Черт. Мирабель.
Священник вдруг обернулся, рассматривая что-то в пыльном окне. Росаль проследил за его взглядом.
-Видишь, как красиво?
Но за окном ничего не было, только привычный пейзаж.
-И это все сделал Он. Правда же, красиво, Авель?
9.
На следующий урок Мирабель пришла в половину седьмого. Пальцы ее дрожали. Холодные мурашки страха и предвкушения ползли по спине. Тогда-то и разразился этот долгий чудовищный дождь и громыхающая молния, как будто кто-то бил по жестяным ведрам. Как будто Росаль вызвал этот гром и молнию, этот успокаивающий, очищающий дождь и грохот.
И словно бы ничего не изменилось с первого урока- груда книг на кафедре, засыхающий бальзамин на окошке и Росаль спиной к рядам парт точно темный деревянный идол. Он обернулся лишь когда Мирабель вошла и громко постучала в открытую дверь, хоть слышал ее шаги. Да, пожалуй, ничего не изменилось.
Но- интересная деталь- его рубашка была расстегнута на одну пуговицу. Никогда, даже в самое пекло Росаль так не делал. Он смотрел на нее в упор, этими жутко большими черно-карими глазами, в которых трудно было что-либо прочитать. И потому бессмысленно было предпринимать каких-то попыток.
Но Мирабель вошла, бросила в угол сумку и направилась к нему. Остановившись, она недолго смотрела в эти глаза и вцепилась Росалю в плечи, со всей силы, насколько позволяли ее пальцы и ногти, встряхнула.
А повод был: Росаль на общем занятии исчеркал темно-красной пастой ее каллиграфически выписанную, хорошо списанную работу и приписал над каждой строчкой по латинской фразе, которые она переводила целых полдня, и смысл их был довольно оскорбителен. Ленивый ученик сравнивался с коровой. Был ли это вызов или простое оскорбление, Мирабель понять не могла.
Может быть Росаль попытался таким образом отомстить ей за эти прикосновения.
Отомстить ей? Ей, Мирабели Брайт?! Самой умной девушке этой завалящей школы и всего этого захолустного городка?!  Последнее в ее голове просто не укладывалось. Если же за любовь мстят в этом нелогичном непредсказуемом взрослом мире, то в ответ она будет огрызаться как может.
-Думаешь, ты самый умный тут?!
Росаль был потрясен. Ему показалось, что он ослышался или она обращается к кому-то за закрытым окном, так было невероятно звучание этих слов. Мирабель обезоружила его. 
-Ах ты сухая черешня!- вскричала она.
 Лицо его искривилось изумлением, точно маска какого-то демона, но Мирабель расстегнула его ремень и выдернула из брюк прежде, чем Росаль напомнил себе, что этого всего лишь подросток, самая обычная девочка-хулиганка.
-Не смей мне тыкать!
-Тыкать тебе это грех? А я сегодня показала язык сестре Амелии, пока она не видела! Это грех?!
-Конечно.-ответил он, ошеломленный ее поведением, вспоминая, что же произошло.
-И отцу Теодору тоже. Он похож на сову. С таким крючковатым носом  и большими очками. Он весь желтый как цветок акации. Я его презираю.- громко болтала Мирабель, помахивая своим орудием.
 Хлопая им по ладони, Мирабель точно безумствовала. Сверкала глазами. Как будто всем своим видом намекая, что вскоре выпорет Росаля его же ремнем. Это было удивительно. Словно Мирабели все время нужно протестовать и вести войну с кем угодно- словно в этом вся она.
-Это еще больший грех.-осторожно сказал он.
-А грешить весело. Знаешь, кто захочет отца Теодора?- и не дав ему вставить слова, заговорила дальше:-Тот, кому нравятся большие красивые глупенькие неуверенные в себе мальчишки с манией величия и комплексом неполноценности, вытекающим из этой мании. Его прециозные жесты во время проповеди так театральны, что выдают нерешительность, а его прерывистое дыхание, когда он отвечает в исповедальне “слушаю тебя, дитя мое”, похоже на облачко пара зимой. “Дитя мое”- так он говорит всем нашим девчонкам и мальчишкам, а меж тем вряд ли что-то выйдет из его чресел. Впрочем, если самомнение не подкосит его…перст Юпитера, который он украшает каким-то затейливым колечком…этот нарочито-небрежный вид, когда он в мирском платье…дешевка… а некоторые девчонки считают отца Теодора настоящим сильным мужиком. Его мускулатура, его татуировка которую он якобы скрывает…все это хорошо, но он ребенок больше чем мы все, так ему и передай!
-Ты курила в церкви.-вспомнил Росаль одну из историй Теодора.
-Ага. Стояла, спрятавшись за уголочком, позади Девы Марии, считая через сколько секунд разразится небесный гром и втягивая вонючий дым от которого кашляю. Я приучала себя к дыму, хотя тело мое сопротивлялось. А Лили постоянно трогает себя во время вечерней службы. Я-то на нее не хожу, но она мне сама рассказывала, что гладит свою щелку, если отец Теодор поблизости. Все закрывают глаза и поют, а она в это время представляет, что это он ее, там, холодной ручкой аллилуйя. Мы знаем, что у него есть кошка. Полосатая. Мы думаем, что она очень любима. Очень.- последнее слово Мирабель выделила голосом, намекая на какую-то мерзость.
Росаль беззвучно засмеялся. Про Теодора всегда и везде несли ахинею. Большей частью из-за его недоступности. Но он был добр и честен со всем, что его окружало. Удивительно честен и добр.
Мирабель шлепнула ремнем по своей ладони.
-И тебя следует отлупить, потому что я не корова и не ленивая.
-Ты же у кого-то списала. Я прав?
-Тебе какое дело?
-Я твой учитель.
-Учитель говоришь?- сказала Мирабель и, касаясь языком его шеи начала расстегивать пуговицы своей темно-розовой кофточки. Сдерживаться уже было невозможно.
Он был похож на тридцатилетнюю ведьму, на такую отвратительную умную и современную ведьму, некрасивую, мечтательную и страшно притягательную чертовку, позволившую себе прикинуться скромным латинистом. Что ж, не совсем порядочный Авель Росаль, или залетная ведьма, как бы ты умело не маскировался, Мирабель тебя вычислила. Предъявила на тебя свои права и начала отвоевывать твое тело сантиметр за сантиметром.
-Учителя не втолковывают про грехи, а ты мне это болтал тогда. Помнишь?
Мирабель хлестнула его ремнем по руке, которой он собирался дотронуться до нее.
-Я не позволю никому учить меня тому, чего и так знаю. Это касательно грехов. А что касается моей хорошенькой славненькой испоганенной работы, то будем считать, что я тебя на первый раз простила.
Девчонка оказалась не из робких, отметил Росаль. Впрочем, другой бы он и не пожелал. Она хлестнула его по пальцам снова, на этот раз сильнее. Дразня. Он ахнул и убрал руку. Весь задор его куда-то исчез. Осталось совсем немного- спокойствие, ожидание, и что-то похожее на уважение. Такие как она несколько столетий назад отправлялись на войну с сарацинами. Такие как она спокойно смотрели вдаль, на нежно-голубое небо, ничуть не страшась смерти. Странно представить ее с клубочком шерсти в кресле у камина.
-Я не буду тебя сегодня учить, Мирабель.
-Правда?
-Честное слово.
-Лжешь!
-Давай согрешим и сама убедишься.-предложил он, отбирая ремень. Глаза Мирабели заблестели как две искорки. Она расслабилась, отдавая себя в его власть- совсем неплохое начало.
Росаль приподнял ее и уложил спиной на крайний столик. Оглянулся спохватившись. Дверь была закрыта. Девочка, войдя, закрыла ее еще и на ключ, а ключ оставила в замочной скважине, чтоб никто не подглядывал. Умная девочка.
Он возился с молнией брюк, стоя над ней. Мирабель вдруг потянула его на себя, захватив его руки. Они кусались, щипались, останавливались чтобы обняться. Он мысленно благодарил ту неведомую силу, что подарила ему вечер. Мирабель хихикала, то и дело, прижимая его голову к сердцу и шептала что-то похожее на “мой бесенок”. Ей казалось, что она слышит треск поленьев и вопли из высокого адского костра. Она встретила противника, равного себе. А возможно и сильнее. И цель этого поединка- не победить, не самой изящно сдаться в плен, а просто наслаждаться битвой, звуками далекого грома, витающим вокруг них сумасшествием и сумасшедшей открытостью.
 Словно бы богиня ветра бросила вызов далекому чужеземному богу грома.
Глаза Росаля почернели, брови сдвинулись. Мирабель ахнула восхищенно- таким красивым она его еще не видела. Росаль наблюдал за Мирабелью с суеверным ужасом- какое удивительное, какое обжигающее создание навестило его в спокойной темноте, нарушило неспешное течение его умеренной жизни.
Мирабель поняла в тот раз, что должна победить. Потому, что в случае поражения будет мучительно больно. Потому, что поражение неминуемо- это учитель, что бы она себе ни говорила до этого дня, это учитель, такая разновидность сильного и милого человека, очень опасного по сути. Ей нужно победить Росаля. Или хотя бы сохранить лицо, хоть это сложно- более совершенного противника ей еще небеса не подкидывали.
Росаль вознес хвалу не то Богу, не то Дьяволу, что молния наконец поддалась. Стянул ее трусики, раздвинул бедра. Мирабель взвизгнула. Он спустил брюки и начал входить в нее. Мирабель вскрикнула от боли, выматерилась, потом обхватила его крепко-крепко, сжала зубы.
     Росаль убрал руку и встал подле нее как какое-то изваяние из потемневшего дерева. Из-за шума дождя не было слышно ничего.
-Ты разве не хочешь меня?- тихо спросила она.
-Нет. Но тебе ведь очень больно.
Мирабель ласкала его, как будто больно было ему.
-Я перетерплю. Это не всегда так будет.
-Откуда знаешь?
-Лили сказала. Мы читали у нее книжку.
-Так-так. Похабные книжки это грех.
-Молчи, мой мучитель. Тебе-то о грехах говорить.
Он фыркнул. Мирабель- девчонка, от которой пахнет крупными проблемами. Но еще больше от нее несет страстью. Почему он не замечал этого раньше? Действительно, глупо рассуждать о грехах со спущенными штанами. Но дважды глупей, если ты все-таки переступил запретную черту.
-Это ж как на кол сажали?-спросила она. Он попытался на ушко подробно объяснить ей, в чем разница между сажанием на кол и тем, что они едва не сделали, но Мирабель вдруг попросила его заткнуться.
 За окном громыхнуло. Небо было все затянуто темно-синим, точно бархатом. Казалось, кто-то бьет по жестяному ведру над окном и впереди как будто грохочет салют. Наверное, Сатана сзывает своих подданных на внеплановый шабаш. Интересно, а Росаль верит в ангелов и чертей, или он язычник? Мужчина с кожей цвета мутной воды вполне может унаследовать от своих предков какие-то языческие верования. Правда Мирабель не знала, от каких именно предков. Он выглядел в классе обычным представителем цивилизации, даже когда гулял во дворе, искоса наблюдая за малышней, но и Марк, почувствовав в нем что-то этакое, поделился своими заключениями с Мирабелью.
Марка тянуло все новое и таинственное и в этом они с Мирабелью были похожи. Росаль, естественно, приглянулся им обоим. Поняв их симпатию, Росаль немножко открылся им.
Может быть, иногда, в самую темную ночь в году Росаль залезает на крышу домика священника с большим бубном, призывая и заклиная полночных духов. Может быть, когда никто не видит, именно Росаль вызывает этот восхитительный и холодный летний дождь.
Росаль накрыл ее губы своими губами и повторил попытку. Мирабель вцепилась ногтями в его запястья, и он уже знал, что там будут глубокие царапины. Но двигаясь в ней, Росаль желал бы еще большей расплаты, чем эти следы, лишь бы все повторилось. Мирабель обвила его руками и кончив, он поцеловал ее приоткрытый рот и ямочку на шее.
 Мирабель дала себе слово, что сделает все возможное, чтобы повторить свидание. Она узнала его нежность, но ей необходимо было узнать и всю глубину росальской страсти. Иначе вся эта затея не стоит риска.
Он деликатно отвернулся, когда Мирабель обтирала бедра и поправляла юбочку.
-Росаль. Если тебя не дай боги будет кто-то что-то спрашивать о сегодняшнем вечере, ты меня не видел.
-Ясно.
Он обернулся.
Мирабель стала напевать что-то неразборчиво и при этом выглядела как раздавленный анемон. Странный образ, если учесть что девочка добилась его сама. Не начни Мирабель трогать его на прошлом уроке, Росаль сдерживал бы себя, занимаясь с ней лишь мертвым языком и ничем иным, сдерживал бы себя, смываясь то и дело в город, или истязая себя каким-нибудь постом. Но, исписав остроумными и жестокими замечаниями контрольную работу, Росаль понял, что хочет девочку любой ценой, чем бы ему потом не грозило обладание ею, Мирабель заплачет от удовольствия в его руках.
 А если ей нужен экзамен, то она получит свой блестящий экзамен, или он научит ее основам этого красивого языка в обмен на любовь. В этом ведь нет ничего такого: все маленькие девочки лишаются девственности: кто-то в грязных подворотнях, кто-то на заднем сиденье с прыщавым семнадцатилеткой. Мирабель Брайт умна для своих тринадцати и поймет, что приобретет гораздо больше, если пойдет на его условия. Он ей тоже нравится, может быть не так сильно, как он очарован ею, но все же он ей приятен.   
Девочка не сдалась, не подождала последующих действий- она перешла в наступление, решив что нападение самая лучшая защита. Может стратег из нее прескверный, но хитрость это не то что он ищет в женщине.
Росаль со спокойным блаженством и легким восторгом смотрел ей вслед, думая о том, как только что переспал в церковной пристройке с ребенком тринадцати лет, получил наконец то, что хотел все эти месяцы и ничуть не мучается распроклятой совестью. Мирабель, не оглядываясь, махнула ему ручкой и ушла.
Путь до дома был втрое длиннее и несоизмеримо печальней. Девочка разулась. Мокрый песок прилипал к ступням, и метелочки трав щекотали ей колени, и небо потемнело до матовой синевы и очистилось от последних туч. Мирабель мечтала чтоб дождь хлынул снова и смыл с нее то, что непременно ее выдаст- запах Росаля, незримые следы его любви на ее беспомощном теле. И было так странно и легко, и яростно на душе, ведь все случилось, и даже больше чем она ожидала. И мягко шуршали полевые цветы, и казалось, будто они повторяют бесконечно ее имя “Мирабель. Мирабель. Мирабель.”
10.
Сухая лаванда напоминала ей о детстве. В детстве мыло было лавандовым, а все щетки неизменно жесткими. Они царапали ее нежную кожу, про которую и мама и бабушка с восторгом говорили, что это просто сокровище, совсем как у русалки.   
Но и в детстве, сидя в горячей мыльной ванне Мирабель много думала о себе как об объекте какого-нибудь пристального внимания, ведь она такая красивая, о чем все вокруг шепотом говорят, и верила-  что-то такое Особенное произойдет с ней. Почему? Она и сама не знала.
 А теперь  о грустном- у нее пока что маленькая грудь. Не то что у Лили. Немножко болело внизу, но было что-то такое, что заставляло ее смеяться. У нее вчера было то, чего у Лили нет. И на Лили он никогда не засматривался, это уж точно. Когда красотка Лили быстро и невнятно отвечала пересказ, Росаль морщился, стараясь скрыть раздражение, и обращал на нее внимания ровно столько, сколько на половицы.
 Вот только как весело заниматься индивидуально с учителем латыни в здании школы Мирабель не поведала даже лучшей подруге. Просто насочиняла, что ее заставили вернуть все мелки и выучить какую-то нудятину к следующему разу. Мирабель никому никогда не рассказывала о своей странной тяге к Росалю и даже Лили ничего не заподозрила.
На следующий день Мирабель прогуляла утреннее пение и следующую за тем латынь, соврав классному руководителю, что простыла, и умчалась домой так быстро, точно сам Сатана припустился вдогонку за нею. Лучшая тактика- выжидание.
Хоть и нетерпелось ей посмотреть на лицо Росаля день спустя их индивидуального такого волнительного занятия. Ей думалось- он должен быть сконфужен и нужно было остаться на латынь, исподтишка посмотреть ему в глаза. Но это было бы именно то, что ждал Росаль, а он непременно ждет ее смущения и стыда. Она даст ему время обдумать свой грех и помучаться малость. Это хороший способ проверить его чувства, если там есть какие-то. Если и есть, то за три дня они не улетучатся. А если все что он хотел это лишь разок переспать с ней, то Мирабель придумает что-нибудь очень-очень скверное. Фактически, Росаль на крючке. Вздумай он дать задний ход или взглянуть на кого-нибудь еще, Мирабель отомстит самым банальным и самым действенным средством- шантажом, а если не поможет, то расскажет все отцу Теодору. И Лили.
Мирабели совсем не хотелось прибегать к таким мерам. Росаль вызывал у нее нежность, а после их свидания еще большую, чем прежде. Но в нем была крупица садиста, и не исключено, что он заставит ее страдать. Фактически, это он соблазнил ее- глупо приписывать все своему обаянию, да и Росаль мужчина взрослый, не то что эти забавные и бесхитростные старшеклассники. Возможно, она нравилась ему. Возможно, она действительно привлекла его своей необычностью- самая дикая и самая разумная девушка в таком маленьком городке. Так или иначе, но время покажет.
Росаль остановил ее на лестнице лишь три дня спустя. Он полагал, что девочка прячется от него из-за чувства вины и потрясения. Рано или поздно Мирабель пришла бы снова. Рано или поздно сама, но ждать он больше не мог. Приобняв, Росаль повел ее в темный чулан с метлами.
“На минуточку.”-сказал он удивленному отцу Теодору, который собрал группу Мирабели на познавательную и, как это часто бывает, никому ненужную экскурсию в какие-то укрепления, на коих сложили головы чьи-то примитивные, но совсем не их предки. Управился Росаль почти в четыре минуточки, в тесном, неудобном, но теплом чулане среди половых щеток и ведер, сложенных пирамидкой. Мирабель повисла на нем, считая потеки на стенах и постанывая- было еще немного больно. Но Росаль ее даже не поцеловал напоследок, вероятно мстя за то что на три дня оставила его.
Насвистывая, делая вид, что ей весело просто так, а не из-за чего-то там произошедшего между ней и тихим латинистом, карабкаясь на руины, Мирабель потирала ладони, думая какую бы гадость сделать милому Росалю. Он не выносит грубостей- так будут ему грубости. Грубостей столько, сколько он за всю жизнь не получал. Хочет он любви греховной? Будет ему и любовь, пока он себе не сотрет то, что там обычно в скабрезных анекдотах стирают.
 Старенький школьный автобус остановился перед перекрестком у дома Мирабели ровно в шесть, а без десяти семь девочка постучалась в черную дверь отца Теодора. Священника в это время не было- он поддался на уговоры Лили, которая повелась на мольбы и шоколад Мирабели заманить его на долгую прогулку под любым предлогом. Вечерами Росаль обычно сидел дома, как он однажды проговорился.
Росаль, хитрая смуглая бестия, со смиренной улыбкой открыл и заглянув через плечо девочки, закрыл за нею. Как будто не удивленный появлением Мирабели, он провел ее в то, что у скромного отца Теодора именовалось гостиной, но по мыслям Росаля таковым не являлось.
-За тобой кто-то шел?- мягко осведомился скромный и добропорядочный преподаватель латинского языка и античной истории.
-Толпа с дрекольем и вилами. А еще они хотят сжечь тебя за чернокнижие.-сказала Мирабель, приподнимаясь на цыпочки, гладя его щеку.
Восторг вновь охватил ее, и желание поквитаться с ним едва не пропало. В его темно-карих глазах таились та нежность и та загадка, что однажды не смогла быть разгаданной и стала вызовом ей, Мирабели Брайт. В сочетании с холодным готическим залом, а точнее пустующим классом напоминающий таковой, сделала в воображении Мирабели начинающуюся любовь самой привлекательной и жуткой из всех, что могли произойти здесь, в этом месте и этом времени. Куда там Лилиане с ее фантазиями о стройном и пресном тридцатилетнем священничьем мясе!
 Мирабель полюбила Росаля и отдавала себе в том отчет. Но эмоции не должны захлестывать ее, ведь дело щекотливое.
-Что ты так смотришь?-спросил, усмехаясь, Росаль.
Там, где гордость занесла острый меч, скромная любовь вынуждена отступить.
Древний диван, свидетель старческих слез, банальных откровений, метафизических споров, самобичеваний отца Теодора, отнюдь не ледокровного, и не подозревал верно, что однажды ему придется вынести. Мирабель толкнула ничего не ожидающего Росаля на диван и взгромоздилась сверху.
-Ну давай. Я пришла. Чего ты ждешь, старая сука?
Он столкнул ее на пол, хмурясь как все небо весной.
-Похоже, мне следует заняться твоим воспитанием.
-Ты своим займись!
-Нельзя говорить старшим бранные слова.
-Нельзя задирать юбку тринадцатилетке!
Он рассмеялся правоте Мирабели. Девочка встала над ним как ангел мщения.
-Ну что, будешь сегодня еще или нет?- заявила она.
-Мирабель, думаю нам лучше побыть отдельно друг от друга.- сказал он поднимаясь с дивана.
Она топнула ногой.
-Ах так?! Я тебя убью. Или пойду и скажу вот прямо сейчас директору, что ты меня изнасиловал на дополнительных занятиях и заставляешь слушаться тебя.
-Ступай солнышко.
Мирабель развернулась, сделала несколько шагов к двери. Росаль схватил ее за руку. Девочка ахнула, намереваясь сказать что-то. Он швырнул ее на диван.
Мирабель изумленно молчала. Ухмыляясь, Росаль уже расстегивал ремень.
Такое странное ехидство никому б никогда не удалось распознать под личиной строгого и скромного преподавателя латыни. Мирабель была и потрясена и вновь очарована.
 Конечно, он не хочет разоблачения, но в том, что Росаль выкрутится и из такой неприятности, теперь у нее сомнений не было. Росальская скромность скрывает росальскую хитрость. А может даже что-то похуже. Ведь значит хотел он ее, тринадцатилетнюю девчонку, и так хотел, что не сдержался при первой же атаке. Если б это можно было бы списать на одноразовое влечение- Росаль одинок, и вроде бы совершенно, может и потерял голову- однако второй раз случился. А сейчас будет ойй, третий.
Росаль потрепал ее по щеке. Да, девочка растеряна и имеет право на ясность. Но Мирабель совершенно не понимает, что такие угрозы не приведут ни к чему хорошему. Надо бы дать ей понять, что мистер Росаль, ставящий ей неуды за безалаберную учебу, хоть и живет со своей ленивой ученицей, но совсем не мебель.
-Так нравятся наши встречи? Тогда тебе придется уважать меня.
-А я тебя сильно люблю, старая ты сука.-прошипела она, вцепляясь ногтями ему в руку.-Так, что хожу и учу, и люблю эту мертвую никому не нужную хреновину.
Росаль вздохнул- против таких слов ничего не скажешь- и сдался страсти.
 Самое искреннее, самое грубое признание. Мирабель отправилась на кухню, нашла аптечку и обработала его мелкие раны- следы ее разрушительной натуры. Росаль умиротворенно позволял делать с ним все, что заблагорассудится и девочка попеняла ему на неласковость. Извинения были подкреплены действиями и, видя как взгляд Росаля теплеет с каждой минутой, Мирабель поняла, что агрессия в этом случае совсем не эффективное средство управления им.
 В восемь минут девятого расслабленная Мирабель тихонько выскользнула из дома отца Теодора, унося на губах прохладный сладкий вкус губ самого любимого учителя. Все удалось, как и хотелось. Осталось только ждать. Осталось только дождаться, клюнул ли славный залетный латинист на ее признание в любви, или нет. Если он клюнет, то у нее будет много возможностей изучить его, попользоваться им и успокоить свои с весны расшатанные нервы. Если он поверил в ее признание, то предугадывать его следующие шаги не составит труда. Она начала эту игру- опасную, жгучую и очень интересную, он принял участие и весьма охотно. Если Росаль окажется всего лишь зазнавшимся гордецом, то участь его незавидна.
На следующую их встречу, а она случилась двумя днями позднее, Мирабель очень мягко отказала ему, не придумав подходящей причины, надеясь посмотреть, что же выйдет теперь. Скривившись, Росаль развернул ее к окну, поставил на колени и заставил читать вслух и отчетливо “Отче наш” сорок раз и не шевелиться. Пол был шершавым и у Мирабели заныли колени. Где-то на двадцать пятом разе она прекратила, встала и ударила его по лицу. Росаль, нисколько не беспокоясь, видно ли с улицы, взял ее быстро и грубо, на подоконнике под витражом святой Сесилии. Он мог бы показаться и дьяволом. Потом от подоконника горел зад, и девочка решила отомстить пылкому любовнику, беспардонно выставившему ее за дверь, как только все кончилось. Мирабель восхитилась этой открывшейся ей стороной Росаля, этим новым подтверждением своих догадок. Но где-то далеко-далеко впереди снова замаячила плаха для мистера Росаля.
 Жестокая месть свершилась на следующий день- дождавшись пока все покинут класс, Мирабель захлопнула дверь и заломив ему руки опрокинула на стол. Все бы и не сработало- Росаль был гораздо крепче, но фактор неожиданности оказался великой силой. Наговорив ему шепотом столько непристойных гадостей, сколько знала Лили, ее скверная мамаша и две тетушки, вылизав оба росальских уха, Мирабель умчалась домой.
По дороге она сгибалась от хохота, останавливаясь, думая, что умрет в корчах прямо там, на сухом поле, где вяли пахнущие разрезанными персиками некрасивые васильки и облетали серенькие дикие маки. Месть свершилась и первую сладость она уже испытала. Остается подождать его ответных действий.
Мирабель не замечала, что бежала из школы как будто за ней гналась сама Дикая Охота, останавливалась, прижимая руку к бьющемуся больно-больно и громко-громко сердцу, потом убыстряла шаг, вспоминала недоуменное лицо Росаля и истерически хохотала. Пусть теперь, как те прыщавые старшеклассники в туалетах, управляется рукой. А она придет домой и нальет себе сидра, и выпьет за очередную победу. Солнце вычертило первые сумеречные круги в полях, заставляя Мирабель сомневаться в своей человеческой сущности. Скорей всего ее вновь обуяли демоны, демоны, преследующие каждую зеленоглазую девочку.
11.
-А я всего-то навсего хочу быть счастливым, отче.
-Ну так кто ж тебе не дает?- искоса глянул на него Теодор. В руках он вертел какие обрывки бумаги. Весь пол был усеян этой бумагой. С тех пор, как пришел Авель, хозяин только и делал, что резал и мял бумагу.
-Хочу любимым быть.
-Мысли у тебя блудливые,  оттого-то ты и одинок.
-Ах, если бы сбылась моя мечта…
-Не путай любовь и либидо.
-Без одного не бывает другого, хоть и не всегда продолжением второго бывает первое.
-С этим не поспоришь.-вздохнул молодой священник, теребя нежно-синий лист.
-Вы, пастыри, вечно себя чем-то духовным питаете.
Теодор покачал головой.
-Вы какие-то теплые, всепрощающие и бесполые.
-Ты знаешь меня так давно, что просто диву даюсь, слыша от тебя такие речи, Авель!
-На самом деле я просто колю тебя.
-Со скуки.
-Со скуки я страшен.
-А в глубине души такой славный учителка!- выпалил Теодор.
-Да. И ты порой делаешь вид, что ничего не понимаешь.
-Ну я же твой друг все-таки.
Авель коснулся запястья Теодора. Тот отдернулся- быстро, ударило статическим электричеством.
-Тебя от скуки в порок тянет.
-Пороков у меня и вправду предостаточно.
-Так задумайся о добродетелях.
-Мне всего двадцать восемь.
-Нет.-священник отстранился и зашвырнул в камин комочек бумаги.
-Мне уже двадцать восемь?
-Нет.
-Что?
-Нет.
-Что- нет?
-Рано. Поздно. Все это нет.
-Может быть, вся причина во мне…
-Знаешь, почему я так и не женился?
-Может быть, я просто недостаточно старый, чтобы понимать замысел твоего бога относительно себя и не могу с этим смириться…
Авель покачивался точно куколка-неваляшка. Глаза его были устремлены внутрь себя.
-Господи, да неужели я разучился делать бумажных журавликов?!- вскричал Теодор и выбежал прочь. Авель все также бормотал что-то о себе и своей старости. Пламя камина золотило и грело его. Бумага догорала.
12.
-Я пришел поговорить с вами о серьезных проблемах вашей внучки.-услышала Мирабель и усмехнулась. Так-так. Засвербило у Авеля Росаля и он прискакал к ней домой, не в силах дождаться, когда его обожаемая Мирабель соизволит прийти сама. День был теплый, воскресный.
-Она спит. Устала после занятий. Я ее сейчас разбужу.
-Нет-нет. Не надо.
-Я не сплю!- крикнула Мирабель, сбегая по лестнице и стуча каблучками домашних тапочек.
Росаль обернулся. Лицо его было странно и экзотично и спокойно как то, что Мирабель видела на картинках в книжках “ритуальные маски востока”. Она едва не задохнулась от восторга. Бог далекого грома пожаловал к ней.
-Твой учитель жалуется, что ты недостаточно прилежна.-сказала бабушка.
“О да.-мысленно ответила Мирабель.-Избегаю все его назначенные свидания.” Прошло ровно два дня, как она пошутила. И, притворившись простуженной, прогуляла учебу. Нужных книг у нее было предостаточно. Она читала их, закрывая учебником геометрии.
-Надо быть чуточку старательней, Мирабель.- это вступил Росаль.
-Спасибо. Обязательно буду стараться.- сказала она и театрально поклонившись, глянула на него через бабушкино плечо, так искушающе, так дерзко. Она полдня красилась, тренировалась в гримасах, подражая красавицам со страниц найденных где-то журналов о моде, но устав кривляться, задремала, забыла умыться и спустилась какой есть.
 “Маленькая ведьмочка.”-подумал Росаль с умилением.
“Что ж. Поиграем.”-подумала Мирабель, сжимая кулаки.
Она была в восторге от его характера. Очень милый и добрый, с ней он становился то одержимым, то циничным. А ведь Мирабель еще не изучила всей росальской сущности. Вот сейчас сидит здесь, явно прикидывая куда бы отвести и как бы уложить. Сидит расслабленно, по-хозяйски, точно пришел за своей собственностью.
 “Забыла свое место, Мирабель?”- в росалевых глазах так и читается. И мурашки по коже начинают ползти. Словно бы он уверовал, что один из ликов любви- насилие. Словно бы он пришел по ее грешную душу. Словно бы она протянула ниточку, привязала к одному кончику конфетку и Росаль послушно идет, пока она тянет ниточку.
Никакого другого ей не надо.
-Я оставлю вас.-сказала бабушка.
“Оставь-оставь. Вот будет интересно.”- подумала Мирабель, плюхнулась в освободившееся кресло, положила ногу на ногу и показала ей в спину язык. Росаль фыркнул от смеха. Бабушка ушла, оставив самого порядочного и скромного, как все в округе говорили, человека с дорогой шаловливой внучкой.
-Ты пришел поцеловать меня в моей розовой кроватке?- спросила девочка тихо-претихо.
-Но ты же не любишь розовый цвет.- сказал Росаль, любуясь нежным юным личиком.
-Значит ты не отрицаешь, что сексуальная неудовлетворенность заставила тебя прибежать к своей самой ленивой и бездарной ученице, дабы с риском осуществить маленькое деликатное дельце.
-Отрицаю.
-Виновен.-она подняла правый указательный палец и ткнула его в сердце Росаля. Он рассмеялся.
-Если только любовью к тебе.
Он положил руку ей на лицо, а другой гладил бедро. Мирабель зажмурилась. Потом губы его коснутся ее ключиц. Так предсказуемо все стало.
Пальцы Росаля наматывали мягкие пряди, иногда он тянул, как будто нарочно делая ей больно. Левая рука продолжила движение. Выше. Еще выше. Заползла под юбочку.
-Оставь, ты старое дерево.- с закрытыми глазами прошептала Мирабель. Дрожа от удовольствия, она захотела вдруг сбросить маску равнодушия.
Росаль опять начал показывать, кто тут хозяин и ей это очень нравилось.
Ей нужен был Росаль хотя бы сердитый, рассвирепевший, мрачный до чертиков из-за ее выходок, но уж никак не равнодушный. Может быть, это игра с огнем, а может с огнем играет он.
-Скажите  ей, бесстыднице этакой, что в ее возрасте так краситься…-донеслось сверху.
-…здорово и весело.- закончила за бабушку Мирабель.-А теперь пойдем. Пойдем.
