В гримёрной стоял шум и беготня. Так всегда было перед выступлениями. Но сегодня было необычное выступление. Администрация клуба решила устроить конкурс, пригласив танцовщиц эротического жанра, из других клубов. Для внушительности мероприятия, в перерывах, играли музыканты и всё это действо происходило в большом концертном зале.
Не смотря на волнение, девчонки смеялись и по-привычке, обсуждали кого-то из персонала клуба. Стоило кому-то одному начать говорить о лиловом шарфике главного бухгалтера, который ни как не вязался с её серым костюмом, как тут же, умы всех присутствующих, заражались вирусом очередной сплетней, которая моментально разворачивалась необычайными сюжетами и сюрреалистическими фактами. Сопровождалась приступами жесточайшей критики. Не важно, чего: причёски, туфель, нового парня, непонятного взгляда на администратора Серёжу, или охранника, или бармена, а бывало, даже какой-то из девчонок.
Сергей был любимым предметом обсуждений. Надя никак не могла понять: или они все тайно были в него влюблены, или наоборот, так сильно его ненавидели. Но, равнодушных среди танцовщиц, не было. Это удивительно, но все
девчонки, с которыми она раньше работала, и даже некоторые из приглашённых на конкурс, танцовщиц, подхватывали эту тенденцию. И даже, не успев, как следует, освоиться и узнать людей, начинали выдавать такие факты из его личной жизни, о которых остальные и догадываться не смели.
Но Наде эти оживлённые обсуждения были не интересны. Она могла посмеяться со всеми, если кто-то выдаст удачную шутку, а так, как правило, все разговоры проходили без её участия. Тем более, она знала, что больше половины всего, сказанного в гримёрке – это откровенная ложь. Но портить настроение пустыми спорами, не имела ни малейшего желания. Ей хотелось только, как можно быстрее, дождаться своего выступления, после чего приступить к обычному вечернему бокалу пива, с порцией горячего супа-пюре и на ночном такси отправиться домой.
Большегрудая Вероника, совсем забыв, о своём наряде и с недокрашенными глазами, размахивая правой рукой, в которой была длинная кисточка, ссутулившись, развлекала всех присутствующих пародируя Сергея. Подражая его манере говорить и размахивать руками. Все дружно хохотали, а Надя тихо улыбалась, наклеивая себе на пальцы, острые белые когти длиной в пять сантиметров. На этом её образ был завершён, а до выступления ещё оставался целый час. Всё это время она отрабатывала трюк расстёгивания змейки на комбинезоне, что бы не повредить свои длинные ногти. Тем самым, стала новым предметом издевок и насмешек так, как с каждой новой попыткой, какой-то коготь непременно отваливался. Надя злилась, девчонки смеялись, но к истечению этого часа, у неё стало получаться.
И вот, наконец, объявили её выход. Публика, в один момент, засвистела и загудела, но первые аккорды заставили её притихнуть. Это было совсем не та Ночная Нимфа, к которой привыкли постояльцы клуба. Единственное, что напоминало былой образ – роскошные белые волосы, но и те были перемазаны какой-то серой краской.
Под ярким светом прожектора, её наряд, из сотен металлических шипов, блестел и переливался. На лице у неё была маска прикрывавшая лоб и глаза, двумя потоками вверх переходившая в корону, на которой были изящно изогнуты два блестящих металлических прута, похожих на небольшие рога. Очень смело и густо намазанные чёрной краской, глаза, горели под маской опасным пламенем. В них была уверенность и власть. Губы искривились в презрительной полуулыбке. Складывалось впечатление, что под звуки этой мрачной музыки, к своим подданным, спустилась сама королева. И это великая честь, для каждого из находящихся в этом шумном и пьяном зале, созерцать эту красоту и совершенство.
Одно лишь её появление завораживало. Сама тьма снизошла на эту маленькую сцену. Мрачная однообразная мелодия, льющаяся звуками колоколов и органа, держала зрителей в напряжении. Казалось, в любой момент, ей стоит щёлкнуть пальцами и всё взорвётся на куски. На сцену хлынуть густые чёрные потоки, а вверх полетят маленькие острокрылые летучие мыши.
