Встреча с незнакомцем

До отхода поезда оставалось часа четыре. Все запланированные дела были завершены, и, чтобы скорее оказаться в вагоне, я решил скоротать время в каком-нибудь кафе, а заодно и слегка перекусить. Тем более что в небе сгущались тучи, и усиливалась вероятность грозы. На окраине Вологды в тени высоких тополей мне приглянулась уютная небольшая кафешка. Посетителей в конце рабочего дня было мало и я, попросив разрешения у одного из них, уселся за крайний стол возле стены.
 Я умостился на стуле, поставил на подоконник свой дипломат и, вытянув с облегчением уставшие ноги, глянул на мужчину. Тот, попивая из прозрачной чашечки чай, казалось, не обратил внимания на моё появление. У меня же промелькнула мысль, что это скуластое незагорелое лицо мне знакомо. Сосед, уловив мой любопытный взгляд, сам поинтересовался:
- Вы, наверное, не местный?
- Да, я в Вологде был с кратким визитом по делам.
Разговор наш на несколько минут прервался, поскольку подошла официантка, чтобы принять мой заказ. Я попросил сто грамм коньяка и столько же сыра.
Человек с любопытством поинтересовался моим заказом:
- Интересное сочетание.
- Да, вот решил последовать примеру одного пассажира, встреченного когда-то в семидесятых в ресторане аэропорта «Пулково». Интересный собеседник оказался. Оператор, снимавший в Арктике. Много забавного поведал мне за полночи, так вот попивая коньячок с сыром. Угощайтесь, - предложил я.
- А не откажусь! Кстати, сам-то откуда будешь? - неожиданно перейдя на «ты», спросил мой собеседник.
- Я из Архангельской области. Есть там такое старинное село Емецк. Рубцов Николай там родился. Не слыхали?
-  Как же, слышал. Да и не только слышал, - хмуро улыбнувшись, пробурчал:
- Бывал я там когда-то.
Я попросил официанта еще один бокал коньяка, между тем разглядывая своего соседа.
Это был довольно пожилой мужчина, вероятно, много повидавший и испытавший в жизни. Обширную лысину окаймляли седые реденькие волосы. Одет он был в поношенный неопределённого цвета пиджак, под которым виднелась голубая шёлковая рубашка. На краю столика я успел разглядеть изрядно потрёпанный томик стихов Тютчева. Что-то таинственное в его усталых, умных глазах заставило меня продолжить с ним начавшийся, казалось бы, пустой разговор.
- А давно были в Емецке?
Подняли оба бокалы, пригубили коньяка. Человек помолчал несколько секунд, и, будто очнувшись от переполнивших его воспоминаний, вскинул на меня свои цепкие, слегка прищуренные глаза, спросил:
- Что тебя это так интересует, и перед кем я должен…? –  не дожидаясь от меня ответа, буркнул:
- Родился там.
Я почувствовал, что даже содержимое бокала не располагает к беседе, тем не менее, продолжил:
- Я тоже там родился, учился. Уезжал, жил на Украине, вернулся. В девяностых годах сначала был избран председателем сельсовета, затем несколько лет работал главой сельской администрации, и в этом качестве посчастливилось побывать здесь, в Вологде на 60-летии Рубцова, придавая большее значение рассказу, поведал я. Собеседник слегка оживился, облокотился на стол и начал крутить в своих тонких ладонях бокал с остатками коньяка. Потом вдруг глянул на меня и с какой-то грустинкой сказал:
- Должностями похвастаться не могу, а в Емецк в качестве простого гостя приезжал я в конце 60-х. Тогда из Архангельска до Емецка пароход ходил «Степан Разин». Вот на нём сутки от Архангельска и – в Емецке. Заходил в вашу библиотеку. Там работала, по-моему, Лена, Елена Худякова, если память не изменяет. Всё-таки, как говорится, пуп резали в Емецке, поэтому решил побывать на родине.   Правда, ничего там примечательного не увидел, потому как детства своего емецкого и не помню вовсе, – и немного помолчав, прищурившись, добавил:
- А мне вот интересно, можешь ты рассказать про юбилей Рубцова в Вологде?