Она протянула ему руку. Росаль не взял.
-Пойдем ко мне в комнату.
-Ты точно с ума сошла. А если увидят?- сказал он, указывая глазами наверх.
-Кто? Убираться приходят по четвергам или средам, а бабушка пошла себе храпеть. Если я закрою щеколду, и никто не издаст ни звука, то ты обнимешь меня крепко-крепко, и ни одна живая душа об этом не узнает.
Когда Росаль вставал,  случайно покосившись на дверь, Мирабель вдруг осенило. Он пришел только подразнить ее и намеревается уйти, хорошенько возбудив напоследок. Что ж, осуществить задуманное милому латинисту не удастся. Ибо это игра ее, Мирабели.
Мирабель запустила руку ему в штаны, лаская среди жестких лобковых волос. Согласно умным медицинским книжкам, каких она позавчера нагребла в школьной библиотеке, в некоторые моменты у особей мужского пола кровь отливает от мозгов в место метром ниже. Касательно Росаля Мирабель в том полностью уверена не была. Но судя по тому, как он начал хмуриться, коварный план его действительно трещит по швам.
“Или всю ту чепуху, что я несла в домике священника, он принял за чистую монету?”- мелькнуло у нее. Нет, Росаль не настолько глуп, и знает, что она не настолько идеальна. Для нее разбрасываться серьезными словами с серьезным и трагическим видом это не более чем развлечение, или средство для получения чего-то, ведь он же видел ее во время школьных каверз, неоднократно видел, так неужели…
К счастью лестница недалеко. Главное не выпустить из рук Росаля. Только бы не выпустить Росаля. Остальное само пойдет как по маслу.
-Пойдем ко мне. Смелее.- она поманила его и устремилась к лестнице. Росальский карась вот-вот заглотит наживку. Если этого не случится, то она может махнуть ему ручкой- крайняя мера.
 Он потоптался и наконец пошел на ее зов, подстегиваемый теми чертенятами, коих вокруг него всегда было довольно. Мирабель облегченно выдохнула и присела на верхнюю ступеньку. Росаль стоял двумя ступеньками ниже, не спуская с нее хитрых черных глаз.
-Здесь скрипяаааат.-сказала она, другой рукой крепко обхватив талию Росаля.
Это напоминало ему забавную игру. Это и было, по сути, забавной игрой. За которую он мог попасть в тюрьму лет на десять, а ее бы спрятали от него далеко-далеко. Что случается с любителями детишек Росаль иногда слышал по радио. Любовь- довод хороший, правда сработал бы, будь его Мирабели семнадцать или восемнадцать. Последнюю неделю Росаль все чаще колебался между страхом и страстью, но понимал, что отступить уже не может и каждую свободную минуту вспоминал свою девочку. Эта девочка напомнила ему рыцаря, скитающегося по всему свету в поисках чудесного места, того самого рыцаря, что не нашел ничего.
Какие же проклятые черти повели его к дому Мирабели? Или ангел-хранитель вздумал пошутить над ним?
-Я не был уверен, что ты ждала меня сегодня.
-Обычно я не жду никого. Но я рада тебе сегодня.
По лестнице они прошли успешно. Книги по психологии говорят, что тринадцатилетний ребенок, плохо ориентируясь в мире взрослых, начиная примерять на себя все больше социальных ролей, подвержен сильному влиянию наставников. Пубертатный период протекает неизмеримо проще и безболезненней, если рядом чуткие мать и отец. Очевидно, Мирабель подыскала себе замену отцу и матери в лице более взрослого любовника. Но девочка очень хорошо соображает и вряд ли тут замешано еще что-то кроме гормонов. Росаль любил ее, но подозревал некоторый расчет со стороны маленькой вредной подружки- никто не может любить так же ровно, так же сильно как другой человек.
Он поделился частью своих логических рассуждений с Мирабелью и та заявила, что любовь нельзя измерить ни стаканами, ни граммами, ни ложками. Все, кто придумали оценивать чувство, по мнению Мирабели должны гореть в Аду. О своем горении в Аду за грех внебрачного сожительства она размышлять не начала. 
Но все пока складывалось неплохо.
Мирабель провела его по коридору и закрыла замок. Росаль быстро разделся и юркнул в еще теплую бледно-лиловую постель.
-Вот. Не розовая.- сказала Мирабель, скидывая тапки и танцуя. Она дала пинка ярко-рыжему как апельсин плюшевому медвежонку. Задвинула одну занавеску, и, завернувшись в другую начала танцевать что-то дурацкое и домашняя одежда спала с нее как лепестки с увядающей розы. 
-Иди ко мне крошка.-поманил Росаль и Мирабель коснулась щекой его щеки.
-Ты иногда такой сухой и жесткий, как старое дерево.-это была одна из тысячи ее гадостей, на которую нельзя было обижаться.-Такое старое дерево, помоченное дождями и побитое ветром. Солнце тебя ласкало, бедное дерево…
-Заткнись!- прорычал он и втащил Мирабель в кровать. Она пискнула.
Они засмеялись.
Нет, зря он так волновался. Глаза Мирабели мутнеют от желания.
-Тише. Бабушка услышит.-прошептала она.
Но это была ложная тревога. 
 Потом она слезла с него и протянула руку к полочке. Маленькое блюдце темно-шоколадных ракушек.
-Я так люблю зефир в шоколаде.-сказала Мирабель, смеясь чему-то.-Не, на самом деле я его не так сильно люблю. Потому что завтра буду его нелюбить. Не знаю, почему так бывает. Но так бывает со всем, что я люблю. Изучаю все, что мне нравится, добираюсь до сути и убираю как бесполезный хлам.
Был ли это намек, Росаль не знал. Счастье его было полным- такое короткое, такое опасное счастье.
-Я не большой любитель зефира, девочка моя.
-Ну хоть кусочек за меня.-сказала она, кладя ему в рот тающую ракушку. Росаль тихо засмеялся, прикрыв рот ладонью.
 -Ты мой сладкий.-шептала Мирабель.-Мой нежный.
Глаза ее стали двумя водоемами.
-Что случилось?
-Я вот подумаю, что пока я вырасту, ты забудешь меня.
-Или нас поймают. Меня посадят.-сказал он, гладя ее спину.
-Лучше пусть нас никогда не поймают. Оставайся со мной на ночь.
-Ну тогда-то наверняка поймают.
-Но ты же никому не сказал, куда идешь?
-Ни единой душе.
-Значит оставайся.
Росаль нащупал одежду. Соблазнительная идея- заночевать у его любимой девочки, но слишком рискованная. Вряд ли он проснется до того, как городок разбудит солнце. Теодор хотя бы его не выдаст, ведь он уже догадался с кем из местных красоток спит его троюродный брат, максимум опять побурчит пару часов о блуде и Геенне Огненной, на которую Росалю наплевать- он колеблется между атеизмом и кармическими грехами.
Мирабель проводила его до двери, почтительно поддерживая под локоть.
-Ты изначально порочный. Помни об этом.- вот такие наставления услышал Росаль после двух часов бесконтрольных ласк.
-Да ну?
-А я нервная фантазерка, решившая сломать серьезную границу.
Он понял, что она говорила о возрасте. Росаля это удивило- ему казалось, что Мирабель наслаждается этим фактом, ведь большинство ее ругательств намекали именно на это. Росаль думал, что ни одна женщина в его жизни не прозывала его старой стервой или рассохшимся черешневым деревом. Кое-что из арсенала ее прозвищ было действительно оскорбительным, а кое-что даже милым. Он решил пропускать мимо ушей колкости Мирабели, ведь они ничего сколько-нибудь серьезного не значили.
-Жалеешь?
-Только когда ты ночуешь где-то там.
-Но ты знаешь где.
-Сегодня знаю. А узнаю еще что-то…-она многозначительно ухмыльнулась и сдавила его запястье.
“Ревнивая.”- восхищенно подумал Росаль. Это прибавит огоньку в их адский костер.
Мирабель поцеловала его в щеку. По детски. Так благодарят за рождественские подарки. А в глазах ее поблескивали нехорошие искорки. Он считал ревность одним из признаков глубокой симпатии- ведь тот, кто нам безразличен не может вызывать ревность.
-Не скрываю. Просто я наверно…
-Любишь все же?
-Нет. Меня в тебе что-то зацепило. Вероятно твоя безнравственность.
-Мирабель, ах…
-Не перебивай. Не смотри ты на меня во все глаза, я бы ничего и не заметила. Хотя я не была до конца уверена в тебе.
-Ты боялась быть высмеянной?- догадался он.
-Да брось, у тебя же ласковое сердце.
-Временами.- ответил Росаль.
-А когда интересно оно не ласковое?
-Когда ты стискиваешь мой член, пытаясь угрожать мне.
-Просто ты только об этом и думаешь все время.
-Но ты так красива, Мирабель. Как можно думать о чем-то кроме тебя?
-Если ты врешь, то я расправлюсь с тобой жестоко.- сказала девочка.
-Как именно?
-Не знаю. Но жестоко. Ты будешь несчастен до конца своих дней.
-Хорошо. Договорились.-рассмеялся Росаль, гладя волосы Мирабели.-Теперь, душа моя, отпусти пожалуйста мой член. Все равно ты ничего не добьешься, а мне пора.
-Мне просто тобой не нажраться. Пробую твою слюну и ощущение на следующий день такое, что я помню ее вкус. И мне неспокойно ночью без твоего тела. А иногда от восторга закричать хочется. Ну просто когда вижу как ты идешь по церковному двору. Хмуришься. Или пишешь что-то. И если не поднимаешь голову, не улыбаешься мне, то я чувствую себя больной и забытой.
Это было признание в любви, то самое что он ждал со дня их первой близости. Ждал и дождался.
-Представляешь Мирабель- тоже самое. Не стой на ветру.
Росаль шел домой, оглядываясь на мягкий желтый огонек в темноте. Он знал, что Мирабель будет долго стоять на пороге, вглядываясь вдаль, из-за этого скорей всего простудится, ведь она никогда никого не слушается. Ведь она даже его никогда слушаться не станет, его славная милая девочка. Его девочка.
13.
 Вечером он обычно что-то интересное рассказывал, и Мирабель урчала от удовольствия, слушая как меняется тембр его голоса, как изгибаются в различных улыбках его ровные губы и как он прикрывает темные глаза. Она знала что он вспоминал об их ласках на уроках- сам как-то проговорился.
У него было мало для нее ласковых слов, но гладил он ее везде, где ему хотелось, а пальцы росальские были шаловливей пальчиков римской матроны.
Они начали хитрить, страдая друг без друга все сильней. Во время урока, а их у шестого класса осталось очень мало, Росаль подходил к ней и как бы невзначай опускал руку ей на плечо. Мирабель сидела позади. Он делал вид, что наблюдает за учениками, лаская свою тайную подружку, разгоняя ее горячую кровь.
Она иногда хватала Росаля за руку, водящую по строчкам ее книги и пока все, увлеченные списыванием, болтовней и своими делами не видели, что происходит позади, быстро-быстро целовала ему пальцы.
Они громко беседовали о ее успеваемости за закрытыми дверьми. Во время этих бесед она сидела перед ним на корточках, пьянея от многозначительной ухмылки любимого учителя. Ее хвостик он держал в руках, точно поводок собачки. Когда он не очень сильно сердился, то мягко кусал ее в шею, и это было щекотно и приятно. Он провоцировал и себя- и Мирабель ничуть не пугалась.
Если Росаль был не в духе, то сажал ее к себе на колени, спиной, и читал занудные лекции по воспитанию трудных подростков, из коих следовало, что она его божеское наказание и самый трудный подросток из всех встреченных им. Мирабель изгибалась, пытаясь обнять его, но Росаль был в такие минуты неумолим и не давал ей поворачиваться.
 Мирабель называла его “мое божество”, надеясь заполучить прощение, он иногда подписывал ей на листочках контрольной их обговоренным шифром “я тебя люблю” и “моя маленькая девочка”. Девочка сердилась, если он забывал признаваться ей в любви, начинала мстить. Фантазия Мирабели была неистощимой, а действия непредсказуемы. Только одно сдерживало ее: Росаль проявлял некоторую жесткость, иногда некоторую жестокость и девочка становилась шелковой как будто только того и ждала.
Когда они занимались любовью на его кафедре, Мирабель, придавленная большим телом, вцеплялась в его темно-каштановые жесткие волосы. Чтобы она не стонала слишком громко, он давал ей прикусывать свои пальцы. Иногда, когда он был совсем не в настроении, он быстро и бесцеремонно брал ее сзади, не расточаясь на комплименты и нежные слова, выставлял за дверь.
 Мирабель за такое угрожала расцарапать ему лицо, но они оба знали, что дальше угроз не пойдет. Она обожала Росаля, стараясь по-своему, совсем по-детски защитить от дождя и пылинок, от чего-то невидимого, ясного только ей самой.
 А когда девочка не хотела, чтоб он уходил, то садилась на корточки и держала Росаля за руки, делая вид, что сейчас завизжит.
Однажды, в коридоре, секретарь директора засек их. Мирабель опустилась на колени и, держа руку Росаля, тихонько чертыхалась. Он вовремя заметил опасность:
-Мисс Брайт отпустите меня! Я вам не поставлю “удовлетворительно” просто так!- c наигранным смехом громко сказал Росаль. Секретарь, простодушный мужчина к пятидесяти, кивнул ему.
-Дети совсем распустились.- сказал он.
-Эта вот нахалка похоже и самая большая лентяйка решила попортить мне нервы. Встаньте, мисс Брайт. Как вам не стыдно? Перед вами двое взрослых людей.
Мирабель надулась.
-Скучна ваша латынь.-сказала она, отцепляясь от Росаля и уходя, обернувшись обиженно, пока не видел секретарь, высунула язык.
-Не обижайтесь на нее, Авель. У бедного ребенка родители очень далеко. Ее воспитывает одна бабушка.
-Да нет, ничуть не обижен.-Росаль наклонился к секретарю и зашептал доверительно.-Как учителю, мне интересны все питомцы. Каждый наш ребенок- жемчужина, самая дорогая.
-А вы любите детей.-улыбнувшись сказал секретарь.-Странно, но все говорили, что вы чересчур строги с учениками.
-Иногда строгость- лучшая тактика в формировании полноценной личности. Особенно если эта личность- такая гремучая смесь как Мирабель Брайт.
-Не все наши дети, конечно, обладают ровным характером. Мирабель Брайт все-таки не ваш любимец Марк Леве.
Росаль опустил голову, словно бы пряча улыбку. Марк Леве, его ученик, некогда самый отстающий в своем классе недавно ошеломил весь город- сдал все экзамены на отлично, не забыв упомянуть помощь Росаля.
-Что вы, в этом преимущественно ваша заслуга. Вам стоит гордиться.
-Гордость- признак глупости. Хотя мне приятно, не скрою.
-Тогда немножко отойдите от своих  принципов и поставьте этому ребенку “удовлетворительно” независимо от ее успехов в вашей дисциплине. Мирабель Брайт очень способная ученица.
-Если вы просите, то конечно. Да. Вот только надеюсь после этого никто больше не станет хватать меня за руки, точно статую бога в античном храме, умоляя поставить оценку за просто так. Это, право слово, достаточно дико.
-Мы постараемся изменить школьные правила.
-Я на вас рассчитываю. А то так дойдет до панибратства, я все-таки учитель.
Секретарь щебетал что-то о достоинствах класса, где было феноменальное количество талантливых и умных двоечников, и о тех способностях самой Мирабели Брайт, коими Росаль совершенно не интересовался. “Удовлетворительно.- думал он с усмешечкой.-Мирабель сегодня вечером придется заслужить свое удовлетворительно и это будет непросто.”
*********
 “Как можно было считать ее ангелом?”-думал Росаль, и умилялся своему маленькому чертенку.
 Чертенок любил его нежно, дерзко, рисковал всем. Чертенок хотел быть с ним вопреки всему и как можно дольше: однажды темным вечером Мирабель влезла к нему в комнату, и он принял решение задать ей серьезную взбучку. Но тут в дверь постучал Теодор, встревоженно спрашивая, не случилось ли чего с ним. Росаль ответил, что все хорошо и Теодор, потоптавшись у двери, сбежал вниз. Мирабель хихикала- Лили похвасталась, что прошлым утром соблазнила наконец симпатичного священнослужителя. Скорей всего Теодор тоже скрывал кого-то внизу. Мирабель осталась до утра.
Она даже умудрилась заснуть, положив голову ему на живот.
Дождь, вполне обычное явление, казался Мирабели знаком к чему-то в близком будущем, чему-то очень неожиданному и непременно хорошему. Так она размышляла, по-обыкновению сидя на подоконнике своей маленькой, из бывшей бабушкиной гардеробной, гостиной. А за окном то лило как из-под крана, то противно моросило. Хотя такая осень всегда была по душе маленькой осенней Мирабели. Росаль, ее единственный влюбленный Росаль с улыбкой как огонь камина, с глазами оттенка яда на распотрошенном фильтре, был, несомненно, существом студеной зимы. Он не любил другой погоды кроме ясного снежного дня, о чем говорил, и дурнел сам.
Деревья склонялись все ниже и ниже- тощие и голые, это те деревья, которые не чувствуют в себе силы противостоять непогоде и тянуться ввысь, в самые заоблачные стальные и синие небеса, но Росаль определенно не из той, ни из другой породы деревьев. Он похоже никогда не испытывает смущения, неловкости и стыда. Он более спокоен, чем та самая черешня, какой Мирабель его то и дело именует. Любя, конечно же. Разорванные нервы это любовь, затаенная истерика это тоже любовь. И никто не виноват, что она более эмоциональна, чем рискующий всем ради этой любви Росаль.
Росаль не разменивается на эмоции, так что в будущем его нечем будет упрекнуть, если...если случится то, о чем ей даже страшно предположить.
Мягкое росальское тепло неплохо для поддержания нужной температуры чувств. Только в редкие моменты расслабленности он позволяет себе послать к черту образ сдержанного взрослого, коим так любит прикрываться, защищаясь от колкостей Мирабели.
"Грех-то какой!" -вымолвил он однажды, рассматривая изученное вдоль и поперек и от этого не менее интересное бедро "своей дорогой девочки". Но ведь, зараза такая, он большим грехом эти отношения не считает. Совесть росальская спит сладко, а иначе не случалось бы этих недолгих нескромных встреч.
Да, Росаль страшно рискует. Но по сути рискует-то больше Мирабель. Если уж так поразмыслить, любая встреча может стать последней. Сердце Мирабели разорвется без него. Маловероятно, что оставаясь безнаказанным, сдержанный латинист устроит интрижку с кем-то из местных малюток. Он не какой-то извращенец. Ему просто не хватило терпения дождаться взросления Мирабели. А ей бы не помешала романтика и долгие ухаживания. Вряд ли Росаль найдет себе кого-то здесь. Но в городе, куда он периодически шатается...
Осень подходит к концу. Декабрь не за теми верхушками тополей, что качают облезлыми головами и хранят росальскую тайну, тысячи росальских тайн и шепчут "Прощай. Спокойной ночи." убегающей из дома священника Мирабели.
Почему он никогда не говорит о будущем? Она знает, что он скажет- их могут поймать, разделить. В любой день, в любую минуту. Людская молва совсем не ненастье. От ливня, града, ветра можно укрыться. От зависти и глупости людской- нет.
Как невозможно было скрыться весной от зорких росальских глаз, взявших ее, скромную и наглую, на прицел.
Как же мало знает она Росаля. Он так забавно зевает украдкой, устав или слушая дурацкие ответы ее одноклассников. Становится то вялым, то жестким, перед тем как унести ее на кровать в доме священника, выдержавшую все старую кровать конца прошлого века. Кто бы из его коллег мог представить, какой разврат учиняет там обычно хладнокровно бродящий по коридорам школы тихий латинист. Его взгляд способен довести любого тупого школяра до мелкой дрожи, кроме нее, "дорогой девочки". А его руки никогда не холодеют. Всегда теплые и сухие- всегда. Мирабель проверяла. Волнение Росаля выдают лишь губы. Он тихонько облизывает их горячим языком и говорит что-то остроумное и краткое и как всегда в цель. Тем самым нежным языком, что ласкает в одиннадцатом часу свою девочку. Свою девочку, как бы цинично это не звучало, не будь Росаль Росалем.
"Росаль!
Росаль, о зачем же ты Росаль!
Покинь латынь и отрекись навеки..."-отшутился он позавчера.
Сдается, что эта любовная горячка стала хронической. И все эти жадные движения несут какой-то смысл. Во всем есть смысл- Мирабель знает. Даже в сорванной веточке неплодящей сливы есть смысл. Не цветущей, а усохшей Мирабели, пусть он и говорит, что ее неукротимая энергия заряжает его, слива все равно суха.
 "Какая глупость, детка."-так скажет Росаль, рискни она поведать о своей вечерней меланхолии. Никто-никто в целом мире, тем более самый умный из тысячи тысяч человеков, Росаль, не способен объяснить, почему Мирабель любит его ухмылку едва ли не больше его члена, и почему ей нужно два-три раза перекреститься прежде, чем пойти на его голос.
Росальская лиственница у западного окна дома Теодора знает о них двоих больше, чем они сами. Мирабельская слива шуршит на злом ветру, гнется, скрипя от боли, зовет своих родителей. Кажется, слива приехала из их родного города. Она маленькая и, по словам отца Теодора должна приносить совсем маленькие желтые плоды. Двое заботятся о ней, пересадили в солнечное местечко в августе и лелеют ее. Смешно бы, но это действительно единственное осязаемое общее, что у них есть. Кроме его семени на ее бедрах по вторникам около половины одиннадцатого. Смешно бы. Но не смешно.
 Мирабель зевнула. Восемь часов вечера. Спать рано, потом ночью не заснешь, а завтра понедельник.
14.
 Росаль заболел. Сквернодушием- придирается ко всем по поводу и без, как если б у него были месячные. Позавчера довел ее до слез, назвав прямо на уроке тупой. У Росаля хандра не от осени, а от нее. Вот только ничего-ничего он ей не говорит. А от этого замечания половина класса вздрогнула. Раньше Мирабели совсем не существовало, а тут, после контрольной, которую противный латинист отчего-то неожиданно устроил им, попало даже пустому месту. Попало бы еще и стулу, мимо которого едва не сел мистер Росаль, но это совсем из ряда вон. Просто он быстро проверил их листочки, громко поиздевался над каждой ошибкой как мог, и раздал. А Мирабель с Лилианой в эти жуткие минуты заболтались и много интересного о себе узнали. И Росаль даже не извинился после. А ведь у него было целых десять секунд после того, как большая часть ее одноклассников скрылась за дверьми. Мирабель снова зевнула. Каждый темперамент по-разному выражает свою скуку.
15.
Девочка с волосами цвета рассеянных солнечных лучей, цвета тусклой листвы, цвета старой осени сидела около низенького столика, на вытертом сине-красном ковре, подогнув под себя длинные тонкие ноги. За окном, на улице  гуляли редкие бездельники, а в далеких домиках горел оранжевый электрический свет. Зима едва наступила, как убила все светлые надежды.
Росаль наклонился, обнимая Мирабель, но она лишь недовольно покачала растрепанной головой.
-Ты знаешь, что похожа на леди Годиву?
Мирабель засопела, пытаясь вспомнить, где она слышала это имя, но к ее досаде так и не смогла вспомнить.
Как-то она попеняла Росалю на то, что он никогда не обнимает ее, а ведь это необходимо, чтоб часто обнимали. Очень нужно. Просто так обнять- это несложно. И сразу становится легче, зная, что вот ты для кого-то есть и тебя любят. Росаль хмыкнув, сказал:“Ну я же не женщина. Не догадался”, однако на заметку взял. Правда с того разговора Мирабель то и дело вырывалась из его объятий, шипела тихонько что он ей мешает заниматься своими неожиданными нежностями. Росаль удивлялся бы, но это же Мирабель. А Мирабель- его. Коль взял, то терпи и обращайся деликатно, не смотри ни на какие причуды и не удивляйся ничему.
-Прекрасная как утро и добрая как ангел, леди Годива была женой одного средневекового лорда. Он был жадным и жестоким. Облагал жителей такими налогами, что его добродетельная супруга всегда просила снизить их. На попытки жены образумиться он только смеялся. Но как-то он не выдержал упреков и поставил ей невыполнимое, как он полагал, условие: он уменьшит поборы, только прекрасная дама должна сначала проехать обнаженной по городу. Зная скромность своей леди, он был уверен в том, что она отступит и прекратит, наконец, докучать ему мольбами. Но Годива все-таки поехала через весь город, обнаженная, верхом на лошади и ее длинные золотистые волосы прикрывали ее наготу. А волосы у нее были как у тебя, девочка моя. Изумленный муж сдержал слово.
-Чепуха!- сказала Мирабель.-Такая страшная чепуха. Ни одна женщина, даже самая красивая не станет ездить голой по городу, чтоб уменьшить какие-то налоги.
-Почему?-удивился Росаль.-Это был подвиг.
-Потому.-Мирабель наконец повернула к нему бледное-бледное без единой кровиночки лицо. Под ее светлыми глазами пролегали синие тени. Мирабель невысыпалась.-Что эта дамочка, как ты уже упомянул, была замужем.
-Значит, замужним женщинам непристало разъезжать по городу в чем мать родила?- улыбаясь, спросил Росаль.
-Если эта леди Годива все-таки сделала такую глупость, то дома ее должен был ждать не изумленный муж, а разъяренный.
-А если женщина не замужем?-продолжал Росаль. Настроение у него поднялось, когда он пересказывал  ей легенду. Он представил свою Мирабель, подросшую и прелестную, полностью обнаженной, прикрытой лишь волосами. Глаза наверняка станут еще больше и светлее, грудь увеличится и появится та томно-мечтательная улыбка всех пятнадцатилетних, улыбка, скрывающая первую любовную тайну.
-Ну тогда на кой черт ей оголяться у всех навиду? Ради какой-то мимолетной славы? Ради мелочного желания вписать себя в историю? Ради кучи каких-то чужих людей? Это неоправданная глупость.  Допустим, у нее есть семья, которую нужно кормить. Тогда она может зарабатывать своим телом, и никто не должен ее упрекать в том. А если у нее нет семьи, то она просто гулящая.
-Никогда б не подумал, что ты скажешь такое, Мирабель.
-Ты романтичный осел, Росаль. Ты давно отцвел. А я просто идиотка.
Мирабель оттолкнула его, так яростно, словно бы Росаль зацепил в ней что-то особенно горькое, вспорол засохшую язву. Встала. Глаза ее полыхали зеленым, каким-то ядовитым светом, и было понятно, что Мирабель рассердилась. Впрочем, сердилась она в последний месяц очень часто.
-И, самое обидное, что ты сам считаешь меня нетяжелого поведения. Я-то понимаю, ты имеешь право на такие мысли- живу тайно с каким-то блуднем, рискуя навлечь на себя общественное порицание.
-Я всего лишь рассказал тебе легенду о храброй женщине, девочка моя. Что тебя так обидело?
-Ты не имеешь права делать таких выводов, исходя из одних только постоянных случек, чертово сухое дерево. И вот еще, называть меня “девочка моя” ты тоже не должен, потому что это бесстыдно. Я ухожу.-Мирабель поискала глазами пальто и шарфик, накинула и выбежала на улицу.
Росаль, недавно заметивший за собой такие интересные новые черты как уступчивость и склонность прощать ей любые незначительные грубости, не стал догонять подружку. Плохое настроение у нее пройдет, ведь Мирабель волнуется- по городку пробежали какие-то слухи, их видели вдвоем, гуляющих за руку на озере. А на носу экзамены. Им пришлось прекратить индивидуальные занятия, что ее огорчало, но Мирабель ни словом не обмолвилась о тех слухах, дабы не расстраивать его- Росаль узнал о том от Теодора. Девочка боялась за него, боялась за их отношения и стоически жертвовала каждой минутой, проведенной вместе. Тайком она плакала, может быть чаще и не подозревала, как грустно ему без ее мягких ладоней, без ее нежного голоска. Росаль не должен быть уязвимым- она может его потерять, вот потому так все. Мирабель привыкла видеть своего дорогого каждый день, хоть пару минут, о чем не говорила, не писала, но это было очевидно.               
16.
Ночи такие невозможно темные. Как на родине у мамы.
Вот, вспомнилось как он, мальчишка четырнадцати лет, крадется по двору, цепляясь за виноградные лозы. На веранде выставлены на просушку оранжевые и красные зонтики, через которые Авель периодически спотыкается. Мама спит чутко и плохо. У нее болит голова с тех пор как дядя уехал на службу. И не звучит в старом доме пыльное пианино, лишь по ночам, когда рыжеватая луна выглядывает сквозь виноградные листья, освещая утомленную дневным зноем землю, слышна хрупкая музыка ветра на веранде. Авель, примерный средний ребенок, крадется домой из сельского клуба, одурманенный сладким вином, грезящий податливым женским телом. Младшая сестренка отпирает на ночь ворота, и никогда ни под каким нажимом не рассказывает, где болтался до второго часа ее дорогой брат. Утром такое пекло, что глаза открываются сами, хоть сон его краток. Краток и ярок- мучимый желанием, кошмаром, Авель видит во сне молодую женщину с благоухающими августовским солнцем волосами, с кожей нежной белой и розовой как молоко и лепестки. Лицо ее укрыто алым атласом покрывала, манящего своим холодом, но Авель откуда-то знает, что глаза ее голубы как топазы, серы как первый лед на январских окнах и зелены как рассеянные травинки в его странных букетах. В их краях нет таких женщин- может быть он видел какую-то фею на неприличных календарях кузена, или в альбоме мнительного мальчугана Теодора, коему все пророчат черную сутану, который живет через три дома и сам верит в свое назначение, хоть и подглядывает в щелку бани за моющимися сестрами.
В тех снах женщина лежит на спине, отвернув лицо и положив под шею маленькую руку. Он никогда не может приблизиться к ней. Он любуется ею и жаждет ее, неземную мечту. И просыпается в жарком поту, боясь, что во сне шептал что-то. А когда полуденная жара становится невыносимой, все забираются дремать в прохладном погребе, Авель залезает под колючий плед и представляет, что делает с этой неведомой женщиной.
Росаль забыл об этих снах давно, но прошлой зимой вспомнил. Он сидел, скучая без дела, бегая глазами по стенам, и вдруг увидел человечка, крадущегося по коридору. Человечек останавливался, оглядываясь, ища что-то на полу, и выглядел весьма расстроенным. Это была прехорошенькая девочка-подросток с лучистыми глазами цвета рассветного неба, ясной зелени и самого серого льда. И Росаль понял, что сюда его привела Судьба.
 Росаль встрепенулся. Шорох на втором этаже прозвучал посреди тишины так неожиданно. В дом залезли воры? Если и так, то кто-то не из местных, ведь вся шпана знала что у священника брать нечего. Росаль нашел кочергу. Взмахнул своим оружием и прислушался. Шумели. Шум доносился из его комнаты. Час от часу не легче.
Сейчас предстояло пройти по скрипучей лестнице, преодолеть восемь ступенек и не издать ни звука. Вора нужно не спугнуть. Поймать и обезвредить.  С этим он справится. Росаль прошел наверх, подкрался к двери, резко открыл и выронил кочергу.
Мирабель стояла у маленькой печки, две распущенные косы струились по спине как спиральные змейки. Мирабель замерзла не на шутку- в сером пальто и домашнем зеленом халатике снова пробралась в его комнату и спряталась за кроватью, а когда поняла, что отец Теодор опять не ночует дома, решилась вылезти и уронила напольную деревянную вазу в виде гарцующей антилопы. Сюрприз его испугал.
-Ты как сюда попала? Окно вскрыла?- спросил Росаль.
-Пролезла по чердачной лестнице.- хихикнув в ладошку сказала девочка.
-Сумасшедшая.
-Ты же меня не выгонишь.- ответила Мирабель.
Они провели веселую ночь. Незабываемую ночь.
Ей было уже четырнадцать. Возраст опасный, предполагал Росаль. Стареть еще рановато, а взрослеть, так его девочка вроде бы повзрослела. Еще до того, как выпала первая листва. Еще до того, как перелом с осени на зиму окончательно закрепил за ней один десяток и четыре единицы.
 Мирабель, если так прикинуть, существо непредсказуемое, состоящее из порывов, высокомерия и болезненного самолюбия. Три дня назад она напилась с кем-то разведенного вина и совершала прогулку под церковной оградой с таким вызывающим видом, какой бывает наверно у мелких слуг Сатаны, решивших испытать Божескую зоркость. Нет, пахло от нее не сильно, вот только походка была неуверенной. Росаль сделал вид, что не заметил ее. Пользуясь правом негласной опеки, которое он вовсю использовал на удивление Мирабель, став ее довольно близким(родственником себя называть у Росаля язык не поворачивался), он начал за ней присматривать, полагая что делает это очень осторожно. Мирабель его раскусила, но виду не подала.
