То, о чём вы подумали, прочитав заголовок, несомненно, важно. Но речь не об этом.
А об арт-кафе – по другим источникам кафе-кабаре – «Подвал Бродячей Собаки», что располагается на Итальянской улице. Где располагается сама Итальянская улица? Ах, Боже ж ты мой, слушайте сюда – я тоже раньше путалась и раз за разом проскакивала мимо. Она идёт параллельно Невскому (ясный перец, что в Питере, где же ещё?). Так вот. Если встать в перпендикуляр к Невскому и двигаться по направлению к Михайловскому саду, одноименному замку, Русскому музею, церкви Спас на Крови, цирку и – в общем понятно, да? – вам её не миновать, через пару домов. Конечно, если вы находитесь в правильном месте. Она очень короткая, всего два квартала: от канала Грибоедова до реки Фонтанки, не промахнитесь.
В конце второго дома от её начала, то есть, от канала Грибоедова, по чётной стороне, и находится искомое кафе. Которое и арт и кабаре.
Но давайте не будем торопиться и задержимся возле средней парадной. Когда-то это был вход в ресторан «Золотой Остап», а ныне в магазин янтаря «Beluga» – что поделаешь, янтарь опять вошёл в моду. И вот тут, небрежно скрестив ноги, правая рука в кармане, левая – на спинке стула работы мастера Гамбса, нацелившись острым профилем вдоль улицы, стоит сам Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей – сын лейтенанта Шмидта и любимец Рабиндраната Тагора, художник, международный гроссмейстер и киносценарист, основатель «Союза меча и орала» и фирмы «Рога и копыта», и прочая, прочая, прочая. В кепке с козырьком, тройке, шарф небрежно заброшен за спину, очень похожий на молодого Сергея Юрского. Что характерно, в бронзе.
Ходят достоверные слухи: если потереть Остапу нос – самая авантюрная авантюра проскочит на ура. А если ещё и на стуле посидеть, то «ключ от квартиры, где деньги лежат» сам упадёт в карман.
Понятно, что нос у памятника сияет, аки солнышко.
Я не стала злоупотреблять благосклонностью и терпением Великого Комбинатора и бесцеремонно хватать его за нос – что ещё за штучки! Но на стул, отполированный до блеска многочисленными задницами, всё же присела, мало ли.
А кафе… О, это маленькое подвальное помещение из двух крохотных залов имеет большую историю. Лет пять назад оно отметило столетний юбилей. Когда-то здесь читали свои стихи Ахматова и Гумилёв, Северянин и Кузмин, Мандельштам и… сюда заглядывали многие их современники, заметные фигуры тогдашней Петербургской богемы. Возможно, оно ещё помнит их лики и голоса. Чтит память. И верность традициям.
Мы нацелились на «Жёлтое танго». Его поставил по воспоминаниям Александра Вертинского Сергей Федотов. Ну что ж, это даже символично – Серебряный век так Серебряный век, и его грустный шут, певец любви, печали и смерти. Декаданс так декаданс. Во всей его красе.
Что бы такое надеть? Надо же как-то соответствовать. Ну там, платье в пол, жемчуга, пахитоска в длинном мундштуке. Ах, что это я – сегодня здесь не курят. И... к лучшему. У меня глаза слезятся от табачного дыма.
Тесный зал на полтора десятка столиков. Можно и перекусить, пусть и довольно скромно. Но я не советую вам увлекаться. Почему? Вы, правда, хотите знать? Да нет, какая тайна? Привели мы детей, тогда ещё подростков, приобщиться к высокому в Гнездо глухаря (тоже арт-кафе, но в Москве). Так вот: стоило Сергею Никитину, взять первые аккорды, как голодные дети – а они бывают в этом возрасте другими? – принялись звонко стучать приборами по тарелкам. Никитин замолчал и внимательно посмотрел на наш столик, что, как назло, оказался рядом со сценой – мальчики замерли с набитыми ртами, мы с подругой стали искать мусор на полу. Он вернулся к исполнению. Дети вернулись к еде. Он опять остановился. И посмотрел. И не так чтоб радостно. Дети затаились, вытянувшись столбиками, как суслики. Нет, они старались – зачем мне врать? – но чем больше старались, тем хуже получалось: ножи скрипели по фарфору, фужеры мелодично, но не в такст, звенели, тарелки скользили – а, что говорить... Мы с подругой, как правильные мамы, шипели, дёргали их за рукава, толкали локтями – всё попусту. К середине концерта дети заморили червячка и принялись сыто подпевать. Имею основания полагать, что Никитин наш столик не то чтобы сильно полюбил. Теперь вы понимаете – вилка случайно упадёт или ещё что – стыда не оберёшься. И потом: когда актёр перед тобой работает, а ты в это время… ну хорошо - кушаешь, это выглядит как-то… не комильфо, согласитесь. Уж если совсем невмоготу, закажите что-нибудь лёгкое, атмосферное. Мы взяли сырную тарелку и оливки, мартини мне и виски моему спутнику.
Жёлтое танго. Изящный, скажу больше: изысканный – спектакль. Так Вертинский же! Играет сам Федотов, един во всех лицах: он – и Вертинский и антрепренер Марья Арцыбушева, военный доктор Зейдис и белый генерал Слащов, принц Уэльский и даже сам Господь Бог. Моноспектакль. Страшный риск и испытание для режиссёра и актёра. Надо быть очень уверенным. Немного авантюристом. Идти ва-банк, чтобы сорвать джекпот. Может, он нос Остапу каждый день тёр и на стуле сидел? Сегодняшний зритель, сильно подпорченный блокбастерами, триллерами, экшенами и спецэффектами, отвыкший вдумываться, проникать и вчувствоваться, жаждет насыщенности, активных действий и взаимо-действий. А здесь: маленькое пространство, аскетичность декораций, один актёр (и два аккомпаниатора – скрипач и пианистка). И этот актёр даёт перформанс нос в нос со зрителем, никакого личного пространства и дистанции, что отдельный дискомфорт – тебе чуть ли не в штаны заглядывают.
А Федотов играет. Интеллигентно и иронично, точно и тонко передавая рисующуюся суть своего героя и сам дух того времени. Без речитатива, грассирования и жеманной пантомимики так свойственных самому Вертинскому. Лишь… намекает. Чуть утрированная интонация, чуть подчёркнутый жест. А зритель на крючке. Без малого три часа. Он что, волшебник?
(Ой! Я вспомнила ещё об одном актёре, что весь спектакль держит зал на себе, вряд ли вы его знаете – он совсем ещё мальчишка, но я расскажу, завтра… или послезавтра).
Свободных мест не было, говорят, что и не бывает, хотя спектакль трудно назвать юным – он с двухтысячного года. И многие, судя по отзывам, посмотрели его не единожды. Это-таки весомый показатель.
И ещё. Очень неожиданный эффект от русского Пьеро, певца упаднической эстетики. После спектакля выходишь каким-то… словно у тебя крылья выросли. Очищенным что ли, просветлённым. И хочется обнять весь мир. Свет в душе – понимаете? А когда в душе у человека свет, он не способен ни на что дурное.
В Москве «Жёлтое танго» тоже дают, в Доме Булгакова, так что у москвичей есть такая счастливая возможность. А жителям и гостям Северной Пальмиры позволю себе напомнить: не проходите мимо «Бродячей Собаки», там случается много чего - интересного.