- Почему нет? Конечно, могу, - и я начал свой рассказ.

                Рассказ о поездке в Вологду

Я тогда работал главой администрации в Емецке. И вот, в конце 1995 года наша местная активистка - краевед Татьяна Васильевна Минина зашла ко мне в кабинет и сказала, что получила от вологодских организаторов празднования юбилея Н.М. Рубцова два приглашения на это мероприятие. Одно из них предназначалось главе емецкой сельской администрации, так как Рубцов родился в нашем селе.
В составе небольшой делегации от Архангельской области мы приехали в Вологду. Перед тем как попасть на торжественное собрание оставалось свободное время, и мы побывали в музее Н.Рубцова. Знаете, там, в музейной тишине встретились,  как потом оказалось,  с  друзьями поэта. Потом я узнал, что это были Сергей Багров, Николай Коняев, Александр Романов. Из увиденных экспонатов и сейчас стоят перед глазами его гармошка, печатная машинка. Фотографии, которых осталось не так и много, очень точно передают простоту и обыденность жизни 50-60-х годов. 
Ну, а потом все собрались в вологодском концертном зале «Русский дом». Приятно, конечно, удивило количество людей, заполнивших этот огромный зал.
На сцене по очереди выступали известные на всю страну литераторы Станислав Куняев, Владимир Бондаренко, Василий Белов, Ольга Фокина, а вёл это собрание поэт Сергей Викулов. Все они дружили или были знакомы с Рубцовым.
От нашей делегации тогда выступила яркая поэтесса, секретарь писательской организации Архангельской области Инэль Яшина.
Самое интересное, конечно было назавтра, когда мы на двух автобусах двинулись  в Николу. Там на открытии музея поэту в доме с палисадником пели, читали стихи Рубцова местные школьники. Ну, а вечером, как водится у нас на Руси, с удовольствием посидели и пообщались со знаменитостями за праздничным столом.
Мне очень запомнилось то, как мы возвращались обратно в Вологду. Ночь, мороз, на небе миллионы ярких звёзд и тишина среди чёрного леса, когда мы остановились, чтобы отпраздновать встречу Нового года по-старому.
Вот это всё до сих пор хорошо сохранились в памяти, поэтому и рассказываю так подробно. Я ведь только тогда понял, что родился в селе замечательного русского поэта, творчество которого совсем не знал.

Мой сосед по столику молчал, погрузившись в себя. Я не мог понять, то ли он не слушал меня, то ли рассказ мой чем-то задел его за душу. Фужер с недопитым коньяком как живой медленно вращался на столе под пальцами правой руки. Человек молчал, но в то же время, казалось, готов был вот-вот выплеснуть свои потаённые, не дающие покоя, мысли. Наконец он поднял на меня потемневшие, слегка повлажневшие глаза и спросил:
- Слушай, а кто-нибудь вспоминал о женщине на этом, как ты сказал, юбилее?
- На большом собрании в «Русском доме» - нет. Но в музее, по-моему, в Тотьме, когда мы остановились в одной из комнат, шёл разговор о Дербиной Людмиле – жене Николая.  Виктор Коротаев очень горячо возмущался тем, что один из стендов с книжками стихов был посвящён ей.
На скулах моего собеседника заходили желваки. Он побледнел ещё сильнее, чем был в начале нашей встречи, криво ухмыльнулся и, прервав меня, задал вопрос:
-  А почему он так возмущался, не скажешь?
- Так все друзья Рубцова, что были рядом со мной, в один голос яростно вынесли вердикт: убийце здесь не место! И книжки с её стихами не должны находиться в музее Рубцова. Кто-то попытался подать робкий голос в её оправдание, но тут же этот голос был заглушён резкой отповедью сразу нескольких человек – не место – и всё!