Однако пьяная Мирабель это еще полбеды. Его девочка завела ужасную манеру пренебрежительного общения с теми, чье присутствие не представляло для нее никакой ценности. Нет, не завела. Это всегда было с ней. Это скрывалось в ее улыбке, в прищуре острых зеленых глаз, выцветающих после бессонной ночи или скандала. В сердце Мирабели было много такого, о чем можно только строить предположения, изучая ее, как бабочку, пристально и день за днем.
Часы с чахоточной кукушкой пробили семь.
Росаль выглянул в окно. Девочка как будто случайно зашла, чтобы прогуляться в садике отца Теодора, точнее в подобии оного, потому что ни яблоня, ни сливы толком не прижились на скудной северной почве. Мирабель подняла светлую ручку и потрогала ветку. Этой ручкой Росаль был тысячу раз обласкан, тысячу раз бит, когда его девочка за что-то на него сердилась. Мирабель гладила голую ветку и думала что-то такое, о чем ему не узнать никогда. Скоро подойдет к двери и постучит условными тремя короткими и двумя непрерывными. Теодор дома, поэтому в руке у нее книга по истории средних веков в красной обложке. Значит, они займутся внизу только обычной историей. Если же Теодор ускачет по своим делам, то кое-что произойдет.
Росаль себе диву давался- рядом с Мирабелью он менялся, но увы, не в лучшую сторону. Девочка-провокатор, очаровательная стервочка, скандалистка очень интересного склада ума, начитанная как редкий взрослый, грубая до нестерпимого вдруг становилась пай-девочкой под его строгими мерами. Но прежде вскрывала в нем то, о чем он стал смутно догадываться только минувшей весной. Росаль иногда был одержим ею, а иногда просто до зубовного скрежета ненавидел свою хорошенькую тайную симпатию за ту власть, которую она имела над ним. Мирабели достаточно было подойти к нему, находящемуся в добродушном расположении, с какой-то подчеркнутой холодностью взять за руку, либо начать целовать размеренно и спокойно, как если бы это были просто скучные обязанности, и он уже едва владел своим телом.
 И разум незамедлительно сдавал позиции, а ведь он всегда думал, что эмоции не уступят. Так ведь было со всеми женщинами. Кроме нее.
 Мирабель могла уложить его в постель всегда, когда ей того хотелось. Могла заставить желать ее до дрожи, довести до той грани, где начинается одержимость и преспокойненько смыться домой, как ни в чем не бывало. Это смахивало на какую-то непонятную месть, но было ли то местью? Или это были такие нелепые попытки изучить его?
Мирабель как любой злопамятный звереныш любила давать себя “приручать”, что Росаль сперва находил приятной игрой, но было и в этой игре что-то тревожное для него. Росаль приказывал ей “встань на колени”, и Мирабель с горящими глазами, с потупленными глазами спешила исполнить его волю. В моменты их уединений, когда время позволяло, они иногда славно менялись ролями. Когда властвовала Мирабель, конец мог быть непредсказуем. Но когда в процессе такой игры со дна души Росаля всплывали вдруг черные кувшинки, его девочка становилась шелковой. Она хотела видеть его капельку жестким. Очевидно, в такие минуты что-то изменялось в его облике, потому как Мирабель жадно следила за каждым его движением, и весьма плохо скрывала страсть. Видимо Мирабель ошибочно думала, что жестокость это и в самом деле сила, а кто-то из двоих непременно должен быть сильней.
Но вне стен росальской опочивальни Мирабель никогда не позволяла управлять собой. Он не имел права настаивать на том, чтобы она обедала, что Мирабель не делала, объясняя тем, что сидеть в обеденное время гораздо приятней одной и с книжкой. Зимой заставить ее ходить в шапке было невозможно. А уж чтобы она не грубила тем, кто ей не по душе, чтоб не сочиняла мелких сплетен про старшеклассников, и, самое главное, чтоб не курила он так и не смог добиться. Мирабель сказала как-то, что первая затяжка напоминает цедру мандарина, а вторая вызывает страх.
 Девочка родилась разрушителем, только это разрушение было направлено на нее саму. Про таких как его подружка умные люди часто говорят: “Сам угробил свое счастье, жизнь и т.п.” Но, как сказала сама Мирабель, никакая чудесная метаморфоза не может проистекать бескровно и бесслезно. Чтобы построить что-то новое, нужно разрушить до основания старое и вспоминала Нерона, ее любимого императора. Безумец, мнивший себя великим актером, сжег дотла великий Рим и построил Золотой Дом. ”Смерть и возрождение это впринципе где-то рядом, так ведь, старое черешневое дерево?”
Росаль уступал. С каждым годом его девочка будет все умнее и злее. А что из нее вырастет, скажем, через четыре года? Сможет ли он еще четыре года направлять ее по тому пути, что станет удобным и безопасным для них обоих? А если да, то будет ли постель все еще единственным способом удержания Мирабели в тех рамках, что нужно для нее поставить? Мирабель то замыкается, то пускает его ненадолго в свой рассыпчатый, яркий и непредсказуемый как стеклышко калейдоскопа внутренний мир. Совладать с ней может лишь тот, кого она сама захочет наделить властью. Надо иметь предостаточно ума, чтобы удерживать венок, который Мирабель сама наденет, если сочтет достаточно сильным, чтоб ему поклоняться.
 Росалю иногда хотелось просто отдаться Мирабели, опустить голову на ее колени и ощущать ее ласку, как если б она была взрослой женщиной. Но Мирабели всего четырнадцать и она упрямый ребенок.
“Ты меня не воспитывай, старый ясень. Одно дело влезть сверху, на это ума не надо нисколечко, другое- воспитать гармоничную личность.”
“Значит ты не гармоничная личность?”- подшучивал Росаль.
 “Была таковой, до того как один противный латинист стал хватать меня за все места.”- отвечала неотразимая Мирабель.
Вот такие беседы у них велись с того дня, когда он впервые ощутил уколы проснувшейся совести. Наблюдать за Мирабелью было и удовольствием и мукой, но более всего удовольствием. Прекраснейший из прекраснейших хамелеончиков перешел в его собственность без больших кровопотерь- только укусы и царапины служили ему расплатой и напоминанием о том, кого он имел счастье полюбить. Возможно ли было представить такое еще весной: Мирабель сидит у него дома, мурча и ласкаясь, положив голову на его плечо, и внимательно читает то, что ее никакими силами не заставишь?
Заканчивался ноябрь. Ноябрь частенько приносил Росалю что-то неожиданное и милое. Мирабель вдруг развернулась и вышла из садика на дорогу. Голова ее была поднята к небу. Росаль знал причину, по которой Мирабель так часто и жадно смотрела в небо- на оранжевое опадающее солнце сквозь прихотливые узоры темнеющих вдалеке деревьев, на тучи. Болезненная красота отступающей осени была приятна его девочке. Черт, она действительно уходит!
Росаль вскочил, накинул куртку и выбежал из дома, кое-как прикрыв дверь. Он бросился за ней, сердясь на свою подружку. Девочка встретила его недоуменной улыбкой, так, точно видит его в школе. И глаза ее спросили:”А что вы здесь делаете, мистер Росаль?” Он посчитал до двадцати чтобы спустить пар и повел ее, упирающуюся в дом, не слушая умоляющих слов, не думая о том, что их могли увидеть с дороги.
Раздеть взрослого ребенка не составляет труда и Росаль научился справляться с самыми сложными застежками и крючками ее платьев. Мирабель, очевидно, пожелала забыть о той пакостной размолвке, произошедшей между ними две с половиной недели назад, и причиной которой послужил ее бесшабашный нетрезвый вид.
В характере его девочки было слишком много такого, что следует вырвать с корнем. Ласковая, смущенная, робкая Мирабель ему нравилась больше. Правда около двух месяцев она такой не была.
Намекнешь ей, она взъярится, взмахнет растрепанной гривой и обзовет его рассохшимся деревом или глядишь еще чем похуже. Отучить ее от таких слов просто- всего лишь пару раз припугнуть. Но не может же он и в самом деле быть всегда агрессивным? Мирабели хочется, чтоб он был “плохим”, так это называется у подростков. Ей нужен скверный Росаль, тот что появлялся перед ней неожиданно, когда сам того хотел, тот что зажимал ей рот ладонью и укладывал зачастую против ее желания, когда и где ему приспичит. Так было в самом начале их отношений. Тот Росаль заставлял девочку вымаливать любое самое короткое словечко одобрения, самую пустячную ласку. Мирабель изнывала от восторга, распластавшись под ним. Иногда он оставлял на ней синяки, случайно, совсем незаметные следы, но Мирабель воспринимала это как должное. И если он не поступал так, то глубокие царапины памятками ее длинных ногтей саднили на его теле по нескольку дней. Это был ужасный, воистину сволочной Росаль.
“Замолчи ради всех чертей.”-всегда говорила Мирабель в ответ на его спокойные увещевания. “Заткнись старая стерва, или я рассвирепею и откушу тебе все, что лишнее, в том числе и твой никчемный язык.” Все это были простые ругательства, не стоящие ничего, ведь такие редкие минуты следовали за ними, такие упоительные редкие минуты взаимопонимания.
Мирабель вылезла из постели, отошла к стене, оглянулась на него и вдруг заплакала тихо-тихо, как если б он ее очень сильно огорчил. Она стала одеваться, и ее губы дрожали, а слезинки все капали и капали с золотистых ресниц. Росаль был смущен и озадачен. Что расстроило Мирабель? Он не упомянул об их ссоре.
 Она обняла его, пока они шли наверх, и ни слова не сказала, только прикрыла глаза принимая поцелуй.
 Несколько минут назад Теодор постучал в запертую дверь комнаты Росаля и сообщил, что до утра его не ждать. Священник часто молился ночью в запертой церкви, в прохладном бархатном покое, объясняя это покаянием за те глупые мысли, что приходят иногда в его голову.
Ему хотелось побыть с ней еще немного, или до следующего дня. Дело было вовсе не в нем и не в ней. Нет, в ней, в ком же, черт возьми, еще как не в Мирабели?
Росаль встал, набросил халат и тронул губами любимую золотистую макушку, благоухающую ромашкой, поздними яблоками, облепихой и солнечным светом, шоколадом и чем-то неуловимым, как весенний ветер- всем тем, что Росаль так любил. От ее кожи снова пахло его потом, старым домом со скрипучей лестницей, учебниками, эфирным маслом жасмина и цветами гладиолуса. А еще от нее веяло кошкой, как воплощением уюта- но кошек она не привечала. И дома у нее были только две собаки, которых Мирабель редко-редко выгуливала. Значит это был ее собственный запах. Кошка ложится на больное место, кошка царапает неглубоко и любя. Действия кошки понятны только ей самой, но она- воплощенная нежность. Так бы хотелось ему чтоб Мирабель стала одной лишь нежностью но, но…Но это была бы совсем не Мирабель.
Росаль прижал девочку к себе, с изумлением чувствуя ее дрожь. Такого с ней еще никогда не было. Его подружка плакала навзрыд.
-Отпусти меня домой. Авель.- вдруг умоляюще попросила она, заглядывая в его глаза, впервые за весь их роман назвав его по-имени.
 Он обычно был просто “Росаль”- и в минуты нежности, и в минуты страсти. При очень хорошем настроении Мирабель именовала его иногда “мой сладкий” и “моя драгоценность”, что было бы смешно, не будь его девочка искренней. Когда же она, расслабленная после близости закатывалась к нему под бок, он был ее славным росальским маньяком. В окружении чужих он был “мистер Росаль”, в школьном коридоре, когда Мирабель, окруженная веселыми одноклассницами, рассказывала об очередной неудаче в латинском, он часто слышал “этот жуткий римлянин”. В минуты ее ярости он кем только не был.
Мирабель обхватила его талию, поняв, что он ее сейчас не отпустит. Росаль хотел присутствия своей девочки рядом, может быть это ему действительно нужно. Быть с ней часто-часто. Ведь и ей это нужно.
Как часто она сидела в пустом классе, в шести-семи шагах от него, выжидая когда же скроется наконец последний уборщик и они смогут обняться, согреть друг друга, не боясь что внезапно кто-то войдет и их застукает. Мирабель всегда хотела пройтись с ним под руку, днем или вечером, по большой дороге, на дальние огоньки. Погулять ни от кого не таясь, как все те влюбленные парочки в апреле и мае.    
Конечно, это уже сейчас можно- многие девчонки слышали такую удобную сказку: Мирабель Брайт, хулиганка, зазнайка, отчаянно и безнадежно влюблена в строгого и вежливого мистера Росаля, и он об этом знает, но деликатно делает вид, что не замечает ничего. Он только беседует со своей ученицей при открытых дверях класса.
Мирабель не хотелось, чтоб все знали подлинную историю отношений латиниста и его ученицы. Дашь хоть малейший повод для подозрений, так потом будет очень трудно скрыть счастливые искринки в глазах, припухшие губы. Люди завистливы к чужому счастью, а Росаля могут посадить за то, что так смешно называется "растление малолетнего". В то, что это Мирабель сама растлила его, ни один судья не поверит.
Прозорливая Лили так вчера спросила: “Ты со своим страшненьким что, целуешься уже?” Мирабель сказала, что иногда подбегает к нему, целует в лоб и быстро-быстро убегает, пока ей не дали затрещину. “Ну тогда будь настойчивей.”-советовала Лили.-“Все-таки ты не можешь ему не нравиться, если он позволяет целовать себя.” И Мирабель то сетовала на холодность мистера Росаля, то пускалась в рассуждения о подлости даже самых честных представителей второго, вроде б сильного, но к сожалению, как это часто подтверждено историей, скорее прекрасного, чем сильного пола.
 “Если тебе так хочется побывать в кровати этого мрачного, угрюмого мужика, то он к тебе в руки сам не свалится.”-советовала Лили и Мирабель вспоминала, что мрачным и угрюмым Росаль не был никогда- он только хорошо создавал впечатление такого. Он был саркастичным, иногда занудным, невообразимо заботливым, вредным как бес, но мрачным и угрюмым- ни разу.               
Мирабель опускалась в его любовь как в воду нагретого солнцем пруда, всякий раз с сильно-сильно бьющимся сердцем, мечтая захлебнуться и никогда не выплывать. Эта любовь давала ей много сил, и еще такого, чего она отдавала сама, но не задумывалась, полагая, что все идет от Росаля. Их близость с Росалем была ограничена несколькими жалкими часами в неделю- на уроках и вечером, в маленьком доме священника, когда можно было постучаться в дверь, стараясь сохранять самое нейтральное и самое серьезное выражение, ведь может открыть и отец Теодор. Мирабель знала- со временем их связь станет еще теснее, ведь они всего лишь несколько месяцев любовники, а ей уже так больно прощаться с ним, целовать его сухие пальцы и жесткие волосы, говорить шутливо-ироничным тоном “Доброй вам ночи, мистер Росаль.”-когда хочется разрыдаться и сказать вместо этого “Прощай любимый мой, спи спокойно. Пусть никакие кошмары тебя не тревожат, ведь я о тебе буду думать там, у себя дома.”
Ей нужно видеть его часто-часто, а это так сложно, ведь латынь и история зимой закончатся. Ей нужно знать, как он изумляется и грустит о ней, как он умывается и напевает ли под душем, какого композитора ненавидит, с кем бы хотел сразиться в словесном поединке и о чем мечтает, расхаживая по пустому классу. Любит ли он цветы, или просто возится с гортензиями и бальзамином Теодора. Страдает ли он бессонницей во время полнолуния, чем увлекался в четырнадцать, и почему выбрал античную историю и мертвые языки. Что заставляет его скрежетать зубами, а что радует, испытывает ли он отвращение к паукам и гусеницам и какую книгу так серьезно и увлеченно читал той осенью, у кабинета директора школы, когда он только-только приехавший откуда-то из далекого далека, сидел, ожидая приема.
Мирабель проходила мимо, искала потерянную ленточку с упаковки, которой намеревалась перевязать подарок для Лилианы, да так и застыла в изумлении: незнакомец вдруг поднял на нее глаза, такие большие и черные, и острые, что Мирабель стало не по себе, и она убежала, забыв о ленточке. Таких странных глаз она еще ни у кого не встречала. Потом она как-то забыла и о незнакомце, но как оказалось, заботы и дела вытеснили из памяти это взгляд. Потом, в сочельник, двое шли из церкви- этот противный молодой добродушный священник, и этот некрасивый незнакомец по правую его руку, чужак в черном, ростом пониже и посмуглее. Хихикая, верно перебрасываясь какими-то шутками, они вышли на дорогу, и Мирабель промчалась мимо, наверно совсем по-дурацки, точно чего-то испугалась. Она тогда подавила желание оглянуться на незнакомого, который судя по всему теперь у них в городке останется. Да, она и об этом тоже забыла.
А потом, самым началом весны болтаясь в школьном дворе, во время внепланового ремонта, Мирабель искала, чем себя занять. Там-то с ней случилась неприятность- она споткнулась о какой-то камень и растянулась, такая большая и неуклюжая, разбила коленку, а ведь могла заметить, но была так глубоко в своих мыслях, что не заметила, и какая-то теплая сухая рука помогла ей подняться, вот только это оказалась рука нового латиниста, который мучил старшеклассников. Того самого незнакомца, с глубоко-черными, проткнувшими ее насквозь глазами.
И Мирабель убежала, не глядя на него, встревоженная тем, что так жутко смутилась, а ведь ей просто помог подняться, хоть в том нужды не было, незнакомый учитель. Он всего лишь оказался поблизости и любой бы подал ей руку, и она бы засмеялась и стала болтать с тем, кто ей подал руку о том, о сем, но вот тогда она умчалась прочь, точно укушенная.
 И было такое чувство, что ее спину обжигает взгляд, такой пристальный, долгий. Словно бы он видел ее. Видел целиком- снаружи, без прикрас и без одежды. Такой дерзкий и изучающий взгляд не простителен никому, думала Мирабель. Что же это за человек? Он так уверен в себе, точно он стоит на поле, собственном поле, наблюдая рост колосьев, и вдруг вылезла она, редкий цветок, принцесса Мирабель. А он словно бы и не знает, что она здесь принцесса, словно бы она сорнячок какой. И его глубокие и резко очерченные как полет ястреба глаза не намерены мириться с ее негласной исключительностью здесь.
Надо бы разузнать о нем больше. Вдруг это новый опасный враг? Предупрежден- значит вооружен. И она стала в тайне ото всех собирать информацию о нем.
Она узнала, что его зовут Авелем Росалем, такое странное и приятное имя. Не Игнасио Гонсалесом и даже не Хосе Мария Антонио, но Авелем Росалем.
Вскоре, точно гром с ясного неба, им добавили латынь. Эту бесполезную латынь и этого человека, на лице которого читалось "Я вас всех знаю и вижу, но я вас научу". 
Чтобы развлечься, или чтобы доказать себе что она ничего-ничего не боится, Мирабель стала рассматривать исподтишка черноглазого латиниста. Оказалось, что это очень любопытное существо, не такое, каким бывают учителя, и что иногда слушать его интересней, чем читать. Но у него должны были оказаться какие-то совсем человеческие слабости, какие-то неподконтрольные пороки.
А потом у Мирабели началась жажда игры- так обозначила она свой голод, голод безумный- хоть раз в день, хоть минуту смотреть на латиниста.         
Смывая с себя пот, кровь, грязный летний дождь и усталость, Мирабель вдруг поняла- в тот переломный вечер он открыл ей свою слабость, и потому так страшно растерян был он. Его слабость- она, Мирабель. Днями спустя он доказал, что она же и его сладость- сладость быть с ней, даже вопреки ее провокациям, ее выпадам.
17.
На Рождество он приготовил ей необычный подарочек- достал ключ от кладбищенского сарая, выманив у отца Теодора, шутливо шантажируя того новым увлечением- чтением еретических авторов. Священник ломал голову, откуда Росалю все известно. Мирабель выдала секрет- в формулярах тех книг была смазанная подпись Теодора.  Вот так еще одна крепость пала.
Собственно это никогда не было крепостью, заметил Росаль, вводя подружку в это весьма далекое от романтики место. Рано утром Теодор читал, а ночью отмаливал грех чтения мирской литературы.
В сарае было темно и холодно, но там стоял на двух пенечках самый настоящий свежеструганный гроб и лежали венки. Мирабель принесла из дома одеяло, однако это им не помогло. Гроб был неудобен и узок, облачка пара вырывались из ртов. Они стучали зубами, нервно смеясь, грея друг друга и не в силах начать привычные ласки. Пришлось одеваться и уходить. Если они окоченеют и их найдут в таком месте, сказала девочка, в одну могилу их явно не положат.
Росаль стащил ключ от класса прямо из-под носа у дневного сторожа, пока Мирабель пряталась за заборчиком, да так ловко, будто всю жизнь только тем и занимался, что воровал мелочи. Школу не топили- на каникулах дополнительных занятий и кружков не было. Они закрыли дверь. Росаль расстелил одеяло за самым последним столом. Было жестко, холодно, но не так неудобно как в сарае.
Почему это вдруг произошло, ни Росаль ни Мирабель впоследствии не могли понять. Может быть, настал момент, когда чувства раскалены до предела и любовь проходит проверку. Но это все же случилось.
Может быть позавчера, когда один симпатичный старшеклассник получил столь желанное разрешение донести до дому стопку толстых непонятных книжек Мирабели Брайт, Той Самой Мирабели Брайт, что прямо чудо как похорошела, и Росаль вдруг, совершенно случайно выглянув из окна, увидел свою любимую девочку, весело щебечущую с ничего не подозревающим по уши влюбленным в нее пареньком. У Росаля появился молодой соперник. И соперник был далеко не кривозубым очкариком.
Росаль держался ровно три дня, не ища общества подруги, виду не подав. А затем наступила Рождественская ночь, которую они давно обговорили.
-По-моему ты меня околдовал.-прошептала Мирабель, захватывая его руки, точно пытаясь оторвать их от себя. Пол был ужасно холодным, а Росаль опустился на нее со всей тяжестью. Она ойкнула. Как будто он намеревался сломать ей все косточки.
-Больно, чертяга. Не мучай меня.
 Росаль ничего не сказал, только еще сильнее стиснул ее и сделал что хотел.
А когда он отпустил девочку, то прошептал холодно и зло:
-Если ты мне когда-либо изменишь, я тебя просто убью. Задушу твоими же волосами. А потом повешусь сам.
-Глупый.-сказала Мирабель, оттолкнув его.-Глупый как камень. Некрасивый. Злой. Эгоистичный. Пошел прочь. Я тебя больше не хочу. Ты просто отвратителен.
Он поднялся, оставляя ее, направился к выходу. Подтверждение его догадке. А на что он рассчитывал? На ответную любовь Мирабели, такую же дурную и нежную, как у него к ней?
Умненькая Мирабель Брайт получила некоторый опыт. Поиграла на его расстроенных струнах и все. Какая, черт возьми, тут могла быть любовь- между ними такая жуткая пропасть, целых двадцать лет. Он должен быть благодарен ей за то, что между ними было. Было. Было и закончилось.
Росаль знал, что пойдет домой и будет пить, пока перед глазами все не окрасится в индиго. В его натуре было много страсти и много самоистязания. Ревность разъедала его изнутри.
-Стой! Ты куда?
Он обернулся. В полутемноте он был еще страннее, чем всегда. Словно бы полутьма породила его.
-Я от тебя ухожу.-сказал Росаль.
Мирабель поднялась, одеваясь. Он вышел и больше не оглядывался.
-Глупый. Злой. Эгоистичный.-бормотала Мирабель, комкая юбочку.
За окном падал снег. Он как-то давно сказал ей: “какая красивая” и она не разобрала слов, но поняла все потом. Она целовала эти скулы, эти пальцы, эти глаза великое множество вечеров, а он сказал ей: “Я от тебя ухожу”. Скорей всего нашел кого-то и решил распрощаться с ней.
-Можешь убираться к черту! К черту! Ты слышал?- закричала она и зарыдала в голос, опускаясь на холодные деревянные полоски, устилавшие коридор. Ни звука не донеслось.
 Мирабель поднялась и выбежала в школьный двор. Он- и бросить ее? Невероятно! Немыслимо! Ужасно. Разве любимый может так оставить ее? Росаль утешал, когда ей было печально, согревал, когда было страшно, смеялся над ее шутками и смешил сам. Он- и уходит? Любимый уходит от нее?
 Падал снег. Росаля во дворе не было. Догнать? Найти? А что это даст? Он отрывается от ее сердца. Это надо принять. Он взрослый, взрослые всегда живут по хитрым законам своего мира. Со взрослыми нужно юлить, недоговаривать. А она так не хочет.
Почему нельзя сказать три тысячи раз “я тебя люблю до потери сознания” если хочется сказать такое? Если это необходимо сказать? Почему б не сказать? Кто придумывает такие неписаные нелепые законы для людей?
 Мирабель села на скамеечку. Закрыла лицо ладонями и заплакала. Снег оседал на ее плечах и голове.
-Я тебя люблю, а ты не знаешь. Снег все знает, а ты нет. Я тебя люблю Росаль.
Кто-то прикоснулся к ее голове. Кто- она знала.
-Пошел нахрен старый псих!-огрызнулась она. Две сильные руки обняли Мирабель и стали укачивать.
-Отпусти меня. Я тебя ненавижу. Ты сломал мне жизнь. Ты…
-И ты мне тоже.
18.
Снег таял, превращаясь в серую грязную жижу. Под водой был лед, а в обеих руках Мирабели сухая теплая рука Росаля.
 “Я ж поскользнусь.”-прошептала девочка, но Росаль уверенно вел ее вперед. “Я сейчас поскользнусь, разобью нос, и вдобавок промокну. Я ж высокая- мне больно падать.”  “Да, ты сильно выросла.”-сказал Росаль, ведя ее через огромную лужу так уверенно, как будто они шли по ровному мягкому снегу. Мирабель стала почти одного роста с ним, и всего лишь за лето, осень, зиму. Наступала весна, вся мокрая и холодная. Росаль и Мирабель поехали в город. В городе весна показалась им еще серей и печальней. Но домой их не тянуло. Здесь их никто не мог узнать. Мирабель выглядела не на свои четырнадцать, а уже на шестнадцать.
“Я вот-вот поскользнусь!”
Ручки ее крепко держали его.
“Ты мне не доверяешь?”
Девочка на это склонила растрепанную голову на дорогое плечо.
“Конечно же нет. Да.”
 “Тогда иди и не хнычь, Мирабель.”
Все же это была весна, четырнадцатая весна Мирабели, тридцать пятая Росаля и совсем никудышная.
Он предчувствовал, что снег пойдет вновь, это было необъяснимо, но он всегда точно знал, когда еще раз выпадет снег. Мирабель однажды заявила, что снег не стоит ничего- просто липкая холодная куча застывшей воды, что зимние забавы уступают осенним праздникам сбора урожая, когда можно одеваться в любые странные и страшные костюмы, гулять и шуметь сколько душе угодно, и что она никогда не хотела бы белое как снег платье. Ну может быть только по случаю. Какой именно случай заставит ее надеть белое платье, Росаль уточнил, ожидая что угодно и самое простое, зная Мирабель, или полагая что он достаточно знает Мирабель, чтоб предугадать ее дальнейшие действия, но девочка заявила что если этот разговор заведен случайно, лишь бы обидеть ее, то белое платье она действительно наденет. Летом, когда будет страшно жарко. А замуж за Росаля не выйдет, если ему так не хочется, а если ему хочется, то тем более не выйдет, из простой вредности, да и ей самой того не хочется. Судя по лицу Мирабели, это было чистой правдой. Росаль насторожился. Конечно, она скажет другое через пару-тройку лет, просто она сейчас не готова к тем подводным камням совместной жизни, что разбивают в щепки самую крепкую лодку любви.
Они остановились у полуглухой старушки, похоже, давно знавшей Росаля. И в комнате тикали часы, день и ночь, и большая деревянная сова водила глазами, и потолок был белым-белым, и занавеска на окне, такая ветхая, похожая на расписанную марлю качалась и качалась. Росаль курил, приоткрыв окно и высунувшись туда чуть ли не целиком, чтоб дым не шел в комнату, чтоб не травить Мирабель. А она сидела в черном халатике с вышитыми павлинами, чьи хвосты осыпались и нитки выпадали, в таком же старом и милом как вся немудреная обстановка этой простой очень уютной комнатушки, расчесывая вымытые бледно-рыжие волосы.
Когда-то, в середине зимы, когда случилась самая крупная их ссора, Мирабель пообещала подстричься, желая то ли обидеть, то ли проверить Росаля. Он тихо запретил, сказав лишь, что необходимости в стрижке нет, и его любовь вовсе не измеряется длиной волос, ногтей или чем-то там еще. Мирабель фыркнула грозно, схватила ножницы и, видя в зеркале Росаля за спиной, и себя в расцвете юности, громко сказала, что стрижка такого великолепия приравнивается к преступлению. Мирабель обожала любоваться собой, и он находил это правильным. Его девочка действительно самая красивая, но любят-то не за это.
Ему вспомнилось, как Мирабель оставила ему после одной из первых встреч корявую-корявую записку на латыни, в которой была лишь фраза “В сердце тепло”. И то не дала в руку, а просто вырвала листок из тетрадки и кинула на крайний стол.
Росаль курил уже четвертую, стервенея, думая о том, что скоро им нужно будет возвращаться в их маленький сонный пригород и продолжать вести затаенную жизнь. Мирабель о его мыслях знала, потому что сама думала о том же. Какие дурацкие на свете законы! Какие дурацкие большие города! Зачем существуют зима, осень, снег и слякоть? Чтоб дрожать то ли от страха, то ли от холода, чтоб смотреть в окно, ловя из форточки снежинки, чтоб думать: “И этим вечером мне придется остаться дома”? Чтоб любить, не имея возможности сказать об этом в ту же самую минуту?
Мирабель вспомнила, как два месяца назад засыпало дорогу, и она не смогла, опасаясь быть замеченной, дойти в сумерках до дома священника. Пришлось сидеть на подоконнике, убивая нескончаемый вечер и бессонную ночь латинскими прописями и головоломками пока не начали болеть опухшие от слез глаза. Каждый такой нелепый вечер она писала на ломаном латинском еще одно любовное письмо Росалю и ни одно не отдала ему- все бумажки сгорали в туалете, ведь это была бессмысленность.       
Вот бы зима больше никогда не наступала! Наверное, каждая девушка, разлученная с тем, кто ей очень дорог по причине зимы или из-за чего-то другого ненавидит такие темные вечера. И когда начиналось то, что Мирабель называла снегопадением, где-то на другом конце их городка вздыхал еще один человек.
Росаль погасил верхний свет и оставил ночник. Он смотрел в окно, где за качающейся занавеской лиловой и малиновой ягодной расцветки по белому полю, готовился ко сну большой удивительный город. Он погладил Мирабель, прижавшуюся к нему, чтоб обогреться и отдать свое тепло. Ее глаза слипались, но она изо всех сил старалась продлить их счастливые совместные минуты. Мирабель покрутилась, влезла под стенку, пошептала что-то, мило и абсолютно по-кошачьи зевнув, пообещала всю ночь не смыкать глаз и караулить Росаля, и все же задремала под его боком, на не слишком удобном диванчике, продавленном, возможно ровеснике Росаля, заснула под стук и треск минутных и секундных стрелочек. Вряд ли в ближайшее время им еще случится остаться на целую ночь вместе. Росаль обнял ее, решив для себя все и окончательно укрепившись в своем решении. Он вдыхал осенний яблочный аромат бледных и мягких и тонких как выцветающая листва волос, гладил объятые нежным сном руки и личико, стараясь не потревожить юный покой.
За окном вырастали высокие дома, электростанции и церкви устремлялись ввысь, зеленые ночные тучи разбегались по далекому небу. Маленькие бесцветные звездочки как шляпки сапожных гвоздей в каблучках Мирабели держали выцветающий небесный ковер. За рекой, там, совсем далеко, гудели последние ночные пароходы, трамваи уходили в парк, и выползали на потемневшие крыши низеньких домов дикие коты и кошки, заводя свои замысловатые очаровательные песни, и выплывала над крышами большая белая шелковая луна, какая-то новая, помолодевшая и очень скромная.
19.
Самое быстрое решение не всегда бывает самым правильным. Но именно оно зачастую решает все самое важное.
 Однако Мирабель Брайт, студентка Колледжа Мировой Культуры, факультета религиоведения и истории была уверена в своем спонтанном выборе. Как в выборе туфелек к сумочке, или как в поездке за город с несколькими совсем странными, но очень интересными друзьями. Нет, они все не были совершенными психами, вот только репутация...репутация- штука занятная. Прикидывайся кем хочешь, бунтуй против чего хочешь, все равно люди домыслят и допишут чего недостает. Люди такие сволочи- если им что-то непонятно, они обязательно истолкуют это неправильно.