Вот, уже несколько минут прошло с начала выступления, но она, до сих пор, практически ничего не делала. Только слегка покачивалась всем телом, и смотрела с высока на восторженную публику. Давала им возможность насладиться этим зрелищем, давала возможность, каждому, из присутствующих, почувствовать себя рабом, пристыженным подданным перед лицом божества. Это было грандиозное действо. Всё происходило очень не спеша. Плавные движения танцовщицы действовали на публику гипнотически, и музыка закрепляла этот эффект. Нетерпение увидеть то, как танцовщица обнажает перед ними своё прекрасное тело, росло с каждым её вздохом и чуть заметным движением бёдер.
Наконец, мелодия зашевелилась, и досыта насмотревшись на публику, величественная Ночная нимфа, медленно спустилась на пол. Сняла маску, положила возле себя и так же медленно стала извиваться и выкручиваться вокруг шеста, или просто на полу, превращаясь то в грациозную змею, то в какое-то потустороннее существо, только вылезшее из-под земли, стуча по полу своими длинными когтями и острыми металлическими шипами.
Настало время снимать комбинезон. Надя, также плавно и изящно выпрямилась, по-прежнему, пристально и с подозрением посмотрела на публику. И вдруг застыла, задерживая взгляд на одном единственном человеке, среди этого множества взволнованных лиц. Музыка продолжала своё движение и Надя тоже должна была опрокинуть голову назад и медленно расстёгивать змейку. Но она, до сих пор смотрела в зал. Музыка продолжала изменять свою игру, подталкивая танцовщицу на действие, но она стояла неподвижно. Публика ощущала, что-то идёт не так. Но рука Нади застыла на маленькой застёжке, незаметной среди множества шипов. И вместо того, что бы медленно потащить собачку змейки вниз, начала мелко дрожать. На её лице появился испуг, глаза округлились, губы изогнулись, и даже огромное количество грима на лице, не могло сохранить прежнее властное выражение.
Теперь она была рабой, теперь, она обмякла и изумилась. Она чувствовала момент поражения, но не могла совладать собой и расстегнуть застёжку, что бы скрасить неловкий момент. Она не могла даже пошевелиться. Только смотрела в те большие глаза и чувствовала стыд. Впервые за долгое время это чувство стало перед ней и сдавило горло тисками. Ей стало мерзко от этого момента, от этого танца, от этой сцены, от всех этих людей так вожделенно глядящих на неё. Как будто в одном этом движении (которое она не могла пересилить себя сделать) заключался весь их мир, все их мысли и желания. Ей было страшно и стыдно. Она понимала, что не сможет продолжить танец, она больше никогда не сможет его заново начать. Она понимала, что публика ей этого не простит.
И в этот момент, когда зрители уже начали возмущённо выкрикивать и недовольно освистывать, она резко развернулась и пулей унеслась со сцены. Теперь стало не по себе присутствующим. От изумлённого вышибалы, до ведущего вечера, который никак не мог придумать, чего сказать, что бы не обидеть Надю и успокоить пьяных гостей. Ему, наверное, было труднее всего в этот миг, после самой Нади, после того человека, который спровоцировал такую реакцию танцовщицы.
В гримёрную Надя попала в слезах, девчонки, отвлеклись от своего занятия и стали задавать вопросы. Но она на них не отвечала, она только всхлипывала, трясущимися руками вытирая мокрые потёкшие глаза. Потом захватила с собой маленькую сумочку клатч и пошла прочь. Летела через длинный коридор, через широкую магистраль, не помня себя. В её памяти были только огромные мрачные глаза, только пронзающий насквозь взгляд, только поражающее до боли лицо. Только вихрь, поднявшийся в ней в тот момент, как она узнала в этом лице Стрёма. В его круглых от удивления глазах, в его мучительно изогнутых губах, она читала изумление и восхищение. Но узнал ли он её? В этом массивном гриме, в этих эротичных жестах, в этом властном взгляде? Она точно знала, что он не мог не вспомнить эти набравшиеся слёз глаза, эти белые пряди прилипшие к мокрому лицу, этот растерянный взгляд и это быстрое движение тела, с которым она бежала со сцены. Со всем этим он уже был знаком прежде.
В этот миг, её только пришедший в норму, новый мир, зашевелился, затрещал и лопнул, разлетевшись мелкими кусочками по всей округе. Пробив у неё в груди новую дыру, чёрную дыру позора и пристыженности.