Человек занервничал ещё сильнее. Слегка подрагивающей рукой поднял фужер и, не глядя на меня, выпил всё, что в нём оставалось. Поставил пустой фужер, закурил. Пальцы выстукивали на столе однообразный ритм. Долго молчал, глядя куда-то мимо, явно не присутствуя  здесь. Затем:
- Слушай, а тебя-то как звать?
- Сергей, - в эти мгновения я почувствовал передавшееся от соседа волнение. Сам с тревогой смотрел на него и чего-то ждал. Во мне натянулась та струна, что бывает в периоды нервного напряжения. Руки непроизвольно теребили скатерку на столешнице.
В открытое окно вдруг резко подул ветер. Заколыхались бесцветные шторы. Раскатами прогремела гроза, и шумно от налетевшего дождя зашелестела листва тополей.
 Мужчина повернул голову в сторону окна и, жадно затянувшись табачным дымом, продолжил:
- Убийца, говоришь? Ну, а скажи, Сергей, ты не знаешь, что с этой женщиной потом сталось?
- По-моему, всем известно. Она после заявления в милицию об убийстве Рубцова была осуждена. Отсидела почти 6 лет  из 8 определённых приговором суда. Потом уехала в Ленинград. Говорят, в настоящее время живёт в Петродворце под Санкт-Петербургом. Продолжает писать стихи, прозу. Кстати, я немного знаком с её творчеством. Более того, даже пообщался после прочтения нескольких навеянных тоской о Рубцове стихотворений.
- Как это тебе удалось? Ты что, виделся с ней?
- Да нет, на сайте «Стихи.ру» есть такая возможность. Я воспользовался.
Мой собеседник совсем потерялся. Было заметно, как задрожали пальцы, только что исполнявшие на столе нервную пляску. На выпуклом лбу выступили капельки пота, глубоко посаженные глаза остановились в непонимании и замешательстве.
- На сайте… стихи…. Как ты сказал? – Точка…,- видно было, что человек не понимает того, что услышал. Но, поскрипев стулом, как бы выпутываясь из неловкого положения, продолжил:
- Что там, в этих её стихах? О чём она пишет?
- В тех немногих, что я прочитал, чувствовалась неодолимая тоска по тем годам, когда они были вместе, любовь к Николаю и вина за то, что случилось. Мне показалось, она всю свою жизнь несёт этот тяжкий груз. Запомнились несколько строчек из одного стихотворения, может быть, не самого лучшего, но вот, послушайте:

Когда вышли, метель затихала,
Нас с тобою оплакав во мгле.
Оставалось безжалостно мало
Быть нам вместе на этой Земле!

Тревожный взгляд выдавал сильное волнение. Мужчина, закуривая очередную сигарету, долго не мог поджечь то и дело ломавшуюся спичку.
- У тебя родители живы? – прозвучал внезапный вопрос.
- К сожалению, уже нет.
- Ну, наверное, есть родственники?
- Да, конечно, довольно много.
- Счастливый. А я вот один на белом свете, как конь в туманном лугу. Где они, мои родные, друзья, любимая? Всех растерял. Со всеми прервалась связь, которая держит тебя на этой земле, которая питает тебя жизненными силами, иногда жжёт сердце. Больше того, я потерял эту связь с нашей природой, с теми деревушками, лесами, речками. Это всё нынче не волнуют меня, не манит, не тянет…. Почему? Не могу ответить себе. Не могу!
Оба, не глядя друг на друга, уткнувшись в стол, умолкли. Я - потому что не совсем понимал этого одинокого человека в его нахлынувшей откровенности. Он – потому что вдруг высказал свою боль незнакомому, неизвестно как вынудившему эту боль  выплеснуть, совершенно случайному собеседнику.
За окном не на шутку раздухарилась гроза. То и дело сверкали молнии. По асфальту потоки воды несли сорванные ветром  листья и ветки. В маленьком помещении кафе словно выключили свет – так посерело от налетевшей непогоды.
- Прошу прощения за назойливость: а что случилось-то? – прервал я затянувшееся молчание.