Мирабель людей не любила как тушеную свинину или как зиму. Иногда она, конечно, была чертовски мила. Но только с теми, кто мог быть ей полезен. И уж точно не всем раздавала свои очаровательные улыбки. Кроме огромного самомнения она была единственной обладательницей визитных карточек. В двадцать, не являясь профессором или хоть сколько-нибудь выдающимся существом, странно иметь визитные карточки. Но карточки все же были. И там черным по белому было выведено:
"Мирабель Брайт. Дочь Агнес Брайт." Своего рода отпугиватель- упорно добиваешься внимания симпатичной девушки, так вот тебе карточка. Прочитай и задумайся.
Двадцать- это второй переходный возраст для многих ненормально одаренных индивидов, и то, что другие заканчивают в шестнадцать, другие в двадцать только-только пробуют. Но Мирабель не обязательно было пробовать все, чтоб понять, где добро, а где зло. Черный и белый это слишком узко по меркам человека, исповедующего сразу три религии, и ни одну глубоко.
Вот так вот, наслаждаясь паршивой жизнью, и радуясь светлым моментам не менее, Мирабель разгуливала и тосковала. Кассия, такое интересное местечко, куда ей хватило смелости выбраться, оказался городком с историей и прелестной архитектурой. Солнце, свобода и молодость- это же так много. И все же чего-то недоставало в этой Кассии. Чего-то так недоставало, что хоть на заборы лезь.
Ей всегда недоставало чего-то, даже когда она получала все то, на что указывал ее палец.
Мирабель села на скамеечку и закурила. Так много нужно для счастья- самого себя. А ведь саму себя она никогда не могла получить. Ее тормошат, ее требуют, ей пишут письма- усталость такая, хоть на луну влезай или прикидывайся деревом.
Все так стремительно в этой сумасшедшей жизни- и ее постоянно меняющиеся желания, и ее ограниченные возможности. Она совсем-совсем одинока. Это плюс. И это же минус.
Ветер стал таким холодным, как бывает всегда, когда вылезаешь из моря после получасового сидения, и кожа покрывается мурашками. Солнце начинает угасать. Все города рано или поздно становятся холодными, стоит ей пожить хоть денек.
А Солнце...Солнце это такая непредсказуемая звезда. Мирабель такая непредсказуемая девушка. Для себя самой, и это, наверное, даже печально. Кто-то просвистел, Мирабель подняла голову. Пепел обжег колено.
Она увидела, как..
…мужчина в светло-коричневых брюках и черной рубашке, стоя у фонтанчика, настоящего шедевра позапрошлого века, полоскает руки в кипящей серебром воде. Рукава закатаны, а на правой какой-то то ли янтарный, то ли из камушков браслет.
Мужчина среднего роста, стройный и тонкий почти до худобы, но не той худобы, что обычно неприятна рассудительным красоткам, и вызывает жалость у всех обладательниц молочных желез, даже у тех пухлощеких девочек, что еще не познали прелестей менструации.
Мирабель вздрогнула.
20.
Все было так чудесно: стрекотали кузнечики и блестели в темной синеве высоко-высоко кнопочки серебряных звезд, запахом молодой травы пьянило головы. Был май. Воздух теплый, такой мягкий, а под навесом, за столом собралась большая компания. Всякий раз, когда темой разговора становился присутствующий здесь учитель истории, он смущался и мысленно желал себе провалиться куда-нибудь, ведь по скромности своей он не очень-то любил внимание. Был он навеселе, и потому все громче становился его нервный смех.
-Право же, я поседел от торжественных речей, что произносились в мою честь в этот великолепный майский вечер.- улыбнулся Росаль.-Еще несколько фраз, и выяснится, что я умею делать сети, силки, аркебузы, чеканю монеты и выращиваю ранний зеленый горошек.
-У мистера Росаля есть, вероятно, множество достоинств, о которых мы еще не знаем.- сказала  миссис Нортон, не очень скромно покачивая бокалом.
-Любопытно послушать ваши предположения.- сказал отец Теодор, стараясь, чтоб между навязчивой главой родительского комитета и преподавателем истории оставалось как можно больше занятого пространства. С этой целью священник выстроил перед собой и Росалем целую линию соусников, маленьких салатниц и стаканов. Получилось забавно, на взгляд Росаля.
-Ну, например, вереница разбитых женских сердец.
-Нет-нет,-Росаль покачал головой.-Не приписывайте мне вереницу. Я строг к себе.
-Значит, какая-нибудь симпатичная юная монашка все же написала вам несколько писем о любви.
Теодор засмеялся.
-Видимо, мне следует воспользоваться своим правом пастыря и изъять из городской библиотеки этих легкомысленных французских писателей. Авель- романтик, впавший в аскезу окончательно и бесповоротно. Только чудо сможет вернуть его миру земному.
-А я же полагаю, что мистер Росаль ищет свою Ливию.- сказал Свенссон, дружески пожимая руку раскрасневшегося от вина Авеля.-Такой дивный вечер, жаль, что мне придется покинуть вас, мои уважаемые.
-Доброй вам ночи.
-Доброй ночи.
-Однако, время уже к полуночи.-сказал священник, хлопнув большой ладонью по столу.-Авель, я бы оставил тебя здесь, да только опасаюсь, что завтра не добужусь.
Миссис Нортон, раздосадованная, что оба приятных гостя намереваются покинуть позднюю пирушку, ведь ради симпатичного отца Теодора все и было затеяно, заметила, кривясь в ухмылке:
-Что-то мне подсказывает, что вы больше чем дальние родственники, мистер Росаль?
-Мы как братья- жили на соседних улицах, дружим с детства.- ответил историк, бросив последний печальный взгляд на две еще не вскрытые бутылки. Поднялся Теодор, благодаря за приятный вечер в теплой компании, следом на неверных ногах и Росаль. Оба гостя пожелали присутствующим доброй ночи и через десять минут уже шли по хорошей дороге, мимо благоухающего разнотравья, мимо высоких спящих особняков.
-Еще б чуть-чуть, и ты свалился бы лицом в тарелку, захрапел и тем самым опозорился на всю округу, Авель.
-Черт, Теодор, а ведь всего-то одиннадцать...ик. Как можно быть таким?
-Ты ведь уже начал колотить вилкой по столу. Еще пара рюмочек, и люди б насладились скабрезными песенками в твоем, уж извини, бездарном исполнении.
-Белое семьдесят седьмого просто прелестно.
-Ага, высадил всю бутылку, твою, между прочим, ровесницу, забыв о том, что ты учитель вроде как. Что скажут люди?
-Да брось, я ж так, гость занять место. Ей было неудобно пригласить тебя одного. Нужны б ей все эти старые перечницы, да эта старая курятня?
-Меня одного?- переспросил Теодор.- Ты утверждаешь, что беременная женщина в присутствии мужа собиралась пофлиртовать с каким-то простым священником?
-Она проявляет к тебе интерес неспроста.
-Большей чепухи придумать нельзя! Она так рьяно бросилась нахваливать тебя, Авель, что мне стало все ясно.
-А, значит эта дамочка решила обратить взор на пыльного латиниста-неудачника?
-Естественно- ведь среди твоих подопечных и ее старший сын, балбес редкостный.
-Но очень воспитанный...ик...ноша.
-Что?
-Я говорю, очень воспитанный и, к сожалению совсем не одаренный юноша.
-Вот поэтому миссис Нортон так тебя нахваливала.
-Да, ведь все оценки этому парню я ставлю за старательность, вежливость, и за апще...апчхи! ..общественную деятельность. Можешь обвинять меня в некомпетентности, отче Теодор, но не-ет...-Росаль остановился, обхватил фонарь изящной ковки.-Я просто хочу компенсировать все недоданное добро в этом мире...
-Авель.- Теодор не мог удержаться от смеха.-Какой же ты все-таки забавный и мягкосердечный.
-Заба..забаб...забабно кто сбрендил и выставил на улицу такой большой торшер?
21.
Руки его сильны, крепки, пальцы чересчур хорошо развиты, что никак не выдает в нем человека несреднего ума. Впринципе неплох для знакомства. Хотя знакомы они уже так много лет. Мирабель тихонько рассмеялась- глупо бежать от такой интересной встречи. От такого интересного старого друга.
Мирабель кашлянула.
-О как! Хулиганим, мистер Росаль.
Мужчина обернулся. Изумление сменилось радостью, но радость уступила настороженности. Они смотрели друг на друга как давно потерявшиеся враги, забывшие, что они делили. Он- с ожиданием первого шага, она- с легким презрением.
-Здравствуй.- сказал он и приблизился к ней первым, раскрыв объятия. Мирабель подошла и ткнулась носом в его щеку, словно извиняясь за все. Мирабель прятала острую злорадную улыбку. За спиной, в позеленевшей чаше фонтана блестели желтые как солнце монетки. Монетки как ржавое солнце.
-Здравствуй Авель. Не думала, что встречу тебя снова.
Он вздохнул и стиснул ее так сильно, что косточки хрустнули, как всегда.
-Пять долгих лет прошло.
-Угу.
-Ты такая же красивая.
-А ты почти не постарел.
-Спасибо.
И привычные складки морщин осторожной улыбки, похожей на добрую насмешку вернули ее в те годы, когда Мирабель только-только начала замечать, что под солнцем есть тени, а в небесах- какие-то обещания. Вся злоба Мирабель пропала куда-то.
 Прохладный июль преподнес сюрприз.
Какой он все-таки славный, Росаль. В нем так много нежности и тишины, всего такого, что она совсем не ценила. Сейчас он выглядит задорно, немного вычурно, но все меняется. Интересно, что нового случилось у него?
-Как твои дела? Женат? Дети есть?
-О Боже, Мирабель!- он засмеялся.-Нет! Конечно же нет!
-Значит нет.- не скрывая облегчения сказала она.
 В случае утвердительного ответа она вцепилась бы зубами в его руки, шею и сердце. Разорвала б, разгрызла его на триллионы кусочков. Только потому, что когда-то он был ее Росалем. А в глубине сердца она считала его своим собственным пожизненно.
-И ты знаешь, почему так.
-Ты конченный.-Мирабель стряхнула руку Росаля, рискнувшего обнять ее.
-Я тихо счастлив, что вижу тебя снова.
Мирабель встряхнула волосами, пахнущими ранней осенью, утренним туманом и яблоками. Росаль дотронулся до ее золотистого от загара плеча. Его прикосновения вызывали мурашки. И Мирабель, подросшей за эти пять лет еще на половину головы, до дрожи в руках захотелось обнять его, крепко-крепко, точно некрасивую и свою собственную и оттого самую красивую на свете куклу, сжать так, чтоб ее тепло заструилось по всему телу этого смуглого мерзавца.
-Да, я знаю. Ты сейчас занят? Ты здесь работаешь?
-Два года.
-Тогда пошли куда-нибудь. Надо же как-то отметить нашу встречу. Черт тебя побери, росальская немочь, ты просто прекрасен.- и не обращая внимания на протестующую гримасу Росаля, Мирабель жадно водила ладонями по его голове- приглаживая волосок к волоску, любовно лаская это вновь увиденное чудо.-Особенно когда стареешь.
-Пошли ко мне.
-И не воображай там.
-Хорошо, не буду.
Мирабель усмехнулась. Росаль- впереди, она- за ним, неуверенно, но его рука крепко сжала ее пальцы. Словно если ей захочется сбежать от него, то уже никак. Росаль вел ее по улочкам старой Кассии, где деревья похожи на призраки, а в каналах вода отливает хризолитом, где небо так неповторимо сине, что начинаешь плакать от радости, провожая взглядом его вычурные облака. Июль холоден, начался сезон дождей. Как в тот, другой июль, о котором они оба скучают и о котором им обоим, верно, совсем ненужно было вспоминать.
-Смыться без объяснений, это так на тебя не похоже.
-Только это пошло нам на пользу.- сказала Мирабель. Нет смысла объяснять, что она думает сейчас- Росаль поймет.
-Ни записки, ни весточки за пять лет.
-Все для твоего же блага.
-Я любил тебя. И до сих пор.
-Не, без сентиментальной чуши. Ты ненормальный, совершенный псих, которого я спасла. От восьми до двенадцати.
-Что-что?
-Растление малолетнего- от восьми до двенадцати лет заключения. Понесло паленым. Авель, я была умнее тебя.
-Кхмм.
-И что это за ерундовина болтается на твоем запястье? Она желтая как все солнце.
-Кошачий глаз.
-Снятый с ручки какой-нибудь тринадцатилетки, я полагаю.
-Мирабель...
-Старше тебе не нравятся.
Он остановился и поглядел ей в глаза.
-Ты ревнуешь. Я, признаться, даже забыл, что ты это можешь.
-Чепуха. Ревновать тебя все равно, что ревновать библиотечную книгу.
Мирабель думала, что разучилась ревновать, поняв, что ничего кроме себя самой не может ей долго принадлежать. То, что принадлежит уже не столь интересно, как то, что недоступно. Но столкнувшись с Росалем, поняла, что ревность это неизменный признак любви. Не ревнует только тот, кому все равно.
-Вот мы и пришли. И не топочи так ногами.
-Не топочу.
-И не улыбайся так.
-Но ты стоишь спиной ко мне!
-Я тебя знаю.
-Знаешь, зараза!
-Тогда зачем же...Мирабель...зачем же…
Ключи упали на темный с разводами коврик у двери. Просто Мирабель обняла его и уткнулась носом в черный хаос его жестких волос. Совсем как раньше. И хрупкий мир аквамариновых небес и поющих листьев трижды перевернулся в горящих зрачках Росаля.
-Девочка моя! Ах!
Мирабель вздохнула. Все-таки, нельзя знать ничего наперед. Раньше это приводило ее в ужас. 
Они прошли в квартиру. В полутемноте ничего не страшно. Росаль нашелся. Теперь все будет так, как нужно. С разницей, что им больше не придется скрываться. Если он ее еще любит.
-Темно-то как.
Росаль ввел ее, раскрыл темно-синие занавески, погладил беспокойную голову Мирабели.
-Здесь никогда не бывает зимы.
-Это тебе странно? Ты любишь снег.
-Со снегом ушла моя девочка.
Мирабель подняла хрупкие светлые глаза. У Росаля сдавило сердце.
-Но меня даже не искали.
-Издалека, но я знал о тебе. Потом понял, что как-то бессмысленно настаивать на встрече. Я был тебе кошмаром.
Мирабель покачала головой.
-Я- старый эгоист- любил тебя всем сердцем, каждой клеточкой тела. У меня есть твой любимый ужасный шиповниковый чай.
-Если ужасный, то почему он есть? В память обо мне?
Губы Мирабели задрожали.
-Это совсем глубоко- ты врос в меня, поселился во мне и никак не отпускал. И я не могла ничего, только плакать и проклинать свою жизнь. Я надеялась, что вот однажды, ты появишься и увезешь меня насовсем. Но ты все никак не появлялся, проклятая росальская черешня.- прошептала она и прикоснулась губами к мочке его идеально очерченного уха.
-Бедняжка.
-Нет, я жутко больна. Сама не знаю, чего хочу. Иногда хотела, чтоб все оказалось сном. Иногда хотела закончить все самоубийством. Я все время звала тебя, росальская ива, звала, а ты не слышал. Я хотела приехать в наш город, но все никак не решалась. А потом, три года назад, мне сказали, что ты уехал. Забыл. Я хотела пойти к отцу Теодору, узнать твой новый адрес, но потом подумала:”А вдруг у него новая хорошая жизнь, семья? Вдруг он с ужасом вспоминает меня или уже забыл меня как ночной кошмар? Зачем тогда?” И я не стала. Совсем не знаю, что хочу теперь.
-Может, подсказать?
В полумраке кухни ей стало только хуже. Но Росаль чувствовал как маленький, хищный и очень беспомощный зверек, названный Мирабелью, вот-вот узнает все, о чем он мечтал пять долгих лет.
-Раздевайся Авель. Я конечно выросла, но ничуть не изменилась.- сказала странная милая девочка и ее теплые, совсем сильные руки сжали его хрупкое человеческое тело. Он вздрогнул, на миг ошеломленный ее прямотой, но послушно отдался ее рукам, и кофейная темнота окутала его глаза, и тело его стало легким-легким и, наверное, невесомым.
Росаль всегда думал- есть в этом мире женщины, которых нужно любить и оберегать, а есть женщины, годные только для приключений. Мирабель была всем этим. И с каждым днем- все больше, и больше, и больше...
22.
Она подпрыгивала на кровати, кусала его и по-идиотски смеялась. Близилось утро- самое лучшее из всех, что когда-либо происходили с ними.
Неисчислимое множество старых грязных извращенцев ходит по миру, мечтая о кругленьких девчачьих коленках, и возглавляет это адское воинство Авель Росаль, пожалуй, самый старый и самый грязный из всех этих существ. И самый счастливый из всех них.
-И если после этого Луна не сойдет с орбиты, я буду очень удивлена.- сказала Мирабель, и это было ровно то, что подумал Росаль.
-Ты хочешь уйти?
-Нет. Странно, но вот уйти мне не хочется.
-Оставайся.
-Ты просто ведьма, моя росальская черешня. Ты меня снова чем-то опоил. Как можно тебя бросить?
-Странная фраза для того, кто это уже сделал, тебе не кажется?
-Ты намерен напоминать мне об этом при каждом удобном случае? Я представляю, как ты пережил мой побег. Весьма достойно, скажу тебе. Чем же тебе приглянулась Кассия?
-В юности я часто гостил здесь у родственников.
-Росали медленно заселяют земли цивилизованных. Смуглокожие дикари с печальными глазами. Целое море Росалей, страшно представить. И все говорят по-латински.
-Хмм.
-А чем ты сейчас занимаешься, порок души моей? Щупаешь за коленки хорошеньких девчоночек? Или парнишек?- ревность в ней раскалилась добела.
-Уходи, язва.
-А ведь уйду.
-Ну и куда?
-Туда, куда приехала. И не думай- у меня таких целая очередь.
-Убирайся вон.-прошипел Росаль.
Мирабель фыркнула в полупустую кружку давно остывшего шиповникового чая. Туфли у самой двери. Всего семь больших шагов. Всего семь огромных шагов туда, где начнется нескончаемая разлука.
Нет, Росаль, ты безнадежный неблагодарный засохший каштан. Даже твой детский браслет не вернет тебе молодости. И даже то, что ты остановил движущуюся к выходу свою любимую девочку, только подтверждает твою безнадежность.
 И твою совершенность.
23.
Мирабель кормила Марка конфетами и серьезно и внимательно слушала, как мальчик расписывает возможности будущего космического корабля.
На ее бледных ногах были светло-розовые тапочки, а тоненькую фигурку обтягивало темно-серое пушистое платье с ассиметричным воротником. Беспорядок волос и раскрасневшиеся щеки делали ее еще более привлекательной. У Росаля снова заныло где-то в животе, там, где он уверовал, должна находиться душа. И он подумал, а не спросить ли осторожно у Марка, не нужно ли его подружке что-то из книг. Школьная библиотека неплоха, но судя по читательскому билету Мирабели, та уже все прочла. Опасная мысль.
Он так и не понял, что именно интересует Мирабель- нетрадиционная медицина, биология, история, сказки, старая добрая классика, античная поэзия, география и даже вязание. Словно бы Мирабель пожирала книги. Она изучала людей как набор костей, мышц и сухожилий- отметки в учебниках для старших классов ясно говорили о том. А от замечаний на полях Росаля просто душил смех. Острый ум, цинизм- и это еще не все достоинства тринадцатилетней принцессы.
Мирабель любила природу. При всем при этом она умела чинить велосипеды и лихо сплевывала, покуривая очень крепкие сигареты.
Клад, а не девочка.
Ад, а не девочка.
Росаль даже начал ревновать ее к Теодору. Тот вчера откровенно долго провожал длинноногую глазами, приговаривая вполголоса:"Красотка растет! Ах!"
Но Мирабели всего тринадцать.
Эта обреченная на неудачу то ли влюбленность, то ли страсть сделает его больным. Росаль вздохнул и вернулся в покой церковной темноты. Будь ей хотя бы шестнадцать. Шестнадцать тоже не совсем законно, но в шестнадцать многие хорошие девочки сдаются легко и без сожалений.
Солнце сегодня вырезали из золотой фольги. Оно невыносимо. Росаль потер ладонями уставшие веки. Солнце делает его сильнее и веселее. Но иногда просто хочется побыть в тени.
Что уж закрывать глаза на очевидное- ему нужна не просто молоденькая любовница. Ему нужна именно эта девочка. Неболтливая(а Мирабель умеет хранить секреты), неиспорченная завистью и злобой, кое-когда даже очень приятная Мирабель частенько избивала на развилке настойчивых горе-поклонников, осаждала презрительной полуулыбкой местных красавчиков. Отвратительная и хорошая гордая девочка, чье рождение, вероятно, сопровождалось сильными муками. Такие не выскальзывают из лона матери словно распускающиеся бутоны, такие вылезают, яростно разрывая его, выкарабкиваются на свет, не думают ни о чем, кроме своего любопытства.
Мирабель хочет любви и заботы и знаний, а это он может предложить ей в избытке. Но тринадцать. Тринадцать. Росаль вздохнул. Кто же, черт возьми, поставил эти границы, если разум ее, похоже, опережает земной возраст?   
Он поднял глаза к статуе Бога. "Ты дашь мне ответ? Скажешь ли, за что ты послал мне такое мучительное наказание? За гордыню? Или за мое нежелание становиться простым?"
Белый как кость Иисус свирепо молчал, и веточка красных ягод у его ног полыхала рубинами и кровью.
Большой и больной колокол, что Теодор прозвал святым Александром, пробил начало восьмого. Конец весны тут такой теплый, как в родном краю.
Росаль высунул нос из-за двери. Мирабель, слава богу, ушла. Но Марк его ждал. Маленький славный друг.
-В-вы идете со мной?- спросил мальчишка и встряхнул головой- точь-в-точь как его кумир, Росаль.
-Иду, конечно.- а сам подумал "И мчусь в Ад. Все быстрее и быстрее, и быстрее."
24.
Безнадежность. Так называются дни неверия, дни бессилия. Дни, когда к небесам несутся не благодарности, а только упреки.
Авелю было семнадцать. Он приехал в гости к дяде с тетей с чемоданом книг, которые давно мечтал прочитать в тишине и покое, но это его больше не радовало. Как и поступление в христианский колледж. Трудные вступительные экзамены- латынь, античная история, история средневековья, история религии, и тест на знание священного писания, направленный на то, чтоб отсеять таких чужаков как он- остались позади. Росаль привез свое разбитое сердце, впрочем та любовь была лишь надуманной. Смуглая девочка обладала всем тем, что он надеялся найти в земной женщине, но цели у них были разными. Семнадцать- время срывать цветы. Росаль мучительно обрывал лепестки своей засохшей души. Любовь была спасением от пустоты, которую нужно было заполнить хоть чем-то. Древний мир уже не мог помочь в этом юному мечтателю.
В тени лилового зонтика он переживал разочарование, плакал тайком и считал себя усталым и опытным. Гуляя от скуки по живописному берегу, рассматривая без интереса рекламные проспекты, вечерами напиваясь с новыми приятелями в трех забегаловках, где не спрашивали свидетельство о совершеннолетии, Авель приставал ко всем свободным юбкам и получал отворот или зыбкую надежду. Частенько приятели уносили его, полубесчувственного, пьяного или избитого братьями очередной рассеянной брюнетки, но он был счастлив в те минуты. Он жил, он существовал, он смеялся и мог не думать о том, что причиняло ему беспокойство и тоску.  Будущее не казалось ему трехголовым драконом, а одиночество не было так мучительно.
Устав от безделья, а оставался еще целый месяц до учебы, он читал про какие-то курорты, за пределами края, где, судя по завлекающим картинкам, водились прехорошенькие девушки. Росаль был еще слишком застенчив для семнадцатилетнего. Его интересовал чужой внутренний мир куда больше, чем обладание каким-нибудь приглянувшимся телом. О счастье с такими взглядами не могло быть и речи.
В колледже у него были подработки, занимавшие почти все его свободное время. Росаль знал, чем займется по окончании- амбиции пожирали его. На четвертом курсе началась война. И он радовался, зная, что война уравнивает всех и там, где есть горе, совсем не остается времени на тоску.
Росалю пришлось уехать к тете- дядя попал под призыв и нужно было помогать маленьким кузенам и сестренкам. По какой-то непонятной причине, призыв обошел Авеля. Он ничуть не расстроился- ужасы войны он читал в книгах, а с его воображением это было ничуть не безопасней. Росалю было действительно нечего терять.
После войны многое изменилось в мире. Ему удалось продолжить учебу, но незадолго до защиты ректор намекнул, что о карьере ученого можно забыть. 
Оказавшись с дипломом, и штампом о разводе, Авель не опустил рук. Странно, но он почти не помнил своей семейной жизни. Он переехал в тот славный город, где однажды, еще студентом, случайно сошел с поезда, перепутав станции, и засмотревшись на красоту улиц, усеянных готическими постройками как лес грибами, бродил целый светлый день. Этот город построили люди с глазами как лед, с глазами как небо. Он был бы здесь чужаком, но город принял его и полюбил. Авель дышал городом и все было действительно неплохо.
Днем он учил младших школьников мертвым языкам, а вечерами играл Шопена в церкви святой Александры на углу улицы Красной и улицы Мира. Все было даже прекрасно- свой угол, не очень большой конечно, но уютный, с видом на маленький парк и свободные воскресенья. Воскресными вечерами Росаль гулял, пытаясь найти то, что завершило бы мозаику его жизни. Гулял отчаянно, точно срывался с цепи, искал- и не находил. Может быть, все было в том, что он не мог идти на компромиссы, а может быть внутренняя грызня его светлого и темного портила идиллию завершенности. Кусочки выпадали, а те что оставались, начинали тускнеть.
Однажды Росаль очнулся от удушливого сна, сел на порожек балкона и, смотря в ночное небо, полное ярких осколочков серебряных звезд, звезд усеявших его так, что всякий мог бы услышать их звон, дал себе слово не думать о неизведанных страстях, о потерянных мечтах, оказавшихся пустыми и хрупкими как сушеные мотыльки.
Письмо от давнего приятеля, Теодора, что подсовывал ему брошюрки эротического содержания, удивило Авеля. Он не видел Теодора так давно. У того было все прекрасно: все мечты исполнились. "Все мечты исполнились, какой ужас."-думал Росаль, усталый, перепуганный, одинокий и неудовлетворенный. Исполнение самой главной мечты казалось ему едва ли не ужаснее ожидания исполнения. Росаль не считал себя везучим, и то было правдой.
"Ну здравствуй, дружище.
 Знаю, знаю, ты там хорошо устроился. Но тебя мучает скука. Спросишь, почему я это узнал? В тебе всегда был охотничий азарт, ты всегда изображал из себя детектива или что-то такое.   
Помнишь, как мы барахтались в сене и ты чуть не заснул с папашиной сигаретой? Тебя бы отлупили, но я взял всю вину на себя. Так что я в некотором роде мученик. Ха-ха.
Приезжай как-нибудь летом по адресу, который на конверте. Ты меня не узнаешь. Здесь славно, но друзьями я так и не обзавелся.
Помнишь Тию, ту несимпатичную девчонку, которой половина сельских лопухов платила за счастье пощупать ее здоровенную грудь? Недавно встречаю в городе, ты был бы в ужасе что с ней стало. Она мечтала стать актрисой, или манекенщицей, или танцовщицей, или что-то там еще, но вышла замуж и обзавелась детьми. Весит верно, добрый центнер и мне ее, представь себе, нисколечно не жаль. Мы поговорили с ней, вспомнив всех знакомых ну и тебя конечно же. Так вот, ты знал, что она была в тебя тайно влюблена? Признаюсь, я был удивлен. Но она так бы ничего и не сказала- ведь ей было пятнадцать, а нам и того меньше. Тия обзывала тебя скучным старичком, и вот такая новость. Надеюсь больше никогда ее не повстречать.
Брат передавал тебе привет. Он помнит еще, как ты тайком одалживал его удочку из дровяного сарая, оставляя каждый раз пятачок. Кристиан удивляется до сих пор, почему ты не мог подойти к нему и взять просто так. Он не знал, что ты не любишь что-либо просить, а все твои пятачки снес бабушке Августе. Крис уверен, ты поступил бы точно также. Она кстати тоже по тебе скучает, Авель.
Если отпуск у тебя все же есть, если ты ничего не запланировал, так приезжай ко мне. В сельской школе есть несколько вакансий, а у меня пустует комната. Если конечно не завел себе здесь семьи. В чем я, зная тебя, сильно сомневаюсь.
Теодор."
Росаль ответил отказом. Переписка с Теодором продолжалась восемь лет. Иногда приятель приезжал к нему, пряча в чемодане черную сутану. Хиленький мечтатель обзавелся мускулатурой и вытянулся на целую голову выше Росаля. С Теодором как будто прилетали свежий ветер и разгульное молодое веселье.
"Здравствуй Авель.
У нас тут живенько. Ищут снежного человека- приезжали журналисты, какой-то умник наоставлял следы больших лап. Кто бы мог подумать- такая глушь. Очень миленький лес, тут попадаются рыжики. Хотя ты не любишь леса. Есть даже озеро. Весной начинаются гулянья. Половину городка заселили приезжие. Их верования весьма забавны. У них какое-то другое христианство, но в церковь они ходят исправно. Отчего-то боятся окунать пальцы в святую воду, вместо этого собирают ее в бутылочки и уносят домой. Очень милые простосердечные люди- то и дело подкармливают "своего отца", так они меня зовут. Начали собирать на реставрацию колокольни, хотя я убеждал их, что это бессмысленное дело, проще новую построить. Детишки их все прехорошенькие, но шпана. Ты бы нашел к ним подход. А как твои дела? Если плохо- то комната еще пуста.
Я действительно хочу, чтоб ты скрасил мне старость, Авель.
 Теодор."
На это письмо Росаль не ответил- он просто сложил вещи, написал увольнительную и поехал, телеграфировав другу. Старость Теодора казалась чем-то удивительным. А ведь он моложе Росаля на три года.
Спокойный городок у железной дороги. Поздоровевший румяный Теодор в черном одеянии захохотал как мальчишка, видя друга детства. Хворь Росаля как рукой сняло.
-У нас тут жить можно.
-Я умею приспосабливаться.
 Скромная природа и тишина приглянулись Авелю. Именно в такой живописной глуши он мечтал постареть.
-Выглядишь неважно.
-Спасибо на добром слове.
Длинноногие девушки по дороге здоровались со святым отцом и краснея хихикали. Верно, такие как Теодор не стареют.
-Провинция.-притворно вздохнул Росаль.
-Чего же тебе надо? То ворчишь, что большие города тебя утомляют, то на сельскую тишину жалуешься. Осмотрись- это прелестное местечко для закоренелого мечтателя. Можешь даже писать пейзажи, благо в ближнем городе есть художественные магазинчики.
-Больше не рисую.
-У тебя это неплохо выходило.- Теодор трещал без умолку, рассказывая о чистой местной целебной воде, о мягком декабре и живописных пейзажах, которые Авель непременно оценит. Росаль слушал вполуха.-И не забудь, Свенссон, это директор единственной школы, будет просто счастлив. У них совсем не держатся историки- посылают каких-то зеленых истеричек по распределению и все отсюда сбегают. Ты помнишь еще эту штуку? Так вот, покажи, что ты делаешь им честь.
Росаль кивнул. Блестящий диплом был солидным довеском к профессиональному опыту.  Чтоб не скучать в ожидании беседы, Росаль захватил книгу, подаренную ему одним из бесполезных знакомых, и пошел туда, где его ожидали как минимум перемены. Было не так темно в холле. Росаль оглянулся на директорскую дверь и проглядел быстро первые страницы. Университетская тренировка скорого чтения экономила ему уйму времени.
Биография какого-то придурка, мнящего себя великим поэтом. Какого-то необразованного парня, не способного даже вовремя прийти на важную встречу. Этот парень врал напропалую, пил как сапожник и волочился за всеми женщинами, что могли подкормить его. Работать не умел и не желал, таская деньги из плохо закрытых кошельков. Умер в тридцать девять, оставшись в памяти современников как удивительно талантливый человек, который избежал воинской службы, да покусал на память чьи-то ноги. Совершенный придурок. Росаль не знал, почему его так рассердила эта книга. Может быть потому, что через пять каких-то лет, ему тоже будет тридцать девять, а может он не доживет до тридцати девяти.
Однако время тянется очень медленно. Росаль даже зевнул. Какой-то шум отвлек его от начинающейся хандры.