На меня уставились тёмные, бездонные глаза. И столько я увидел в них неизбывной тоски, столько душевного раздрая  и смятения, что захотелось протянуть свои руки, положить их на его сухие, сжатые от волнения кулаки, чтобы своим теплом хоть как-то помочь справиться с этой рвущей сердце тревогой. Но бушующая за окном стихия, или всё-таки его взгляд остановили меня в этом порыве, и мне сделалось неуютно. Я почувствовал, что своим вопросом перешёл какую-то черту, грань, за которую сейчас, в эту минуту переступать было нельзя…. А человек, резко отклонившись от стола, продолжал:
- Вот ты рассказывал о юбилее, об открытии музея, о людях, которые глазели там на экспонаты, а, скажи, они эти люди говорили  о причинах столь раннего ухода Рубцова?
- Понимаете, столько прошло лет, и мне, конечно, не вспомнить, говорили ли о каких-то объективных, глубинных причинах. Мне кажется, все однозначно называли главной причиной – Людмилу Дербину. То есть её действия, приведшие Рубцова к смерти.  Но сейчас, когда прошло много времени, когда есть возможность почитать многочисленные  воспоминания его друзей, знакомых, послушать саму Людмилу, почитать её интервью, складывается впечатление, что Рубцов шёл к этой трагической развязке сам.
Я обратил внимание, как мой сосед, сощурив глаза, криво улыбаясь, ждал от меня того, что и сам, будто бы, знает.
- Мне кажется, его неустроенность в быту, одиночество, частые и непомерные возлияния  привели к этому, - попытался продолжить я.
- Одиночество? Да у него было столько друзей! Какое одиночество?! – пронзил меня всплеском своих тёмных глаз человек.
- Не мне Вам объяснять, но, как говорится, друзей много не бывает. И даже, если они есть - они есть, когда идёт шумное общение, обсуждение интересных событий, идей. Выпивка, в конце концов. А вот, придёт человек домой, а дома его никто не ждёт.  Лишь тишина, скрип открывшейся на ветру форточки и пустые стены.  Даже обругать, что поздно пришёл, и то некому… Душно становится. И снова хочется кого-то найти, чтобы опять выпить, поговорить и не отпускать от себя, и не остаться в этом мрачном одиночестве наедине с собой.
- Да, что ты мне рассказываешь! Знаю я всё это…, - и, запнувшись, замолк.    Помолчали. Из-за тёмных, бешено несущихся туч иногда сочились солнечные лучи. Начал стихать ветер. Крупные капли ещё шлёпали по асфальту, но уже редкими, долетающими остатками дождя.
- Дочь.., кажется, у него была дочь? – осевшим голосом прозвучал вопрос, и сверкнувшие в ожидании ответа глаза потеплели.
Я замялся с ответом, потому что про дочь Рубцова не знал практически ничего, кроме того, что она давно уже живёт в Санкт-Петербурге. Поэтому без особого энтузиазма поведал об этом, добавив:
- Вместе с внучкой Машей по приглашению литературного объединения «Емца» они принимали участие в открытии памятника поэту в Емецке в 2004 году.
- У Лены есть дочь? – одними губами обозначил удивление собеседник, и растерянные глаза повлажнели, отрешённо уставившись в пустой бокал. Мне показалось, что в этот момент человек, едва сдерживая  внутреннее волнение, вовсе отстранился от меня. Это состояние выдавало ещё и затянувшееся молчание, и непроизвольное шевеление губ, будто он с кем-то разговаривал.
Я понял, что в такой ситуации моё присутствие становится лишним, и попытался позвать официантку, чтобы попросить счёт. Тем более что за окном выглянуло солнце, и листья на деревьях безвольно повисли, поблескивая оставшимися от дождя каплями.
- Ты куда собрался? – вышел из оцепенения незнакомец, - ты же не рассказал мне про памятник в Емецке, про Емецк.