По коридору шла девочка-подросток в платье из фиолетовой парчи, в черных чулках с серебряными звездами. Длинный, закрученный в несколько оборотов вязаный ажуром серый шарф завершал этот странный наряд. Девочка искала что-то на полу, прижимая к груди картонную коробку, кое-как обернутую подарочной бумагой. И вид у нее был такой озабоченный, что Росаль едва сдержал смех. Девочка вдруг повернула к нему личико, оказавшееся прехорошеньким. И, как будто испугавшись незнакомца, поспешила скрыться в полумраке пустующей школы.
Несколько лет назад Росаль стал замечать, что женщины не слишком балуют его вниманием. Может быть, его мрачная серьезность отпугивала? Правда, находились еще некоторые, зачарованные его ореолом тайны, кто хотел бы продолжить знакомство с ним, но они не были в его вкусе. Росаль не искал простых путей и не любил простых людей.
И иногда, как истинный извращенец, Росаль предпочитал удовлетворять свои потребности правой рукой.
Прелестный все-таки подросток. Теодор должен знать, кто это. Росаль вдруг представил, как идет за ней, останавливает в неосвещенном коридоре. Ее губы приоткрыты. Она сдавленно стонет, когда рука Росаля заползает ей под юбочку, наверно краснеет, хотя в темноте это совсем не видно, всхлипывает и медленно раздвигает ноги, готовясь принять его в себя.
Росаль укусил себя за край губы. Вот так, до боли. До крови. Такие мысли непристали тому, кто закончил христианский колледж, тому, чей возраст стремительно несется к четвертому десятку. Он раскрыл книгу наугад и прочел: " И под облаками, только что сотворёнными, я был счастлив".
Проклятье! И под облаками, только что сотворенными...и под облаками, только...и под облака...Черт! Черт! Черт! Чертова девка! Чертова красивая девка!
-Проходите.- сказал, высунувшись откуда-то из полосы света и полутени, директор. Росаль поздоровался, прикрываясь книгой точно щитом, опасаясь, что работодатель заметит его возбуждение. Нужно получить это место. Для начала.
 Директор рассказывал историю городка, затем историю школы голосом зануды, доброго умного зануды. Росалю хотелось сбежать на улицу и вдохнуть воздуха. Он ушел в свои мысли. Под облаками новорожденными...свежесотворенными...новоявленными...какая чушь привяжется, просто диву даешься.
Директор вежливо, слишком вежливо спросил, есть ли у него какие-нибудь вопросы.
-А девки здесь есть?
-Что, мистер Росаль?
Черт побери, он кажется, сказал это вслух. Директор спросил, есть ли у него какие-нибудь вопросы по поводу работы, а он первым делом спросил про шлюх. Можно забыть об этой работе. Но тот лишь подмигнул и сообщил, что у них тут нет, но в ближнем городе есть, и он может дать Росалю адресок. Ну и ну!
Принят.
Росаль шел, посвистывая. Принят- это плюс. Устал чертовски в дороге- это минус. Так, дойти до домика священника, где же он этот дом, черт его побери, затерялся в притягательном снежном покое декабря, и принять холодный душ. Он поднял воротник и спрятал руки в карманы. Омерзительная книга осталась в кабинете Свенссона. Нет, строчка красива и правильна. Но вот не мог, не имел права ее писать тот, кто пил как мерин, хвастался гулянками и дрался с дражайшей половиной. Не мог? А как написал, засранец! У него была еще жена. И не одна по-видимому. А вот ты, одинокий завистливый осел, бредешь по незнакомому городку, всю жизнь спасаясь только от себя и от себя. Неудобоваримое, свежевытравленное из подсознания в сознание, как эти, как их...новосляпанные облака.
Ну и городок вообще! Ну и директор! Ну и девочка! Окаянная. Так возбудила, давно такого не бывало. И главное, ничего кроме ее личика и кистей рук не видел, остальное дорисовала фантазия. Так, Росаль, дави стоны отчаяния, фантазия тебя рано или поздно погубит.
Фантазия, а ведь ей всего лет тринадцать. Вроде бы он никогда детьми не интересовался. Даже в юности не смотрел на тех, кто был много моложе. Даже в юности он не смотрел на девушек так...так зачарованно.
 Хотя и женщины старше тридцати его не особо-то привлекали. Все его интрижки были спонтанными, лишенными какого бы то ни было тепла- только секс и, что уж совсем редко, ночевка у новой знакомой. Вечернее знакомство, утренний побег. Знакомиться близко он не желал, долгих связей не заводил. Прошлое, настоящее, и чужой внутренний мир его совсем не интересовали с тех пор, как он понял что не найдет кого-то исключительного, исключительно странного. Ну вроде себя. Только поживей и посмышленей.
Тринадцатилетняя девочка с умными глазами и растерянной мордашкой вполне может оказаться одной из школьниц. Интересно, есть ли у нее старшая сестра? Размышляя подобным образом, Росаль добрел до дома Теодора.
25.
Все это началось как игра. Как любопытство, как ответный вызов. Как он посмел, эта чертова ведьма в обличье учителя, так внимательно и нагло смотреть на нее, смотреть ей в глаза, ведь ее власть здесь абсолютна?
Как он посмел появиться здесь и зажить по своим, а не по общепринятым правилам?
В школе все идет по-другому: директор- добряшка-дурашка, привык всех мило распекать, да изредка подбрасывать наказаньица попроще, а теперь спихнул все на этого Росаля, залетного латиниста, родственничка туповатого священника. Какие-то дьявольские силы занесли его сюда, а ведь все ждали историчку-истеричку, очередную перелетную бабочку, на уроках у которой можно будет стоять на голове и оглушать вопросами, попирая ее авторитет и диплом. Ведь Мирабель всегда больше знает, чем все эти училки. А прибыл этот, по слухам, недопрофессор из какого-то Мухозадавийска, и нет бы себе, бормотал сонным голосом о Ромулах и Ремах, патрициях и плебеях, норманнах и саксах, так ведь учит. Учит насильно, изящно и постоянно- и даже после уроков, выманивая нарушителей сонного спокойствия на трудотерапию. Слыханное ли дело- ремонт и благоустройство школы и прилежащих территорий силами школьников! Мама бы, конечно, посмеялась и одобрила методы этого залетного учителя, но ведь та же участь едва не постигла и ее любимую дочурочку. Маму лучше не пугать. Лили вон в открытую заявила, что ямку копать она будет только под прицелом, и то, для своей могилы. Швырнула лопату через плечо и ушла в кино. А за замечание по поведению на следующий день Лили оглушила гардероб таким визгом, словно бы свинью порезали. Кое-как дело с замечанием замяли. На том и отвязались. Вот у Мирабели все равно самые худшие оценки по поведению, самый толстый читательский билет и самая бестолковая на всем свете бабушка. Вчера в споре с Росалем и двумя школомучителями победила Мирабель. Мама мисс Брайт регулярно присылает чеки, напомнил Свенссон, и латинист заткнулся. Мирабель стояла за едва прикрытой дверью и торжествовала.
"Ишь ты, Росаль по имени Авель, стоило о тебе подумать, как ты тут же появился, и сидишь в каких-то смешных четырех метрах, присматривая за стадом первоклашек и насасываясь омерзительным столовским кофе. Вот, оказывается, где ты берешь яд. У тебя такое странное имя, библейское, каких уже точно во всем мире не осталось, а ведь твои смуглые как орех предки едва ли знали Библию. Да что там Библию, они, скорее всего, даже грамоту не знали, ставили крестик, или прикладывали корявый большой палец, дабы расписаться. У меня на коленях книжка про инквизицию, очень интересная, а закладкой мне служит листок контрольной, которую ты щедро расценил в кол. Все бы отдала, чтоб приговорить тебя к сожжению, или колесованию, да, увы, средние века кончились. Какая жалость!"
Мирабель едва чаем не поперхнулась- Росаль манил ее к себе. Аккуратненько так, но очень настойчиво, указательным пальцем левой руки. "Не пойду, буду выглядеть как сумасшедшая или идиотка, пойду, что-нибудь неприятное скажет." Мирабель поднялась. Все будет так, как она хочет. Пусть он себе высматривает другую жертву, а если он еще не понял, так ее здесь ничего не держит.
-Добрый день, мисс Брайт.
-Здрассьте.
Мирабель ушла в свои мысли, и очнулась, только услышав: "...вы все равно собираетесь туда, так что отнесите. Буду вам благодарен."
-Что?
-Вы задумались о чем-то?
-Нет...да. Да нет. Что вы сказали?
-Я всего лишь попросил вас отнести в библиотеку и мою книгу тоже. У вас окошко- нет третьего и четвертого уроков- так что вы все равно будете там.
"Ты с ума съехал что ли?!"
-Давайте вашу книгу. Я действительно туда пойду.
-Судя по выражению вашего лица, это вас оскорбило.
-Нет, нисколько. Я просто думала.
-О чем же?
"О том, что после твоего вчерашнего фиаско ты будешь искать способы оскорбить меня. Но тебе это не удастся, старая ведьма. Я тебе мило улыбаюсь, буду улыбаться столько раз, сколько это будет нужно, чтоб ты перестал подозревать меня в том, что думаю о тебе одно, а говорю совсем другое."
-Я читаю про инквизицию. Вот и мысли бродят.
-Замечу, что это совсем не развлекательная литература.
-Ну кому как. Хмм.- Мирабель повертела книгу Росаля.- Епта...гепта..
-Гептамерон.
-Что за овощ?
Росаль рассмеялся, обнажая десны и желтоватые зубы. Тысячи морщинок потянулись к его глазам и губам. Мирабель Брайт развеселила его, знак хороший.
-Средневековая фривольная новелла наподобие Декамерона.
-И вам не стыдно? Вы же детей учите!- сказала Мирабель, вставая. Она ушла, держа под мышкой две книги, оставив Росаля недоуменно смотреть ей вслед.
 Второй бой тоже за ней. Можно считать, победа в кармане. Вот только чем ей грозит эта вторая победа, она узнает, вероятно, только завтра. На уроке латыни. А пока можно сдать за Росаля этот Гептамерон и взять его себе.
26.
Зима здесь холодная. Даже голос звенит как хрустальные подвески. Адски холодная зима. Значит лето будет настолько же душным.
В зарослях волчашника околела пара симпатичных красногрудых птиц. Росаль обнаружил их и со вздохом вырыл аккуратную могилку в мерзлой земле. Птицы могли бы прилететь к нему, постучаться в стекло, тогда их не ждал бы такой неправильный конец.
Ребятня веселилась. Новые знакомые кивали Росалю. Он дважды заходил в школу- погреться и проверить, как идет подготовка к ожидающимся холодам- меж рамами забивали вату, заклеивали желтой бумагой и сносили дрова и все, что могло бы пойти на растопку. Свенссон упросил Росаля проследить за шумными дамами из родительского комитета. Дамы хихикали над ним, впрочем, осторожно.
Праздничный стол был приготовлен на славу.
Зефир и пастила, нежно-розовая, с кислинкой, два кофейника и плошка для сливок, домашние вафельки с ореховой пастой, сдобные булочки и вазочка с вишневым вареньем окружили книжку про Янтарный торговый путь- Росаль очень любил сладости и историю. В наступивших сумерках праздничные огни за окнами мерцали как зеленые и серебряные звездочки. Захмелевший священник выстукивал подошвами какой-то странный ритм. Теодор все время старался быть рядом, хоть и убегал, когда Росаль становился мрачным, но все же исподтишка присматривал за ним.
Росаль помнил, что в его детстве в холода никто никогда не заклеивал окон. Все жались к печке, надевали по три ватных халата и по две пары вязаных носков. А в воздухе каждое слово становилось звонкой сосулькой.
Снег он любил.
В шесть стало совсем темно, хоть глаз выколи и начался снегопад. Зажигали фонарики, жители приносили самодельные гирлянды и привязывали к огромной елке конфеты и орехи в золоченой фольге. В половину девятого должен был начаться концерт в сельском клубе. Или гуляния для тех, кого не соблазнишь наивными песенками о счастливом рождении прекрасного младенца. Двадцать четвертое декабря. Елка пахнет елкой, а дым костра костром. Гуляш пахнет гуляшом, а корица корицей. И все это вместе пахнет детством. Как жаль, что у мамы никогда не праздновали Рождества- чужого, но такого замечательного праздника. У Теодора всегда праздновали, находилось место за столом и подарок под елкой, и Авель уходил к ним двадцать четвертого декабря. Мама бранилась “варвары, вероотступники”, но Авелю запретить радоваться не могла. Как не могла запретить читать какие-то непонятные ей книги с белыми гладкими как шелк страницами, написанные давным-давно в незапамятные времена чужеземными людьми с кожей цвета снега. Цвета снега. Здесь таких людей был весь город. И только они с Теодором как два грецких ореха среди розовых и румяных людей.
И вовсе они не варвары.
Паренек в очках с толстыми стеклами подошел к нему, рассматривая тщательно и потянул за рукав.
-Ой! А вы не снимете мне красное яблоко? Мне с елки не достать. - и густо покраснел.
-Конечно.- Росаль подцепил яблоко и зачем-то похлопал мальчишку по плечу. Таких в школе бьют, да и в колледже тоже будут бить. Наверняка отличник, но девочки сторонятся.
-Тебя как зовут?
-Марк. Я математику люблю.
-А я не люблю. Меня зовут...
-Мистер Росаль. Я вас у тетушки Констанц видел, вы с ней разговаривали, но больше не разговаривайте- она сумасшедшая. Совсем из ума выжила старушка- воображает себя ведьмой и ночью выбегает во двор, обвязавшись старым мочалом. Честное слово выбегает, не вру! Но вы не бойтесь- она совсем не злая, просто сильно спятившая. А Лилиана говорит, что ее нужно окатить святой водой. Тогда она, стало быть, задымится. Но я Лилиане говорил, что не задымится, потому как ведьм не существует.
-Лилиана это твоя сестра?
-Избави Бог! Лилиана- зазнайка. Учится в пятом. Не знает ничего, и радио не слушает. На танцы не ходит, но все по ней сохнут. Ей тринадцать.- и Марк перешел на шепот.- У нее во-от такая грудь. Честное слово. И все хотят потрогать. А она дает. И пощупать, и показывает.- мальчик захихикал.-Но нужно принести с собой жвачку или шоколадку, а если не понравится, то и не даст посмотреть. Я не видел, честное слово. Но стоял за поленницей и слышал как она торговалась.- поспешно добавил он.
-Значит видел.- сказал Росаль, притворяясь строгим. Когда-то он тоже стоял за поленницей. И за кустиками. И где он только не стоял...
-Случайно. Я не хотел- я прятался, ждал кто придет. Думал, Лилиана без своих девчонок. Они поотдельности совсем неплохие, честное слово, но вместе как три Горгоны. Вечером в пятницу к нам передвижка привозит всякие там забавные киношки. Они туда ходят, с сестрами Марси. Глупые девчонки. Знаете, мистер Росаль, у меня есть модель звездолета.
-Настоящая?
-Из жестянок. Не летает чего-то. Но она неплохо ездит. Приходите посмотреть. А то мне тут совсем скучно. Иногда я со святым отцом болтаю, он славный, у него такие бицепсы.
-А твои друзья?
-У меня их почти нет. Ну только Косая Берта. Но ее отец не отпускает вечером гулять. Они странные оба. Как ее брат повесился в погребце, так все и началось. Потом звонарь с колокольни упал, она с ним вроде как любовь крутила. Святой отец и запретил наверх залезать. Ну и Принцесса. Но она все же не друг, хоть и не бьет меня никогда.
-А тебе нравится эта девочка?
-Я думаю- да. Хоть она очень взрослая- ей тринадцать осенью исполнилось.
Только зря все прозвали ее Принцессой. Настоящие принцессы не дерутся, а она летом отлупила книжками самого противного парня, Костлявого Рона, капитана футбольной команды, за то что он залез к ней под юбочку и полшколы увидело какие у нее трусы. Видели бы вы, какой был ужас потом. Я думал, что он ей по шее даст. А она р-раз- и прямо геометрией в лицо. Затем по уху и еще много-много слов сказала, про честь и достоинство, и еще какой-то фенинизм. Такая храбрая. Даже не боится на колокольню лезть, искать летучих мышей. Но она тут жутко скучает. У нее мать с отцом археологи, вечно где-то ездят. А бабушка злющая как сто чертей. Мира ее обманывает, сбегает на пруд, ходит там в одиночку, разувается и непонятные песенки поет. Всем кажется, что она тоже немного того, но я...-Марк вздохнул.
-Но ты?
-Но я-то думаю, что она просто слишком умная для нашего сонного болота.
-Авель!-  окликнул его Теодор.- Иди скорей сюда! Нашли старое издание апулеевских Метаморфоз с иллюстрациями. Настоящее чудо!
“Настоящее чудо.-подумал, хмурясь Росаль.-Метаморфозы и без иллюстраций книга сомнительная.”
Теодор и Росаль, бредущие навеселе, вспоминали все елки, все игры в Рождество. Звенел смех, крики. Росалю чудилось, что свершится волшебство, и он вот-вот станет двенадцатилетним мальчишкой. И девятилетний Теодор начнет подговаривать его выйти на улицу и обстрелять снежками старого ворчуна, имя которого было так удивительно длинно и смешно, что они то и дело его коверкали. Авель старался не попадать в старикашку, потому что это было ниже его достоинства, а Теодор всегда делал вид, что ему не везет, потому что очень хотел бы пошалить, но был для этого слишком добрый.
Кто-то в черном, до земли средневековом плаще с капюшоном переходил дорогу. Росаль решил, что рождественское вино шибануло в голову. Раздались песни, похожие на причитания или кто-то запричитал так мелодично.
-Вот, ряженые пошли.-сказал Теодор, смеясь так противненько, что Авеля передернуло.-Половина жителей приехала из какого-то другого края. Обычаи- ходят по домам, поют на своем забавном языке и собирают угощенье. Потом обходят бедняков. К полуночи начнется всеобщее гуляние.
Капюшон упал, открывая светлую девичью головку в диадеме из серебряной фольги. Это оказалась та самая, очаровательная фея, о которой Росаль совсем позабыл.
-Вот уже и королеву праздника выбрали. Сейчас всех позовут к столу.- продолжал Теодор. Что-то странное и ехидное было в его голосе. Точно бы он хотел сказать совсем другое.
-Королеву?-спросил Росаль, чувствуя что краснеет.
-Угу. И почему-то местную хулиганку.
-Скажи, а кто тот мальчик, с которым я разговаривал?- Росаль поспешно перевел разговор, видя как нахмурился Теодор. Что же это за хулиганка? Может быть, святой отец тоже как-то почувствовал то же самое, что и Росаль при той неожиданной встрече?
-Марк Леве? Забавный паренек. Только хилый. Болеет, и все пропускает. Наверняка опять оставят на второй год.
У Росаля сжалось сердце. Он понял, чем займется в этом тихом городке.
27.
-Приветик.- Мирабель в самом лучшем из своих воплощений, босиком и с лихо раскрашенным лицом уселась на его безоружные колени. От нее пахло ветром, июлем и такой необыкновенной смесью розы и ромашки, что сладостно и бешено закружилась голова.
-Здравствуй, вместилище всех мыслимых пороков.
-А вчера было "Ах детка, да! Да!" Поздравляю, ты научился ждать. Наверно сидел у двери, то и дело вскакивая и выглядывая в окошко?
Росаль фыркнул. Чего-чего, а читать его слабости ей проще простого. Также как и другу.
-Хорошо мне с тобой.
-Ну наконец-то. Наконец-то ты перестала врать.
Мирабель врала всегда и везде. Порой- без причины. Строгой бабушке, учительницам, Росалю. Росалю- больше всех. И потому врала, что недоговаривала.
-Знаешь, я думала не говорить это тебе. Но это будет нечестно и несправедливо умолчать об этом. Поэтому я все-таки тебе все скажу. И не смотри на меня, росальская черешня. Не смотри мне в глаза. Мне очень стыдно- у меня есть такая скверная привычка...пожалуйста, не смотри!
-Ты хочешь сказать, что самая скверная твоя привычка- бояться привязанности к кому-то? Или, что ты привыкла выбрасывать из своей жизни все, что причиняет тебе неудобства, или то, что тебе уже разонравилось, пусть даже это живой человек? У тебя есть цели, но тебе нужен комфорт, и ты из тех, кто привык брать много, и взамен отдавать ничего?
-Ты все понимаешь.
-Хм. Я сам был таким много-много лет назад.
-Так все-таки, почему ты снова связался со мной?
-Потому, Мирабель...посмотри мне в глаза, скверная эгоистичная испорченная, настоящая принцесса...потому что вот никак иначе...просто люблю.
-Вот такое- и любишь? За что?
-Не за что, не почему. Ты когда-нибудь подрастешь и поймешь такую удивительно простую штуку как абсолютная любовь. Признаюсь, еще каких-то семь или шесть лет назад я не верил в нее.
-И дождался?
-Увы и ах, на свою старую голову. Но мне теперь деваться некуда. Это и то, о чем поет соловей, и то, что записано в древних книгах- любой, от самого всесильного владыки до жалкого нищего страдает и крепнет ею, лелеет и поднимает знамя во имя этой неуловимой, но сильнодействующей благодати, или отравы.
-Это, вероятно, существует. Но я никогда не видела такого.
-Спроси у папы, спроси у мамы.
-Они развелись, когда мне было девять.
-Почему?
-Инициатором была мама. Она сказала:"Неужели я теперь остаток жизни должна тащить воз вместе с этим неудачником, моя принцесса?", и мне было так обидно за папу.
Мирабель соскочила с его колен и закружилась по комнате. Природа обделила ее чувством ритма и слуха. Росалю снова подумалось, что прародителями мирабельскими непременно были Борей и Меркурий.
Он собирал вещи, иногда оглядываясь на нее- вчера они договорились, что на пару дней уедут из Кассии, без особого плана, куда-нибудь на выходные. Мирабель притащила великое множество бесполезного барахла, которое, как она уверяла, может быть очень полезным. Мирабель все тащила в дом, в то место, где она обитала временно или постоянно и эту не вяжущуюся с ее свободолюбивой натурой черту Росаль любил особенно. Все, кого он любил, непременно тащили что-то к нему, создавали свое барахляцкое гнездо и бесконечно прощали его.
-Не забудь моих единорогов!- крикнула вдруг из кухни Мирабель.
-Что-что?- удивился Росаль.
-Единорогов!
-Каких-таких?
-Это из стишка. Допотопный парень собрал твари по паре, но прогневал Бога, оставив единорогов. Единороги плескались, дождь все прибывал, они утонули- он их прозевал. И вспомнил слова Бога “Не забудь моих единорогов”.
-Интересная сказка. В Библии об этом нет ничего. А что ты имеешь в виду под твоими единорогами?
-То, что ты так не любишь, росальская пихта- сборники кроссвордов.
-Это я обязательно оставлю. Дурацкие штуки.
"Если оставлять все-все дурацкие штучки, то и тебя б не худо оставить."-громко прошептала Мирабель.
 Росаль от шока даже не нашел что ответить. Так много злобы, а ведь только вчера ему признались в любви. Верно для Мирабели признания в любви это то же самое, что "спасибо большое" или "который час?", но ведь все же что-то отличает его от остальных миллионов смертных, раз она здесь? Или ей не с кого снять штаны?
Мирабель возникла за его плечом, хрупкая источающая яд Лилит. Поцелуй и следом укус- ненормальная, ненормально особенная женщина.
-Романтическая дурацкая поездка с романтически дурацким учителем.
-Чаша моего терпения переполнится когда-нибудь, честное слово Мирабель.
-Да брось, я же всегда подкалываю. Шантажист.
Мирабель похлопала его по плечу, вернулась в кухню, сделала там два круга на одной ноге, переворачивая стулья, и вдруг очень громко сказала:
-Знаешь, что разозлило меня тогда?
-Что?
-Ты не искал меня.
Росаль вздохнул. Все хорошо, Мирабель говорит гадости только от обиды. Она любит, но она злопамятна. Они оба такие. Все хорошо. Все возвращается на круги своя.
-Я следил за тобой, на расстоянии.
Но Мирабель уже хлопнула дверью. На подставке для зонтов остался ее алый поясок.
На расстоянии, ведь рисковать он не мог. Мирабель испугалась чего-то, а он не стал удерживать ее.
Подруга Мирабели подошла к нему и протянула записочку. "Я уезжаю. Так надо. Ты поймешь. Твоя девочка."
28.
Любить на расстоянии. Одержимость или любовь, он не мог этого понять. Оставаться там, где все напоминало о Мирабели, было невыносимо. Вот его кафедра. Здесь они шалили вторую половину лета. Август настиг их в лесу. И вон там, на развилке, прислонившись к дубу, обняв старое дерево, Мирабель засмеялась так, что он едва не сошел с ума от счастья, и назвала миленьким засохшим топольком. Это было в сентябре. Это было счастье до краев.
А в домике Теодора, кажется, остался ее запах. Он думал, что они будут вместе долго-долго и боялся, что об их преступной связи узнают. Мирабель фактически спасла его- о дружбе тридцатипятилетнего учителя и четырнадцатилетней девчонки заговорили старушки. Всю зиму Теодор деликатно намекал об осторожности. Росаль, упиваясь любовью, терял бдительность. Весной он бродил по городу, глупо улыбался и рассматривал кольца в витринах.
Мирабель дождалась, когда приедет мама и уехала с ней. Любовь требует усилий, определенного насилия над собой. Видимо ей надоело стараться.
Росаль бывал в городе. Там он надеялся увидеть ее.
Он слышал, что Агнес Брайт с дочерью, задержавшись ненадолго в Кассии, отправилась с лекциями по всем городским школам. Кто-то из удачливых газетчиков сфотографировал ученого с девочкой. Красивая суровая женщина сорока лет и изящное личико Мирабели на материнском плече. Росаль вырезал фотографию и спрятал.
 Он дождется своей девочки. Агнес Брайт иногда появлялась в Кассии, но всегда одна. Росаль поджидал ее, издалека рассматривая схожие черты, надеясь, что вот-вот появится рядом любимая мордочка. Он узнал, что мама Мирабели надменна и очень умна, и она также морщит лоб, обдумывая что-то. Иногда у него возникала безумная мысль- подойти к Агнес и расспросить о дочери.
Но как-то ему повезло. Археолог приехала на конференцию. С ней была дочка. Семнадцатилетняя девушка в красном платке. Личико Мирабели осунулось, и было каким-то злым и печальным. Росаль растолкал толпу и хотел было броситься к ней, но вдруг из подъезда вышла Агнес Брайт, похожая на Палладу и Росаль отступил. Мирабель демонстративно повернулась к своей мамочке- точной копией которой была- и поцеловала в щеку. Защелкали вспышки. Девочка его даже не заметила. В “Субботних новостях” появилась еще одна статья и две случайных фотографии- Брайты, совершающие покупки в Оранжерее и Агнес, поправляющая прическу. Точь-в-точь мирабельский жест. Брайты были слишком независимы, чтобы позировать в объектив популярного издания. Агнес газеты редко именовали иначе, как Принцессой за манеру держаться снисходительно и гордо, и Мирабель, безусловно, пошла в мать.
Росаль мечтал о Мирабели, грезил Мирабелью. Если удастся встретиться, то он ее заберет к себе. К концу года он уже измучился настолько, что  дал себе слово похитить Мирабель, пусть даже против ее воли. Это было настоящее безумие. Все чаще ему снилось, что они идут под руку по широкой реке, в камышовой темноте.
День уже стал вечером. За окном потемнело.
Мирабель пощекотала его за ухом. Росаль вздрогнул. Она вернулась и прокралась в комнату. Дождь крепчал, а девушка как обычно выбежала на прогулку пока он дремал. Она вымокла до нитки. В правой руке ее было что-то, и в левой тоже. Мирабель разжала пальцы. Тетрадный лист. Всего лишь тетрадный лист, исчерченный простым грифелем и черными чернилами.
Все эти пять лет Мирабель хранила листок, на котором уместились самые остроумные замечания рассерженного Росаля. И ему почудилась наяву большая река, которую они переходят вдвоем и камыши в ней шумят так ласково и жутко. Солнце давно упало в темноту растертого горизонта. Кто-то поет вдалеке, а может быть то поет небо. И ночные новорожденные облака отгоняют луну.
Пальцы левой ее руки раскрылись как лепестки лотоса. Что-то круглое в серебряной фольге. Росаль недоуменно взглянул в глаза Мирабели. Скоро ее начнет знобить, ведь простыть так легко.
-Это чернослив в кофейной глазури, помнишь?
 Шесть лет назад, в их первом общем сентябре стояли теплые солнечные денечки. И Мирабель вдруг выхватила Росаля из огромного хоровода. Был карнавал по случаю праздника урожая, и кто-то незаметно перевязал рукав его рубашки золотой тесьмой и худеньким колосом. Две руки, такие настойчивые и сильные, к его изумлению принадлежащие девочке неполных четырнадцати, остановили его кружение. И на поляне перед заброшенной водокачкой, той самой, где ветер стонал так изумительно и жутко "у-у-у", Мирабель точно фокусник, освобождающий из цилиндра белого кролика, вытаскивала из карманов фиолетового старого платьица его самое любимое лакомство, чернослив в кофейной глазури. Все вытаскивала и вытаскивала, и вытаскивала и вытаскивала. Росаль уже не мог есть- он умолял пощадить его, он действительно думал, что лопнет тем праздничным вечером. А над острыми и нестройными еловыми головами плясал золотой ветер и звенел золотой смех Мирабели.
Вот и такие были моменты, хоть почему-то вспоминается все самое худшее.
 И Мирабель, теплая как летний дождь и оглушительная как далекая гроза, всегда любила его больше, чем он считал.
-Даже не представляю, чем закончится эта поездка.
-С тобой одни неожиданности.
-А все потому, что ты не можешь проявить инициативу.
Очаровательная луна на ущербе заглянула в распахнутое окно.
Мирабель опустилась на колени, обхватила его талию и сказала твердо-твердо:
-Вот теперь-то я никуда от тебя не уеду, моя чертова сухая и очень любимая черешня.
Росаль склонил голову, словно для посвящения в рыцари и она бережно поцеловала его в переносицу, наблюдая как два темно-карих глаза в ореолах золотистых от электрического света ресниц сливаются воедино. И как будто звезды засмеялись и заплакали серебряным звоном.
29.
Теодор смотрел, как уходит Росаль, яростно взбивает пыль на дороге, и серая муть окутывает его колени.
"Авель, Авель.-думал Теодор.-И ведь никто не скажет тебе всей правды. Все предпочтут уклониться, уйти, и только я пытаюсь объяснить тебе, но тщетно. Это ранит тебя постоянно- ты никогда не слушал никого. Ты умен- ты образован, но что это за жизнь, если тысячи книг не дали тебе подсказок? Жизнь учит больней книг, она нелогична, она коверкает нас, лепит, и только одному Творцу известно, зачем так, а не иначе. Твоя гордыня, твое высокомерие отдаляют от тебя тех, кто могли бы любить тебя. И ты, уязвленный, списываешь все на мелочность уходящих. Есть только один нерушимый закон с Начала Времен- мы получаем ровно то, что отдаем. И так будет всегда, пока ты не поймешь."
Росаль улыбнулся раннему утру, бурым верхушкам деревьев и серой крыше чудесной старой церкви, где еще совсем недавно проводил свои одинокие вечера. Какую же волшебную музыку, какие добрые слова слышали эти своды, эти люди. Свежий воздух октября способен вскружить голову, что б там не писали эти сентиментальные современные поэты, осень довольно приятное время года. Осень была создана, верно, для того, чтоб каждый смог побыть наедине с собой и вдоволь узнать себя. Ангельское и демоническое- вот из чего создан человек, и он сам тому вернейшее подтверждение. Уроки истории и латыни днем, лицемерная занятость в местной церковной школе по воскресеньям и три свободных вечера беспросветнейшего блуда. Днем- любование собой, гордыня под маской щедрости и кротости, да изредка обезоруживающий цинизм. Лицемерие в вялых попытках добиться признания хотя бы этого маленького церковного кружка, да презрение ко всему и всем в самом темном тайном карманчике души.
Все-таки осень. Войти в янтарный город и улыбаться во всю широкую пасть тем, кто будет приподнимать шляпу, да игнорировать тех, кто ему подмигивает. Пусть этот священник учит его как жить, но он совсем мало знает о своем лучшем друге. Совсем мало.
30.
Росаль шел по школьному двору. Длинноногие подростки гонялись за кем-то. Росаль остановился, узнавая признаки жестокой травли- всегда и везде богатые и хорошенькие издевались над дурнушками, над отличниками, над мечтателями. Даже в его детстве был такой случай. Но юный Авель Росаль был агрессивен и храбр, и обидчики исчезали, считая его не от мира сего. И его вполне устраивал такой образ.
 Две тридцатилетних учительницы помахали ему тонкими словно ветки ручками. Он поздоровался с ними, те кивнули ему и захихикали. Страшненькие и стареющие, они всегда ходили парочкой.
Странно, хотя нет, это совсем не странно, никто из местных одиноких женщин не подавал ему знаков внимания. Полчаса назад, блуждая по холлу, Росаль рассмотрел себя в полный рост. Не толстый, не худой, не лысый…и засмеялся. Странный. Слишком странный и непонятный. Вчера Теодор обозвал его чертом и посоветовал перестать хмуриться без повода. Но Росаль слишком любил черный цвет. Привык. А хмурое лицо отпугивает всех ненужных. Местные не столь симпатичны ему.
Раздавались жалобные голоса и брань. В конце двора, около сваленных как попало ржавых остовов велосипедов и поленницы происходило что-то скверное. Четверо мальчишек, по-видимому пятиклассников обступили растерянную девочку.
  "Как свора гончих вокруг зайца."- подумал Росаль и уже собирался было вмешаться, как раздался пронзительный свист, полетел целый град камней.
-Это Принцесса! Бежим!- закричал один хулиган.
-Кыш отсюда!- это прозвенел высокий голосок с истеричными нотками.-Кыш!
И в следующую минуту четыре пацана припустились со всех ног, а из тени, точно ожившая фигура святой Мириам, вышла девочка-подросток. Она прошла мимо спасенной, как будто совсем не замечая ее. Играя длинными, свободно развевающимися волосами, девочка пересекла двор. Она шла, задумчиво глядя под ноги и ветерок трепал ее длинный форменный пиджак и совсем короткую, верно подшитую больше чем следует, черную юбочку. Девочка была чудо как хороша.
Девочка с улыбкой феи шла навстречу Росалю.
Она подошла совсем близко, но словно бы не видела никого. Ее глаза были задумчиво-сини и нежно-серы.  Точно ее дух был где-то очень далеко. И вдруг она споткнулась об осколок кирпича. Ахнула испуганно, точно только что очнулась от своих раздумий.
 Росаль подал ей руку. Маленькая влажная ладошка коснулась его пальцев. Девочка едва взглянула на него, и как-то жутко смутилась. Почему? И задержала руку на две секунды.
Росаль вспомнил, что ее имя Мирабель Брайт, закадычный друг Марка. Та самая Принцесса, о которой мальчик иногда рассказывает с придыханием и восторгом. “А Принцесса вчера вылезла на перемене из окна в синем коридоре и влезла обратно. Хотя было нельзя. Принцесса ничего и никого не боится…” Эта девочка, похоже, была чем-то вроде кумира для Марка.
Росаль долго провожал ее взглядом. Мирабель Брайт даже не оглянулась. И это огорчило Росаля. Ему показалось, как оглушительно закричали птицы, как сдвинулись неторопливые синие облака, как похолодало вдруг, как замелькало все перед его глазами, когда она ушла. Росалю показалось, какая удивительная вещь, он нашел то, что сделает его крепче. Или убьет. Немыслимый нежный аромат девочки с глазами цвета топазов, инея, звезд и листвы взволновал его. 
В домик священника он пришел почти без сил. Росаль никому не смог бы признаться в том, что полчаса стоял на развилке, вглядываясь в сердоликовую даль, туда, где солнце завершало свой дневной круг, и остов заброшенной старой церкви мрачно чернел на закате. Туда, где дорога развивалась надвое, и по одному из ее рукавов ушла девочка, пахнущая теплой яблочной осенью, сладкой юностью, свежескошенным сеном и еще чем-то, что он обонял впервые.
Росаль забыл на минуты свою старость. Он разрешил себе уплыть на легких волнах радости и зарождающегося безумия. И последние лучи света согрели его сердце, руки, лицо и Росаль был спокоен и счастлив, чуточку печальный оттого, что наконец ощутил это.
Теодор, следивший за тем, чтобы Авель вовремя ел и не срывался с катушек, почувствовал его настроение еще у двери.
-Да что ты такой поникший-то все, а?
-Я думаю.
Росаль кое-как сполоснулся в дребезжащем рукомойнике, повязался салфеткой, поковырялся в салате. Жаркое по излюбленному рецепту Теодора его даже не прельстило.
-Поменьше бы тебе думать.
-Быть как ты?!-взъярился Росаль.-Тебе-то легко! Сходил на службу, пострелял глазами и все! Все!
Теодор сочувственно потрепал его по плечу. Росаль отвернулся и вышел из-за стола. К ужину он совсем не притронулся, значит заболел. Пусть так.
-А я-то гадал, в чем дело. Завтра отпросись, съезди в город. Развейся.
-Историю Карфагена ты рассказывать будешь, троечник?
-Я, так уж и быть. Прикрою тебя. Скажу, что ты заболел.
-Заболел! Чем же, интересно? Ничегонеделаньем?
-Действительно заболел.
Росаль сломал окурок, пнул вздыбившийся ковер.
-Прости. Я схожу с ума.
-По ком-то?
-Да просто так.
-Просто так? А эта дурацкая улыбка, которая была на твоем умудренном летами лице, когда ты перевалился через порог…
-Умудренном летами! Даже слушать тошно!
Росаль рухнул на жесткий такой неудобный диван и прикрыл глаза. Повалялся. Поднялся. Было девять. Прилечь бы перед проверкой контрольных. Утром ему сказали, что летом занятия продолжатся. Шестой и седьмой классы готовят согласно эксперименту Свенссона, а это значит, что летом Росаль не сойдет с ума от скуки. А если эксперимент пройдет удачно, то в следующем году все повторится.
Интересно, эта изумительная девчонка в шестом или седьмом? Сколько ей лет? Тринадцать или четырнадцать?
Преодолев шесть скрипучих ступенек, он вошел в маленький до боли знакомый покой. Впрочем, покоя он уже лишился.
Росаль повалился на кровать.
Он вспомнил, как задралась без того короткая форменная юбочка, открывая полоску светлой кожи на бедре. Значит все тело у нее такое же нежное и белое. Росаль расстегнул брюки и обхватил твердый член. Довольно прохладно, а эта Мирабель ходит без чулков. Говорил ли ей кто-нибудь, что в строгой школьной форме она так вызывающе хороша? На ней похоже совсем нет никакой косметики, которую так любят школьницы, но, тем не менее, она выглядит чересчур провоцирующе. Мирабель Брайт не боится никого. Наверное, кобель чувствует течки суки и многие догадываются о ней. Но гордо поднятый подбородок, и эти временами умопомрачительные колкости в адрес мальчишек действуют как гранаты.
-Ты там спишь?- раздался голос внизу.
-Черрт!
Звук шагов у самой двери. Росаль быстро накинул одеяло. Ничего себе номер- онанизм в домике священника. Хотя Теодор знает, что у него уже два месяца не было женщины. Два месяца- с ума сойти. Теодор знает о нем все, и даже больше, чем можно представить.
Теодор заглянул не постучавшись. Ну как всегда! Как всегда, бесцеремонный друг. И мало того- лучший друг. Единственный друг. Хорошо хоть как двадцать лет назад через окно не влезает.
-А-а, ты спишь старик. Прости.
-Теперь уже не сплю. Чего хотел?- буркнул Росаль, натягивая одеяло до самого горла.
-Да просто принес тебе кое-что.- как-то криво усмехаясь, священник кинул на кровать ворох каких-то пыльных журналов. Росаль бегло просмотрел даты.
-Какое старье.
-Ну ты же любишь все старенькое.- подмигнул закадычный друг и скрылся внизу.
Росаль не удержался и пролистал первый. Античное искусство. Искусство. Не сборник анекдотов. Искусство?
Боги и демоны! Статуи Венеры, Гебы и Юноны. И все в чем мать родила. Спуститься бы и настучать по голове за такие плоские шутки. Подсовывает картинки с голыми статуями.
Росаль отшвырнул журналы, подошел к двери, заперся на замок и рухнул на постель. Закрыл глаза. Вспомнил, как блеснула светлая кожа на бедре Мирабели Брайт. Какая рассеянная улыбка скользнула по нежно-розовым губам, когда Мирабель вдруг поняла, да-да, поняла что упала, выскользнув из своего блаженного небытия в окружающий мир. Ее губы так очаровательно непропорциональны, а ее носик, почти классической формы, усеян маленькими  веснушками.
 Росаль представил, как ее мягкие, покрытые шрамиками руки касаются его бедер, как она встряхивает гордой головкой, хохочет и становится между его ног…
Сладкая судорога свела обе руки. Росаль кончил.
Она должна быть еще восхитительно узкой. Вот только узнать ему, к сожалению, не удастся. Росаль уткнулся лицом в подушку.   
31.
Воздаяние за искушение, Мирабель. Видеть тебя радость, но боль провожать тебя глазами. Твои губы алы, твои губы горьки как рябина. Ты бледная шелковая дева со всеми хризолитами небес в глазах. Твои волосы тревожны- они ковыль, гиацинты. Твое дыхание легко и морозно как первый снег декабря. Ты беспечна, серьезна, бессмысленна и очень красива, но красота твоя- воздух, отравленный ядом, воздух, обжигающий мою плоть. Все пошло не так, как я однажды нагадал себе, да, вот с собой я честен, ни на что я не рассчитывал, убивая жизнь ветхозаветными сказками в поисках тебя, ясноокая Прозерпина убранных полей.
Когда ты ходишь босая по берегу Желтого ручья, твои маленькие следы вызывают у меня боль сильнее чем все те, что я испытывал за предыдущую жизнь.  Я мог бы распластаться у твоих ног, но ты предпочитаешь эти бессрочные догонялки. Ты появляешься где-то, дразнишь ветер, дразнишь меня и снова кружишься в танце облетающих листьев, пока очередной вечер не укроет этот день. Вечером закат горек как коньяк, легок как камыш и мне ничего не остается кроме как мечтать о тебе.
Вспоминаю твои руки- большие, худые и смуглые. И нитку бус на левом запястье- синие, голубые, чернильные и маленький оборванный кончик свисает до середины ладони. Ты некрасив и очарователен, печален, лихо весел и непоправимо загадочен Росаль. Ты чужеземец из далекого далека и я для тебя не более чем босоногая нимфа с ветреной улыбкой и ветреными волосами.
Замерзшая рябина меж рамами моего окна пахнет грязным стеклом и февралем. В феврале ты клеил гирлянды, покачиваясь на табурете в классе истории и веселя Марка, мельтеша через расписанное зимой стекло. Ты был тем, что я не заметила и это стоило мне дорого- ты захватил меня врасплох летом, в самом пепле июля. И мне захотелось отдаваться тебе всегда. Это было чудно, это было ново. Твои тягучие глаза, твоя осторожная походка, точно ты большая кукла и вот-вот рассыплешься...
...а летом тоже идет снег. Легкий, назойливый, он долго-долго кружится, не желая упасть. Это пух тополиный. Именно летом, среди этого снега, мы все и поняли. Мы даже осени не боялись, и зимы, и весны, и следующего лета. Никто ни в чем не виноват, ты знаешь. Все случилось ровно так, как случилось. И мои дни, недели, месяцы и годы побежали быстрее. Ты над этим всегда смеялась, маленькая солнечная колдунья. Я был твоей сухой черешней и буду теперь всегда. Когда мне больно, я закрываю глаза и вижу тебя, танцующей во дворе с букетом асфоделей, я наблюдаю за тобой как охотник, боясь пропустить самый важный момент твоих метаморфоз, и от твоей резкой юности становлюсь печальным. Ты не догадываешься о том, ты питаешься светом, источаешь аромат как цветок сливы...
Я наблюдаю за вами обоими, точно вор, точно тень. Мне нужно следить за вами не потому, что это свойство моей натуры, а потому, что иначе я уже не могу. Вы не сговариваясь играете в разрушительную игру и стонете от боли, отнимая друг у друга минуты счастья, пока я, точное бесплотный дух наблюдаю за вами. И с каждой вашей победой я плачу, и с каждым вашим поражением я плачу еще сильнее. Я не могу быть ни с тобой, ни с ним, и не потому, что ты отобрала у меня его, а потому, что он никогда не узнает. Потому, что его колкие слова будут еще больнее и сильнее, острее чем твои презрительные шутки, грациозная Мирабель. Я вижу, как его разъедает жгучая жажда себя в тебе, и это ваше злополучное сходство притягивает его больше моей заботы. Он все меньше нуждается во мне, в его тихом островке, и мне еще больней терять вас. Я наблюдаю за вами тихо-тихо, как тень. Я всегда был ему тенью, а тебе даже чем-то большим. У него редко находились для меня добрые слова, но он мог быть рядом, он мог появляться и менять все к худшему, мог делать теплым и уютным любое место. А ты была моим искушением, перед которым я устоял, но он попался, злая глупая девочка. Не моя, не моя девочка, Мирабель. Вы не будете счастливы, это счастье обманчиво точно облако и хрупко как первый снег.
32.
Завтра будет уже июнь.
Росаль оторвал листочек календаря. Кто-то окликнул его. Марк, похоже. Росаль радовался своему старательному ученику- Марк относился к нему как к старшему другу, рассказывая все-все и не переступая границы. Иногда Росаль жалел, что у него не получилось завести своего сына, может быть, он вырос бы таким же как этот исключительный ребенок. А может быть нет. Во всяком случае, у него есть гарантия, что никто не скажет ему "Дорогой сэр, вы подлец!".
-Представляете, мистер Росаль! У меня пять по геометрии!
-Ты очень умный мальчик.
-Но только благодаря вам, сэр.- Марк доверчиво и радостно улыбался своему кумиру и держал какой-то черный мешочек.- Я принес показать. Взгляните.
-Что это?
-Я взял его у Косой Берты. Они совсем там с папашей рехнулись. Вызывают духов умерших на развилке.
-Неупокоенные души это сказки. Мне удивительно, что ты, скептик, а веришь в такое.- Росаль любопытства ради заглянул в мешочек. Сухой лопух и камыши, под ними слой старой газеты... Росаль разгреб все это и глазам его предстали какие-то листья. Подозрительные листья.
-Она тебе это дала?
-Я сам стащил.
-Воровать грешно.
-Вы прямо как святой отец!- фыркнул мальчик.
-Это я заберу. Нужно показать директору.
-А что там?
-Ничего хорошего.
Росаль закрыл класс. Марк вертелся около него маленькой собачонкой.
Чтобы попасть к директору, чей кабинет теперь располагался в связи с этим дурацким долгим ремонтом в здании, нужно было пройти двор. Пять часов пополудни. Занятий нет, и Свенссон скорей всего не распекает кого-нибудь. Шестиклассницы в компании восьмиклассников, общим числом около девяти  сидели на бревне. Все переоделись в домашнюю одежду, стали похожи на маленьких пестрых зверей.
-Смотрите, Юлий Цезарь пошел!
-Тише Лили!
-Он все равно не слышит. А что он там несет? Наверняка свое сердце?
-Или вырвал языки врагов и спешит к своему императору.
-Тише дуры! Он же все слышит!
Росаль решил не отвлекаться на глупые детские шутки. Возмутительно расхрабрились за те жалких три недели, как он ведет у них. Ничего, лица запомнил. Отыграется на занятиях. Пока у него есть более важное дело- сообщить, где прячут коноплю.
-Там воспитательная работа!- крикнул секретарь, но Росаль со своими уликами и бровью не повел. В этой духоте было две души: Свенссон, а по другую сторону старого исцарапанного стола- ученик. Точнее ученица. Точнее Мирабель Брайт.
“Господи.”-подумал Росаль. Только Мирабели Брайт ему сейчас недостает.
-…и если б окно было открыто, как вы говорите, юная леди…
-Оно было открыто!- яростно возразила та, которую издевательски, и с восхищением, и с усмешкой называли Принцессой.
-Авель! Рад вас видеть. Ойй, по какому вопросу, мистер Росаль?
-Вот. Посмотрите на это.
Свенссон рассматривал мешочек, пока Росаль, храня на лице самую строгую из всех гримас тайком сверлил затылок провинившейся школьницы. Непослушные волосы, источающие аромат яблоневого цвета были грубо скручены узлом. На шее висели бусы из мелких янтарных звезд. Они утопали в бледно-розовом воротничке атласной блузки. Вот такая вот странная Лаура...
-Один из учеников взял это из дома Робертины Марджес.
-Но это же…это же…
-Ага.
Светленькая головка вдруг наклонилась над столом, и девичья ручка сцапала сухой листок.
-Каннабис.- сказала девочка тринадцати лет и засияла как новенькая луна.-В наших краях не растет. И судя по форме листьев…
Росаль вспотел и отобрал у нее листок, как будто случайно задев ее светлые пальцы. Свенсон связал мешочек и швырнул в верхний ящик своего скрипучего стола.
-Думаю, полицию надо немедленно поставить в известность. Я сам это сделаю, мистер Росаль. А то еще, не дай Бог, дети пойдут к Марджесам…
-И захихикают.- сказала девочка.
-Авель…Росаль…черт дери, заберите это чудовище. И отчитайте ее хорошенько. Или дайте ей ведро с тряпкой, и пусть отмывает то, что оставили ее паразиты-приятели…
-Я не причем!
-Все! Идите! Разрешаю применять к ней любые меры, какие сочтете нужными.
“Любые меры.”-мысленно повторил Росаль. В брюках было уже невыносимо тесно. "Любые меры, какие сочту нужными. Как жаль, что изнасилование не входит в перечень наказаний."
Он выбрал путь не через школьный двор, а через лестницу у закрытой колокольни. Впереди шла Мирабель Брайт, он легонько подталкивал ее, когда девочка останавливалась. Они оказались на самом верху, на четвертом этаже. Там, где находился третий запасной вход в школу, который предпочитал Росаль. Мирабель обернулась.
-Что вы натворили?- спросил Росаль, протягивая ученице связку ключей.
-Ничего.
-Что вы сделали?
Мирабель только головой покачала.
Три недели, шесть уроков, шесть часов. Он страшно нервничал, входя в этот класс, но никто не замечал его волнения. Даже Мирабель Брайт. Особенно Мирабель Брайт.
-Что вы сделали, я вас спрашиваю.-прошипел Росаль, злясь на недоступную опасную прелестницу.
Мирабель проявляла удивительную рассеянность и с отсутствующим видом слушала, или смотрела в окно и карябала что-то в учебнике. Иногда Росалю казалось, что кто-то высверливает на нем дыры глазами, но это вряд ли могла быть она. После того, как он останавливал рассказ, то пытался  осторожно поймать глазами потухшие, усталые глаза Мирабели Брайт. Может быть, она дорисовывала античный мир по-своему, и в этом хаосе полном заколотых, разорванных львами, дерущих, сосущих, выпотрошенных и удавленных было еще что-то такое...
Эрос и Агапе- две половинки гнилого запретного плода его страсти к ней. Но только в столь близком опасном присутствии они становились единым греховным плодом, отведать который невозможно.
Девочка вздрогнула и выронила ключи. У самых его ног. Присела на корточки. И посмотрела на него снизу вверх. Так провокационно, словно бы поняла- он же мужчина, только мужчина. Росаль сунул руки за спину и сжал кулаки до боли. Им действительно можно манипулировать сейчас.
Ее волосы распущены. Дышит она часто-часто, словно только что бежала. А эта невыносимая наглая, такая горделивая ухмылочка... Ее юбка слишком коротка, а голые ноги кажутся такими нежными...а эта шея...воистину, комар и то счастливей его- ему позволено куда больше, чем ее учителю.
Мирабель Брайт откровенно нарывается на проблему. Вот только проблема будет и у Росаля, если...если.
-А если...?- сказала вдруг Мирабель. Росаль не произнес ни слова.
-Если я расскажу вам все? Все-все, в мельчайших подробностях?
-И?
-А ничего!
-За ничего не вызывают к директору.
-Да, вы правы.- Мирабель начала подробно рассказывать, как подцепила замок на окне, сорвала ставню и вышла в окно.-Замочек слетел сам. Там еще царапины остались.
-А обратно как?
-Также. Карниз-то широкий. Я на нем посидела минуты две.
Росаль покрылся холодным потом. Значит, это был не первый этаж. Мирабель Брайт наказали за то, что она рисковала ради какой-то сиюминутной прихоти своей жизнью. Все обошлось, но почему же его тогда не было с нею? Будь он там, Мирабель никогда бы не вылезла в окно. Он бы остановил ее, отругал как следует. Тогда Мирабель, чудное и прекрасное существо, прониклась бы доверием к нему.
-Замок-то дурацкий. Он там висел уже тысячу лет. Но я все закрыла.
Мирабель Брайт, наконец, соизволила подняться. Глаза-то у нее были какие-то шальные. Скорей всего выпила что-то час назад и до сих пор трезвеет- у подростков очень слабые мозги. Мирабель, верно, сама не замечает, как рассказывая, покачивает бедрами, как расползаются в улыбке уголочки светло-розовых губ. Да, похоже она нетрезва- такие яркие глаза и такая странная ухмылка. Изнасиловать б эту белоснежку, пока никто не видит. Скорей всего девчонка даже не заметит этого. Или заметит, и будет не прочь такому приключению.
Росаль облизал пересохшие от волнения губы. Создать проблему достаточно просто. Но Росаль не Абеляр- его в случае чего просто придушит собственными руками та самая грозная и обеспеченная мать милой пьяной девочки.
-Вас видели с улицы?
-Да. Донесли. Я теперь в коридоре мыть буду?
-Нет.- сказал Росаль, представляя как под его надзором возмутительно прелестная хулиганка садится на корточки, то наклоняясь, то изгибаясь, выпячивая попку. Кошмарное наказание для него самого. Ведь в школе уже никого нет.
Он или спятит, или спятит и сделает с Мирабелью все то, что делает с ней в снах, или даже больше. В этих безумных снах он стоит на коленях перед Мирабелью, а на шее его ремешок с ее юбки, точно поводок, а другой конец держит она и довольно ухмыляется. Иногда Мирабель ведет его за руку на пыльный старый чердак Теодорова домика, а второй рукой он гладит через кружевную блузку ее маленькую крепкую грудь. Она дразнит его, но он оказывается сильнее.
  Во всех снах он счастливо и самозабвенно трахает ее, школьницу тринадцати лет. И только наяву он вспоминает, что тело и дух неразрывны.
Ах ты, грозная сладкая слабая запрещенная Мирабель.
-Мытье полов чересчур просто для вас.
Мирабель, наконец, открыла дверь. Росаль вздохнул и пошел вперед. Она семенила в хвосте и цокали каблучки. Росалю казалось, что это стучит его сердце- быстро-быстро, больно-больно. В оглушительной тишине, в полутемноте пустой школы, они были вдвоем- стареющий учитель и девочка-подросток, нет, молоденькая девушка. Если она сейчас ненароком прикоснется к нему, то он точно обезумеет, сожмет ее и высосет всю сладость этих запретных губ. Затем опустится на корточки, стянет косо подшитую форменную юбку и станет ласкать языком до тех пор, пока Мирабель не сдастся. Может прямо сейчас так и сделать? 
Господи. Господи Милостивый, ей же всего тринадцать! Росаль услышал собственную мольбу.
Он открыл класс, подошел к шкафу и принялся искать. Девочка стояла так близко, так рискованно близко. Он обонял ее дыхание. Запереться бы изнутри, все равно никто не пойдет сюда. Росаль закроет класс и поцелует эту славную шейку. Он будет с нею так нежен, что девочка даже не испугается. Возможно, она поймет его страсть к ней. Маленькая сучка Мирабель обхватит его своими бедрами, и они сделают зверя с двумя спинами...
 Это просто сумасшествие, а не девочка.
Мирабель, кажется, фыркнула за его спиной. Он оглянулся.
 Что за вульгарный вид у тринадцатилетнего ребенка! Форменная юбка обрезана так коротко, точно девчонка знает о своих достоинствах, а блузка вообще расстегнута на три пуговицы. Ах да, это же Мирабель Брайт, ей море по колено. Через год-другой все мужчины этого города (все те, кто обладает хоть каким-то вкусом), начнут подкарауливать ее.
Две тетрадки легли в девичьи руки.
Росаль представил, как приводит ее к себе, укладывает на жесткую кровать, входит в нее пальцами. Мирабель изгибает юное тело и шепчет его имя, обхватывает его шею и сладко плавится и скулит. Теплая истома окутывает его тело. Мирабель, сгорая от желания, притягивает его к себе, ерзая и постанывая, она отдается ему.
Для того, чтоб отделить добро от зла, нужно неоднократно столкнуться со злом, заглянуть в его глаза и иногда даже пожать ему руку. Что здесь зло- его желание любить ее, или этот грех вожделения?
Вчера ему опять снился дурацкий сон. Мирабель обнимала его, обхватив крепко-крепко. Солнце опадало за горизонт, и остатки света сверкали в молодой листве как большие блестки. На Мирабели ничего не было. Сон был так реален, что Росаль засмеялся от пьянящего счастья и любви.
Он проснулся и глупо хихикая, пошел на занятия. Вспоминал и хихикал еще полдня.
  И тут Росаль поймал себя на том, что тишина затянулась. Он пялится на Мирабель Брайт, а она испуганно отводит глаза. Неужели все его непристойные мысли отразились на лице? Впрочем, что бы там она ни увидела, это недоказуемо.
-Это прописи. Потренируйтесь дома, а завтра, после большой перемены, принесите мне. У вас, кстати, отвратительный почерк.- он усмехнулся.-Обе тетради печатными буквами. До конца.
-Но вы, должно быть, шутите…Я не успею…
-Не шучу.
-Но завтра все равно латыни нет.
-Латыни нет, но есть я. Ступайте.
-Знаете, мистер Росаль…-начала было Мирабель.
“Какую-нибудь гадость скажет.”-мелькнуло у него.-"Вот только скажи мне." Он ждал, что провинившаяся вздумает грубить и тогда у него будет законный повод вцепиться в нее, прикоснуться к ней, и это не станет ничем предосудительным.
Но Мирабель молчала.
-У вас не будет времени на изучение каннабиса, мисс Брайт. Всего вам хорошего. До завтра.-буркнул он.
Мирабель выбежала, вздрагивая. Минуту погодя он закрыл класс и, услышав приглушенный плач, остановился и выглянул осторожно. Мирабель сидела на лесенке, на самой середине и горько-горько плакала, прижимая к груди прописи. Что так могло обидеть ее? Ну не это же смехотворное задание? Разве ей приятней было б чистить затоптанный коридор под присмотром взрослого? Все равно понапишет какую-то околесицу, он сделает вид, что задание выполнено и забудет. Росаль решил задержаться в школе. Через пятнадцать минут он выглянул снова. Мирабели на лестнице не было. Не было. Не было.
33.
-Мирабелька, за что ты меня любишь?
-Уфф.- она вздохнула.-Знаешь, это будет долго и трудно.
-У нас есть время.
-Ну во-первых, у тебя есть личность. Характер какой-никакой. Однажды, прогуливаясь по школьному садику, ну когда его еще не было, а стояли всякие перевернутые урны, кучи окурков и пеньки, я тебя заметила. По-настоящему. Я еще тогда подумала:"А эта некрасивая красотка совсем не так уж проста. Неслучайна здесь."
-Ты думала обо мне в женском роде?
-Да, ты был мне кем-то вроде противника с тех пор, как мистер Свенссон стал спихивать на тебя мои наказания. Поэтому думать о тебе в женском роде значило хоть как-то уравнять тебя с собой. Ты просто заявил о себе, как будто новый захватчик. И весь городок покорил своей теплотой.
-А до этого захватчиком там была ты?
-Мне так казалось. Но я ж ничего не принесла, только сидела и кичилась привлекательностью и наглостью, громким именем, словом всем-всем, чем смешно.
-Тебе казалось, что я твой противник?- переспросил Росаль, рассмеялся и опустил сухую ладонь на голову Мирабели.
-Ага. Вот такое дурацкое детство.
-Детство твое было прекрасно.
-Нет, теперь мне стыдно. Я струсила, сбежала, якобы в целях твоей безопасности.
-А на самом деле, что думала ты?
-Не умею я проигрывать, Росаль.
-Авель.
-Авель это тот парень, что любил и баловал меня, качал на коленях и поил вишневым чаем, рассказывал о гомункулах и василисках, чудесных животных с расписными шкурами, чужеземных королях и черных девах, когда за окном лил дождь. Авель сажал семена в головах и земле и они прорастали. Авеля я предала, бросила, испугавшись сама не знаю чего. Нужно было проиграть, и все было бы по-другому.
-Все к лучшему, Мирабель.
-Вот только карточка наша, где мы вместе снялись в парке Четырех Ив, растрепанная лежит среди твоих записей.
-Иногда от боли можно умереть.
-Сказал самый удивительный человек, которого я едва не убила и спасла.
-Дважды спасла, девочка моя. Слишком много было слухов, я стал неосторожен.
-Нет, это я была так наивна, думая, что все обойдется, а городок-то маленький. Я не дала тебе адреса, но ты всегда знал, где я. Ты следил за новостями о моей маме, знал, что я под ее крылом.
-Твоя мама похожа на викинга- такая же сильная и суровая. Ее можно испугаться, если забыть, что она просто человек. Она необыкновенна. Однажды я даже приблизился к ней, поговорил о ее работе, взял роспись на память. Это было в прошлом году, на Алом берегу.
-Точно!- Мирабель в восторге подпрыгнула на коленях Росаля. Он поморщился.-Мы там отдыхали. Мама рассказывала, что к ней подошел какой-то смуглый человек, представился учителем семинарии и долго расспрашивал о шестнадцатом веке. Она сказала, что очевидно, это был просто поклонник, потому как не сводил с нее глаз.
-Я ей понравился?
-Думаю, нет. Не ее типаж. Так она и сказала.
-Я не огорчился ни тогда, ни сейчас. По-моему, я забрал у нее самое ценное.
-Роспись Агнес Брайт? О да, я даже знаю, за сколько и каким истерикам ее можно продать.
-Нет, вовсе нет.- Росаль обхватил Мирабель крепко-крепко.-Ее Принцессу, ненаглядную дочурку, со всеми ее капризами, печалями, улыбками и целым букетом всего того дивного, милого, страшного, о чем я еще не догадываюсь.
-Ах ты, росальская черешня, самый хитрый шпион!
-Что ж поделать, сложно быть возлюбленным принцессы.
34.
Мистер Росаль, такая очаровашка если приглядеться. Глаза у него как две шоколадки, и еще у него в отличие от всех остальных мужиков здесь есть талия. Говорят, он много и часто пьет.
А Марк Леви даже шепотом рассказал ей, что застал его как-то мочащимся на кустик чайных роз. Но тот его попросту не заметил- был хорошо выпивши. То было поздно, в субботу около десяти вечера, и, похоже, святого отца не было в домике. Он-то бы такого хулиганства не допустил.
Но Марк сказал, что мистер Росаль все равно классный парень- много знает и помогает ему с учебой совершенно бесплатно, просто потому что ему скучно здесь после уроков. Мирабель приодолжила у Марка велосипед и прокатилась три раза по городу. Проклятые крови уже прекратились, и можно было не беспокоиться ни о чем. Но она все равно чувствовала себя как-то странно. Неужели и правда, шесть дней как она уже женщина?  А если она женщина, то значит можно... можно...можно все! Впрочем, ей и так все можно, Мирабели Брайт.
Глаза у него как шоколадки и раскосые, а кожа темная. Когда он засучивает рукава, то видны мускулы. Он живет в домике священника и хорошо образован. Завтра будет второй урок латыни.
Смотреть на него просто удовольствие, вот потому-то ей и нужен был велосипед. Интересно, а как он целуется, с языком или без? Или он старомоден как все хорошие учителя и только целует руки красивым женщинам?
 Но у них в городе не так много красивых женщин, и ни с кем кроме директора и старушек он не водит дружбу.
Росаль сегодня сидел на церковном крылечке и делал какие-то пометки в записной книжке, смотрел по сторонам, или просто ловил ворон. Мирабели захотелось подъехать и поболтать с ним о том о сем, но она почувствовала как покрывается краской. И всякий раз, стоило ей подумать о длинных ногах, аккуратной попе и улыбке Росаля, как она начинала краснеть. Ну, с ума сойти. Влюбилась. Не хотела ведь, просто давала себе слово- еще разок проедусь, посмотрю на этого латиниста, и не удержалась.
Марк трещал что-то о своем скворечнике, Мирабель кивала, придерживая велосипед. Интересно, а может зайти в церковь? Там, наверно, сейчас так прохладно. Никого кроме служек там нет. Падре Теодор видимо смылся купаться на речку и мистер Росаль присоединился к нему. Маленькая церковь так и манила своей прохладой.
 На Мирабели было только серое коротенькое платье и пушистые розовые тапки. Ничего, ангелы простят.
Но Марк вдруг настойчиво потянул ее за собой. Может быть, ей удастся выведать у этого маленького балаболки что-нибудь еще о Росале?
35.
Росаль любил горячий сладкий кофе и пироги с мирабелью. Особенно он любил пить кофе, рассматривая, как резвится в школьном дворе девочка. У той Мирабели был восхитительный запах. И длинные незагорелые ножки. У той Мирабели было серьезное лицо и манеры королевны(но только когда она была уверена, что на нее смотрят). Она была резва и отчаянна. Но только когда полагала, что за ней не наблюдает пара несчастных темных глаз.