- Да что рассказывать-то? В Емецке с любовью почитают Рубцова и берегут память о Николае Михайловиче – о своём земляке. С 1993 года там ежегодно проводятся Рубцовские чтения, с 2010 эти чтения стали называться фестивалями. Каждый раз в начале января приезжает довольно много гостей, общаются, читают стихи знаменитого поэта. Неугомонные организаторы фестивалей готовят большой концерт, местные самодеятельные поэты соревнуются в прочтении своих произведений.
- Стихи, что ли, читают? И хорошие?
- Из хороших, в основном, звучат только стихи Рубцова. Среди стихов местных поэтов редко можно услышать что-либо похожее на настоящую поэзию, лирические стихи, как говорил Рубцов.
- Слушай, а кто-то помогает им в этом? Ты вот сказал, литературное объединение у вас есть. Тут как раз и должны обсуждаться все ваши работы. Так?
- Есть-то оно есть, но я бы не сказал, что наше литературное объединение является тем сообществом одержимых поэзией людей, которые бы могли более-менее профессионально обсуждать свои стихи, да и прозу тоже. Похвалить друг друга, сказать приятные слова – да, но не более того…
Мужичок оживился, заёрзал на стуле и с неподдельным интересом прервал меня:
- Так это же хорошо! Хорошо, что говорите приятные слова. Всякий о своей поделке хочет услышать похвалу, и это правильно! Но только для того, чтобы не отбить сразу интерес к тому делу, за которое человек берётся. А вот дальше просто необходимо, глядя в глаза, говорить автору всё, что думаешь о его произведении. Конечно, делать это нужно деликатно, не обижая человека, но прямо и твёрдо. Кому-то это, без сомнения, не понравится. Кто-то уйдёт и больше не будет этим заниматься. Ну, и пусть! Останутся те, кто по-настоящему любят поэзию. И, если человек хочет добиться, чтобы его работа оказалась востребованной, нужно много перетерпеть, перемучаться, перестрадать. Может быть, даже переболеть! Только тогда появляются интересные произведения, когда они прошли у автора через его сердце, когда он нашёл к ним такие слова, которые лишь для этого стихотворения и предназначены. Не избитые, не истёртые, не затасканные, а свои! И слова эти задевают душу читателю. Заставляют волноваться, представляя ту картину, которую автор хотел передать с помощью краткого, лаконичного и красивого повествования. По- моему, только среди таких стихотворений можно найти лирические. Слушай, как Есенин прекрасно сказал для этого случая:
Быть поэтом - это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души...
Я вдруг увидел, как человек, который только что пребывал в полном смятении от услышанных рассказов, который, казалось, готов был спалить себя от нахлынувших чувств, преобразился. Мне показалось, что даже щёки его слегка порозовели, когда разговор незаметно перетёк к поэзии. В какой-то момент он, искренне смутившись, попросил меня заказать ещё по 50 грамм коньячка.
За окошком от стёкол соседнего дома прямо на наш столик прыгнул зайчик вечернего солнца, в промежутке между сияющими после дождя тополями перекинулась всеми семью цветами радуга. Мы  с увлечением вели задушевную беседу о поэзии, по очереди читая Есенина, Рубцова, Тютчева. Вдруг в кармане моей ветровки зазвучала мелодия вызова мобильника. Я торопко достал его, и, увидев, что звонит жена, извинившись, под обалдевший от непонимания увиденного взгляд моего собеседника поспешил на крыльцо пообщаться с ней.
Возвратившись после короткого разговора в зал кафе, я, к своему изумлению, не увидел за столиком, где мы только что вели интересную и в то же время таинственную беседу,  моего собеседника. На столе лежал сильно потрёпанный томик стихов Фёдора Тютчева, в пепельнице – дымившаяся сигарета, и два пустых бокала.
Я стоял совершенно растерянный и не мог понять, что же это было, и что за человек сидел и разговаривал со мной только что, так легко всколыхнувший в моей памяти воспоминания о моём земляке Рубцове Николае.


                2017г.