У Мирабели было все, но только не Росаль. Не Росаль. Он притягивал ее, пугал, лишая покоя. Он должен был быть наконец разгадан. Она должна была понять, что есть Росаль. Вдруг он совсем не опасен? Но шестое чувство подсказывало ей: Росаль опасен, очень. Он видит многих не такими, какими они стараются быть. А его энергетика это просто что-то немыслимое: он здесь, он сама земля. Сама ночная симфония. И эта его черная одежда не случайна: Росаль змей-искуситель, ушедший в отпуск, притворяющийся простеньким латинистом. Возможно, он скрывает хромоту. Вполне вероятно, что отец Теодор, ах этот скромненький милашка падре Теодор, просто его демоническая свита.
Росальская участь была решена: он был приговорен к употреблению медленно и мучительно. И тихо посмеивающийся священник, кажется, догадывался о намерениях светлоглазой девочки. Кажется, он догадывался о намерениях каждого в городке, ведь это так просто, будучи священником крошечного городка, быть в курсе всяческих людских слабостей.
Но Мирабель никогда не исповедовалась. На службы ходила нехотя. До перелома весны на лето Мирабель невозможно было затащить в церковь.
С появлением  там Росаля Теодор видел лохматую девичью головку. Сложить один плюс один и получится два. Этих двоих тянуло друг к другу. Но со стороны Росаль, казалось, не замечал никаких странностей в поведении светлоглазой девочки. И Мирабель, как будто, не видела внимания Росаля. Теодор ждал, кто из этих двоих сорвется первым. Это все-таки случилось.
Вчера Росаль приплелся в домик какой-то ошарашенный и чересчур счастливый. Судя по блуждающим глазам, ему что-то открылось. Но что? Содержимое лифчика этой совсем зеленой стервы? Теодор знал таких людей как Мирабель и знал достаточно- очень неглупых, бесцеремонных, злых и довольно ветреных. Росалю, если же он конечно примет все близко к сердцу, грозило разочарование. Но Теодор отлично знал и Росаля- терпеливое, трудолюбивое и немножечко занудное существо, способное перевоспитать любую скотину. Даже такую, как Мирабель Брайт. Нет, она Теодору совсем не нравилась. Скверная, скверная девчонка.
Имя Мирабели теперь звучало как музыка, как шелест сухой листвы, как стук деревянных четок в его руках. Росаль был и отдавал себе отчет в том, что он помешан на ней, сражен ее походкой, убит ее улыбкой, истерзан ее искренним смехом. И каждое доброе слово, срывавшееся с губ этой странной, странно-милой девочки приносило ему мучительное сладостное тепло, хоть говорила она, конечно же совсем не о нем, и уж точно о нем ни минутки не думала. Зачем ей думать о старом-старом каком-то учителе чепуховой латыни, каким-то чертом очутившемся в сонном городке? Это же просто Никто. Вот только она стала всем для этого самого Никто: ожидание Мирабели, мимолетная встреча глазами, вскользь, так, на уроках, да голос ее на переменах точно крапивой обжигал его истосковавшееся по человеческому теплу тело. Мирабель могла б согреть- в ней было достаточно тепла для него и всех тех, кто б попросил. Но тех, кто отваживался спросить этого самого тепла, Мирабель отгоняла безжалостно. Девочка знала себе цену.
Почти половина седьмого. Вчера случилось что-то ужасное. Он потерял контроль над собой. Девочка спровоцировала его. Но…но…нет, это просто удивительно! Просто до жуткого странно как все обернулось! Росаль читал в ее глазах именно то, что было. Она его хотела. Росаль расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Мирабель- и его? Уму непостижимо!
В середине дня он спустился в гардероб и покрутился перед большим зеркалом. Ну и чего? Чего в нем можно найти-то? Рост средний, все остальное тоже обычное, среднее. Правда он вежлив со всеми и кто-то даже упомянул его хорошие манеры. Многие считают его приятным собеседником, а половине городка он нравится за честность и ненавязчивость. Но Мирабель смотрела на него вчера с восторгом, с некоторым страхом. На него. Уму непостижимо!
Теперь она скорей всего расскажет кому-то о случившемся. Росаль расправил плечи и приготовился встречать расплату.
Ничего такого он не сделал. Ну просто погладил ее. И это тоже недоказуемо. Росаль хмыкнул и нацарапал острым карандашом первую букву имени своего греха.
Запах этой Мирабели совсем свел его с ума. Раньше, находя в книгах выражения вроде "безумная страсть", он только усмехался. Каким же маловероятными, фантастическими были сюжеты тех историй. Все боролись, убивали, теряли целые империи, проигрывались в прах ради обладания одной-единственной самкой, да что в них, в самом-то деле в этих женщинах? У всех все одинаково ниже пояса, ничего сколько-нибудь захватывающего. Разве что у какой-то не особо смазливой бабешки окажутся сиськи размером с дыню, что заставляет окрестных самцов восторженно провожать ее глазами. 
А у Мирабели грудь небольшая, но очень аккуратная. Как у античной Венеры. В ней есть что-то и от итальянских богинь. Правда итальянскую богиню нельзя привести в холодную комнату и мучить часика два, что с удовольствием сделал бы Росаль.
Начинается дождь. Ох уж эта Мирабель. Молодостью, преступной молодостью или чем-то иным привлекла, притянула, приворожила его тринадцатилетняя нахалка? Околдовала, подчинила, заставила его изнывать от желания.
 Стучали каблуки. Он не оборачивался- знал, что это Мирабель и считал секунды, стараясь не смотреть на проклятую Мирабель, обожаемую Мирабель…
Все-таки пришла одна.
Вчера он понял, что влюбился. Влюбился в девчонку тринадцати лет. Теперь уже сомнений не оставалось. Он покраснел, почувствовал, как залился краской, когда священник упомянул за ужином нескольких отпетых сорванцов, добавивших синьку в святую воду и заменивших обычные свечи на праздничные у статуи святого Дамиана. Сорванцов, среди которых была и Мирабель Брайт. Имя Мирабель Брайт Теодор сказал почему-то дважды. Росалю захотелось стукнуть его ложкой в переносицу.
Перед сном Росаль долго-долго вспоминал гладкую, лишенную загара кожу и затвердевшие под его пальцами бледно-розовые соски. И еще, она совсем не испугалась его ласк. Ей как будто б было очень приятно, когда он прикасался к ней.
Маленькие ступни в сандалиях с карбункулами, погашенно-золотые длинные волосы и чистое, почти ангельское сияние вокруг ее тела, обвитого белой туникой. Суламифь. Такой увидел ее во сне Росаль.
Тетрадка Мирабели досталась ему вчера, обманом, хитростью и счастливым случаем.
И в этой тетрадке школьница по-своему истолковала рождение Его:
"...А ангелы Богу- Неа, мы на землю не пойдем. Там лютней нет. Да и компот плохой. А Иисус им- Зато там есть вино. И блудницы. До скорого мужики!"
Вот, над чем так хмурился, проверяя домашнее задание школят добрый священник. Вот, чем занималась на уроке религии его славная девочка. Теперь уж точно его девочка.
36.
-Ты всегда был щедрым: приносил полбуханки хлеба и делил.
-Зато ты умудрялся сделать из обычного хлеба на самом простом костре изумительные тосты.
-Как видишь, мы друг друга идеально дополняем.- улыбнулся Теодор.
Весенний дождь скатывался ему за воротник. На перроне было много народа, и двое чужеземцев- один высокий и плотный, другой на голову меньше и худенький- были колоритной парой.
-Именно дружба дает наибольшие точки совпадений.
-Я варю джемы, а ты их с удовольствием съедаешь.
-Но клубнику-то всю приношу я.
-Авель.- Теодор потрепал по затылку старшего приятеля.-Как иногда мечтал я, что ты станешь моим третьим старшим братом.
-У меня скверный характер.
-Да. Точно. Но многое из того, что я слышу, меняет мою жизнь наилучшим образом.
-Многое, но не все? Что же именно тебя не устраивает?
-Твои пьяные бредни и истерики, твои просто препоганейшие вопли.
-Хмм.
-Хорошо, я напомню.
-Будь любезен.
-Например, второго мая, когда отмечали мой день рождения. Ты умудрился сцепиться с дядей Александром, что само по себе непросто, да подвергнуть его допросу.
-Старикана смутило вольное обращение?
-Нет, увы нет. Ты поинтересовался у него, как бы так помягче сказать...
-Отчего у него встает: от отца, сына или святого духа?
-Вот-вот. Красное тебе противопоказано.
-А также белое и любой более-менее приличный первачок.
-Честное слово, я-то знаю, что ты медленно растешь. А ведь другие запросто решат, что ты псих.
-Профессор сказал мне тоже самое.
-Вот видишь, а ты жаловался на предвзятость к иногородним.
-Итак, что мы имеем: опустившийся учитель со склочным характером, сдружившийся с образцовым семинаристом. Настолько образцовым, что он даже не обижается на испорченный день рождения.
-Мне хочется взять ковш ледяной воды воон у того торговца напитками и вылить его тебе за шиворот, Авель.
-Но это грех, да?
-Да. Грешно издеваться над теми, кто издевается над собой.
-Интересное замечание. Вот только позволю тебе напомнить, что над собой я как раз не издеваюсь.
-Ты?
-Да. Вот себя-то я как раз люблю. Одеваюсь у хорошего портного, пью далеко не помои, читаю совсем не бульварную ширпотребщину...
-Пьешь. Заливаешь какие-то детские обиды.
-Да.- Росаль  вдруг согласился.-Да. Знаешь, в детстве много несправедливостей. - Росаль оглянулся по сторонам.- Девочки избегали меня потому, что я некрасив.
-А сейчас? Кто-то говорит тебе такое?
-Нет. Я стал очень умным.
-От тебя шарахались потому лишь, что язык твой всегда был остро отточен, Авель.  Ты не мог не пропустить кого-то, чтоб наградить каким-нибудь уколом. Никто, даже я, твой лучший друг...
-Единственный друг.
-Да-да, даже я испытывал на себе твое злобное остроумие. А ведь ты совсем не та бука, какой хотел казаться.
-Да ничего и никогда я не хотел. Просто я не мог казаться проще и глупее, чем от меня требовалось. Пока другие трахались по закоулкам, я читал историю средневековья. Дома я всегда был в девять пятнадцать и ни минутой позднее. Вечерние занятия заканчивали без трех девять, и до дома моей матери было ровно пятнадцать минут. Иногда я любовался луной и брал с собой блокнот, чтоб никто не догадался, что я страдаю от бессонницы. Воротнички и манжеты всегда были тщательно выглажены.
-А костюмы всегда черного цвета.
-Да и сейчас тоже черного.
-Белого теперь не осталось.
-Это мой любимый цвет, Теодор.
-Знаю, знаю. Ты по-прежнему полагаешь, что черный придает тебе сатанинский вид. Или еще какой-то там вид. Продуманность. До мелочевки продуманность. Продуманная шляпа с продуманно загнутыми полями, продуманный узел галстука как удавка, продуманные мелочи, должные свидетельствовать о твоем якобы утонченном вкусе. Авель, все же просто.
Пока другие трахались по закоулкам, никто не приглашал тебя, вечно язвительного, вечно сложного злюку. Никто и подумать не мог, что ты хочешь разделять общие радости, как-то: поход, печеная картошка, праздник сбора розовых лепестков.
-Да не хотел я разделять все эти общие радости. И не хочу. Мне двадцать шесть и я добился большего, чем эти деревенщины. Ты только посмотри, что с ними стало! Мама хвастается мной перед подружками, а тем-то и сказать нечего. Пока все чернели под солнцем, я учился. У меня продуманный костюм и продуманная шляпа, продуманное образование и продуманные манеры. Я чувствую себя очень хорошо. Более чем сильным. Вон, смотри, на меня косится свежая девушка лет восемнадцати и ее явно пятидесятилетняя мамаша, и даже младшая сестренка, лет так двенадцати, у нее еще волосы в подмышках не выросли, а уже, ишь ты...
Теодор звонко рассмеялся. Росаль умел и создать, и разрядить обстановку.
-Ладно-ладно. Ты продуманно хорош. И ты, и твои продуманные обсидиановые четки, что я увезу с удовольствием и благодарностью в мою семинарию. Вот, кажется, мой поезд. Дождались. Об одном прошу тебя- не пей.
-Не буду. Иди с богом, ищи свой вагон и свое место. А когда будешь проноситься мимо меня, то я помашу на прощанье своим продуманным платочком, а может быть просто и рукой, и ты увидишь, насколько продуманы мои перчатки, и насколько искренна моя улыбка, желающая тебе всего самого лучшего.
-Авель.
-Росаль.- он хлопнул Теодора по плечу.-Авель не звучит.
37.
“Сегодня ты заголилась даже чересчур.”- раздраженно подумал он, наблюдая как стайка средних школьников веселится на большой перемене и в этой компании Мирабель кажется порочней, чем всегда.
В ней нет изюминки, в ней один только перец- теперь он уверен во всем. Мирабель с подружками переминаются с ноги на ногу, громко хохочут. А ведь она чувствует, чувствует его присутствие и его жадные глаза. Его сердитый взгляд обвел старые стены.
Сегодня прохладно и между краешком ее юбки и резинкой серого чулка видна белая как жасмин и розовая как пастила кожа. Сладкая, сладкая девочка.
Эти прыщавые парнишки ростом с Теодора, пустоголовые дарования, жертвы спорта бросают завлекающие взгляды хорошеньким девчонкам и неприступной Мирабели Брайт, а она, такое странное вольнолюбивое создание, улыбается им презрительно и, похоже, что-то шутит. Смеется Лилиана Нортон, вечная поверенная ее секретов, опасная вспыльчивая вульгарная девица. Даже близняшки Марси- хорошие и глупенькие нескромные девочки- сегодня в компании Принцессы.
“Принцесса может все.”- сказал на прошлой неделе Марк. Теперь Росаль верил его словам. Принцесса на все способна. Словно бы ей и тринадцать, и двадцать, и пять одновременно.
Отдать бы все листики и лепестки за поцелуй девочки, за горько-томный табачно-мятный нежный и кусачий поцелуй Мирабели Брайт.
Но Мирабель совсем не оборачивается, а школьные чемпионы уже в опасной близости от нее. Росаль начинает выходить из себя. Впрочем, есть еще один шанс отыграться, еще один слабенький шанс коснуться шелкового ароматного ириса тела ее.
Гнилая листва тебя укрой, Росаль, что же ты удумал? Ты идешь в прохладный и темный точно твоя усыпальница класс, где роешься в стопке контрольных листков. Ты выхватываешь один и яростно малюешь едкими как кровь, алыми, как кровь, чернилами всю свою злобу, все самые унизительные обидности и пакости, столь колкие потому лишь, что наносишь их ты точно раны на грудь белого листа девочки. Пусть Мирабель Брайт, или Принцесса, или как ее там получит это послание, и если ума хватит, то и переведет с ненавистного ей языка.
Да-да, именно с латыни. Пусть на Мирабель обрушится весь шторм его ярости, потому лишь, что не она сегодня лежала с ним в холодной как склеп постели, на самом краю земли, в домике отца Теодора.
Итак, Росаль напакостил, сломал два пера и стал ждать.
38.
Разверзлись хляби небесные. А вот домой он пойдет не скоро.
 Мирабель вошла и бросилась к нему, кипя от злости точно Алекто.
Вот ты какая, маленькая слива.
- Думаешь, ты самый умный тут?!
Девчонка и тут позволяет себе слишком многое. Совсем не считается с ним. Да как она может думать, что ей все разрешено!
И понял, что все еще сердит на Мирабель за эту дразнящую солнечную красоту, за то что он безумно хочет ее и за то, что не получит ее.
Не получит? После того, что случилось позавчера? Посмотрим.
Выоралась и смотрит с ненавистью. Хотя б не равнодушие.
Мирабель рассердилась из-за этой простенькой контрольной. Из-за его замечаний. Оказывается, с ним она считается. Оказывается, его критику она выносить не может.
 Как очаровательно надуты губки. А ведь она не знает, что он приготовил для нее еще и трудное наказание. Пусть только попробует перейти рамки дозволенного. Хотя, чего скрывать от самого себя- он только и ждет ее проступков.
Удар ожег ладонь.
Неожиданно. Он ведь не сможет наказать ее, используя школьную власть, за то, что Мирабель ударила его. Тогда придется объяснять, что они делали вечером в закрытом классе, вдвоем.
Мирабель нарывается на неприятности.
Храбрая девочка.
 Он сказал:
-Сегодня учебы не будет. Можешь идти домой, успокоиться.
Лучше отправить ее домой, от греха подальше.
-Иди-иди.
И тут Мирабель обхватила его, прижимаясь бедрами все ближе и ближе и ближе, запустила дрожащие пальцы ему под ремень, завладела его глазами и ягодицами. Росаль чувствовал, что никакая сила воли не поможет теперь противостоять влечению. Да есть ли смысл сдерживать то, что уже открылось ей?
Росаль аккуратно поднял девочку, укладывая на ближний стол. Неудобно конечно, но не вести же ее в дом священника? И Теодору сюрприз, и заметит кто-нибудь.
Нужно хотя бы закрыть двери. Мало ли кто надумает шляться по школе в восьмом часу. Он обернулся.
Закрыто и ключ в замке.
Вот молодчина.
Молния заела.
Вот проклятье.
Но Мирабель, тянущаяся за первым поцелуем, быстро справилась с этой проблемой. Росаль поборолся с искушением раздеть ее целиком. Зрачки ее расширились на миг. Затрепетали бледные пальцы, стиснули его запястья. Хватка просто железная.
Так. Вином от нее не пахнет.
Мирабель постанывала, пока он водил рукой по ее бедру. То ли она его действительно хочет, то ли нафантазировала что-то перед приходом, маленькая озабоченная сучка.
 А может быть, ему готовится западня? Но дверь закрыта.
Вот интересно, а не думает ли она, чем чревата случка с преподавателем? Малышка надеется на послабление в его предмете?
Если это действительно так, то как же жестоко она заблуждается. Если ей таким образом кто-то где-то и помог, то это не в случае с ним.
Мирабель выругалась. Ойкнула от боли.
Так-так. Малышка забавляется. Что ж, он удовольствие все же получит. Даже если у нее была цель просто подшутить над ним.
 Росаль быстро погладил ее по щеке. Такой вариант развития событий был бы ожидаем, вот только он совсем об этом не думал.
-Да люби ж меня ****ь!- прорычала милая девочка, выворачивая ему руку.
-Точно?- Росаль опешил. Было что-то скотское в этом приказе. Но желание одолело здравый смысл. Ведь именно этого он и добивался и добился-таки.
-У тебя есть время?! У меня нет!
У них нет времени сейчас. Возможно, не будет и потом. Нет, не так, совсем не так он представлял их первое свидание. Он должен был мягко очаровать ее и усыпить всех мирабельских демонов.
Но девочка не поняла. Впрочем, теперь она из его рук не уйдет.
Дождь шумел, лупил по стеклам, ветер ломал кусты. Мирабель вскрикнула.
-Тебе очень больно, детка моя?
-Сссука.
Росаль поцеловал ее, против ее желания, и снова, и снова, и уже не отпускал губ, восхитительно мягких и теплых. Что может быть слаще нарушенного запрета?
Мирабель, красивая, насаженная точно бабочка на булавку, принадлежит ему. Что может быть сильнее такой любви?
 Боль в запястьях ожгла Росаля.
Мирабель вцепилась в него мертвой хваткой и не отпускала до конца. Он еле оторвал ее от себя. Потом сплошная завеса дождя закрыла окно.
 Холодные пальцы Мирабели стиснули его голову. Холодные как лед пальцы.
Без девяти восемь. Он курил уже третью и не смотрел на девочку.
 Росаль как будто бы никак не мог проснуться. Не мог поверить в то, что произошло наяву.
Мирабель пришла к нему во сне, да-да. Безумная, тоскующая желанная Мирабель. Это просто сон.
Но, черт побери, разве во сне можно обонять и чувствовать боль? Росаль провел по кровавым царапинам на правом запястье. Не сон. Но беда.
-Сладкая, ты как?
  Но Мирабель только нахмурилась и запретила ему говорить, что он видел ее сегодня вечером. Это было бы излишним.
Девочка как соцветие, брошенное и одинокое. Хотя она уже больше не девочка, подумал Росаль.
Мирабель поправляла волосы, насвистывала какую-то простую мелодию. А затем вышла, как будто никого кроме нее здесь больше не было.
“Самые дурацкие мечты имеют особенность сбываться. Тебе ли этого не знать, дурак.”- со вздохом подумал он. Дождь кончился, и кончилось все. По ту сторону стекла, обходя лужи и пошатываясь точно пьяная, уходила самая красивая из всех виденных им женщин. Он обладал ею, но надолго ли? Росаль знал, что домой он пойдет не привычной дорогой, а закоулками.
39.
Росаль долго заваривал чай, пока тот не стал цвета очень темного янтаря.
-Тебя как будто по затылку огрели?
-Да.
-Ну и?
“Теодор, ты не поверишь. Тут такое произошло в нашей приличной школе, прямо странно пересказывать. Час назад где-то эта маленькая стерва Мирабель Брайт занималась сексом прямо в классе, где я ее учил и научил, верно, чему-то не тому.”
-Ты Марка сегодня видел?
-Да.
-А он тебя нет.
-Такое случается.
-Авель!
-Ч-черт! Отец Теодор, от твоего окрика я облился кипятком!
-Никаких чертей в этом доме, Авель! Где ты был последние три часа?
-В школе.
-Так поздно?
-Ну да. Не таскать же лекции домой все время?
-Без Марка Леви?
-Да. И ключ сдал сторожу.
-Что ты там делал целых три часа?
“Знает или нет?” Росаля прошиб холодный пот. Теодор настойчиво допрашивал его. “Не знает. Он подозревает что-то, но знать он не может.”
-Что можно делать в пустой школе три часа, Авель? Что ты там делал?
-Трахал Мирабель Брайт.
-Что-что?- священник поперхнулся чаем.
Росаль расхохотался.
-Марк говорил, что ты стал заниматься с ней языком.- сказал, прокашлявшись, Теодор.
“О да, мы с ней прекрасно занимаемся языками!”
-Это неплохое для тебя занятие. Брайт ребенок трудный. Бабушка жалуется, что она умна, но ленива.
-Я заметил. Но мне это интересно, Теодор. Ведь все дело в том, что она довольно начитанная и смелая в суждениях для своих тринадцати.
-Вспомни себя в тринадцать, Авель. Ты был ровно таким же. Прошу тебя, ложись спать пораньше. У тебя изможденный вид. Ты рычишь во сне.
-Что я делаю?!
-Ты рычишь во сне, точно голодный тигр. Это ужасно. Почитай молитвы святому сердцу.
-Я даже не помню, что мне такое снится. Я занят сейчас только сокращением курса Византии. Мне ничто другое не лезет в голову.
40.
Уже три дня прошло. Девчонка затаилась. Точно. Пряталась от него. Росаль сходил с ума от тоски, ему  хотелось бросить все и искать ее, найти и долго-долго держать в объятиях это дерзкое тринадцатилетнее чудище, забравшее его в плен. Так и свихнуться недолго. Он предчувствовал, что не успокоится.
 Мысли о Мирабели, теперь уже его собственной Мирабели, в присутствии которой он последний месяц становился какой-то агрессивной ****ью, каким-то маньяком, мутили его разум. Ему хотелось искусать ее нежные бедра до крови, иметь ее грубо и часто, оставлять следы своего владычества на упругом еще недоразвитом теле. Чтоб никто больше, никто не смел касаться его девочки.
Но при всем притом ее непременно нужно ласкать часто-часто, присматривать за ней, все время оберегая. Она может залезть куда-нибудь и сорваться, пораниться, играя с циркулем. Да мало ли что еще!
Мирабель должна была найти его хотя бы на следующий день. Но она скрывалась. Может быть, ей стыдно за свою смелость? Или она боится его?
Росаль пошел на поиски.   
Мирабель не знала о нем почти ничего. Но уже знала о нем главное- его нельзя ранить глупым словом, потому что никакие слова он не воспринимает всерьез.
Есть ли у него дети? Был ли он женат? Откуда его предки?
И почему Росаль улыбается(а Росаль умел улыбаться и это была улыбка-подарок)так тепло и нежно, точно знает все-все тайны мира? А когда Росаль хмурится, выслушивая очередной глупый детский ответ, так очаровательно двигаются, кривясь в презрительной усмешке аккуратные губы. Теперь Мирабель знала, что они сухие и горячие. Теперь она знала, что эти губы лишают ее воли.
И он появился в исчерченном косыми солнечными лучами коридоре, во всеоружии, во всей своей экзотической тяжелой красоте и каменной прохладе.
И отозвав в сторону, повел, потащил. Мирабель остановила его. Ее нарочито вызывающий взгляд на миг ослепил его разум. Росаль рассвирепел. Чулан с метлами был открыт и закрывался изнутри на крючок. В коридоре никто не шатался. Придавив Мирабель к шершавой стене, он снова доказал ей свою значимость. Девочка охнула и попыталась взмолиться, хныкала от боли, кусалась и царапалась, обороняясь, но он не собирался ждать еще три дня.
-Ступай.- сказал он, одергивая на ней форменную юбку, которую Мирабель ушила чересчур коротко. Коротко, на свою беду.
Теперь эта девочка будет играть только по его правилам.
Мирабель потянулась за поцелуем, но Росаль отстранился. Он заметил, как злобно и яростно блеснули светлые глаза. Мирабель ничего не забудет. Каков будет ее следующий выпад, неизвестно. Одно только ясно теперь- значит, он ей действительно нравится.
Интересно, что сказал бы святой отец, узнай, что натворил его закадычный друг в стенах учебного заведения? Стариком бы не назвал точно.
Нет. Он бы посмотрел так глубоко внутрь него, так укоризненно и забыл бы об этом вскоре.
Час спустя, стоя на школьном крыльце, Росаль вспоминал те ощущения, что беспокоили его на уроках. Точно Мирабель. Никто кроме нее.
Если это намечающаяся любовь, то Мирабель еще любить не может- она слишком юна. Надо было подождать но, черт побери, сколько еще он мог бы ждать? Три года? Четыре? Стеречь ее, отгоняя всех ухажеров? Да и где гарантии, что девочка смогла бы удержаться? Он раздразнил ее, забил ее голову полупристойными рассказами из древних времен- латынь так скучна, а он позволял себе отступать от темы. И не все слушали его вполуха. Мирабель Брайт, казалось бы, совсем не слушала. Но, как оказалось...
Конечно, все гораздо проще, и она нашла удобный вариант расстаться с тем, что никто никогда не ценит. Пусть это будет неболтливый мистер Росаль, который, похоже, остро реагирует на ее нежную светлую красоту. Так ведь оно и есть, и эта страсть, а страстью от нее несет нешуточной, возможно всего лишь тяга к чему-то неведомому. По сути это подвиг для бесстыжей девчонки- осенью ей стукнет четырнадцать, а Росаль на двадцать один год старше.  Будет что подружкам рассказать. Взрослый мужик завелся от одного вида ляжек малолетки. Ну и ну, Принцесса. Ай да молодчина.
 От таких мыслей ему захотелось напиться и повеситься.
41.
С точки зрения популярной литературы он не был вменяем. С точки зрения Мирабели он поддался. Игра была окончена. Оба остались в дураках.
Лики любви полны насилия- таково было мнение маленькой грациозной Мирабели. Ей всегда хотелось чувствовать себя слабой, несмотря на свою внутреннюю силу, стойкость и презрительную маску. В этом деле не может быть компромиссов, как безвозмездных даров. Ведь желание просто дарить рано или поздно надоедает. И непременно ждешь ответных даров. Насилие в этом случае куда несоизмеримо проще- за взятое силой, вырванное, совсем не чувствуешь вины. Не чувствуешь обязанности.
Росаль, к сожалению, казался из того редкостного порядка порядочных дарителей, да и обладающих сердцем к тому же. Мирабель была разочарована. Пытаясь реабилитировать в своих глазах Росаля, да и себя, она спровоцировала его на агрессию. Ей было удивительно и одновременно неприятно- такая спокойная уверенность и вседозволенность без самоуверенности и уравновешенная, без расчета доброта. Кем мог быть этот окаянный латинист? Сатаной?
Самое лучшее и самое безрассудное, как это часто случается. С точки зрения общества его можно было обозначить кратким словом "скот".
 С точки зрения Мирабели это была скотина любимая, и амбивалентное чувство его подкреплялось презрительной страстью тринадцатилетней подруги. Оба они оказались яростными глупцами. И даже кормление Росаля печеньями с ладошек милой маленькой девочки никоим образом не приручило его. Он шипел от ярости на каждое ее грубое слово, скрежетал зубами от бешенства и хрипел от страсти и ревности, унижая ее идеальное физическое тело в моменты их сокровенной близости. Ее выкрашенные алым, точно окровавленные губы холодили его голое, худое и смуглое тело. Мирабель порой резала его без ножа.
Гора серых облаков пролетела над его усталой головой, и дождевые струи спустились с неба, точно просмоленные веревки.  Небо такое хмурое сегодня, и алое, и темное, облака как обрывочки ваты. Стараться не видеть ничего. Мозг все еще сопротивляется. Не сдается.
А хорошо бы погулять в хризантемовом лесу... с сестрой. Сестра была двумя годами старше и часто забирала его со школы. В школу его отвозил отец, на багажнике старого велосипеда. И прощаясь, обязательно заглядывал в глаза, словно спрашивая:"А ты сегодня ветер?"
Сон янтарный, сон чудесный
Ветер юный и весенний.
Ты родился в воскресенье
На изломе февраля.
Теодор опять высунулся из окна. Наверно, беспокоится. Что бы он делал здесь, в этой умопомрачительной зеленой глуши, без своего верного Санчо Пансы?
-Эй! А зонтик?
-Да иду уже, иду.
Теодор встретил его на пороге, сжимая в руках стопку мятых бумаг.
-В Ломбардии живут, как известно, ломбардцы. В столице Ломбардии, Ломбарде, еще остались лонгобарды. Они поют непонятные песни на ламобардском диалекте. Автор сего окололитературного бреда ты, Росаль?
-Ну я.
-Тогда сдавай коньяк.
-Покорно благодарю.
-У тебя завтра уроки, напоминаю.
-Спасибо.
Росаль отряхнулся и поднял воротничок.
-Будь он проклят, твой любопытный нос!- в сердцах сказал священник.
-Теодор, ну ты же мне не мама?
-К счастью, не могу быть. И это все притом, что ты старше меня.
-Я распустился.
-Нет, ты просто всегда был такой несобранный. Научись решать проблемы, какие б они ни были, не заливая глаза и не психуя.
-Спасибо.
-Эй! Эй! Ты куда пошел?
-Мы с третьим классом будем строить домик Сове.
42.
-Я честный парень. Склонный к полноте. Ношу очки и всегда хорошо подстрижен. У меня есть девушка. Я ее вежливо люблю- дарю ей пионы и конфеты, упакованные в абрикосовую бумагу. Перед тем как сесть за стол, всегда отодвигаю ей стул. Я страшно боюсь сифилиса и сплю с ней только через резиночку.-сказал Теодор нудным голосом. Авель засмеялся. Слезинки заискрились в его усталых глазах.
-Ты же сам, сам мне это сказал. Сам.
-Ну прости.
-Я не ожидал подобного от лучшего друга, Авель. Я весь как-то обмяк, скукожился и умер.
-Мне было двадцать шесть. Самый разнесчастный возраст. Мне хотелось делать всем больно, вот я и сказал про тебя эту гадость.
-Росальский возраст всегда самый разнесчастный. И знаешь, что?- Теодор хлопнул приятеля по затылку.
-Ты чертовски благодарен мне за те слова?
-И за многие до них.
Росаль вздохнул. Могут ли быть счастливы гордецы?
-Семинария освободила меня.
Парнишка подрос и окреп. Он поигрывает ключами от храма Божьего, выигрывает в карты и научился неплохо коптить рыбу. Идолом он выбирал себе...Росаля. Росаля- как глупо. Подумал Росаль. И такая ошеломительная улыбка... Теодор, ты хотя бы что-то делал, пока я убивал и воскрешал своих призраков. Так думал Росаль, уставший к середине жизни корчить из себя бяку. Тебе хотя бы не съели душу никакие разгулы, отче.
Росаль выглянул в окно, высунулся так, что Теодору захотелось схватить его за волосы, чтоб втащить обратно. К счастью для росальских волос, он все же одумался и всунулся обратно, возвращаясь в исходное положение.
-Что ты там углядел?
-Ничего!
-Ничего, говоришь?
Теодор знал: Росаля могут теперь заинтересовать только две вещи- предвестник всадников Апокалипсиса и тоненькая светловолосая девчонка в куцей юбке. Поскольку древний календарь майя обещал конец света только в следующем столетии, то появление юной красотки Мирабели Брайт было куда более вероятной причиной внезапно проклюнувшегося росальского любопытства.
Ну, допустим, отбросив свой (чересчур) рассудочный мозг, Росаль увлекся этой..тьфу!.. Мирабелью Брайт, провоцирующе-невинной, такой не особо глупенькой малышкой. Нда, такая могла, конечно, зацепить кого угодно, но не Росаля. И все же зацепила. Потому что не сводит с нее грустных глаз скромный(согласно мнению окружающий) латинист, когда она, светя коленками и даже кой-чем еще(наклоняясь кое-где), шлепает мимо.
-Эй! Очнись!
-Спасибо.- пробурчал Росаль.
-Ты вроде как...спишь.
-Сам ты!- огрызнулся Росаль, фыркнул и утопал по лестнице вниз. Обиделся. Поплелся дремать на вытертый диванчик в гостиной.
 Росалю снился страшный сон: его волокли в мешке, вместе с котом, петухом и крысой, периодически пиная ногами. Приговор ему был вынесен- волочение, потом повешение. Он упирался, вопил.
Наконец он сообразил:"Я духовное лицо! Вы не имеете права!"
  "Докажи."
Фуу, значит все-таки средние века, обрадовался Росаль и начал громко читать Шейный псалом. Проснулся он от боли и крика Теодора, наградившего лучшего друга увесистым подзатыльником.
-Матерь Божья...- простонал Росаль.- Все-таки не средние века.
43.
Мирабель дразнила его, то не подпуская к себе, избегая его, то появляясь где-нибудь за углом, то исчезая. Последние уроки латыни превратились для Росаля в Ад. Он не вставал из-за кафедры, боясь выдать себя, пытался поймать ее глаза. Близился август. Мирабель оставалась в городке, и, встречаясь мимолетно на школьном дворе или в коридорах, намекала о своем желании. И неизменно пропадала после четырех часов. Жара закончилась, едва начавшись. Росаль уходил на прогулку в лес, надеясь найти в еловой тени свою молоденькую прелестницу. Сердце его подпрыгивало. Иногда Мирабель шла за ним, след в след и он не сразу обнаруживал ее. Тогда девочка хватала его, смеясь прыгала вокруг. Они обнимались как лучшие друзья, болтали обо всем, что только может прийти в голову, занимались любовью на поваленных соснах и любовались закатом, и это было самое лучшее лето Росаля.
Словно бы рожденная для плотской любви, Мирабель всегда висела между Адом и Небесами.
Совокупляясь, она становилась неистовой и грубой. И словно бы не замечала, что кроме спариваний Росаль пытается узнать ее поближе.
Она вся была грязная, испорченная, начитанная циничная девственница, и Росаль не сразу раскусил ее. То, что он принял за отвагу, было лишь тщательно подавляемым стыдом быть высмеянной. Бурный демон Мирабели, ходячее вожделение. Ненасытная Иштар, жестокая Лилит и скромная Диана в одном лице. Такой букет привлекал многих. Но острый язык и дерзко вздернутый кверху подбородок не остановили только Росаля.
Мирабель оскорбляла его, он отвечал ей презрением. На что Мирабель валялась в его ногах и Росаль, сдерживаясь, доходя до крайнего предела, якобы равнодушно взирал на ее выкрутасы. Но он горел, не проходило больше двух минут, чтоб он смог сдержаться. Росаль отвечал на ее агрессию, как если бы они были ровесниками, и Мирабель приходилось тщательно прятать синяки от его укусов. Он прогонял ее и сам же останавливал. Это могло быть чем угодно, кроме долгожданной любви.
Как-то, задетый равнодушием Мирабели, Росаль отомстил удобным ему образом. Он исписал ее дневник замечаниями, затем оставил после занятий, последних в этом учебном году, оповестив директора и приписав Мирабели какую-то серьезную вину. В классе биологии он заставил ее на коленях убираться, куда его сунули по причине хаотичного и бессмысленного ремонта.
Мирабель, шипя от ярости, бранясь, вытирала на четвереньках старым полотенцем затертые паркетные доски. Росаль, усевшись на кафедру как птичка на ветку, качал ногами и злорадно смеялся. Звук его смеха напоминал ей бубенцы.
Девочка вполголоса ругала на чем свет стоит всех росальских предков и всю его семью, но это продолжалось только двадцать минут. Какими долгими показались они обиженной Мирабели. Закрыв все замки и ставни, влюбленный Росаль истязал ее целый час. Вытаскивая занозы, посмеиваясь, лохматая, измученная Мирабель ушла домой. Победа снова была за ней.
Мирабель запрещала ему вторгаться в ее обыденную жизнь, позволяя проделывать с ее телом все, что ему хочется. Недовольный этим, Росаль отыгрывался, но сумасшедший блеск полных желания глаз и мягкие губы тринадцатилетней нахалки лишали его покоя. Она была вся terra incognita и вся беспомощность. Она намекала, что Росаль не мог бы стать ей чем-то большим, чем любовник, хоть он мечтал об этом все сильнее. Ему казалось, Мирабель пользуется им и для нее это не более чем безрассудные приятные встречи, но порой девочка бросалась к нему, то со слезами, то со страхом, ища спасение от своих демонов, и тогда он верил, что их ждет только лучшее.
Мирабель ухмылялась плотоядно, возбуждала его в те моменты, когда он больше всего хотел обозначить свои чувства. Она запретила ему приносить цветы и не принимала подарков, может быть из опасения быть рассекреченной, а может быть из гордости.
Он мог лишь любить ее тело, пытаясь достучаться до ее такой желанной и загадочной души, но Мирабель упрямо ставила стену за стеной. Он был с ней чутким- Мирабель старалась доминировать. Он был с ней нахальным и грубым, и Мирабель таяла от удовольствия. Мазохистка и мучительница в одном лице не могла не очаровать Росаля. Он понял, чем повеяло от нее в тот день, в тот странный тихий зимний день их первой мимолетной встречи. Это был Порок в чистом виде.
Росаль же был Грехом, запретным, сладким, он был вызовом Мирабели. Его было Нельзя, и он стал ей необходим, так говорила Мирабель. Но нежность, пробивающуюся как подснежник сквозь ледяной покров злости, она долго прятать не могла.
На кафедре, за последним рядом парт, на опушке, в домике священника, даже однажды в комнате Мирабели, где это только не происходило. Ему нужно было видеть ее, обонять ее. Страсть сменялась ревностью, слабость - злостью, злость уступала место звериной похоти.
Когда на улицах темнело, Мирабель делала с ним что хотела.
44.
Вчера он любил ее, уверенный что тем самым подчиняет и подавляет проклятую свободолюбивую мирабельскую сущность, а оказалось, что это она поиграла его слабостями и напомнила их самые первые встречи.
-Росальская черешня, подойди сюда, пожалуйста.
Как и пять лет назад, в точку и грубо, верно ему уже не избавиться от этого прозвища. Его девочка лежала на скинутом покрывале возмутительно-алого цвета. И губы ее, такие холодные и сладкие манили его утолить жажду непресыщенной любви. Под лучистыми глазами залегли тени усталости. Любовь была ей к лицу.
А ведь когда-то была и другая Мирабель.
Мирабель строгая, в лице ни кровинки. И с выполненным заданием в перебинтованной руке.
-Я принесла.
-Что принесла?
-Я все сделала мистер Росаль. Могу ли я идти?- и кинула перед ним две тетрадки.
-Да.-сказал он, чувствуя удушье- ему показалось, что он прочитал по ее губам два слова:"сдохни сука".
Все могло быть.
Девочка развернулась, чтобы уходить. Но не ушла, а потопталась на месте. Повернула изящную голову с почти правильным античным профилем и громко и сердито вздохнула.
-Вы что-то хотели, мисс Брайт?
-Да...то есть нет...вы сегодня дежурите. Там, на третьем этаже, около мужского туалета второклашки играют в казино.
-Что?
-Играют на деньги.
Азартные игры в школе были строго запрещены. Росаль вскочил, смотря как очаровательная проказница уходит, почти бегом. Почему она не взбунтовалась? Почему не сделала наперекор? Наверно из опасения, что он придумает ей новое дурацкое наказание. Росаль вздохнул и пошел на третий этаж. Оторвется на второклассниках. В детстве он с двоюродными братьями играл в бар. Все было настоящим. Крепко же им тогда влетало от отцов.
В детстве все гораздо проще и можно представить то, чего на самом деле нет. В детстве каждая девочка кажется красавицей, и только одна может быть принцессой. Кажется, у него была своя принцесса. Вот только ни имени, ни лица он сейчас не вспомнит.
 Мирабель Брайт с измученным видом и выполненным заданием стала его принцессой. Мирабель сидела, верно, весь вечер и половину ночи, тренируясь в письме и подставляя окончания. С ума сойти, как можно было так наказать тринадцатилетнего ребенка? Мирабель должна расти беззаботно как...как маленький дикий цветок.
-Полицейская облава!- прокричали дети. Колоды пестрых карт и фантиков взметнулись вспугнутыми синицами.
Дети бросились врассыпную. Но Росаль узнал нескольких. Только один мальчишка, сжимая горсть монеток, вдруг кинулся ему навстречу и как-то неловко ухватился, то ли обнимая, то ли пытаясь раздавить. Это и был зачинщик. Растерявшись, Росаль погладил его по лохматой макушке.
Ведя за собой главаря грозной второклассничей мафии и еще нескольких арестованных, Авель Росаль мечтал о белом теле прекрасного ребенка, который расцвел так рано, так непозволительно рано. Сдав нарушителей школьных законов на руки секретарю директора, Росаль с чувством выполненного долга поднялся обратно, в свой пыльный ад. Запах сладкой Мирабели щекотал ноздри. Она где-то поблизости. Где-то очень близко. Скрывается в безопасной темноте, наблюдая за ним словно охотница. Странная мысль.
Вернувшись в класс, Росаль уселся на детскую скамеечку напротив кафедры.
“Надо собирать вещи и бежать. Бежать, пока не случилось большой беды. Девочке всего тринадцать. Старый ты олух.”
Он знал, что побег избавит его от позора. Но бежать сейчас, отрываться, когда к сердцу только пришили крылья, это хуже смерти. Тело бренно- оно выдержит. Дьявол шепчет "Останься", ангел поет "Люби". Сбежать ценою помешательства или помешаться окончательно и загубить все? Но если оглянуться, то ничего у него нет. Ничего не было До, и ничего не станет После. Есть Сейчас, такое шаткое и жалкое, безнадежное но все же.
-Мистер Росаль!
-Господи!
Он обернулся. Всего лишь Лилиана Нортон.
-Мне надо кое-что вам сказать.
“Святые небеса, эти малолетки меня рассекретили.”
-Наш класс в следующую субботу собирается поход. А утром ваша латынь. Мисс Кью настаивает, и меня послали поговорить с вами. Хотя я и говорила, что ничего не выйдет.
-Как решила мисс Кью.- ответил Росаль.
Нортон молчала зловеще.
-И вот еще кое-что. Вчера мои друзья сделали гадость. Выпачкали коридор. Не специально. Не заставляйте Миру в одиночку отмывать. Она не причем.
-Мирабель Брайт ждет другое наказание, мисс Нортон.
-Какое же?
-Оно вас не касается.
“Однако, друг за дружку горой.”
-Мира не хочет, чтоб это стало неприятным сюрпризом, мистер Росаль. Она вообще сюрпризов не любит.
-Меня мало волнует, что любит ваша Мира. Идите к друзьям, мисс Нортон.
-Вы и так замучали ее этой латынью.
-Не дерзите. Кроме коридора есть что помыть.
-Ха!
Рассматривая уходящую Лилиану Нортон Росаль в миллионный раз убедился, что его совсем не волнуют хорошенькие юные девушки. Кроме одной. Той взъерошенной, что вынырнула из заколоченного фанерой коридора и устремилась за своей лучшей подругой.
Мирабель легонько шлепнула его по пальцам. Вот так задумался. Она уже оделась и завтрак приготовила. А теперь стоит, уткнувшись носом в его затылок. Как всегда делала девочкой.
-Я кое-что решила, росальская ива.
-И что ты решила?
-Я решила…-Мирабель улыбнулась. Он не видел, но чувствовал, когда она улыбается.- Я решила не давать тебе больше причин для волнения. Все остальное ты скажешь сам?
-Да, любимая…о черт…Господи ж…черт…черт…
-Ну так что Росаль? Язык заплетается? Подведем итог и принесем жертвы Гименею?
-Да. Я согласен. Да. Да.
45.
С Росалем было все скверно (маленькая светлоглазая девочка крутила им как хотела). Теодор был несчастлив, но был счастлив ослепший от любви Росаль. Иногда это самое росальское счастье приносило Теодору страдания. Они всегда были двое- он и его лучший друг Авель- даже когда их разделяли сотни миль. Теодор не мог существовать без Росаля, но друг, как выяснилось, очень даже мог. А все это было следствием одного вечера, когда несчастливый и циничный Росаль изменил угол взгляда Теодора. Изменил его хрупкую, шаткую и доверчивую жизнь. Испортил и практически убил. И тем самым сделал крепче. Первые годы после того рокового вечера Теодор до дрожи ненавидел Росаля. Потом он понял, что не сможет без него. А вот сейчас выяснилось, что все-таки был прав он, бывший мечтатель и идеалист Теодор. Мучающийся Росаль и то счастливее его- ему есть о ком скучать.
-Но у тебя есть приход.-сказал Росаль на прямо заданный вопрос.
-Я не хотел такого. Я колебался.- ответил священник.
-Так почему же ты решил, что высокие идеалы стоят дороже простого счастья?
-Значит все-таки дороже?- с ехидцей спросил Теодор и наклонился над огнем. Пламя было чертового желтого, почти солнечного цвета. Росаль фыркнул в кружку. Все-таки он разозлил Теодора.
-Значит, и ты доволен нынешним положением дел?
Росаль кивнул. Так просто сходить с ума поздней осенью. Дни становятся темнее и короче. Бедняга Теодор.
Вчера он застал Росаля, трясущегося от беззвучных рыданий  и согнувшегося, на коленях на полу. Росаль сжимал в кулаке какую-то бумажку, колотил по старому дивану и выглядел как полоумный. Он был пьян.
-Да что случилось-то?
-Вот.
Мятый тетрадный лист в широкую клеточку. Краткая записка:"Я уезжаю. Так надо. Ты поймешь. Твоя девочка."
Руки Росаля дрожали как веточки на ветру.
-Уехала?
Росаль превратился в трясущийся комок.
-Она злая, злая эта Мирабель.
Росаль отвел руку. Все силы его покинули.
-Она не любит тебя. Ты же сам это знаешь. Уехала без объяснений, так ведь?
Росаль кивнул.
-Попользовалась и выбросила, как салфетку.
-...как салфетку.- дрожащим голосом проговорил Росаль. Теодор был прав. Чертовски прав.
-Тебе необходимо взять себя в руки.
-...в руки...Госсподи! Ну почему же это все таак...- Росаль стукнул кулаком в подлокотник.- Почему! Почему! Почему! Скажииии! Скажииии мнеее!
-Успокойся, ради всего святого. Успокойся.
-Почему?! Проклятье! Почему она так поступила?! Почему?! За что она так со мной?! За что?! За что?! За что?!
Это была истерика. Росаль хрипел, рыдал, казалось его выворачивает наизнанку. Казалось, Росаль был одержим.
Так оно и было- Теодор положил руку на его затылок- маленький, жесткий словно комочек нервов, друг был одержим отчаянием, и этой эгоистичной Мирабелью.
-Она ни разу не справилась о твоем здоровье, когда ты простудился.
-Да. Но она боялась выдать нас...меня...
-Чепуха! А сейчас- на тебя больно смотреть, взглянул бы ты на себя со стороны, до чего она тебя довела. Уехала, передала какую-то сраную записку...и все. Все. Без объяснений. В ней мало человеческого!
-У нее были причины.
-Да брось! Взгляни правде в глаза: пока ты был нужен, она была с тобой. Может даже по-своему симпатизировала. Хотя такие поверхностные люди...
-Хватит!
-Нет, теперь ты слушай! И не перебивай! Не хватит! Все это время я молчал, наблюдал за тобой. Теперь ты сам понимаешь, в какую историю тебя угораздило вляпаться? В тебе отпала надобность- и до свидания, ты все поймешь. Понимаешь Авель? Тебя употребили. Может, ей это нравилось. Льстило ее самолюбию. Эта принцесса, на самом деле принцесса. Хочу то, хочу это. Слишком многое получала она по первому своему капризу.
-Она называла меня старой черешней.- Росаль вдруг поднял к свету глаза и засмеялся, захохотал оглушительно, истерично и жутко. Теодор увидел, что черно-карие радужки Авеля выцвели от слез до медового, белки покраснели и какой-то безумный огонь грозит вырваться из бездны зрачков.
-Может быть, ей не хватало внимания, умного собеседника, да и вдобавок свербило меж ног...
-Черт! Черт тебя возьми! Треклятый!- вопли Росаля перемежались хохотом.- А я, ты знаешь, наивно полагал, что старой сукой она меня честила из ревности!
Теодор нахмурился.
-Все ее отношение к тебе она выражала в тех словах. Твоя девочка, твоя очаровательная Мирабель, которую ты обожал, учил, оказалась совсем не той феей, что ты видел в ней. Твоя Мирабель- эгоистка.
-Самая необыкновенная девушка, какую я когда-либо встречал...
-...отбросила тебя как половую тряпку и отделалась запиской, дабы ты не искал ее. Не пытайся вернуть это существо- это лишь рассердит Мирабель. Она может заявить в полицию.
-Этого я не боюсь. Я был любим, вернее мне казалось так. И я любил, и, черт возьми, какой же ужас...люблю ее, ты не можешь даже представить себе, как сильно ее люблю.
-Вот. Выпей воды. Сейчас я поставлю чайник. Мы съедим по паре блинчиков. Или по паре десятков блинчиков. Зальем все твоим любимым джемом. А завтра проснешься- и ничего.
46.
Священник вдруг вынул из-под диванной подушки сложенную треугольником брошюру.
-Судьба похоже кое-что приготовила для тебя.-сказал он, раскладывая ее перед Росалем. Тот увидел черные буквы на чайного цвета шершавом листе. "Семинария округа Кассия."-прочитал Росаль вслух.
-Ну и?
-Им отчаянно нужен квалифицированный и скромный преподаватель древних языков и Писания.   
Росаль едва не подавился косточкой мирабели, каким-то непостижимым образом попавшей в повидло.
-И, ты знаешь, я все обдумываю тебе рекомендации.
-Спасибо друг. Спасибо тебе!- выдохнул Росаль.
Он был обрадован- мечта юности сбывалась.
-Да что там.-Теодор пожал плечами.-Око, как говорится, за око.
-Это самый роскошный подарок, какой я получал за свою жизнь. Спасибо тебе, друг.
Теодор ссутулился. Погладил кошку-любимицу. Он был так одинок, что Росалю захотелось обнять его. Единственный человек, который о нем беспокоился это Теодор.
-Но учти.- священник поднял ясные строгие глаза на друга.-Я делаю это только потому, что надеюсь на твое исправление. Старый развратник!
Росаль ахнул.
Теодор протянул было руку, чтоб передать листок и отдернулся.
-Ты током бьешься.-шутливо сказал он, накрывая листок ладонью.
-Авель.
Росаль придвинулся.
-Когда я болел, кто-то приносил мне чай и обед. Я вот думаю, отче, кто б это мог быть?
47.
Страх- прямой путь к безумию. Любить- безумие. Любить тринадцатилетнюю девочку это само по себе преступление, а такую исключительную девочку- безумие чистой воды. Росаль(убежденный скептик с двадцати двух лет) начал молиться. Руки стали тяжелы, яростные мысли набегали друг за дружкой, разрывая его старую голову. Мирабель- грех, как и все его фантазии о ней.  Все его фантазии о ней пугали и осчастливливали Росаля. И несмотря на стыд, он не боялся своих желаний. Тринадцать лет, совсем ребенок, хоть и неглупый, но какой еще совсем ребенок. Нет, у него совсем ничего нет, кроме знаний, которые он мог бы предложить ей. Кроме рук, которыми он мог обнять ее.
У него есть он сам- тепло его рук, мечтающих греть ее, время, которое он мог бы отдать ей. Наверно, этого будет достаточно?
-Ну эта, то ли алыча. Мирабель. Ты ж о ней? В окно глядишь, бормочешь.
Варенье из вишни, без косточек(Росаль ненавидел выплевывать косточки за чаепитием), теплый вечер весны и черная как воронье оперенье одежда Теодора. Теодор умел читать по губам.
-Где ты был-то?
-Я знаешь ли...в церкви.
-Да ты что?
Теодор ухмылялся, лучистая улыбка тельца всегда возвращала Росалю спокойствие. Так было странно- дружба. Просто крепкая честная дружба.
 Как будто бы Теодор догадался. Как будто бы догадался опять. У него был талант- всегда угадывать Росаля.
- Тебя Марк все искал в саду.
-А еще Матфей и Лука звали поиграть в карты.- закончил Росаль, воткнул десертную вилочку в недоеденный блин и под изумленным взглядом лучшего друга покинул гостиную.
Весенний вечер, такой светлый и нежный. И ночью так легко дышится. Хочется обнять кого-то. Имя как шелковый лепесток шиповника, когда растираешь его меж пальцев. Волосы- как ароматное соцветие чайной розы.
 Мирабель. Мирабель. Мирабель.
-Не прижилась, зараза.-сказал Теодор.
-Что ты сказал, прости?
-Говорю, слива не прижилась.
-Какая слива?
-Ну эта. Алыча заморенная, которая мирабель.
Теодор снова притворился, выручая его. Сомнений нет.
-О ней.-спохватился Росаль. Губы сами повторяли в тишине сладкое имя.-Ты не обращай внимание- мозги чего-то трещат.
-Ох, грехи мои тяжкие.
-Все мы грешны.-кивнул Росаль.
Теодор испуганно глянул в лицо приятелю.
-Ты часом не с температурой?
-Я? Весной-то?
-Раньше с тобой такое часто бывало.
-Да нет. Нет. Может быть. Не знаю, дружище.- Росаль уже поднялся по лесенке.
-Авель!
-Что?
-Тебя завтра не будить или как?
-Лучше в половину шестого.
-Зачем?
-В город. На поезд. В город.
-Доброй ночи.
48.
Так душно и мухи гоняют вокруг лампы, то ли танцуя, то ли пытаясь обжечь желтые крылышки. Стрелки часов медленно подбираются к пяти. Подарки родным куплены и упакованы. Скоро он выйдет в эту душную темноту. Небо облегчится дождем.
Вспоминая утренний разговор, мальчик все пытался понять, почему все получилось так...
-Никогда прежде о вас не слышала. И вообще, это слишком неправдоподобно. Мира уехала с каким-то знакомым, каким-то...и никогда не приезжала.
-Мама не хотела вас беспокоить, бабушка.
-Постойте с бабушкой. Что за люди пошли, право слово. Вы должны мне все подробно рассказать. Где они познакомились? Когда?
-Девятнадцать лет назад. Отец преподавал в школе, где она училась. Потом они встретились через пять лет, в Кассии.
-И, нет это смешно представить, они встретились и у них начался роман?
-Папа говорил, они полюбили друг друга еще когда мама была школьницей.
-Ну и заявление, серьезное, скажу я вам. Мало ли, нет я абсолютно не верю в эту чушь. Я слышала, что так и было, Мира писала мне. Какой стыд. Я не верю!- женщина бесцеремонно взяла его за подбородок и повернула к свету.-Какое безобразие! Какое чудовищное дело! Альбин! Принеси мне капель!
-Значит, вы утверждаете, что ваш отец познакомился с моей дочерью еще в те годы, когда она жила у бабушки?
-Да. Мама тоже так говорила.
Эрик протянул фотографию- мама в коротеньком платье за руку с папой. Фотографию сделали верно в одну из вылазок. Очень рискованно. Маме четырнадцать. Папа кажется счастливым и спокойным.
Женщина схватила фотографию, прищурилась и отбросила.
-Нет! Моя дочь и этот...этот...это же просто ужас! О Господи! Альбин! Где мои сердечные капли?
-У меня есть еще карточки. Свадебная. И мамины.
-Не надо! Хотя нет! Давайте сюда!
Мама- Мирабель- в светлом длинном платье с зонтиком, похожем на грибок и жутко смущенный папа в том, что нашел для скорой свадьбы.
Женщина, запретившая называть ее бабушкой была страшно схожа лицом с мамой- но на этом все сходство заканчивалось.
-Что вам надо? Денег? Сколько?
-Мне ничего не нужно.
-Сколько? И заберите же эти проклятые карточки! Ступайте вниз. Санни! Выпиши этому юноше чек! Он принес новости о Мире!
Что было мочи, мальчик помчался прочь из этого чужого дома. И только сев на скамеечку в сквере, изнывающем от желтого дыма акаций, он перевел дух. Ну и чего, чего он в самом деле ожидал? Что бабушка, не приехавшая, по словам отца ни на свадьбу дочери, ни на рождение внука, встретит его с распростертыми объятьями?
 От него хотели откупиться. Как будто он был шантажистом.
Эрик сжал кулаки. 
Солнце еще так высоко. Нужно забыть о неудаче. Успокоиться.
Кассия- прелестное местечко. Мама шутила, что он получился именно здесь. В тот вечер лил дождь как из ведра, гремела молния. Папа говорит, что из-за этого у него глаза такие темные, и карие и синие, потому что их было трое- папа, мама и дождь. Мама была взволнована, но папа говорит, что это он начал волноваться с тех пор, как познакомился с ней. Так что это еще спорный вопрос, кто там первый струсил и шмыгнул под одеяло и кто к кому потом присоединился. Папа даже до конца не уверен, в тот ли день это произошло, или двумя днями позднее, когда они поставили свои подписи в книге регистрации браков, и когда мама пришла в мэрию в дурацком старинном платье Джульетты из театрального реквизита, и от этого платья, верно, папа перепугался не на шутку, потому что на копии свидетельства о регистрации брака подпись его похожа на раздавленного дождевого червя. Может быть он боялся, что мама в последнюю минуту передумает- она умеет преподносить сюрпризы.
 Но большего сюрприза, чем папа никто никогда не преподносил. Папа привез маму, знакомить с новой родней, и все были потрясены ее красотой и манерой держаться. А когда он рассказал им про их роман от начала и до конца, то они вообще онемели от изумления. Только святой отец посмеивался. Он всегда посмеивается, как если б был в курсе. Он посмеивается даже когда Эрик пытается соврать ему что-то. Отец Теодор всегда знает больше, чем знают все.
Он приедет поздно ночью и никому не расскажет об этой поездке. Ну может только святому отцу. Хотя он-то об этом уже откуда-то узнает. Или кузену. Маму расстраивать незачем. Папа только фыркнет- он Брайтам по вкусу не пришелся.
Эрик хотел побывать в Кассии. Трое суток на поезде и полдня на автобусе совсем немного. Можно посмотреть на семинарию, где работал его отец.
До конца школьных каникул два огромных месяца. Можно поехать к мисс Нортон, лучшей подруге мамы и там вволю напиться вишневого вина и подергать за косички нортоновских близняшек. Им конечно двадцать, они жутко капризные, но достают ему все, чего он попросит. Они его обожают и тихонько спорят, на ком из них он женится, когда вырастет. Такие взрослые и такие забавные девчонки. Вообще любая девчонка в школе почтет за честь пойти с ним на пятничные танцы. Мама говорит, что он загадочный даже для них с отцом и весьма прехорошенький для мальчика. Еще мама как-то сказала, что у него должна быть горячая кровь.
Никто отроду не называл его безобразием. Это совсем невежливая старушка. Может оно и к лучшему, что она отказалась быть его бабушкой. Тем более что у него уже есть одна бабушка родная и целых пять двоюродных. Да еще три тети.
В жизни есть много чего приятного. Вот, например, минувшей субботой они с папой и Домиником удили рыбу. Вернее удил только Доминик, а папа сидел под разросшейся абрикосиной, как всегда и в руках его была газета за четверг. Папа делал вид что читает, хотя он невыносит новостей, а потом вытащил как обычно маме страничку кроссвордов. Эрик швырял камешки в воду, Доминик ворчал, что он распугает всю рыбу и лопал абрикосы, дикие, невкусные.
Эрик рыбалку не любил никогда, но все праздники в этом году подкидывал тихонечко в его копилку монетки, чтоб кузен наконец купил собственную удочку. Раньше он был зол, что Доминик приезжает к ним на летние и пасхальные каникулы, считал это чем-то вроде божеского наказания и постоянно крутился около мамы, чтоб тот не потащил его гулять. Но когда тетя умерла, Росали единодушно забрали его к себе. Теперь кузен всюду таскается за ним, и Эрик этим очень горд- он вроде как старший брат. Рыбалка единственная штука, которая их разделяет. Во всем остальном он Эрика слушается беспрекословно и смотрит снизу вверх печальными наивными глазами. Папа говорит почему-то, что это довольно опасная штука, потому что- а вот тут они совсем не понимают- Эрик довольно самоуверенный и сильный, в отличие от мечтателя Доминика. Наверно что-то за этими словами кроется, ведь кузен всю рыбу обратно отпускает- даже дрянных ротанчиков. А иногда просто торчит с удочкой и ловит всякую тину и прочую дребедень. И на пруд он один ходить не любит- вечно тащит Эрика. И он не умеет стрелять глазами. И страшно смущается, когда девчонки пытаются с ним заговорить. Краснеет и молчит. Для Эрика это никогда не было проблемой.
Папа мурлыкал что-то, находясь в совсем-совсем мечтательном настроении, и поддавшись на уговоры, рассказывал в сотый раз, как протянул руку очень симпатичной юной девочке, что упала на школьном дворе. У нее была раскрасневшаяся мордашка, перепачканные чернилами пальцы. И он понял, что пропал окончательно. И мама, слушая его, захихикала. Наверно для мамы никогда не было проблемой стрелять глазами.
49.
Девочка села на порожек. Там, далеко впереди шумели тополя и те деревья, имена которых никак нельзя запомнить. Ветер подбирал ладонями и разносил во все уголки мягких желтых гусениц и падало, падало, падало солнце. Из них когда-нибудь вырастут новые деревья.
Мирабель. Девочке было четырнадцать. Очень мало для человека и для дерева немного.
Высокий мужчина стоял за порогом, вглядываясь в белую даль. Но в его далеке были большие пушистые деревья, белые-белые, с круглыми шапками мягкого снега. На ладони ему падали теплые снежинки.
-Значит, так будет лучше для него?
-Да. Слухи скоро перестанут быть слухами, мисс Брайт.
-Можно мне с ним переговорить?
-Нет.
Девочка оглянулась.
-Вы жестокий. Жестокий. Ревнивый. Вы не такой, каким кажетесь.
-Могу ли я надеяться, что ты выполнишь мою просьбу?
Девочка вскинула на него светлые острые глаза.
-Учтите- я делаю это ради него.
-Скоро приедет твоя мама. Ее огорчит твое поведение.
-Но вы же не погубите Авеля?
Теодор покачал головой.
-Мама…мама? Так это вы ей написали?!
-В этом захолустье совсем не место таким славным девочкам.
-Потому, что гадкие священники постоянно лезут в жизнь окружающих.
-Если бы ты была более скромной, то ничего бы не случилось. “Я Принцесса. А значит, делаю что мне вздумается.”- прошептал Теодор.- А ведь есть еще Бог.
-Только Бога сюда не приплетайте!
-Я всего лишь исполняю волю Его.
-Свою собственную. Вы сам Дьявол.
-Дьявол ? Кто- я? Я добрый недалекий священник, который кроме псалмов ничего не видит.
-Это вы шепчетесь по углам. Вы. Вы- причина слухов.
Звук пощечины. Сумерки стали темней. Смех и плач.
-Что он вам сделал?! Что он вам сделал, скажите?
-Ты напишешь эту записку и отдашь Лили.
-Я скажу ей. Она ему расскажет все.
-Не расскажет.- священник улыбнулся, но вечерняя темнота скрыла его улыбку.-Никто ничего не расскажет.
-Вы совсем не думаете о нем.
-Напротив. О нем я думаю всегда. И о тебе я все время думаю. Постоянно.
-У меня нет выбора.
-Он о тебе забудет, как забывал о других, до тебя.
-Будьте вы прокляты!
- Оглянись. Как прекрасен мир, созданный Им. Уничтожь в себе все семена порока и тебе станет легче.
-Он не станет таким как вы. Не станет. Я знаю Авеля.
-Даже сам Авель не знает Авеля.

май 2012-  декабрь 2014